Двадцать третьего октября 2002 года Людмила Путина была дома и смотрела телевизор, когда позвонил муж. Это было вечером, вспоминает она, в начале десятого, и она удивилась, что он звонит ей в этот час. Это было для него самое плодотворное рабочее время, поскольку он редко попадал в свой офис до полудня, но работал допоздна, часто за полночь. Он не принадлежал к тем, кто часто звонит домой, даже когда не занят, почему же он звонит сейчас? Должно быть, что‑то случилось.

Путин звонил жене, чтобы сказать, что он, скорее всего, не появится дома всю ночь, стряслось нечто ужасное. Объяснит позже. Людмиле не пришлось ждать его объяснений – она узнала обо всем из новостей. Один из московских театров был в осаде. Внутри него более тысячи человек оказались заложниками вооруженных до зубов террористов. Такого рода событие требовало от ее мужа мобилизации его самых лучших качеств. Не пожимать руки тем, кому с удовольствием не пожимал бы, да должен; не хмурить брови на министров, оказавшихся не на высоте, – но действовать, действовать, действовать. Принимать решения, которые должны быть приняты и которые могли стоить людям жизней. Людмила знала, что Владимир будет действовать в привычном ключе. С фирменным спокойствием Путин утвердил план во всех деталях. Хотя он знал, что каждый из 41 террориста – включая нескольких молодых женщин – будет убит выстрелом в голову, независимо от того, потеряет сознание после газовой атаки, которую ему, возможно, придется применить, или нет – он не проявил никаких эмоций.

В театре на Дубровке, находившемся менее чем в пяти километрах от его кремлевского офиса, неизбежно должно было погибнуть много людей. Эту позорную осаду требовалось прекратить как можно быстрее, и его бойцы спецназа были как раз теми, кто мог выполнить эту чудовищную задачу.

Это была грязная сторона его работы, но он не собирался уклоняться от нее. Он не предполагал – и не собирался – проводить все это время, произнося общие фразы и пожимая руки сановным посетителям. В конце концов, разве не он лично угрожал стрелять на поражение по тем немцам, что попытались взять офис КГБ в Дрездене после падения Берлинской стены?

Доктор Леонид Рошаль, которому бандиты разрешили пройти внутрь здания, сообщил, что из окон свисают кабели и веревки на случай побега. Он также заметил проволочные растяжки, гранаты, автоматы Калашникова и пакеты марихуаны, лежащие на полу недалеко от окна, где был проложен «канатно‑кабельный путь».

Бандиты выдвинули только одно требование: не отключать телефонную линию. Если это сделают, из окон полетят первые трупы. Путин работал в своем кремлевском кабинете за письменным столом, изучая документы, приготовленные для его визита в Германию, где он должен был провести переговоры с канцлером Шредером, когда пришла первая сводка о захвате театра.

* * *

В зале театра во время его захвата находился генерал МВД России, за голову которого чеченцы назначили цену. В зале также находились туристы из Британии, США, Германии, Австралии, Канады, Швейцарии и Нидерландов, которые пришли в театр насладиться романтическим мюзиклом «НордОст». Чеченцы пришли не из‑за любви к музыке, они принесли две 45‑килограммовые бомбы, одну из которых установили в центре пятнадцатого ряда. Другие взрывные устройства были прикреплены к колоннам, поддерживающим балкон.

* * *

На протяжении всех 57 часов осады никому не разрешалось выйти в туалет. Оркестровая яма превратилась в выгребную, стоял невыносимый смрад. Не было пищи (и туалетной бумаги), только немного холодного питья.

Действиями террористов руководил Мовсар Бараев, 24‑летний племянник Арби Бараева, известного террориста, сделавшего состояние на похищениях людей, требуя миллион долларов в качестве выкупа за каждого заложника. Через три месяца после гибели Арби Бараева Мовсар возглавил его так называемый исламский полк особого назначения (ИПОН) и начал при помощи Шамиля Басаева планировать атаку на театр. Террористы в составе 41 человека прибыли в Москву порознь и встретились в мрачном нежилом доме без номера на углу Вспольной и Гранатной. Именно оттуда они на грузовике отправились в театр. Вскоре после этого началась осада, и молодой Бараев разослал по СМИ видеозапись с несколько бессвязным воззванием: «Каждый народ имеет право на свою судьбу. Россия лишила чеченцев этого права, и сегодня мы хотим вернуть себе права, которые дал нам Аллах, как Он дал их и всем другим народам…»

Согласно одному из путинских ассистентов, примчавшемуся в кабинет президента, когда было получено это видео, он спокойно читал заявление Бараева, которое продолжалось так: «Аллах дал нам право на свободу, право решать свою судьбу. Российские оккупанты утопили нашу страну в крови наших детей, и мы стремимся к справедливому разрешению этого конфликта. Никто не знает, что в Чечне исчезают невинные: шейхи, женщины, дети, беззащитные люди. Мы выбрали этот образ действий ради свободы чеченского народа. Не важно, где умереть, мы решили умереть в Москве».

Несколько человек смогли покинуть здание прежде, чем террористы его полностью заняли. Двадцатишестилетняя Ольга Романова в припадке гнева проскочила через милицейское оцепление и, едва оказалась внутри, начала ругаться с бандитами и кричать заложникам, чтобы те их не боялись. Люди Бараева вытащили ее из зала и застрелили в фойе. Это лишило заложников всяких сомнений в том, что их захватчики убийственно серьезны.

* * *

Весь период чрезвычайной ситуации Путин провел на рабочем месте, питаясь лишь бутербродами и супом, и ни разу не показал своих истинных эмоций; хотя глубоко внутри он был преисполнен гнева на тех политиков, которые, пользуясь возможностью, оборачивали ситуацию к своей выгоде, чтобы, как Путин это видел, «сделать пиар на крови». Сейчас было не время для политических маневров, и в какой‑то момент Путин твердо решил, что театр необходимо штурмовать.

* * *

Тем временем продолжались чрезвычайные происшествия. Рискуя своей жизнью, корреспондент «Сандэй таймс» Марк Францетти вошел в захваченное здание и взял у Бараева 20‑минутное интервью; журналист сообщил, что, хотя несколько террористов отдыхает, остальные находятся близко к детонаторам. «Если русские попытаются взять нас штурмом, все строение взлетит на воздух!» – сообщение было ясным. Террористы не стремились выжить, они хотели заставить русскую армию прекратить войну ценой своих жизней. Значит, пощады не будет никому.

Еще один человек, который сумел пробраться в здание, чтобы умолять об освобождении своего сына, был расстрелян в сторонке так же хладнокровно, как и пьяная девушка.

* * *

Путин объявил, что готов на контакт с террористами, при условии, что они сложат оружие. Он также обещал пощадить их, если они освободят заложников (в России нет смертной казни). В то же время он ускоренными темпами просматривал планы атаки, предлагаемые спецназом. Спецназовцы сказали, что газовая атака – единственный выход. Если использовать свето‑шумовые гранаты, террористы могут успеть взорвать свои бомбы. Используя мониторинговые устройства, прикрепленные к внешним стенам подвалов здания и крыше, спецназовцы отслеживали передвижения террористов. Полученная информация бесперебойно передавалась команде штурмовиков. Около 5 часов утра в субботу, под покровом темноты, штурмовики переместились на исходные позиции. Путин лично дал сигнал к началу операции.

И началось. Газ беззвучно закачали в недавно установленную вентиляционную систему здания. Предупреждения не было. Газ подействовал так быстро, что большинство ничего не подозревавших людей внутри потеряли сознание после нескольких вдохов.

Одна из заложниц, Анна Андрианова, корреспондент «Московской правды», сумела позвонить на радио «Эхо Москвы», и ее отчаянная мольба в то утро прозвучала в эфире: «Кажется, наши начали штурм… Ребята, не бросайте нас на произвол судьбы, дайте нам шанс, если это только возможно, прошу вас…»

* * *

И тут ворвался спецназ. Они вошли в здание через дренажную систему, через крышу, через все возможные входы. Первым заданием было – убить всех террористов «в одну минуту» (расклад по времени уточнял лично Путин), чтобы лишить их малейшего шанса взорвать детонаторы.

Милостью божией никого из террористов, отвечавших за подрыв бомб, не было в зале, когда началась операция. Бараев и два его ближайших помощника находились в своей «штабной» комнате и смотрели телепередачи об осаде. Бараев, сжимавший в руке полупустую бутылку коньяка, получил пулю в висок. Нескольких бомбисток‑самоубийц застрелили на ступенях перед балконом. Стрельба длилась ровно одну минуту, как и приказал Путин. Все террористы погибли. Один, используя «канатную дорогу», попытался выскочить из здания, но погиб от пули женщины‑офицера ФСБ. Никто из заложников не погиб от «дружественного огня». Однако воздействие газа привело к смерти 129 человек, и большинство из них умерло из‑за плохой медицинской помощи. Некоторые задохнулись, подавившись своими же языками, некоторые умерли из‑за остановки дыхания, другие так и не пришли в сознание. Большинство выжило бы, если бы власти столицы лучше подготовились к своей роли в освобождении заложников. Всего лишь 80 машин «скорой помощи» прислали туда, где ожидались сотни пострадавших. В сумятице тела умерших, умирающих и пострадавших выложили вдоль дороги вповалку, прямо на земле под снегопадом. Это чудо, что удалось спасти 85 процентов заложников.

Путина, в белом халате посещающего больницы, сочувственно говорящего с теми, кто выжил, показали по телевизору. Чего не показали – это Путина, не отходившего от своего рабочего стола на протяжении всей чрезвычайной ситуации. Он не сделал ни одного перерыва, даже чтобы поспать.

* * *

Через несколько дней после кризиса на Дубровке несколько террористических групп было выбито одновременно из нескольких населенных пунктов в окрестностях Грозного. Путин заявил, что принял меры, соразмерные угрозе. В ответ Аслан Масхадов, лидер сепаратистов, сделал то, что он сам потом назвал «неподходящим», – предложил мирные переговоры. Путин не удостоил его ответом, и Министерство иностранных дел заявило, что подобный призыв к России равносилен призыву к Европе о диалоге с Осамой бин Ладеном. В телевизионном обращении утром 26 октября Путин охарактеризовал использование «чрезвычайных мер» как «успех в совершении почти невозможного – спасении жизней сотен людей». Это также доказывает, добавил он, что Россию «нельзя поставить на колени». В поминальной речи о жертвах позорной осады театра на Дубровке Путин поблагодарил спецназ и граждан России «за их отвагу», так же как мировое сообщество – за поддержку в борьбе против «общего врага». Он попросил прощения за то, что не получилось спасти больше заложников, и объявил следующий понедельник днем траура по погибшим; более того, он пообещал продолжать борьбу с международным терроризмом. Через три дня Путин сделал еще одно заявление: «Россия ответит на любую угрозу соответствующими мерами: где бы ни находились террористы, организаторы преступных группировок и их идеологические или финансовые покровители, мы их найдем. Подчеркиваю: где бы они ни находились».

* * *

Франция громче всего заявляла о неприятии российских действий в Чечне. В США протесты президента Буша слегка поутихли после того, как Путин предоставил ему данные российской разведки о том, что именно Усама бин Ладен и Аль‑Каида стоят за чеченским мятежом, и что Мовсар Бараев имел близкие связи с террористом номер один, ответственным за атаку на нью‑йоркские башни‑близнецы 11 сентября. Герой для своих последователей, Бараев был в ответе за несколько похищений, включая захват четверых сотрудников «Бритиш Телеком», которых его дядя, Арби Бараев, обезглавил, когда Аль‑Каида предложила за их казнь на 20 миллионов долларов больше, чем «БТ» и «Грэйнджер Телеком» за их освобождение. Когда Буш позвонил Путину, чтобы уверить его в солидарности американского народа с российским, лидер республиканцев также пообещал добавить чеченских сепаратистов в список мировых террористов и вскоре исполнил обещанное.

* * *

Через неделю после убийственной осады датское правительство разозлило Кремль, предложив чеченскому сепаратисту Ахмеду Закаеву провести свой Мировой Чеченский Конгресс в Копенгагене. Обвинив Закаева в причастности к инциденту на Дубровке, русские заявили, что он присутствовал на конгрессе в качестве представителя Аслана Масхадова, которого они описали как «лидера чеченских мятежников», и заодно напомнили миру, что Закаев находится в розыске по ордеру на арест, зарегистрированному Россией в Интерполе, в связи с обвинением в убийстве более 300 человек в период между 1995 и 1997 гг.

Закаев, актер и бывший министр Чечни, находился в Лондоне большую часть года в качестве гостя актрисы и активистки движения за права человека Ванессы Редгрейв, после того как пострадал в автомобильной аварии во время осады Грозного. Русские объявили Закаева террористом № 1, поэтому датчанам пришлось взять его под стражу, несмотря на его протесты и на то, что он, как и другие чеченские лидеры, не имел отношения к кровавой бойне на Дубровке. Пробыв месяц в тюрьме, он вышел на свободу, когда датчане решили, что русские не предоставили достаточно оснований для его экстрадиции.

После освобождения Закаев вылетел в Британию, где был снова немедленно арестован в аэропорту Хитроу на основании того же ордера Интерпола и содержался под стражей, пока Редгрейв и Березовский – который не скрывал своего сочувствия к повстанцам – не заплатили за него более 60 тысяч фунтов стерлингов залога. Описывая Закаева как мирного человека, Редгрейв сказала «Си‑Эн‑Эн», что убеждена: он погибнет, если Британия даст русским право на экстрадицию, в которой дерзко отказали датчане: «Если его вышлют назад, его ждут пытки и тайное убийство в какой‑нибудь тюрьме, – сказала она и добавила: – Он не мятежник, он избранный на выборах 97 года лидер, которого проверила и утвердила ОБСЕ (Организация по безопасности и сотрудничеству в Европе), а потом признал президент Ельцин».

Пока все это происходило, Путин у себя дома принимал меры по свертыванию негативного освещения в СМИ некоторых последствий операции «Норд‑Ост». Нижняя палата Думы приняла строгие ограничения на освещение прессой инцидентов, связанных с терроризмом, и в то же время отклонила предложение либерального Союза Правых Сил провести независимое расследование действий Путина во время захвата.

Живущие в Москве чеченцы подверглись возрастающим полицейским преследованиям в качестве профилактики. В искренней попытке защитить политическую репутацию Масхадова Шамиль Басаев на своем веб‑сайте поместил заявление, в котором брал на себя ответственность за захват, отрекся от всяких связей с самопровозглашенным правительством Чечни и извинился перед своим так называемым президентом за то, что не поставил его в известность о планируемом рейде. Этот ход был проигнорирован Москвой как обычные политические маневры, и пресс‑секретарь Путина заявил, что российские спецслужбы располагают записью телефонного разговора, доказывающего, что Масхадов знал о рейде заранее. В то же время разрастались теории заговора. Антипутинская журналистка Анна Политковская взяла интервью у Ханпаши Теркибаева, чеченского политического посредника, заключив, что Теркибаев был среди бандитов в театре, потому что ей показались «уклончивыми» его ответы, когда она наседала на него по поводу обвинений в том, что он был агентом‑провокатором. Такого рода недоказанные обвинения привели некоторых теоретиков к уверенности, что террористов вместе с их существенным арсеналом впустила в Москву ФСБ, и что она могла даже предложить театр в качестве одной из возможных целей. Они высказали предположение, что подобный крайне провокационный акт мог бы предоставить Путину свободу для усиления войны в Чечне. Они также предполагали, что в ту ночь в театре было больше, чем 41 террорист, и что не менее 10 смогли убежать, а те, кто оказался временно парализован газом, были просто застрелены, чтобы не дать им «заговорить». Ханпаша Теркибаев позже погиб в автокатастрофе.

Путин пришел в ярость, когда Ванесса Редгрейв – которую некоторые считают антисемиткой, поддерживающей Организацию Освобождения Палестины и заключенных в Гуантанамо Бэй, – в красочных деталях изложила, какая судьба ждет ее друга Закаева, если он вернется в Москву. В статье для «Гардиан» она написала: «В России возрастает и расширяется практика пыток и одновременно растет жестокость в войне российского правительства против народа Чечни.

Подозреваемые в российских тюрьмах подвергаются пытке под названием „слоник“ – противогаз или пластиковый мешок надевают человеку на голову, перекрывая доступ воздуха, а иногда в воздушный фильтр подкачивают газ. Жертву рвет, она теряет сознание. Другие формы пыток также применяются для того, чтобы вырвать у жертвы признание, которое, в соответствии с российскими законами, принимается судами, даже если подписано без присутствия адвоката», – заявила она.

Ее слова не пропали впустую. На следующий год Закаев, который в ходе своей актерской карьеры специализировался на шекспировских ролях, получил политическое убежище в Великобритании – как и Березовский – и назначил себя президентом чеченского правительства в изгнании.

Путин был потрясен тем, что такое возможно в стране, с которой он установил теплые и дружеские деловые отношения. Но в марте 2006 года Редгрейв поневоле сыграла на руку российскому лидеру, когда сказала в интервью американской тележурналистке Эми Гудман: «Я не знаю ни одного правительства, которое в настоящий момент подчиняется международным законам о правах человека, включая мое собственное. Я бы сказала, что все они нарушают эти законы самым отвратительным и непристойным образом».