В регулировании этносоциальных отношений особое место занимает обычное право (мокш., эрз. «кой»). Представляя собой общепризнанные юридические воззрения этноса, его правовые идеалы и ценности, обычное право можно справедливо считать эталоном традиционной народной юридической культуры. Обычное право – одна из древнейших форм этнонормативного регулирования жизнедеятельности народа, отчасти сохранившееся и в настоящее время. О значимости обычая в народном правосознании свидетельствуют многочисленные произведения мордовского фольклора. «…Земля появилась – обычай появился, без обычаев на земле не проживешь, без обычаев на земле жить не будешь. Вся жизнь людьми делается, все обычаи людьми устанавливаются, без обычаев на земле не проживешь, без обычаев на земле жить не будешь…», – рассказывается в одной мордовской песне[1]. Сфера действия обычного права многогранна. Правовые обычаи – целостная система юридических неписаных норм, регулирующая весь спектр социальных отношений главным образом мордовского крестьянства. Так, обычное право распространяло свое действие на брачно‑семейные, наследственные, договорные, обязательственные, имущественные, трудовые, земельные, уголовные и другие общественные отношения. Спецификой обычного права, как традиционного типа соционорматики, выступает его функция в упорядочении личных взаимоотношений как между членами отдельной семьи, так и в целом общины.

Хранительницей и гарантом реализации обычно‑правовых норм являлась сельская община. Представляя собой «мини‑государство», «крестьянский мир» с широкими властными полномочиями в политике и практике управления крестьянами, община вырабатывала эталоны моральных и правовых норм, обеспечивало их исполнение, формировало правосознание крестьян. Сельское общество нередко играло решающую роль в разрешении многих частных вопросов крестьянской жизни, в особенности в системе земледелия и землепользования мордвы. Община в качестве властной структуры местного самоуправления определяла использование земель, принадлежавших государству, обеспечивала своевременность уплаты крестьянами всех установленных платежей и повинностей.

В качестве одной их функций общины являлось народное правосудие – этноюстиция. Внутриобщинные, а также межобщинные правовые коллизии разрешались в рамках сельских общин в соответствии с нормами обычного права. Одной из форм общинного правосудия был мирской сход (мокш. «пуромкс», эрз. «промкс»). По осени, отмечал К. Митропольский, мордва ежегодно собиралась где‑либо на берегу большого озера для судопроизводства над личностями, подозреваемыми в каких‑либо преступлениях, совершенных в течение года. «Судьи, чтобы узнать истину, чинили «суд Божий»: приказывали перевязать серединою бичевы шею обвиняемого и с быстротою перетащить его через озеро из конца в конец непременно три раза; оставшегося в живых признавали невинным»[2]. На сельском сходе рассмотрению подлежали наиболее важные дела, связанные с реализацией права или исполнением обязанностей субъектами обычно‑правовых отношений, а также обычно‑правовые конфликты между членами общины, общиной и ее членами, общиной и государством. В правоотношениях между общиной и государством под этноюрисдикцию схода подпадали вопросы, возникавшие в связи с исполнением возложенных государством на общину обязанностей, к примеру, рекрутской повинности, выплаты обязательных платежей. На заседаниях схода, где наиболее значимую роль играли сельские старики, разбирали совершенные в общине обычно‑правовые нарушения, к которым относились: преступные акты (убийство, воровство, разбойное нападение, грабеж, избиение, хулиганство, клевета и т. д.), нарушение взятых обязательств (условий договора, сделки). На сельских сходах производились имущественные разделы в случае, когда по тем или иным причинам раздел был не произведен главой семьи – большаком.

На сходе собирались все старики села. Решения обсуждались и принимались «голосом» – «вайгельсэ». При вынесении решения произносили, если считали, что обвиняемый виноват: «Чумо» (Ю.М. – «виноват»), если же приходили к выводу о его невиновности: «Аволь чумо» (Ю.М. – «не виновен»). В случае несогласия с принимаемым решением присутствовавшие на сходе поднимали руки. Согласно нормам обычного права на руках у стариков обязательно должны были быть холщовые рукавицы, «махать голыми руками» считалось неприличным. На сходе председательствующим обычно был старейший. В круг его обязанностей входило: оповещение всех собравшихся о сущности дела, приглашение очевидцев, рассмотрение доказательств, организация голосования, оглашение принятого решения, в целом наблюдение за порядком и т. д.[3].

При вынесении решения на сходе рассматривались различные доказательства, в числе которых свидетельства очевидцев, вещественные предметы, подтверждающие утверждения участников разбирательства, произнесение клятвенных заверений. Произнесение клятв (мокш. «вал максома», эрз. «вал максомо») выступало надежным залогом правдивости сказанного, исполнения взятых на себя обязанностей. Причем совершенные на словах соглашения соблюдались отнюдь «не слабее документальных»[4]. Большинство клятвенных заверений, практиковавшихся у мордвы, имело древние языческие корни. Судя по сохранившимся историческим и юридическим актам русского делопроизводства XVI–XVII вв., если русское население при спорах с мордвой давало судьям в «божью правду» клятву по «крестному целованию», то мордва – «по своей вере по мордовской», «по своей вере по шерти»[5]. В некоторых мордовских деревнях еще в конце XIX века давали клятву «через лутошку». Перед испытуемым клалась лутошка, то есть очищенная от коры липка, и он должен перешагнуть через нее со словами: «чтобы иссохнуть мне, как эта лутошка, если солгу»[6]. Подобно многим другим народам, мордва имела обыкновение «клясться богом солнца»: «Пусть поразит меня Чипаз, если я вру!»[7]. Приведенные клятвенные формулы широко применялись как в государственных учреждениях, так и в быту между общинниками, родственниками и семейными. При разрешении семейных конфликтов применялись и особые клятвы, в основе которых также лежало божественное санкционирование. Так, клятвенный обряд, совершавшийся как зарок не заводить семейные ссоры, был следующим: «На стол рядом клали два топора, около которых ставили свечу, при этом каждый должен был произнести обязательно по три раза: «Я больше не буду». Огонь гасили и с этого момента все старались жить в мире и согласии. Иначе мог наказать бог»[8]. С принятием православия мордва стала класться также на кресте и иконе: «Икону или крест поцелую – не нарушу обещания»[9]. Клятвенные заверения широко практиковались в договорном обычном праве.

Важным структурным подразделением общины была семья, обладавшая собственными правовыми полномочиями. По свидетельству В.Н. Майнова, никогда еще не было примера, чтобы семейские обращались «даже и к волостному, и мирскому сходу, который крайне ею уважается, с просьбой произвести раздел, так как такое обращение навсегда уронило бы в глазах всей округи тех, кто не сумел обойтись сам собою или при помощи посредника; вообще на внутренние, чисто семейные дела ни суд, ни сход не могут оказывать никакого влияния и, например, в деле раздела никто и не подумает идти спрашивать у них разрешения, так как их дело смотреть за тем, что делается вне домов, а не затем, как живут люди в домах, у себя в семьях»[10].

Семейная этноюстиция являлась по существу механизмом социального контроля общины за соблюдением общинного и государственного правопорядка, предупреждения возможных нарушений сложившихся традиционных устоев. Общество, наделяя семейные органы власти определенной компетенцией при разрешении возникавших ссор, позволяло достаточно эффективно на основе почитания своих предков и старших членов семьи прививать каждому общиннику необходимые убеждения. Стержневой принцип семейной юстиции – общеправовой запрет домашних конфликтов в целом. В случае же возникновения споров члены семьи должны были сохранять их в ее рамках. Примирение сторон осуществлялось обычно без вмешательства посторонних, в том числе и общинного схода. Лишь при исключительных обстоятельствах, когда совершенные преступления становились известными, а также в целях защиты интересов сельчан, общинный сход принимал свои меры.

Главную роль в семейных разбирательствах имел большак (мокш., эрз. «кудазор»). Споры между женщинами семьи разрешала, как правило, жена большака (мокш., эрз. «кудазорава»). У мордвы существовал обычай созывать семейные советы, подчас расширенные (с участием родственников). Что касается споров, возникавших между детьми, а также между детьми и родителями, то решающее слово принадлежало родителям. В разбирательствах между мужем и женой лидирующее положение занимал муж, чье решение носило обязательный характер. Однако, согласно общеустановленным нормам этноюстиции, обиженная или оскорбленная супруга могла пожаловаться кудазору, который должен был по справедливости рассудить молодых.

В сфере брачно‑семейных отношений обычным правом определялись условия и формы заключения брака, способы его расторжения, формировались принципы установления отношений между отдельными членами семьи в зависимости от их социовозрастных характеристик. В народном мировоззрении каждый человек должен был вступить в брак, случаи безбрачия расценивались как асоциальные и даже противоправные акты, глубоко порицаемые в общине. Исходя из предпосылок о «бесчестии» не вступивших в брак мужчины и женщины, правовой обычай предусматривал определенные санкции за нарушение установленного требования. При выборе потенциального брачного партнера особое значение придавалось физической и умственной полноценности, высоко ценились такие качества характера, как трудолюбие, ум, добропорядочность. Обращали внимание на материальное и социальное положение семьи и рода возможного супруга. Молодые до вступления в брак должны были вести целомудренный образ жизни. Обязательным требованием к лицам, вступавшим в брак, было достижение установленного возраста. В конце XIX – начале XX века девушки‑мордовки могли выйти замуж по достижении 16, юноши – 18 лет. Основным брачным табу в обычно праве мордвы был запрет на заключение брака лиц, состоящих в близком родстве (до седьмого колена), а в отдельных случаях и в свойстве. Существенным условием вступления в супружество являлось соблюдение этнической эндогамии, традиционно браки заключались и в пределах своей религии.

Основным способом создания семьи у мордвы было сватовство (мокш. «ладяфтома», эрз. «ладямо»). Заключение брака сватовством охватывало три основных этапа: предсвадебный (от сватовства до дня венчания); непосредственно свадебный (с утра дня венчания до брачной ночи включительно); послесвадебный (в течение года после свадьбы). В обычном брачно‑семейном праве мордвы брак по своей юридическо‑экономической сущности представлял собой сделку о купле‑продаже с уплатой «цены невесты» («калыма») (мокш., эрз. «питне») со стороны жениха и наделением приданым – со стороны невесты. Юридически значимым итогом собственно сватовства являлось достижение брачащимися сторонами соглашения о намерении вступить в супружество и принятии ряда взаимных обязательств по организации свадьбы и проведению всех денежных расчетов по уплате «цены невесты». Актом легитимизировавшем брачную связь в народе считалась свадьба.

Другими формами заключения брака являлись браки умыканием и самокрутом. Новые экономические и социальные условия жизни способствовали возникновению так называемых альтернативных вариантов брака, к каким относились браки путем похищения (действительного и мнимого). Эта форма брака практиковалась, как правило, из‑за материальных затруднений юноши, не имевшего возможности оплатить все свадебные издержки. К началу XX века браки умыканием у мордвы практически не наблюдались, чему способствовало расширение прав самостоятельного выбора у повзрослевшей молодежи, уменьшение влияния родителей в отношении детей. Расторжение брака (мокш. «явфтома», эрз. «явома») было явлением очень редким, так как мордва считала семейные узы нерушимыми.

Обычно‑правовое содержание внутрисемейных отношений во многом определялось типом семьи. Для мордвы в конце XIX – начале XX века были характерны семьи двух типов: малая семья (состоявшая из мужа, жены и детей, нередко также с дедушкой и бабушкой) и большая семья двух разновидностей (большая семья с отцом‑патриархом во главе и подчиненными ему женатыми и неженатыми детьми с их потомством; большая семья артельного типа, состоявшая из нескольких неразделившихся после смерти отца братьев с их потомством и находившаяся под главенством старшего или выборного большака‑домохозяина). Нередко в состав семей входили не только родители и дети с их потомством, но также и другие родственники, домашняя прислуга, «приимыши», «захребетники».

Взаимоотношения членов семьи определились патриархальными традициями, обусловливавшими правовой статус каждого в доме. Регулирование семейных правоотношений осуществлялось преимущественно на основе половозрастного критерия. Старшие члены семьи управляли младшими. Главой семьи становился обычно самый старший мужчина, обладавший в силу своего возраста необходимым опытом и мудростью для управления семьей. Обычаи возложения на члена семьи статуса главы дома несколько варьировались. В одних семьях их главой непременно был самый старший и авторитетный мужчина, его назначение не требовало видимого подтверждения со стороны других членов, ибо власть и так находилась в его руках. В других семьях глава избирался на общесемейном совете, оставаясь большаком до конца своей жизни. Лишь в исключительных случаях чувствующий немощь глава семьи мог добровольно передать полномочия другому члену семьи по своему усмотрению.

Большак (мокш. эрз. «кудазор») представлял семью в общине, отвечал за своевременную уплату податей, выполнение работ и обязательств по заключенным договорам, планировал и распределял по своему усмотрению доходы и расходы семейного бюджета. В случае смерти отца с матерью право главенства переходило к старшему сыну с его женой. Если умирал отец, то иногда бразды правления брала мать, то есть старшая женщина. Немаловажное положение в семье имела жена большака (мокш., эрз. «кудазорава»), управлявшая женской половиной семьи. Все хозяйственные работы распределялись ею между находившимися в доме снохами и дочерьми, как правило, по неделям, нередко посредством жеребьевки. Женщины должны были проявить себя работящими, так как это выступало одним из главных их достоинств.

Согласно положениям обычного права в личных взаимоотношениях между мужем и женой превалирующую роль играл муж (мокш., эрз. «мирде»), решавший наиболее значимые семейные проблемы. Жена (мокш. «рьвя», эрз. «ни», «урьва») должна была подчиняться порядку, установленному мужем. Мужчины пользовались большой личной свободой, в представлениях народа глубоко укоренилась идея индивидуального права мужа управлять своей женой. В то же время власть мужчин над женщинами нельзя считать неограниченной, ибо последние, формально не допускавшиеся к принятию юридически значимых решений, нередко оказывали большое влияние на своих мужей. В семье сохранялись некоторые реликты былой материнско‑родовой филиации, в том числе «материнского права», например, продолжал бытовать обычай матрилокального поселения молодой семьи в форме института вхождения в зятья – влазни (эрз. «содамокс совамо»). Обычно в мордовской семье между мужем и женой складывались добрые взаимоотношения. Принцип любви и взаимоуважения отражен в материалах мордовского фольклора, этнографических наблюдениях. Оба супруга старались поддерживать партнерские отношения. Авторитет женщины в семье во многом определялся ее ролью в хозяйственном быте. Ее компетенция в сфере управления домашним хозяйством обеспечивала ей определенную самостоятельность и даже равноправие.

Эталоном мордовской семьи считалась многодетная семья, в которой воспитывались мальчики и девочки. Рождение детей считалось самой важной функцией создания полноценной семьи. Высокая значимость детей в мордовской семье обусловила практику усыновления и удочерения в случае отсутствия собственных детей. Бездетность женщины рассматривалась как большое несчастье, нередко как наказание за совершенные когда‑либо греховные поступки. Отношения в мордовской семье основывались на принципе строгого подчинения детей воле родителей, причем это повиновение настолько глубоко вошло в сознание молодежи, что реализация его фактически не требовала мер правового обеспечения. Необходимость подчинения родительской воле относилась в равной мере как к отцу, так и к матери. В то же время всесторонняя забота о своем ребенке была не только нравственным долгом, но и юридической обязанностью родителей. Родители должны были кормить, одевать, обувать детей, равно как и воспитывать, наставлять их, прививая общепринятые нормы морали и обычного права. В системе личных и имущественных отношений в патриархальной семье наиболее весомую роль играл отец. «И царь хотел, да отец не велел», – гласит мордовская пословица. В мордовских семьях воля родителей фактически соблюдалась до конца их жизни, трансформируясь посмертно в семейно‑родовой культ предков.

Основой имущественных отношений в мордовской семье в конце XIX – начале XX в. являлись две формы собственности – семейная и индивидуальная, главным образом женская. Все члены семьи составляли единый хозяйственный организм, основанный на общности имущества (мокш. «парши», эрз. «парочи»). В общесемейной собственности обычно находились жилой дом, хозяйственные постройки, инвентарь, скот. Что касается земельного надела, то он считался принадлежавшим сельской общине и распределялся между ее членами паями по мужским душам с периодическим переделом, то есть по существу находился во временном пользовании. В общесемейную кассу поступали деньги, вырученные от продажи излишков сельскохозяйственной и промысловой продукции, а также деньги, заработанные членами семейного коллектива в отходах. Из общих доходов выплачивались подати, необходимые суммы за аренду земли, приобретение орудий труда и домашней утвари, обеспечивалось питание членов семьи, справлялась верхняя одежда, обувь, брались средства для проведения семейных и общинных обрядов. Управление семейным имуществом осуществлял большак, который распределял его по своему усмотрению на семейные нужды. В случаях раздела большой семьи, он определял размер доли каждого выделявшегося члена.

Личную собственность составляло имущество замужней женщины‑мордовки. Основная собственность женщины заключалась в приданом, которым она могла распоряжаться по своему усмотрению. Состав приданого устанавливался обычно‑правовыми нормами, существовала обрядовая церемония его укладки в сундук (мокш., эрз. «парь»). Составляющими приданого были одежда, постельные принадлежности, набор украшений, иногда домашний скот. Личная собственность женщины в мордовской семье увеличивала ее юридические гарантии, предоставляя возможность некоторой имущественной самостоятельностью оградить себя от произвола мужа и других членов семьи, упрочить и облегчить сове положение в доме.

Отдельной отраслью обычного права является гражданское обычное право. Одной из ключевых гражданско‑правовых институтов представляет собой договор (мокш. «кортафкс», эрз. «кортавкс»). Договору придавалось особое значение, ибо любая хозяйственная деятельность людей связана с заключением различных соглашений, в том числе и договоров, как правовой формы закрепления обязательств. Мордве было известно несколько видов договоров, среди которых договоры купли‑продажи, мены, займа, подряда, найма, поручительства.

На момент достижения гражданско‑правовой дееспособности у мордвы отмечались различные подходы. По свидетельству В.Н. Майнова, в конце XIX века у мордвы‑эрзи разрешалось заключать договор малолетним, у мордвы‑мокши же, напротив, малолетние не имели права заключать договор. В случае умышленного вовлечения малолетнего в договорной процесс, повлекшего нарушение его интересов, договор расторгался стариками. Когда договор заключался в пользу малолетнего, то он должен был быть исполнен. Согласно нормам обычного права, интересы малолетнего представляли и защищали родители или другие взрослые члены семьи[11].

Большинство договоров заключалось в устной форме, однако, несмотря на это, договаривающиеся стороны детально прорабатывали условия заключения, содержание соглашения, порядок исполнения принятых обязательств и последствия их неисполнения.

После согласования прав и обязанностей по договору сторонами совершались определенные символические действия. Так, договор купли‑продажи считался заключенным с того момента, когда покупатель клал руку на приобретаемое имущество. При заключении договора найма рабочей силы нанимающий клал руку на нанимаемого[12].

Юридическим маркером права собственности являлись знаки собственности (мокш. «тяшкст», эрз. «тешкст»), которые ставились преимущественно на предметы движимой собственности. Они широко использовались в качестве доказательства при спорах о принадлежности того или иного имущества предполагаемому владельцу. Вероятно, первоначально знаки собственности служили знаками родовой, а затем семейной, частной собственности[13]. Вот некоторые образцы «знамен» вотчин мордвы, зафиксированные в документах русского делопроизводства первой четверти XVII в.: «знамя Бузая Пиряева нимляв (бабочка – Ю.М. ), около ево четыре глаза», «знамя Чекая Моресева нимляв, а в нем три глаза вряд», «знамя Бонсары Кечасева нимляв, около его три глаза накось» и др.[14].

По наблюдениям И. Селиванова, в денежных сделках у мордвы вместо расписок при отдаче взаймы использовались кусочки деревца («жеребейки»), на которых зубами надкусывали столько раз, сколько было дано сотен. В случае рассмотрения спора судом эти «жеребейки» приносили в доказательство заключения договора займа, так точно, как «мы принесли бы заемное письмо или расписку, нисколько не сомневаясь, что этот жеребеек имеет силу для взыскания»[15]. Человек, взявший деньги, тоже рассматривал эти жеребейки в качестве доказательства заключения договора. И никому в голову не приходила мысль о возможности опровергать подобный документ[16]. В мордовских деревнях до начала XX века бытовали счетные бирки, пастушечьи палки, палки сборщиков налогов, на которых в виде соответствующих нарезок наносились суммы долгов и недоимок. У мордвы издавна существовала оригинальная бирочная система фиксации цифровых знаков (мокш. «мирдяште»). Когда передать имущество немедленно было невозможно, передавалась его часть (горстка земли, клок волос), причем символом данного объекта собственности выступала именно его часть, а не принадлежность (например, повода при продаже лошади)[17].

Расторжение договора было возможным только по взаимному согласию. Судебные решения о расторжении договоров в народе не признавались, за исключением тех случаев, когда у сторон не было объективных возможностей прийти к соглашению. «Суд, конечно, все может сделать, и мешать ему никто не станет, но человек, отказавшийся от выполнения договора при помощи суда, точно также должен потерять свою тень, как и всякий другой, кто просто по своей личной воле, не выполнил условий договора», – писал В.Н. Майнов[18]. Договор расторгался в одностороннем порядке только в исключительных случаях. Например, если одну из сторон постигло несчастье, которое лишило возможности выполнить обязательства (полный неурожай, градобитие, вымор пчел, смерть и т. п.). Договор расторгался и в том случае, когда одна из договаривающихся сторон, предприняв все зависящие от нее меры к добросовестному исполнению соглашения, не сумела выполнить его условия[19]. «Дело не под силу – не обещай»,[20] – гласит мордовская пословица. Невыполнение условий соглашения влекло не только общественное порицание, но и правовое осуждение.

Таким образом, этносоциальные отношения у мордвы на протяжение тысячелетий регулировались обычно‑правовыми или этническими нормами. Складывавшиеся веками, передаваемые из поколения в поколение, обычаи сосредоточили в себе наиболее целесообразные правовые начала и служили народу не только как в общественной и семейной жизни, так и хозяйственной деятельности. Содержание обычно‑правовых норм детерминировалось комплексом социально‑экономических, этических и этнических факторов. Натурально‑потребительская направленность хозяйства мордвы обусловила относительную замкнутость крестьянского быта, консервацию некоторых его архаических устоев, несмотря на определенные процессы трансформации, связанные с развитием рыночных отношений. Эти устои еще до сих пор сохраняются в виде «живой старины». В то же время обычное право представляет собой и «живое право» народа, постоянно обновляющееся, нацеленное и в современных реалиях XXI века оставаться эффективным этнонормативным ориентиром для мордовского этноса.

[1] Устно‑поэтическое творчество мордовского народа. Т.9. Саранск, 1982. С. 11–12.

[2] Митропольский К. Мордва: мировоззрения их, нравы и обычаи // Мирское слово. 1877. № 13. С. 74.

[3] Информация записана автором в 2002 году от А.А. Малыйкиной, 1917 года рождения, село Ардатово Дубенского района Республика Мордовия.

[4] Майнов В.Н. Очерк юридического быта мордвы, 1885. С. 215.

[5] Документы и материалы по истории Мордовской АССР. Саранск, 1940. С. 141, 170.

[6] Малиев Н.М. Общие сведения о мордве Самарской губернии. Казань, 1878. С. 4.

[7] Harva U. Die Religiosen Vorstellungen der Mordwinen. Helsinki, 1952. S. 174.

[8] Информация записана автором в 2003 году от М.П. Учуватовой, 1927 года рождения, село Шокша Теньгушевского района Республики Мордовия.

[9] Информация записана автором в 2003 году от И.И. Горностаева, 1932 года рождения, село Шокша Теньгушевского района Республики Мордовия.

[10] Майнов В.Н. Указ. раб. С. 176.

[11] Майнов В.Н. Указ. раб. С. 214–215.

[12] Там же. С. 266.

[13] Мокшин Н.Ф. Мордовский этнос. Саранск, 1989. С. 39.

[14] Рукописный фонд НИИ ГН. Ед. хр. № 137/178, 130. Л.270.

[15] Селиванов И. Мордва // Документы и материалы по истории Мордовской АССР. Том 3. Часть 1. 1939. С. 227.

[16] Там же. С. 227.

[17] Майнов В.Н. Указ. раб. С. 226.

[18] Там же. С. 222.

[19] Там же. С. 223.

[20] Самородов К.Т. Мордовские пословицы, присловицы и поговорки. Саранск, 1986. С. 58.