Большинство чиновников говорили, что, несмотря на запрет на счета и активы за границей, о подготовке к серьезной конфронтации с Западом не может быть и речи. И доказывали свою правоту тем, что полным ходом шла подготовка к большому визиту в Россию Барака Обамы, который был назначен на сентябрь и приурочен к саммиту G20 в Санкт‑Петербурге.

Подготовка шла серьезная: этот приезд должен был стать государственным визитом Обамы, сначала с посещением Москвы, переговорами с Путиным, потом они должны были вместе лететь в Петербург и общаться с бизнесом. Либеральная часть правительства возлагала на этот визит огромные надежды и убеждала Путина, что пусть политическое партнерство недостижимо, но экономическое – очень даже возможно.

Визит случился, но не тот, что планировали. В июне в Москву из Гонконга прилетел сотрудник американского Агентства по национальной безопасности Эдвард Сноуден. США потребовали его немедленной выдачи, предложив России, чтобы спецагенты забрали его прямо из московского аэропорта Шереметьево. Москва отказала, поднялся чудовищный шум – Сноуден укрылся в капсульном отеле аэропорта Шереметьево.

Вскоре между Путиным и Обамой состоялся решающий телефонный разговор. Американский президент сказал, что Москва, наверное, недооценивает проблему Сноудена и, если русские не выдадут его, государственный визит будет под угрозой. Путин отвечал, что американцы сами виноваты: зачем они устроили шумиху в тот момент, когда Сноуден прилетел в Шереметьево? Он же собирался лететь на Кубу, вот и взяли бы его спокойно там. Обама настаивал, говоря, что общественность и политический истеблишмент его не поймет, если он не добьется выдачи беглого агента. А Путин отвечал, что его общественность не поймет, если он выдаст. На этом разговор и закончился.

«Если он захочет остаться здесь, есть одно условие: он должен прекратить свою работу, направленную на то, чтобы наносить ущерб нашим американским партнерам. Как это ни странно прозвучит из моих уст» – так выступил Путин, заверив также американцев, что Сноуден не был российским агентом.

Команда в правительстве, которая готовила визит Обамы, была в ужасе. Поддавшись общей конспирологии, либеральная часть Кремля и правительства объясняла Путину, что налицо китайский заговор: мол, китайцы специально отправили Сноудена из Гонконга в Москву, чтобы поссорить Москву и Вашингтон. Но было уже поздно.

Администрация Обамы решила, что полноценный визит в Россию будет отменен, президент ограничится лишь посещением саммита G20 в Санкт‑Петербурге. Вместо Москвы он перед этим заехал на два дня в Швецию.

Был ли этот несостоявшийся визит последним шансом наладить отношения Обамы и Путина, неясно, но он был упущен. После этого все переговоры между странами превратились в публичную ругань. Накануне встречи «Двадцатки» Путин назвал «дурью несусветной» заявления американцев о том, что сирийские власти применяли против повстанцев химическое оружие. А потом сказал, что госсекретарь Джон Керри «врет», говоря о том, что в Сирии нет боевиков «Аль‑Каиды».

Возможно, эта риторика была нацелена на то, чтобы Обама вообще не приезжал на саммит в Петербург. Он приехал, но это была дежурная встреча, в ходе которой Обама был максимально сдержан, а Путин вновь сорвался на грубость. В кулуарах американцы сообщили остальным участникам саммита, что иметь дело с Путиным невозможно и бесполезно. Он настолько неконструктивен, что Вашингтон перестает даже пытаться. Путина для Америки больше нет, говорили они.

Другие ценности

Внутриполитические технологии Володина были довольно успешными. Новый идеолог Кремля избрал подход, противоположный прежнему сурковскому методу: он не пытался выстраивать какие‑то сложные конструкции, проповедовать новые ценности или придумывать новые системы. Он считал, что нужно давать народу то, что он хочет. Володин любил изучать статистические выкладки и социологические опросы: они подтверждали, что власть все делает правильно, что Путин популярен и все его действия одобряются. При этом в своих действиях Володин очень любил руководствоваться именно анализом предпочтений населения и проводить политику, которая наверняка будет популярна. А новый популизм означал упор на традиционные консервативные ценности.

«Мне больно сегодня об этом говорить, но сказать я об этом обязан. Сегодня российское общество испытывает явный дефицит духовных скреп», – сказал Путин в своем послании к Федеральному собранию в декабре 2012 года. Это довольно архаичное словосочетание стало основой новой идеологии третьего срока.

Во время первого срока Путин, встречаясь с западными лидерами, подолгу и подробно объяснял свой взгляд на вещи: что происходит на Кавказе, почему не надо критиковать Кремль за проблемы с правами человека и почему Россия должна восприниматься как равноправный и стратегический партнер.

Когда ему не удалось убедить в этом своих друзей, он сменил повестку: в ходе второго срока он сыпал упреками, высказывал бесконечные претензии к своим партнерам, упрекая их в неискренности и невыполнении собственных обещаний.

К третьему сроку он разочаровался во всех и начал втолковывать совсем другие материи.

«Не стройте ложных умозаключений, – как‑то говорил он на переговорах вице‑президенту США Джо Байдену, – мы совсем не такие, как вы. Мы только похожи на вас. Но мы совсем другие. Это только с виду русские ничем не отличаются от американцев. На самом же деле внутри мы устроены иначе. У нас совсем другие ценности». Фактически, это была полная противоположность путинских тезисов десятилетней давности.

«Представьте себе, вот вы сидите в Кремле, – говорил он Ангеле Меркель. – И у вас есть избиратели, которые живут в Калининграде, а есть те, кто живут в Петропавловске‑Камчатском. И вам на всю эту территорию, разную по языкам, взглядам, быту, как‑то надо объединить. Надо нечто такое этим людям сказать, чтобы их склеило. Одна ваша соотечественница, великая соотечественница, была нашей императрицей. Екатериной II. Она поначалу хотела быстро отменить крепостное право. Но потом изучила, как устроена Россия, и знаете, что она сделала? Она усилила права дворянства и уничтожила права крестьянства. У нас нельзя иначе: шаг вправо, шаг влево – и все, ты теряешь власть».

По словам одного из ближайших помощников, Путин очень много думал о традиционных русских ценностях: «Именно ценностях, а не особом русском пути – путь, по его мнению, у всех один, все равно надо строить капитализм». Основным источником его размышлений были труды философа Ивана Ильина. Исходя из его работ, Путин формулировал основные ценности русского человека так: Бог, семья и собственность.

«При всех внешних колебаниях русские должны эту консервативную повестку защищать больше других народов. Для нас она важнее, мы же неспроста православные, – повторяет за Путиным один из его советников, – ведь, если бы не православие, наша идентичность была бы иной. А приняв православие, мы, так или иначе, противопоставили себя западному миру».

Другой приближенный говорит, что в какой‑то момент для Путина самой главной скрепой, которая «склеивает» русский народ от Калининграда до Камчатки, стал он сам. Президент поверил в то, что без него все развалится.

Защитой «традиционных ценностей», популярных в народе, как раз и занялся Володин – тем более что укрепление патриархальности помогало борьбе с либеральной оппозицией. Очень удачной находкой стала борьба с пропагандой гомосексуализма, которая вдруг, в 2013 году, оказалась одной из важнейших тем внутриполитической повестки. Она логично вписывалась в политику «духовных скреп». Еще в середине нулевых в российских регионах начали принимать законы, запрещающие «гей‑пропаганду». В 2012 году настала очередь Петербурга. Культурная столица, ставшая при губернаторе Полтавченко православной столицей России, приняла аналогичный закон, который вызвал много шума в прессе.

Премьер‑министр Медведев в декабре 2012 года, отвечая на прямой вопрос, не будет ли принят аналогичный закон на федеральном уровне, ответил, что «далеко не все нравственные вопросы, поведенческие привычки и коммуникации между людьми нужно превращать в законодательство».

Однако уже месяц спустя именно такой закон был внесен в Думу и принят в первом чтении едва ли не единогласно (один депутат воздержался, один был против, остальные проголосовали за). Волна протестов прокатилась по всему миру, и она активно освещалась российскими государственными СМИ. Они рассказывали о происходящем с однозначной трактовкой: западное гей‑лобби не может простить Путину того, что он защищает традиционные ценности. На госканале «Россия 1» даже изобрели термин «Гейропа», символизирующий, что противники Путина на Западе (да и в России) – сплошь представители сексуальных меньшинств.

Снова политика

Протесты 2011 года напугали Кремль, однако к 2013 году Володин уже находился в полной уверенности, что лидеры Болотной полностью дискредитированы и разгромлены. Против большинства были возбуждены уголовные дела, которые почти свели на нет всю их политическую активность.

Самым странным было уголовное дело против Алексея Навального. Еще в 2011 году Следственный комитет обвинил его в мошенничестве, связанном с делом компании «Кировлес». В апреле 2012 года дело было закрыто за отсутствием состава преступления – не было выявлено никакого ущерба. Но уже в июне глава Следственного комитета Александр Бастрыкин публично, при телекамерах отчитал следователя за то, что тот закрыл дело, и потребовал его возобновить.

Навальный ответил Бастрыкину собственным расследованием – он опубликовал информацию о том, что, в нарушение закона, Бастрыкин является владельцем юридической фирмы в Чехии, более того, у него есть вид на жительство в этой стране и квартира в Праге. Ничего из этого не было упомянуто в декларациях главы Следственного комитета. Навальный написал жалобы в администрацию президента и сам Следственный комитет, чтобы он проверил деятельность своего руководителя. Однако никаких последствий для Бастрыкина не случилось. Он пользовался особым доверием президента – они были знакомы еще с университетской скамьи. Более того, Бастрыкин был старостой группы, в которой учился Путин, отчего и приобрел кличку Староста в кремлевских кругах. Авторитет «старосты» был очень высок – он имел едва ли не ежедневный доступ к Путину, и никто не сомневался, что распоряжение возобновить следствие по делу «Кировлеса» против Навального было личным указанием президента.

Судебный процесс подошел к концу в июле 2013 года. Окончание процесса совпало с началом кампании по досрочным выборам мэра Москвы, и Навальный объявил о намерении принять участие в гонке. Однако у него не было шансов быть зарегистрированным, так как 18 июля Кировский суд приговорил его к пяти годам тюрьмы. Вечером в день приговора в центре Москвы, на Манежной площади собрался огромный несанкционированный митинг, протестующие перекрыли движение по Тверской, залезли на подоконники здания Госдумы, обклеили парламент листовками в поддержку Навального. Однако этот протест был уже несвоевременным – еще до начала митинга Владимир Путин собрал специальное совещание по «проблеме Навального», накричал на подчиненных, в первую очередь на Вячеслава Володина, который и дал команду посадить оппозиционера. Путин говорил, что посадить Навального – значит сделать из него героя, как это уже случилось с Ходорковским. Гораздо эффективнее сделать из него изгоя и маргинала. Его нужно выпустить и позволить ему совершить все ошибки самому. Тотчас же генпрокурор связался с адвокатами Навального и посоветовал им обжаловать приговор, а также меру пресечения – заключение под стражу – до вступления приговора в законную силу, т. е. до апелляции. Адвокаты не верили своим ушам. Они говорили, что это бесполезно, такого никогда не было в российской судебной практике, чтобы приговоренного отпускали на свободу в ожидании апелляции. Тогда прокуратура взяла инициативу на себя и сама обжаловала решение суда. На следующий день Навального выпустили.

После этого начался очень экзотический эксперимент: первые в истории путинской России абсолютно честные и альтернативные выборы. Более того, администрация президента демонстративно помогла оппозиционеру зарегистрироваться: необходимые подписи муниципальных депутатов в его поддержку поставили члены «Единой России».

Володину нужно было доказать, что вся сила Навального – исключительно в его умении пользоваться соцсетями, а на реальных выборах он неизбежно провалится. В преддверии выборов он отчитывался Путину, что так и есть: Навальный набирает не больше 10 % – максимум 15 %. На деле оказалось, что государственные социологи ошиблись примерно в два раза. Навальный получил 27 %. Действующий мэр Собянин набрал необходимый ему для победы в первом туре 51 %.

Володин все равно был доволен. Он доказал Путину, что все под контролем, надо лишь выждать время – и протестный потенциал сам схлынет. Медийный ресурс позволит очень скоро уничтожить популярность Навального.