Либерализм неожиданно оказался в моде – благодаря президенту Медведеву, конечно. Еще год назад казавшийся безликой тенью Путина, новый глава государства очень хотел выглядеть просвещенным либералом. И если поначалу он делал только первые шаги, то в 2011 году пришло время для пиар‑кампании. Среди прочего для этого Медведев организовал в Санкт‑Петербурге конференцию, посвященную 150‑летию отмены крепостного права.

По замыслу Медведева и его окружения, эта конференция и выступление Медведева на ней должны были стать отправной точкой его новой политической карьеры. «История продемонстрировала, что прав был Александр II, а не Николай I и Сталин», – говорил президент собравшимся, уточнив, что себя он считает именно продолжателем курса царя‑освободителя. Аудитория ахнула – многие поняли, что говорим «Сталин и Николай I», подразумеваем «Путин». Публично ругаться с Путиным Медведев себе еще не позволял, но уже явно противопоставлял себя ему.

До президентских выборов оставался еще год, чуть меньше – до парламентских, и в команде Медведева уже шла активная подготовка к ним. Планы разрабатывал, конечно, Владислав Сурков, в прошлом бессменный идеолог и политтехнолог Путина.

Медведев не сразу доверился Суркову, помня, что тот ставил на другого кандидата в преемники Путина – Иванова. Долгое время Медведев считал, что Сурков заслан к нему Путиным, приставлен в качестве «смотрящего». Но свою роль сыграл Волошин, который считал Суркова своим учеником. С начала 2010 года Владислав Сурков начал по заданию Медведева придумывать новую партию, которая могла бы стать либеральным противовесом его же детищу – «Единой России».

Сурков долго просчитывал, как президент должен себя вести, чтобы соблюсти все правила игры и переизбраться на второй срок. Было очевидно, что никакой предварительной договоренности между Путиным и Медведевым в 2007 году, когда они менялись местами, не было: «Посмотрим по ситуации, свои люди, разберемся». Теперь настало время смоделировать ситуацию такой, чтобы Путину было легко и приятно вновь уступить Медведеву президентство. Во‑первых, он должен быть популярным. Во‑вторых, он должен быть эффективным – надо продемонстрировать национальному лидеру, что Медведев лучше разбирается в современных реалиях, он лучше адаптировался к новому миру.

По всему миру начиналась революция 2.0, оппозиционеры свергали режимы при помощи фейсбука и твиттера. Значит, более эффективен тот лидер, который умеет использовать энергию соцсетей себе во благо, который может управлять этими массами, станет для них своим. Медведев – со всеми признаками московского хипстера – подходил под описание. У него были и фейсбук, и твиттер, и инстаграм, он даже постил туда фотографии котиков, заодно демонстрируя Путину, что он эффективный и современный менеджер, держит руку на пульсе событий, не допустит в стране никакой твиттер‑революции.

Набрать миллион подписчиков и фолловеров оказалось нетрудно – на этом поле у Медведева не было никакой конкуренции. А с созданием партии требовалась аккуратность. С одной стороны, нужно было не напугать единороссов и окружение Путина, объяснив им, что все делается для их же блага, с другой стороны – мягко оттеснить их на периферию.

Наконец, для того чтобы выдвинуться на второй срок, Медведеву нужно было иметь мощную группу сторонников, поддержку электората и наглядные доказательства того, что он контролирует ситуацию.

Дожить до сентября

Планы Суркова неожиданно натолкнулись на препятствие, которого никто из них не ожидал. Их клиент, Медведев, продолжал гнуть свою линию, создавая имидж либерального и современного западного лидера. Он вроде как подружился с Бараком Обамой и очень старался стать «русским Обамой» – образцовым стильным молодым лидером.

В марте 2011 года молодым лидерам предстояло договориться о действиях в Ливии. Медведев и Обама испытывали к происходящему там примерно одинаковые чувства. С одной стороны, им был глубоко неприятен ливийский режим и еще более отвратителен Муаммар Каддафи. Каждый из них по разу виделся с ним и испытал одновременное чувство неловкости и униженности – Каддафи вел себя как давно потерявший связь с реальностью сумасшедший. Его стыдился даже собственный сын Сейф‑уль‑Ислам, светский юноша, который был завсегдатаем модных московских ночных клубов, любил гулять с русскими олигархами и крутить романы с российскими светскими барышнями и всякий раз в ужасе и отчаянии рассказывал об отце, помешанном на своем традиционном бедуинском шатре.

С другой стороны, неменьшую неприязнь и Медведев, и Обама испытывали к Николя Саркози, главному зачинщику антиливийской коалиции. Все знали, что французский президент брал у Каддафи деньги на избирательную кампанию. Но этот факт почему‑то подстегивал Саркози, он старался продемонстрировать всему миру, что никак от Каддафи не зависит, и торопился с бомбардировками Ливии. Помогать Саркози Медведеву совершенно не хотелось – особенно учитывая неприятные воспоминания о том, как они совместно урегулировали грузино‑осетинский конфликт в 2008 году. Однако вставать на сторону Каддафи было еще более некрасиво. В итоге Медведев и Обама договорились, что не будут мешать Саркози, а позволят ему столкнуть Каддафи.

Был ли этот ливийский вопрос важен для Медведева – конечно, нет. Куда больше он был увлечен выстраиванием своего имиджа внутри страны. Он тщательно выверял слова, произносимые публично, свой «лук», количество упоминаний в новостях федеральных телеканалов и отзывы в соцсетях. Кому нужен старый, выживший из ума ливийский диктатор? Обсуждая перспективы ливийской операции, он бегло просмотрел бумаги о российско‑ливийском сотрудничестве и убедился, что все правильно: Каддафи традиционно не платит долги, клянчит новое оружие в кредит и не заключает выгодных договоров. Единственный существенный контракт – с «Российскими железными дорогами». Их руководитель Владимир Якунин всегда Медведева раздражал, поэтому пожертвовать им президент совершенно не постеснялся. Он раздраженно выкинул мидовские справки, в которых унылые советские дипломаты настойчиво советовали наложить вето на резолюцию по обеспечению бесполетной зоны над Ливией при голосовании в Совбезе ООН. Россия воздержалась.

О том, что не все в порядке, он узнал фактически из телевизионных новостей. По ливийскому вопросу выступил Путин.

Это было странно. Путин обычно не высказывался по поводу внешней политики – он демонстративно изображал соблюдение конституционных норм, согласно которым внешней политикой занимается только глава государства. Но тут, посещая ракетный завод в Воткинске, Путин в ярости назвал резолюцию «средневековым призывом к крестовому походу». А затем прямо в телеэфире прочитал настоящую нотацию президенту Медведеву: «Меня беспокоит даже не сам факт вооруженного вмешательства, вооруженных конфликтов много, они всегда происходили и, наверное, к сожалению, еще долго будут… Но беспокоит та легкость, с которой принимаются решения по применению силы в международных делах сегодня».

Медведев поначалу был в ужасе – он действительно совершил промах, поскольку не посоветовался с Путиным. Но публичная выволочка, которую устроил ему премьер‑министр, была непростительным унижением, и на это следовало ответить. Главный вопрос заключался в том, позвонить Путину по телефону или отреагировать публично. Но, начитавшись насмешек над собой в соцсетях, президент решил, что не будет звонить Путину и, извиняясь, спрашивать, что случилось, – ведь не позвонил же ему сам Путин, прежде чем устроить выволочку в прямом эфире.

Осмотрев свой график, Медведев решил, что сделает ответное заявление в тот же день – во время посещения базы ОМОН. «Ни в коем случае недопустимо использовать выражения, которые, по сути, ведут к столкновению цивилизаций. Типа “крестовых походов” и т. д. Это неприемлемо. В противном случае все может закончиться гораздо хуже, чем даже происходит. Об этом должны помнить все», – назидательно заявил под камеры он.

Руководители государственных каналов были в ужасе. Что показывать? Можно ли объявлять во всеуслышание, что в тандеме раскол и два первых лица поругались из‑за Ливии? Телевизионные начальники бросились обзванивать пресс‑секретарей премьера и президента. После недолгого раздумья последовал ответ из канцелярии Путина: за внешнюю политику в государстве отвечает президент, поэтому только его точка зрения должна быть отражена в выпусках новостей государственных телеканалов. О высказывании премьер‑министра Путина следует забыть.

И только здесь опытные аппаратные игроки в стане Медведева поняли, какую серьезную ошибку допустили. Путин демонстративно признал поражение и отступил – это значит, что он не забудет этой публичной перепалки.

Публичное выяснение отношений между президентом и премьером стало беспрецедентным скандалом. Отношения между Кремлем и Белым домом еще с 2008 года были натянутыми: сотрудники их аппаратов были на ножах, а глава администрации президента Сергей Нарышкин и глава аппарата правительства Сергей Собянин не разговаривали друг с другом. Но сами Путин и Медведев никогда публично не демонстрировали какой‑либо неприязни.

В первые годы президентства Медведева у них хватало времени на то, чтобы регулярно встречаться и обсуждать все возможные вопросы. Но потом графики обоих первых лиц становились все плотнее, а не разговаривающие друг с другом руководители аппаратов не могли согласовать их, чтобы президент и премьер имели возможность регулярно встречаться. В итоге к 2011 году Путин и Медведев едва ли виделись раз в месяц. После ливийского скандала советникам стало очевидно, что президент и премьер должны чаще встречаться – иначе это плохо кончится.

Напряжение росло. Между двумя лагерями стали ходить парламентеры, советовавшие президенту и премьеру, что им надо чаще видеться, чтобы избежать недопонимания и уберечь свои команды от перегибов и неосторожных действий. В ходе одного из таких разговоров Путин сказал: «Ничего, все будет в порядке. Вот мы доживем до сентября, сделаем то, что должны будем сделать, и всем станет полегче».

Либеральная партия

К концу марта 2011 года скромный блог дочери президента Ельцина превратился в масштабный исторический проект «20 лет назад». Изо дня в день Татьяна Юмашева публиковала реконструкции того, как разваливался Советский Союз и как ему на смену приходила демократическая Россия. Никаких явных аналогий Юмашева не проводила. Но главная мысль, конец авторитаризма – триумф либеральной идеи, сквозила в каждом слове. И символом демократии, конечно, был ее отец, Борис Ельцин. Всем было понятно, что столь масштабный труд невозможно выполнять самостоятельно, что блог Татьяны Юмашевой ведет огромная команда историков и журналистов.

Параллельно шла подготовительная работа по набору актива будущей партии – и в первую очередь по кастингу на роль ее лидера.

За основу будущей партии Сурков взял «Правое дело» – синтетический проект, который был создан в 2008 году на обломках прежней либеральной партии «Союз правых сил», провалившейся на выборах в Госдуму. Однако сам Медведев возглавить карликовую партию не мог – сначала нужно было, чтобы она набрала политический вес. Поэтому требовалось найти фигуру, которая, с одной стороны, внушила бы доверие либеральному электорату, с другой – подготовила бы почву для второго срока президента Медведева. Очевидными кандидатами были главные бывшие и нынешние либералы в правительстве: министр финансов Алексей Кудрин, вице‑премьер Игорь Шувалов и глава Сбербанка, недавний министр экономики Герман Греф.

С каждым из правительственных либералов президент Медведев разговаривал лично. Первым был Греф. Он отказался. Он очень устал от госслужбы за семь лет работы министром и был очень доволен своей новой свободой действий в Сбербанке – отвлекаться на странные авантюры ему не хотелось.

Следующим был Кудрин. Ему перспектива возглавить либеральную партию показалась заманчивой. Он, правда, стал выдвигать условия. «Дело правильное, интересное, – пересказывают приближенные Кудрина его разговор с Медведевым. – Но только партия, подконтрольная Суркову, меня не устраивает». «Ну так ничего нового сделать ты же не успеешь!» – якобы уговаривал Медведев. «Ну не успею – не страшно. Фейки создавать я не хочу» – так ответил Кудрин, по словам его близких. Впрочем, окончательного «нет» он все же не сказал, а решил подумать и, конечно, посоветоваться с Путиным. Премьер положил конец его размышлениям. Он сказал, что сейчас не до этого, надо к выборам готовиться. А если Кудрин уйдет – в правительстве не найдут концов. «Я тебя лично прошу, это сильно ослабит всех», – примерно так сказал Кудрину Путин.

Отказа Путина Кудрин не ожидал. Но раз Путин его попросил – отказать ему министр не мог. И он отклонил предложение Медведева. Президент на него страшно обиделся.

Следующей кандидатурой Медведева был первый вице‑премьер Шувалов. Но и он не сказал Медведеву «да» (тоже по совету Путина). Медведев опять обиделся, более того, он был в ярости. Становилось все яснее, что никто из либералов во власти не осмеливается ни выступить на его стороне (хотя он и сам не рисковал заявить о своих амбициях), ни возглавить либеральную партию, обрекая либеральную идею на провал на грядущих парламентских выборах.

Тем временем Путин, которому вроде бы никакая партия была не нужна – у него и так была консервативная партия, «Единая Россия», вдруг начал заниматься политтехнологиями. Одновременно с Медведевым, но намного более успешно, чем Медведев, партстроительством стал заниматься новый глава аппарата Путина Вячеслав Володин. С тех пор как Сурков переориентировался на Медведева, Путину понадобился «новый Сурков» – и им стал Володин.

Желая угодить шефу, глава аппарата правительства придумал новый политтехнологический проект – «Народный фронт». Вроде бы не партия, а альянс разных общественных организаций, объединившихся вокруг Путина. Рядовые единороссы были дезориентированы: зачем нужна вторая структура, дублирующая партию? Когда они задавали этот вопрос своему традиционному куратору в администрации президента, Сурков пожимал плечами. Строительство «Народного фронта» шло в обход его и не очень его интересовало. Его обижало то, что Володин проявляет самостоятельность на той поляне, которая всегда была его, сурковской, вотчиной. Но он ничего не мог с этим поделать – Володин действовал от имени премьера. Суркова успокаивало лишь то, что проект «Народного фронта» был сделан грубо и топорно.

На первый взгляд никакого политического смысла в этой организации не было – кроме того, чтобы продемонстрировать Медведеву, что ему вовсе не нужно тратить время на создание либеральной партии. Вся общественность и так уже за Путина, как бы говорили ежедневные телевизионные новости. Они все больше напоминали кадры советской кинохроники: залы, полные рабочих и тружеников села, устраивали овации премьер‑министру. Конечно, все это выглядело искусственно, фальшиво, по‑советски. Но зато это было. В путинский «Народный фронт» профсоюзные организации по всей стране вступали коллективно (иногда, правда, со скандалами). А медведевской команде не удавалось набрать пятерых популярных интеллигентов, которые согласились бы возглавить новую партию, близкую по духу президенту.

Новое лицо

Удача наконец улыбнулась Суркову, когда он начал искать не среди чиновников, а среди крупных бизнесменов. Главную роль предложили некогда самому богатому человеку в стране Михаилу Прохорову, бывшему совладельцу компании «Норникель», удачно продавшему свою долю накануне кризиса 2008 года, поэтому снискавшему репутацию самого удачливого бизнесмена России.

Богатый и немного надменный, неженатый олигарх, ведущий демонстративно разгульный образ жизни, арестованный четырьмя годами ранее во французском Куршевеле по подозрению в занятии сутенерством – потому что привез с собой на курорт слишком много моделей. Менее избираемого кандидата придумать было невозможно. Но при этом, как обнаружил Сурков, у Прохорова появился «пионерский задор». Заскучав в бизнесе, олигарх с большим азартом бросился в новое дело, да еще и с готовностью начал тратить деньги на строительство новой партии.

Позже Прохоров говорил, что Сурков и Медведев «пытались использовать его втемную». То есть создать его руками богатую и мощную партию, а в последний момент слить, чтобы партия досталась Медведеву и стала для него площадкой для выдвижения президентом. Они рассчитывали, что он сначала вложит в партию деньги, а потом, когда придет время уступить место Медведеву, покорно отойдет на второй план.

За два месяца Прохоров успел вложить в «Правое дело» около $20 млн и привлечь туда несколько знаменитостей. Главное достижение – конечно, Алла Пугачева, самая известная певица в России за последние полвека, начиная со времен Леонида Брежнева. Она никогда еще не вступала ни в какие партии и вдруг поддержала Прохорова. Ходили слухи, что все дело в гонораре – стареющей звезде перестали платить за концерты, поэтому она согласилась на щедрую зарплату (до $200 000 в месяц) за эпизодические появления на партийных съездах и исполнение партийного гимна.

Но потом у Прохорова начались проблемы с Сурковым. Бывший гендиректор «Норникеля» привык к самостоятельности и точно не планировал каждый свой шаг согласовывать с администрацией президента. Суркова же такой стиль работы раздражал – он привык к тотальному контролю и ручному управлению в партстроительстве. Он и так был уязвлен тем, что его креатура, Вячеслав Володин, начал работать без оглядки на него, – потерпеть то же от своего нового детища, Михаила Прохорова, он не мог.

Но в начале сентября Сурков выдвинул Прохорову несколько условий: к примеру, убрать из партийного списка уральского популиста и борца с наркоманами Евгения Ройзмана. Требование было оскорбительным, поскольку Прохоров не раз публично говорил о том, что Ройзман будет в списке. Согласиться с Кремлем означало отказаться от своих слов.

Сначала раздраженный Сурков начал убеждать Медведева, что Прохоров неконтролируем и сделать ставку на него было ошибкой. Президент не стал защищать олигарха. Теперь все политтехнологические усилия, которые сначала Сурков направил на то, чтобы помочь Прохорову построить новую партию, были брошены на то, чтобы его оттуда изгнать.

Технология рейдерского захвата партии была отработана Сурковым в деталях раньше – на других, более мелких партиях. Накануне очередного съезда партии «Правое дело» большинство в мандатной комиссии получили противники Михаила Прохорова, объявившие, что собираются поставить вопрос об отставке олигарха с поста лидера партии. Проверка показала, что значительная часть руководителей региональных отделений партии заранее перевербована и готова выполнять любое указание администрации президента. На второй день партия уже раскололась на две части. Противники Прохорова собрались в Центре международной торговли на Красной Пресне (спешно арендованном администрацией президента) и низложили лидера‑миллиардера.

Сторонники Прохорова, в том числе Алла Пугачева, съехались в здании Академии наук (которое, собственно, и арендовал олигарх под проведение съезда). Прохоров вышел на сцену и под телекамеры произнес вызывающую речь о том, что будет бороться. Обвинил лично Владислава Суркова в рейдерском захвате партии и сказал, что не намерен больше мириться с таким византийским стилем в политике. Но вместо борьбы на следующий день он уехал отдыхать в Турцию и отсутствовал месяц.

Сурков был убежден, что это вовсе не конец либерального проекта – он просто избавился от неудобного исполнителя, и стоит только его поменять, шестеренки завертятся опять. Но он просчитался. Скандал был такой силы, что на этом история либерального проекта, который целый год придумывали Медведев, Юмашевы и Волошин, закончилась. «Правое дело» фактически прекратило свое существование. Вместо Прохорова партию возглавили карикатурные фигуры, нанятые Сурковым, чтобы создавать видимость политической деятельности, – в итоге на выборах партия, которая должна была объединить вокруг себя всех российских либералов, заняла последнее место.

У краха мощной праволиберальной партии был и еще один зритель. Премьер‑министр Путин, сидя у себя в резиденции, раз за разом пересматривал выступление Прохорова перед сторонниками в здании Академии наук и хохотал. И повторял: «Так вам и надо!» А потом устроил выволочку Суркову. «Что, расслабились? – зло смеялся он. – Привыкли иметь дело со слабаками? Не готовы к настоящему сражению совершенно». Тот факт, что президент, имеющий колоссальные возможности и огромные ресурсы, не смог даже создать поддерживающую его партию, доказывал, что и на более серьезные вызовы Медведев не способен.

Война начинается

Путин не зря заговорил про войну. Война была тем, о чем он думал все больше – и говорил все больше. И хотя Медведев не придал событиям в Ливии никакого значения, на Путина они произвели колоссальное впечатление.

Он был лично знаком с Каддафи – тот приезжал в Москву, разбивал в Кремле свой бедуинский шатер и ходил вместе с Путиным на концерт французской певицы Мирей Матье. Все время переговоров Каддафи говорил с Путиным об американцах – о том, что их истинная цель – убить его и установить мировое господство. А еще хвалил Путина за то, что тот, как и Каддафи, американцам сопротивляется.

Решение Медведева поддержать антиливийскую резолюцию Путин воспринял как непростительную слабость. Сразу после этого к нему потянулась вереница донесений из МИДа и СВР – о том, как много потеряла Россия, предав Каддафи. До той поры никто в окружении Путина не осмелился бы выдвинуть какое‑либо обвинение в адрес Медведева, но ливийская резолюция и эмоциональная реакция Путина на нее как будто сняли все табу. «Он предал Ливию, предаст и вас», – шептали премьер‑министру.

Путин злился все больше и больше. Когда речь заходила о Каддафи, он стал забывать о том, что внешняя политика – прерогатива президента: «Говорили о закрытии неба, но где же оно, если бьют каждую ночь по дворцам, где проживает Каддафи? Говорят, что не хотят его уничтожать, зачем же тогда бить? Там что, мышей таким образом выводят?» – вопрошал он по телевидению.

Когда Муаммара Каддафи убили, Путин разозлился еще сильнее. Его возмущало, прежде всего, вероломство Запада. Пока лидер Ливийской Джамахирии был антизападным изгоем, его режим был крепок. Проблемы начались у него лишь тогда, когда он пошел на уступки, признался во всех грехах, выплатил компенсации родственникам жертв взрыва над Локерби. Он вышел из‑под санкций и даже принимал участие в саммите G8 в 2009 году в итальянской Л’Акуиле (в качестве председателя Африканского союза), где ему жал руку даже Барак Обама. Однако оказалось, что за излишнее повиновение и сговорчивость он и был наказан. Ровно в тот момент, когда Каддафи открылся и доверился Западу, ему нанесли удар в спину. Пока Каддафи был изгоем, его не трогали, а как только он попытался стать прозападным и послушным – его не только свергли, но и убили на дороге, как старую собаку.

В убийстве Каддафи, считал Путин, косвенно виноват и Медведев – ведь ему западные партнеры обещали просто установить бесполетную зону над Ливией, чтобы помешать диктатору бомбить позиции повстанцев. А он поверил.

Наблюдая за тем, как Медведев и Сурков очаровывают хипстеров, осваивают американские соцсети – твиттер и фейсбук, силовики из окружения Путина вдруг стали выдвигать смелые предположения: а вдруг все это вовсе не профилактика «цветной революции», а подготовка к ней? Вдруг все это часть плана американцев, которые продолжают разлагать российскую политическую элиту, чтобы повторить ливийский сценарий?

В конце лета Путин позвал Медведева на рыбалку. Они отправились в Астраханскую область, на базу отдыха «Житное», которую построил для себя министр обороны. Три дня ловили рыбу и демонстрировали улов журналистам. Оба были довольны. Президент счел, что премьер на него вовсе не обижен, никакого напряжения нет – как и не было. Тандем крепок.

Во время той рыбалки Путин и сказал Медведеву, что будет лучше, если тот уступит ему кресло президента. «Ситуация в мире сложная, Дима. Можно и страну потерять» – так пересказывают их легендарный разговор. «Ну почему же, – растерялся Медведев, – почему же я потеряю?» «Да потому что очень сложная ситуация в мире, Дима. Каддафи вон тоже думал, что не потеряет. А американцы хитрее оказались».

У Медведева не было никаких аргументов. А у Путина они были.

«В 2008 году, – примерно так говорил Путин, – я был политиком номер один. Я мог бы переизбраться еще раз, но мне конституция не позволяла. Я решил ей подчиниться и уступил место тебе. Мы договорились, что, когда наступит день, мы сядем и решим, что делать дальше. И вот день настал: я по‑прежнему политик номер один, ты на втором месте. По закону мы оба можем участвовать в выборах. Ты моложе, это плюс. А у меня больше опыта, это тоже плюс. Есть одно отличие – у меня рейтинг выше. У меня есть “Народный фронт”, который меня поддерживает. В любой стране правящая партия выдвигает того кандидата, который популярнее. Власть будет прочнее, если мы пойдем на выборы как одна команда. Ты будешь премьером, как я сейчас, – убеждал Путин. – А потом ты опять вернешься». Медведеву было нечего ответить.

Развязка наступила быстро. 23 сентября начался съезд «Единой России», и всем участникам было ясно, что именно там будет сделано судьбоносное заявление. О том, каким будет оно, не знал никто – даже ближайшие помощники Медведева. 24 сентября участников вызвали в Лужники рано утром, за несколько часов до начала заседания. По залу ходили звеньевые и репетировали с участниками кричалки: на всякий случай тренировались скандировать и «Пу‑тин‑Пу‑тин!» и «Ме‑две‑дев‑Ме‑две‑дев!».

Первым выступал Путин – он загадочно сказал, что «у Дмитрия Анатольевича есть предложения по поводу будущей конфигурации власти». И предоставил слово президенту. Медведев произнес долгую речь, подводящую итоги своего президентства, а потом предложил Путина на должность президента. Зал разразился отрепетированными аплодисментами и скандированием.

«Эти аплодисменты дают мне право не объяснять, каким опытом и авторитетом обладает Владимир Владимирович Путин. И еще несколько слов на эту тему. Меня все время спрашивали: “Когда вы определитесь, с чем выйдете к людям?”, а иногда меня и Владимира Владимировича спрашивали: “А вы не разругались друг с другом?” Я хочу полностью подтвердить то, что только что было сказано. То, что мы предлагаем съезду, – это глубоко продуманное решение. И даже больше, мы действительно обсуждали этот вариант развития событий еще в тот период, когда сформировался наш товарищеский союз».

Окружение Медведева было безутешно. «Да уж, нет повода для радости», – не сдержавшись, написал в твиттере ближайший помощник Медведева Аркадий Дворкович.