Уже более двадцати лет отделяют нас от создания нового демократического государства – Российской Федерации. Но люди старшего поколения еще хорошо помнят и другое государство, в котором прошла их сознательная жизнь – СССР, просуществовавшее 74 года. Вспомним его историю. Октябрь 1917 г. – декабрь 1922 г. – Российская федеративная социалистическая республика (ее юридический статус был закреплен Конституцией РСФСР 1918 г.). В конце декабря 1922 г. из четырех социалистических республик: РСФСР, ЗСФСР, УССР и БССР было образовано новое советское социалистическое государство – Союз Советских Социалистических Республик, которое прекратило свое существование в 1991 г. Как любое государство вообще, СССР имело свою армию, правоохранительные органы, пенитенциарную систему. Поскольку оно было социалистическим, пенитенциарная политика нового советского государства выделялась своим своеобразием.

Новые принципы взаимоотношений между государством и личностью нашли здесь свое отражение. Цели и задачи этой политики также были другие. Все эти изменения официально закреплялись в исправительно‑трудовых кодексах на длинном историческом пути (ИТК 1924 г., ИТК 1933 г., ИТК 1970 г.).

Главной особенностью данной отрасли законодательства в рассматриваемый период было то, что ее нормы регулировали порядок и условия исполнения уголовных наказаний с применением мер исправительно‑трудового воздействия . Поэтому в основе пенитенциарной политики советского государства лежала экономическая составляющая. Еще в первые годы советской власти, при создании концентрационных лагерей Ф. Э. Дзержинский обратил внимание на то, что труд заключенных был очень выгоден государству. С этих пор идея использования принудительного труда заключенных получает официальное оформление в законе и является составляющей частью пенитенциарной политики.

Безусловно, каждая политика является отражением своей эпохи. Это относится и к пенитенциарной политике советского государства. Более того, анализ представленных трех кодексов советского периода (ИТК 1924 г., ИТК 1933 г., ИТК 1970 г.) позволяет говорить о своеобразии ее проведения в различной социально‑политической и экономической обстановке в государстве. Т. е. для каждого этапа развития страны характерна своя пенитенциарная политика. В дальнейшем мы попытаемся доказать это.

Существенные перемены, произошедшие в стране в 1985 г., так называемая «перестройка», которые в свою очередь потребовали изменения пенитенциарной политики. Новый уже не исправительно‑трудовой, а уголовно‑исполнительный кодекс был принят Государственной Думой в декабре 1996 г.

Принятие УИК РФ ознаменовало новый этап в развитии самостоятельной отрасли законодательства – уголовно‑исполнительного права. Здесь уже нашли отражение международные стандарты обращения с осужденными, были закреплены новые тенденции развития системы исполнения уголовных наказаний, обусловленные изменениями в политической, экономической и общественной жизни России[1].

В настоящее время документами дальнейшего направления пенитенциарной политики государства являются «Концепция развития уголовно‑исполнительной системы Российской Федерации до 2020 г.» и «Федеральная целевая программа «Развитие уголовно‑исполнительной системы (2007–2016 гг.)».

Но вернемся к истории формирования советской пенитенциарной системы сразу же после Октябрьского государственного переворота 1917 г.

1.1. Становление пенитенциарной системы молодого советского государства (1917–1918 гг.)

Думается, что можно предложить следующую периодизацию пенитенциарной системы советского государства:

I этап. Формирование и развитие пенитенциарной системы советского государства (1917–1924 гг.).

II этап. Пенитенциарная система РСФСР в период административно‑командного управления страной (1925–1940 гг.).

III этап. Исправительно‑трудовые учреждения страны в годы Великой Отечественной войны (июнь 1941–1945 гг.).

IV этап. Пенитенциарная система советской России в условиях дальнейшей «деформации социализма» в стране в послевоенные годы (1946 г. – начало 1960‑х гг.).

V этап. ИТУ страны в период стагнации социалистического общества (конец 1960 г. – середина 1980‑х гг.).

VI этап. Коренные реформы в системе ИТУ. Распад СССР и образование Российской Федерации. Трансформация исправительно‑трудового законодательства в уголовно‑исполнительное и приближение к международно‑правовым стандартам в области пенитенциарной политики (с 1985 г. по настоящее время).

Первый этап развития пенитенциарной системы советского государства, как правило, не вызывает сомнений у исследователей, его хронологические рамки определены (1917–1924 гг.). После разрушения старой, дореволюционной пенитенциарной системы начался процесс создания новой социалистической системы исправительно‑трудовых учреждений (хотя элементы преемственности сохраняются), и закончился принятием в октябре 1924 г. первого советского Исправительно‑трудового кодекса РСФСР.

Второй этап неразрывно связан с историей страны. В начале 30‑х гг. устанавливается тоталитарный режим как форма всеобщего контроля над обществом и государством; все нити управления сосредотачиваются в центре, проводятся массовые репрессии и окончательно формируется порядок административно‑командного управления.

Как особый этап, думается, можно выделить и период Великой Отечественной войны. Условия военного времени потребовали ужесточения режима содержания заключенных, создания новых исправительно‑трудовых лагерей и тюрем в связи с переселенческой политикой и депортацией народов. Война вызвала также поток военнопленных, и как следствие – создание специальных лагерей для этого контингента.

Укрепление авторитарного режима в послевоенные годы привело к дальнейшей деформации социалистических принципов. Именно в этот период особенно проявляется политика государства с «двойным дном». Наступает период «хрущевской оттепели». Официально объявляется о некоторых демократических послаблениях. В частности, под давлением мирового общественного мнения изменяется правовой статус такой категории населения, как спецпоселенцы (спецпереселенцы). Но анализ архивных источников показывает, что параллельно неофициально разрабатывалась новая система особых лагерей и тюрем, ужесточились секретные инструкции по содержанию политических осужденных, велось активное преследование инакомыслия.

Застойные явления начала 70‑х – середины 80‑х гг., приведшие к краху социализма, тоже целесообразно выделить в самостоятельный этап развития ИТУ. Это период, когда советская исправительно‑трудовая политика, формировавшаяся в атмосфере секретности высшим партийным руководством страны, находилась в прямой зависимости от преходящей политической конъюнктуры, не учитывая общественное мнение и международный опыт.

Изменившийся политический курс страны, распад СССР и образование Российской Федерации привели к трансформации исправительно‑трудового законодательства в уголовно‑исполнительное и приблизили его к международно‑правовым нормам. Эти кардинальные изменения в обществе и государстве очерчивают границы шестого этапа в развитии пенитенциарной системы современной России.

Говоря о состоянии науки уголовно‑исполнительного права в наши дни, хотелось бы отметить, что отказ от режима секретности данных об учреждениях и органах, исполняющих наказания, позволил воспользоваться многими новыми материалами, характеризующими состояние их деятельности.

Написание истории пенитенциарной системы Советской России стало возможно только после демократических преобразований, происшедших в стране после 1991 г. Рухнувшая тоталитарная система открыла доступ российским исследователям в закрытые прежде ведомственные архивы государственной безопасности и внутренних дел, что в свою очередь позволило дать правдивую оценку проблемам исполнения наказания в период с 1917 г. по настоящее время[2].

Именно так, поэтапно, мы будем рассматривать развитие пенитенциарной системы и исправительно‑трудовой политики за более чем 70‑летний период существования Советского государства.

Советская концепция пенитенциарной политики основывалась на некоторых совершенно новых принципах ранее в Российской империи неизвестных. Прежде всего, во главу угла ставился классовый принцип . Как отмечает проф. Упоров И. В.: «…он будет иметь место вплоть до середины 1930‑х годов, а по некоторым категориям заключенных – до середины 1950‑х годов»[3]. На трех китах – кара, трудовое воздействие и политическое воспитание строилась пенитенциарная политика молодого советского государства. При этом обязательно учитывалось классовое, социальное происхождение осужденного.

Что касается принудительного труда, то он вполне вписывался в коммунистическую идеологию и был введен в ранг государственной политики. Уже в Конституции РСФСР был установлен принцип социалистического государства – «Не трудящийся да не ест», а нормативное закрепление этого принципа связано с Постановление Народного комиссариата юстиции от 24 января 1918 г. «О тюремных рабочих командах», когда труд в тюрьмах стал обязательным.

Следовательно, пенитенциарный труд стал рассматриваться законодателем не только как инструмент воспитательно‑исправительного процесса, но и как мера необходимая для минимизации государственных расходов на содержание мест заключения.

В указанном постановлении говорилось: «…из числа работоспособных, заключенных в тюрьмах, образуются рабочие команды для производства необходимых государству работ, не превышающих по тягости работы чернорабочего…»[4].

Выступая на Всероссийском съезде работников пенитенциарного дела в 1923 г., Нарком внутренних дел А.Г. Белобородов говорил: «Если бы вопросы труда были бы для нас лишь вопросами педагогики, а не вопросами жесткой необходимости, мы, несомненно, достигли бы меньше, чем достигли в настоящее время»[5].

Выгодное использование труда заключенных было практически сразу закреплено нормативным актом, изданным 16 июня 1919 г. «Об организации лагерей принудительных работ»[6]. В нем отмечалось: организация лагерей принудительных работ возлагается на Губернские Чрезвычайные Комиссии, которым жилищный отдел местного Исполкома предоставляет соответствующие помещения (ст. 1). Общее управление лагерями принудительных работ на территории РСФСР принадлежит Отделу Наркомвнудела. В постановлении достаточно подробно и обстоятельно рассматривались следующие вопросы: управление лагерями, караульные команды, санитарный и медицинский надзор, правовой статус заключенных и др.

Введение в научный оборот двух новых архивных источников: Архива Президента Российской Федерации и Центрального архива ФСБ РФ позволяет несколько по‑новому определить значение труда заключенных в советской России. В Политбюро ЦК ВКП(б) заключенные являлись предметом пристального внимания, об этом свидетельствует анализ материалов об использовании их труда начиная уже с 1918 г. Итоги обследования лагерей принудительных работ докладывались на самом высоком уровне, например, сохранились архивные материалы об использовании труда заключенных в Верхнеуральском политизоляторе, Положение об исправительно‑трудовых лагерях на 146 листах, начатое 13 июля 1919 г., а законченное 13 ноября 1932 г.[7]

Вообще необходимо отметить, что формирование пенитенциарной политики Советского государства, особенно в самый ранний этап его истории 1917–1924 гг. слабо изучен специалистами. Возможно, это связано с недоступностью некоторых архивных источников сохраняющихся пока только в ведомственных архивах МВД и ФСБ РФ. Постараемся восстановить картину жизни первых осужденных советской властью в те далекие годы.

Материально‑бытовые условия содержания заключенных в местах лишения свободы были крайне тяжелыми. В период разрушительных войн государство не располагало материальными ресурсами для улучшения этих условий и проведения серьезных изменений в системе исполнения условного наказания. Реорганизация мест заключения проходила «из соображения сбережения сил и народных денег»[8].

Постановление Наркомата юстиции от 23 июля 1918 г. «О лишении свободы как мере наказания и о порядке отбывания такового» предусматривало организацию принципиально новой системы мест лишения свободы. Названный документ, получивший название «Временная инструкция» предусматривал закрытие небольших тюрем как непригодных, что, по мнению исследователя А. М. Фумм, положило начало сокращению количества тюремных учреждений и создало предпосылки для их последующего переполнения, которое к 1926 г. составило почти пятьдесят процентов[9].

Проблема переполнения тюрем возникла гораздо раньше, в 1923 г., как свидетельствуют материалы Центрального архива ФСБ РФ, стояла проблема разгрузки тюрем города Москвы. Количество заключенных имело тенденцию к росту, причем и за счет новой категории осужденных – «политических». Например, в Ивановском исправдоме г. Москвы их было – 20, в Ордынском отделении – 8, в Ново‑Спасском лагере – 65, всего 93 человека. Учитывая, что всего с уголовными преступниками количество заключенных в 1923 году было 502 человека. Приведенные данные естественно лишь небольшой срез тюрем Москвы и Московской области подчеркивающий их перенаселенность[10].

В апреле 1919 г. наряду с местами заключения, находящимися в ведении Наркомата юстиции, был введен особый вид исполнения наказания, связанного с лишением свободы – лагеря принудительных работ, входящих в структуру НКВД. Необходимо также отметить, что максимальный срок наказания согласно Декрету СНК от 21 марта 1921 г. был установлен в 5 лет принудительных работ. Об этом прямо говорил и декрет ВЧК № 921 от 1 апреля 1921 г. «Об установлении высшего предела наказания в пять лет»[11].

Об условиях содержания заключенных в лагерях этого периода говорят такие цифры: в системе лагерей принудительных работ к декабрю 1921 г. было создано 120 концентрационных лагерей численность заключенных в которых составила 30 913 человек[12].

Нельзя сказать, что проблема переполненности тюрем и прочих мест лишения свободы не волновала руководство ВЧК. Уже в сентябре 1921 года, заместителем председателя ВЧК – И. С. Уншлихтом, был издан нормативный акт № 314 «О разгрузке мест заключения», в нем говорилось: «…Приступить к пересмотру дел заключенных, осужденных соответствующими органами ЧК, находящихся в местах заключения в пределах данной губернии, на предмет досрочного освобождения, для чего руководствоваться следующим:… 2) в первую очередь пересматриваются дела тех арестованных пролетарского происхождения о которых поступили представления Распределительной комиссии… 5) досрочные освобождения не могут применяться к лицам, пребывание коих на свободе может принести вред советской Республике или дискредитировать Советскую власть в глазах трудящихся масс»[13].

Исторический опыт функционирования системы мест заключения свободы, свидетельствует о том, что в числе факторов определяющих содержание процесса исполнения наказания, главенствующее место занимали условия отбывания наказания и прежде всего, жилищно‑бытовые.

Проблемы, имевшие место до революции и при Временном правительстве не только сохранялись, но и были усугублены гражданской войной и иностранной военной интервенцией.

Достаточно сказать, что тюрьмы, находившиеся в полосе гражданской войны, были почти полностью разрушены. Поэтому проблема содержания заключенных была очень острой и не только из‑за переполненности уже советских пенитенциарных учреждений. Государство не в состоянии было выделить средства на проведение необходимых работ по тюремному ведомству. Отпущенная сумма кредитов (в 1922 г. – А.С. ) была меньше заявленной Центральным исправительно‑трудовым отделом НКЮ суммы в 60 раз[14]!

Именно постоянный дефицит средств на нужды системы исполнения наказания и явился причиной переполненности мест заключения. Например, в Уральской области при плановом наполнении – 5 846 заключенных, на 15 ноября 1925 г. их численность достигла – 8 852 человек, переполнение составляло 51 %, в Сарапульском исправительно‑трудовом доме этот показатель достиг 369 %[15]. Такая ситуация была характерна для всей пенитенциарной системы молодой советской Республики.

Нельзя сказать, что руководство НКВД ограничивалось только констатацией данного факта. В докладной записке Наркома внутренних дел А. Белобородова за № 5147/5 от 19 февраля 1925 г. в Совет Народных Комиссаров прямо отмечается следующее: «Вся сеть мест заключения…, рассчитанная, за округлением на 73 тыс. штатных мест, содержит в настоящее время 100 942 человека, то есть почти на 30 000 и более того, что по плану установлено. Таким образом, эти 30 000 заключенных, не вошедшие в план снабжения, должны питаться за счет остальных ». Естественно, что увеличение почти на 30 % контингента заключенных требовало и увеличения обслуживающего персонала, охраны, дополнительных кредитов на санитарные и прочие мероприятия.

Нельзя сказать, что правительство не было озабочено сложившейся ситуацией. Как показывают материалы Архива Президента Российской Федерации (АП РФ) еще 19 июля 1919 года на заседании Политбюро и Оргбюро ЦК ВКП(б) был рассмотрен вопрос «О концентрационных лагерях» и вынесено решение: «Поручить президиуму Московского совдепа совместно с Президиумом ВЧК в быстрейший срок разгрузить концентрационные лагеря, в первую очередь от петербуржцев»[16].

Другой документ указанного архива, свидетельствует, что проблема тюрем и лагерей всегда оставалась в центре внимания партии и правительства. Подтверждением сказанного является выписка из протокола № 15/69 заседания Пленума ЦК от 8.12.1920 г.:

Вопросы содержания заключенных практически рассматривались каждый год существования советской России и, причем, неоднократно. Кто внимательно изучает проблему становления пенитенциарной системы молодой советской Республики, наверное обратил внимание на тот факт, подчеркиваемый в советской и российской историко‑юридической литературе, а именно: органы ВЧК, в указанный период стремились, как можно больше «затолкать » в тюрьмы и лагеря политических противников. Но, как ни странно, факты документальных архивных источников свидетельствуют об обратном.

Например, как показывают документы ВЧК, 30 декабря 1920 г. был издан приказ № 186 «О режиме арестованных членов антисоветских партий», который гласил: «Поступающие в ВЧК сведения устанавливают, что арестованные по политическим делам часто содержатся в весьма плохих условиях, отношение к ним администрации мест заключения некорректное и зачастую даже грубое. ВЧК указывает, что означенные категории лиц должны рассматриваться не как наказуемые, а как временно, в интересах революции, изолируемые от общества, и условия их содержания не должны иметь карательного характера. Подпись: Председатель ВЧК Дзержинский, Управляющий делами ВЧК Г. Ягода»[17].

В другом приказе ВЧК «Об установлении предела наказания – в пять лет» подчеркивается, что максимальный срок лишения свободы и принудительных работ (в соответствии с Декретом СНК от 21 марта 1921 г. – А.С. ) – пять лет и об этом должны помнить и строго выполнять все представители ВЧК и Особых отделов[18].

Правда классовый принцип соблюдался и здесь. В приказе по ВЧК № 314 от 22 сентября 1921 г. «О разгрузке мест заключения» в п. 2 § 2 отмечалось, что: «в первую очередь пересматриваются дела тех арестованных пролетарского происхождения, о которых поступили представления Распредкомиссии…»[19].

Необходимо отметить, что в теоретических работах того времени своеобразно ставился вопрос о классовом подходе к личности преступника. Так, один из ответственных работников Наркомата юстиции писал: «…наша «прогрессивная система» носит определенно классовый характер… Советское государство не может ставить в одинаковые условия, с одной стороны категорию трудящихся и неимущих, совершивших преступления по несознательности, а с другой стороны, наших классовых врагов, совершивших преступления в силу классовых привычек, взглядов и интересов. Однако классовая политика производится по отношению к классу в целом, и наше пенитенциарное законодательство не заинтересовано в том, чтобы ущемить данного, конкретного «буржуа» в силу одной лишь формальной принадлежности к враждебному нам классу»[20].

Однако классовый подход выразился не только в создании специальных учреждений для классовых противников, но и в определении целей наказания (включая исправление), содержания понятия исправления, в привлечении общественности к деятельности ИТУ, словом во всей постановке карательно‑воспитательного процесса.

Сложное материальное положение советской пенитенциарной системы рождало самые различные проекты. Например, перевести все тюрьмы и лагеря на местный бюджет, что вызвало категорический протест на местах. Местный бюджет, в рассматриваемый период, просто не в силах был справиться с поставленной задачей и как показывают исследования, отклонял всякие ходатайства о дополнительных кредитах в отношении мест заключения.

В результате – голодание тысяч заключенных, создание антисанитарной обстановки с угрозой эпидемических заболеваний, побеги из мест заключения, которые не могут предупредить по причине недостаточного служебного персонала.

Считая положение угрожающим, Народный комиссариат внутренних дел РСФСР по Главному управлению местами заключения полагал, что со стороны центральной власти необходима срочная помощь местному бюджету на нужды мест заключения.

Попытки решить проблемы материального обеспечения мест заключения за счет средств местного бюджета не имели под собой реальной основы. Различный уровень экономического развития отдельных губерний и областей и в этой связи – состояние местного бюджета, размещение мест заключения без учета возможностей их содержания за счет местных средств – все эти факторы крайне негативно влияли на положение заключенных. Считая такое положение дел в местах заключения ненормальным, съезд административных работников РСФСР, состоявшийся в апреле 1928 г., в своей резолюции подчеркнул, что «единообразное и планомерное осуществление исправительно‑трудовой политики возможно только при условии нахождения м/з на Госбюджете… Съезд считает необходимым принятие со следующего бюджетного года всех остальных мест заключения на государственный бюджет»[21].

Пошли по другому пути. Стали возрождать занятие трудом осужденных. Это уже имело место до революции. Занятие трудом осужденных в местах заключения стало развиваться с 1903 г., и бывшее Главное тюремное управление принимало ряд мер к устройству особых, вполне оборудованных мастерских. После февральской революции 1917 г. большинство заключенных было амнистировано или освобождено благодаря желанию поступить в армию, а многие просто воспользовались ситуацией и учинили массовые побеги. Старая тюремная администрация за небольшим исключением или скрылась, или была заменена.

В связи с этим повсеместно прекратились работы в тюремных мастерских, оборудование которых было частично уничтожено, частично расхищено, остальное пришло в негодность по недосмотру. В тюрьмах стали производиться только хозяйственные и самые необходимые для обслуживания работы.

Так продолжалось до того времени, когда место Главного управления местами заключения (ГУМЗ) занял Карательный отдел (май 1918 г.). 23 июля 1918 г. взамен Уставов содержащихся под стражей и о ссыльных была издана «Временная инструкция о лишении свободы как о мере наказания и о порядке отбывания такового», опубликованная в № 53 СУ РСФСР за 1918 г. Инструкция регламентировала основные принципы работы с заключенными. Например, ст. 5 устанавливала, что на покрытие расходов по содержанию мест лишения свободы с лиц, отбывающих наказание и задержанных по подозрению в совершении преступлений или проступков, взыскивается соответствующая доля расходов по раскладке, причем с трудоспособных эта сумма удерживается из причитающейся им платы за работу. Статья 21 предусматривала, что все заключенные, способные к физическому труду, обязательно к таковому привлекаются. Согласно ст. 27, посвященной оплате труда заключенных, впредь до выработки норм стоимости содержания лиц, лишенных свободы, с них удерживалось 2/3 заработка.

С проведением в жизнь этой инструкции работы в местах заключения возобновились. В целях еще более интенсивного их развития Центральный карательный отдел (ЦКО) в ряде своих циркуляров давал разъяснения и устанавливал формы отчетности по видам работ.

Процентное отношение заключенных, реально занятых работами (не считая хозяйственных бесплатных), ко всем трудоспособным, содержащимся в мае 1919 г. в 108 местах лишения свободы в РСФСР, составляло 58,6 %[22].

В конце 1918 г. по инициативе ЦКО впервые в России появились трудовые земледельческие (сельскохозяйственные) колонии для лишенных свободы, которые получили значительное распространение. Затем при некоторых местах заключения были организованы земледельческие фермы и почти при всех – огороды.

В течение 1919 г. было организовано: 8 трудовых сельскохозяйственных колоний: Петроградская (Знаметская), 1‑я Московская (Троицкая), Тамбовская (Сухотино‑Знаменская), Курская (Черемошние), Новгородская (Троицкая), Калужская (Петровский завод), Костромская (Бараново), Тульская (Татево); 9 сельскохозяйственных ферм: Самарская, Смоленская, Пензенская, Череповецкая, Витебская, Тверская (трудовая коммуна), Ярославская (Темеровская, Телегинская), Орловская. Площадь огородов при местах заключения в РСФСР достигла 539 десятин[23].

В 1920 г. были организованы еще 7 колоний и 6 ферм. При некоторых колониях создавались мастерские: портновские, сапожные, столярные, слесарно‑кузнечные, которые в основном удовлетворяли нужды самой колонии. По мнению компетентных лиц, привычка к систематическому труду наряду с приобретением технических знаний должна была дать в будущем каждому из заключенных возможность честным трудом зарабатывать средства к существованию.

С 1921 г. труд заключенных стал оплачиваться по ставкам соответствующих профсоюзов (циркуляр Главного управления принудительных работ НКВД РСФСР № 504 от 29 ноября 1921 г.). «Во всех случаях, когда предоставляется к тому возможность, необходимо переходить на сдельную оплату труда, исчисляя заработок заключенных по расценкам, утвержденным соответствующими профессиональными союзами», – говорилось в циркуляре.

С обострением классовой борьбы в годы гражданской войны возникла необходимость изменить некоторые правовые нормы, регламентирующие содержание наиболее опасных преступников (в эту категорию попадали и представители бывшего класса эксплуататоров, осужденные за контрреволюционную деятельность). В 1919 г. общее число учтенных преступлений в РСФСР оставило 99,5 тыс., из них были раскрыты 51 %; в 1920 г. – соответственно 322,8 тыс. и 57 %.

Этот недостаток был исправлен в начале 1919 г., когда органы ВЧК получили право заключать в лагеря врагов Советской власти. Декретом ВЦИК, опубликованным 15 апреля 1919 г.[24], первоначальная организация таких лагерей была возложена на губернские ЧК, которые впоследствии передали их в ведение отделов управления губисполкомов. Однако основная масса лагерей на территории России находилась в ведении НКВД РСФСР.

Постановление ВЦИК от 17 мая 1919 г.[25] определяло порядок организации лагерей, а также впервые регламентировало правовое положение заключенных . Поэтому нельзя согласиться с мнением А.И. Солженицына, считавшего, что на 1922 г. еще не было законов, определявших правовое положение заключенных[26]. Сохранились также и некоторые инструкции, относящиеся к порядку передвижения и работы заключенных за пределами лагеря. В частности, Инструкция для конвоя, сопровождающего по городу заключенных[27].

Общим руководством всей системы лагерей занимался специальный отдел НКВД РСФСР, который состоял из следующих подотделов: административного, ведавшего вопросами общего управления лагерями; организационно‑инструкторского (инструктирование лагерной администрации и надзор за ее деятельностью); хозяйственного (ведавшего строительством, ремонтом и т. п.). В лагерях, как и в общих местах лишения свободы, был установлен 8‑часовой рабочий день, т. е. на них распространялось трудовое законодательство, установленное КЗоТ РСФСР 1918 г.

Постановление ВЦИК предусматривало поощрение заключенных, проявивших особое трудолюбие. Им предоставлялось право проживать на частных квартирах, допускалось досрочное освобождение от наказания. Вместе с тем для особо опасных государственных преступников устанавливался более строгий режим изоляции. Сурово карались побеги из лагерей: за первый побег лишение свободы могло быть увеличено в 10 раз, за вторичный мера наказания определялась ревтрибуналом – вплоть до расстрела.

Классовая принадлежность определяла и правовое положение преступника. Кроме общих были созданы особые лагеря, где содержались лица, лишенные свободы до наступления определенных событий (например, окончания гражданской войны, ликвидации Петроградского фронта и т. д.). В ноябре 1921 г. в концентрационном лагере № 2 г. Нижнего Тагила содержались 7 человек, у которых в графе «окончание срока заключения» стояла запись «до ликвидации бандитизма»[28]. Такие неопределенные приговоры выносились, как правило, в отношении изобличенных в преступлениях представителей эксплуататорских классов, которых, по мнению большевистского правительства, в условиях гражданской войны нельзя было освобождать, ибо велика вероятность, что они вновь активно включатся в борьбу с советской властью. Все это не только не способствовало укреплению системы советского государства, но отбрасывало назад, в годы мрачного средневековья России, когда в ходу были широко распространены санкции приговоров типа: «кинуть в тюрьму впредь до государева Указа», «бить плетьми нещадно» и т. п.

В системе НКВД в рассматриваемый период появились также лагеря принудительных работ для военнопленных. Причем туда попадали как граждане РСФСР, так и иностранные подданные[29].

Подводя итог сказанному можно сделать следующие выводы:

1. С первых дней советской власти закладывалась идея неравенства субъектов преступления, как отмечал А. И. Солженицын, преступники делились «на социально близкие и социально чуждые»;

2. Переполненность мест заключения была серьезной проблемой мест заключения РСФСР;

3. Появляются новые формы хозяйственной деятельности, вводится обязательный труд в соответствии с Конституцией РСФСР 1918 г., а с 1919 года даже его оплата.

Появление новой социальной системы на карте мира – Советского социалистического государства вызвало к жизни и новые формы работы в пенитенциарных учреждениях Республики.

2.2. пенитенциарная система Советского государства в годы гражданской войны и иностранной военной интервенции (1918–1920 гг.)

В основе пенитенциарной политики социалистического государства, как уже отмечалось ранее, лежал, прежде всего, классовый принцип. И это прослеживается на всем пути развития советского государства.

Обосновывая необходимость диктатуры пролетариата для подавления классовых врагов, В.И. Ленин указывал и на необходимость применения насилия по отношению к самим трудящимся, совершающим преступления и нарушающим революционный правопорядок. «История показала, – писал Ленин, – что без революционного насилия… направленного на прямых врагов рабочих и крестьян, невозможно сломить сопротивление этих эксплуататоров. А с другой стороны, революционное насилие не может не проявляться и по отношению к шатким, невыдержанным элементам самой трудящейся массы…»[30].

Таким образом, по Ленину, революционное насилие есть обязательный признак и основная черта диктатуры пролетариата. Теоретические постулаты вождя легли в основу деятельности и советской судебной системы. В письме к Курскому в связи с разработкой уголовного кодекса В.И. Ленин писал: «…суд должен не устранить террор, а открыто выставить принципиальное и политически правдивое (а не только юридически узкое) положение, мотивирующее суть и оправдание террора, его необходимость, его пределы…»[31]. Эти указания полностью относятся и к советской исправительно‑трудовой политике, что нашло отражение в ведомственных актах.

Необходимо также отметить, что вопрос о проведении террора был не только вопрос теоретический, он имел и практическую реализацию.

Для классовых врагов создавались специальные учреждения – лагеря принудительных работ НКВД, изоляторы специального назначения. Инструкция по содержанию левых эсеров, числящихся за секретным отделом ВЧК, от 10 мая 1920 г. гласила: «Установить чрезвычайно усиленный, исключающий всякую возможность побега надзор; разрешить работать исключительно внутри тюрьмы, ни на какие принудительные работы не посылать; ни одно… письмо не должно быть отправлено… не пройдя тюремной цензуры… все заявления арестованных немедленно препровождать в Секретный отдел ВЧК»[32].

Из документа следует, что левые эсеры как политические противники автоматически включались в число социально чуждых элементов (а воспитательное воздействие было направлено прежде всего на осужденных из числа трудящихся, т. е. социально близких). Таким образом, «водораздел» происходил не по социальной принадлежности к тому или иному классу, а по признаку инакомыслия: не разделяющий убеждения большевиков становился потенциальным врагом советской власти и соответственно подлежал заключению в специальных пенитенциарных учреждениях. Так складывалась система диссидентства.

Однако классовый подход выразился не только в создании специальных учреждений для классовых противников, но и в определении целей наказания (включая исправление), содержания понятия исправления, в привлечении общественности к деятельности ИТУ, словом, во всей постановке карательно‑воспитательного процесса.

Как уже отмечалось, занятие трудом осужденных в местах заключения стало развиваться с 1903 г., поэтому неверно было бы говорить, что до Октябрьского государственного переворота 1917 г. труд в пенитенциарных учреждениях России не применялся вообще. Другое дело, что большевики стали говорить об использовании принудительного труда, как мере воспитательной в формировании нового советского человека.

Пересмотр социальной политики с классовых позиций подвел научную базу под такое понятие как терроризм . Как вспоминает Александр Керенский (бывший глава Временного правительства): «Ленин был сторонником беспощадного террора, без малейшего снисхождения… (он считал. – А.С. )…только так меньшинство может навязать свою власть большинству в стране…»[33].

Еще в начале ХХ в., а точнее в 1901 г. Ленин писал: «Принципиально мы никогда не отказывались и не можем отказаться от террора. Это – одно из военных действий, которое может быть вполне пригодно и даже необходимо в известный момент сражения при известном состоянии войска и при известных условиях»[34].

Обращаясь к истории нашего государства, к далекому 1917 году, необходимо отметить, что «в юридический быт России воцарение В.И. Ленина внесло полный хаос, насилие и бесправие. Все законы гражданские и уголовные, потеряли свою силу, все судебные учреждения, охранявшие и исполнявшие законы были уничтожены. Их место заняли «чрезвычайные комиссии по борьбе с контрреволюцией и спекуляцией», разные «тройки» и «трибуналы» составленные, в значительной степени, из моральных и социальных подонков общества.

Они судили руководствуясь «декретами» правительства или собственным «революционным сознанием», могли арестовать, заключить в тюрьму или убить, не только контрреволюционеров, но и всякого подозрительного, а после покушения на Ленина (в августе 1918 г.) убили множество «заложников» из рядов «буржуазии и помещиков»[35].

Террор оправдывался такой формой государственного устройства, придуманной еще К. Марксом, как «диктатура пролетариата».

В.И. Ленин пошел дальше. Пытаясь дать научное обоснование этого термина, он писал: «Научное понятие диктатуры означает не что иное, как ничем не ограниченную, никакими законами, никакими абсолютно правилами не стесненную, непосредственно на насилие опирающуюся власть»[36]. Поскольку террор, отметим справедливости ради, был красный и белый, попытаемся найти в историко‑правовой литературе, как определялась необходимость того или иного. Отмечалось: «Пролетариат применяет красный террор как одно из средств классовой борьбы, а буржуазия свой белый террор превращает в средство управления, когда ее политическое положение господствующего класса становится неустойчивым»[37]. И далее, лукаво замечалось, что красный террор в России нашел свое применение не в начале Октябрьской революции (хотя хорошо известно, что постановление СНК «О красном терроре» появилось уже 5 сентября 1918 г., а 22 сентября 1918 г. когда вышел «Приказ о заложниках». – А.С. )[38], а гораздо позднее и связывалось это с иностранной военной интервенцией в России.

Таким образом, выходит, что теоретическое обоснование применения террора дал вождь мирового пролетариата – не учредительное собрание, не парламентский путь перехода власти, а кровавое восстание и беспощадное применение террора к «бывшим» классам России. «После убийства комиссара по делам печати, пропаганды и агитации Петрограда – Володарского, Ленин писал председателю Петроградского Совета Григорию Зиновьеву: «Надо поощрять энергию и массовидность террора против контрреволюционеров, и особенно в Питере, пример коего решает». Ленин приказывал и брать заложников. Эту идею охотно принимали на вооружение»[39].

По словам Луначарского «Володарский был беспощаден… В нем было что‑то от Марата… Он был весь пронизан не только грозой Октября, но и пришедшими уже после его смерти грозами взрывов красного террора. Этого скрывать мы не будем. Володарский был террорист».

В июне 1918 г. по дороге на очередной митинг Володарский был убит эсером Сергеевым за дискредитацию социалистической идеи. Его убийство стало предлогом для репрессий по всей России. Ненависть к Володарскому была в Петрограде так сильна, что первый памятник ему, установленный у Зимнего дворца в 1919 г. был взорван[40].

Вопрос о красном терроре поднимался неоднократно. В марте 1919 г. В.И. Ленин принял американского писателя и публициста Джозефа Стеффенса и имел с ним следующий разговор: «Какие заверения можете дать, что красный террор прекратится? – Кто требует таких заверений – спросил он (В.И. Ленин. – А. С. ) гневно выпрямляясь. – Париж, – сказал я. – Значит, те самые люди, которые только что убили в бесполезной войне семнадцать миллионов человек, теперь озабочены судьбой тысяч, убитых во время революции во имя осознанной цели – ради того, чтобы покончить с необходимостью войны… и вооруженного мира? – Секундочку он стоял, глядя на меня гневными глазами, затем, успокоившись, сказал: – Впрочем пусть. Не отрицайте террора. Не преуменьшайте ни одного из зол революции. Их нельзя избежать. На это надо рассчитывать заранее: если у нас революция, мы должны быть готовы оплачивать ее издержки »[41].

В какой‑то мере теоретическое обоснование терроризма в годы гражданской войны, когда решался вопрос «кто – кого», еще можно понять. Но, как оправдать терроризм, поддерживаемый большевиками в начале ХХ века?

Наибольшее количество террористических актов в стране в начале ХХ века приходится на 1905–1907 гг. По данным Государственной Думы, к 1907 году число жертв революционного насилия составило 20 тысяч человек. В ответ в 1906–1909 гг. властями были казнены 3796 человек, в основном террористов. Кроме того, в ходе карательных экспедиций были расстреляны 1172 человека[42].

Подводя теоретическую базу под явление терроризма необходимо отметить, что в исторической литературе выделяют три основных формы террора – политический, экономический и идеологический. По мере своего проявления он может быть организованным, систематическим или даже стихийным, а с точки зрения масштабов он делится на индивидуальный, групповой и государственный[43].

Но это периодизация нынешнего времени, вряд ли задумывался вождь мирового пролетариата сто лет назад о подобной классификации. Задача состояла в другом, оправдать терроризм в целом, сторонником которого являлись большевики.

По Ленину, революционное насилие есть обязательный признак и основная черта диктатуры пролетариата. Теоретические постулаты вождя легли в основу деятельности и советской судебной системы. В письме к Д.И. Курскому (наркому юстиции. – А.С. ) в связи с разработкой уголовного кодекса В.И. Ленин писал: «…суд должен не устранить террор, а открыто выставить принципиальное и политически правдивое (а не только юридически узкое) положение, мотивирующее суть и оправдание террора, его необходимость, его пределы…»[44].

Государственный террор в молодой советской республике не был декларацией или просто угрозой; он подкреплялся действиями. Свидетельство тому – долго скрываемый от глаз мировой общественности, так называемый приказ «Приказ о заложниках», позволяющий расстреливать совершенно неповинных людей. Приведем полный текст этого документа.

«Все известные местным Советам правые эсеры должны быть незамедлительно арестованы. Из буржуазии и офицерства должны быть взяты значительные количества заложников. При малейших их попытках к сопротивлению или малейшем движении в белогвардейской среде должен приниматься массовый расстрел (выделено. – А. С. ). Местные губисполкомы должны проявлять в этом направлении особую инициативу. Ни малейших колебаний, ни малейшей нерешительности в применении массового террора (выделено. – А.С. )»[45].

Задача была поставлена перед органами ЧК, которые должны были «…не на словах, а на деле провести беспощадный, стройно‑организованный массовый террор (выделено. – А.С. ), принеся смерть тысячам праздных белоручек, непримиримых врагов социалистической России…»[46].

Но не только революционные события и гражданская война вызывали необходимость проведения массового террора. Подтверждением того, что террор являлся государственной политикой Советов является факт подтвержденный высказыванием И.В. Сталина в августе 1922 г. на собрании московской организации большевиков. Оправдывая массовые аресты интеллигенции, он заявил: «Наши враги дождутся, что мы вновь будем вынуждены прибегнуть к красному террору и ответим на их выступления теми методами, которые практиковались нами в 1918–1919 гг.»[47].

В современной исторической и историко‑юридической литературе встречаются попытки уравнять белый и красный террор. Между тем они имеют существенное отличие друг от друга. Красный террор являл собой государственную политику , нацеленную на истребление имущественных классов, так называемых «бывших» и запугивание остального населения. Об этом определенно говорил В.И. Ленин. Нельзя сказать, что белые не использовали террористические методы, они были многочисленны. Но в отличие от большевиков касались только чекистов и комиссаров, а не рабочих и крестьян, как это пыталась подать большевистская пропаганда. Имеются такие данные: «За лето 1918 г. правительство Комуча на Волге казнило около 1000 большевиков. А за два года власти в Крыму белые казнили там 281 человека; если это число распространить пропорционально населению на другие занятые белыми области, то получается, что всего белые казнили едва ли более 10 000 человек – в двести раз меньше, чем красные»[48]. Особенно зловещим и трагедийным был красный террор в Крыму, устроенный Бела Куном и Розалией Землячкой в отношении солдат и офицеров армии П.Н. Врангеля, в октябре 1920 г.

Вместо объявленной большевиками амнистии, по разным данным было расстреляно в Крыму за 1920–1922 гг. от 50 до 100 тысяч человек. Среди них были не только военнослужащие, но и представители местной интеллигенции, женщины, старики и дети. Венгерский коммунист Бела Кун дословно выполнил приказ В.И. Ленина: «Вымести Крым железной метлой»[49].

Террор приобретал все более широкий характер, поскольку он являлся государственной политикой, цель которой была физическое истребление имущих классов. Этого не скрывали большевики. 1 ноября 1918 г. М.И. Лацис пишет своим подчиненным: «Мы не ведем войну против отдельных лиц – мы истребляем буржуазию, как класс… В этом смысл и сущность красного террора». 24 января 1919 г. Свердлов в директиве Оргбюро ЦК РКП(б) признает «единственно правильную самую беспощадную войну со всеми верхами казачества путем поголовного их истребления». Особенно большого размаха террор достиг в армии. Л.Д. Троцкий создал заградительные отряды, которые должны были стрелять в отступающих, и ввел «децимации» т. е. процентные расстрелы личного состава. Главком Вацетис писал Ленину: «Дисциплина в Красной армии основана на жестоких наказаниях, в особенности на расстрелах… Беспощадными наказаниями и расстрелами мы навеяли террор на всех…»[50].

Разгул красного террора в сентябре – ноябре 1918 г. смутил даже многих коммунистов. 6 февраля 1919 г. в московской газете «Всегда вперед» была опубликована статья Ю. Мартова под названием «Стыдно». В ней говорилось: «Какая гнусность! Какая ненужная жестокая гнусность, какое бессовестное компрометирование русской революции новым потоком бессмысленно пролитой крови!»[51].

Началом массового террора может служить телеграмма В.И. Ленина к руководству Пензенского губисполкома на имя Евгении Бош от августа 1918 г. в которой Ленин давал указания, как справиться с крестьянскими восстаниями: «Сомнительных – запереть в концентрационный лагерь вне города», а кроме того, «провести беспощадный массовый террор »[52].

В 51 томе Полного собрания сочинений имеется письмо Ленина Троцкому от 22 октября 1919 г. о мобилизации на фронт «тысяч двадцать питерских рабочих». Однако текст приведен не полностью, из него купирован небольшой кусочек: «…плюс тысяч 10 буржуев, поставить позади их пулеметы, расстрелять несколько сот и добиться настоящего массового напора на Юденича» (Полн. собр. соч. Т. 51. С. 68). Как отмечает Евгений Данилов, автор книги «Ленин – тайны жизни и смерти» – «Понятно, почему редакторы из Института Марксизма‑Ленинизма убрали этот отрывочек, хотя в тех же 55 томах имеется немало ленинских кровожадных высказываний. Стрелять в спины гражданских лиц – это уже жестокость патологическая»[53].

То, что терроризм являлся государственной политикой в первые годы существования молодого советского государства нет никаких сомнений. Естественно она же влияла и на пенитенциарную сферу. Население страны сразу же после Октябрьского государственного переворота 1917 г. было поделено на « своих » и « чужих » . Главная идея пенитенциарной политики в рассматриваемый период сводилась к следующему, если «своих» (рабочие, крестьяне, беднейшее население) можно перевоспитать и направить на новый жизненный путь, то «чужих» (бывшие имущественные классы) невозможно. Отсюда, беспрецедентный случай, в отношении субъектов преступления. Судья должен был учитывать «классовый фактор», кто перед ним стоит. Это даже нашло закрепление в УПК 1923 г. А отсюда и вопиющее неравенство в исполнении наказаний и две системы лагерей для «своих» лагеря принудительных работ Народного комиссариата юстиции, для «чужих» лагеря ОГПУ. И хотя официально такое разделение произошло только в конце 1920‑х гг., сам факт классовой принадлежности учитывался сразу же после большевистской революции.

Это подтверждают и политические сводки и статистика этих лагерей. Так, например, на 25 ноября 1919 г. в стране был 21 лагерь (16 000 заключенных), к ноябрю 1920 г. число лагерей возросло до 84 (59 000 заключенных). К маю 1921 г. число концентрационных лагерей уже достигло 128, а количество заключенных – примерно 100 000 человек[54].

Но интересно другое, как пишет известный историк С.П. Мельгунов: «на 1 июля 1923 г. по спискам Главного управления мест заключения (ГУМЗ) арестованных считалось 72 685 человек – из них 2/3 приходилось на политических »[55].

Таким образом, пенитенциарные учреждения советской республики наполнялись в первую очередь политическими заключенными.

Отойдя от политической мотивации можно отметить возраст заключенных находившихся в лагерях и тюрьмах РСФСР в 1918–1919 гг. Имеются следующие данные: большинство осужденных – 59 % это люди в возрасте до 30 лет. Лица средних лет (от 30 до 50) составляют примерно 1/3 осужденных или 32 %, а старики (так в тексте документа. – А.С. ) от 50 лет и старше всего 9 %. При этом отмечается, что число женщин в процентном отношении повышается и достигает 23 % среди всех осужденных[56].

Думается, что увеличение количества женщин‑преступниц по данным уголовной статистики связано не с криминализацией советского общества именно женским элементом, а скорее всего все с теми же политическими процессами. Введение института заложников предполагало интернирование всех «членов семьи », а не только главы семейства, что в целом, по нашему мнению и изменило процент уголовной статистики.

Как показывает статистика, количество осужденных находящихся в местах лишения свободы увеличивалось из года в год. Количество заключенных росло не только за счет осужденных по суду, но и иностранных военнопленных первой мировой войны и дезертиров германского фронта. Проблема переполненности тюрем была настолько серьезной, что в дело вмешался сам Председатель ВЧК Ф. Дзержинский. В Центральном архиве ФСБ РФ сохранился документ, свидетельствующий об этом, приведем его полностью:

«№ 174/173 от 23 июня 1919 г.

О разгрузке тюрем от дезертиров

и организаций из них штрафных частей.

Прилагаю при сем копию телеграммы Предценкомдезертир тов. Данилова, Всероссийская Чрезвычайная Комиссия предлагает Вам оказывать местным органам по борьбе с дезертирством всяческое содействие в исполнении прилагаемой телеграммы.

Председатель ВЧК Ф. Дзержинский

Секретарь Г. Мороз.

Приложение

Телеграмма № 141

3 адреса. Петроградский Губкомдезертир,

Окромдезертир, Губревтрибунал.

Немедленно принять все меры незамедлительной разгрузки тюрем от дезертиров путем сколачивания из дезертиров штрафных частей для отправки на фронт. Оставлять в тюрьме только подлежащих суду.

Предценткомдезертир Данилов»[57]

Искали и другие способы разгрузки тюрем. Интересным представляется предложение о направлении некоторых заключенных, без конвоя, в советские государственные учреждения.

В Центральном архиве ФСБ РФ нами обнаружен интересный документ, подписанный В.И. Лениным, а именно Декрет СНК «О порядке отпуска заключенных на работы в советские учреждения» датированный декабрем 1919 г. Приведем его полностью:

Декрет

«О порядке отпуска заключенный на работы в советские учреждения»

Совет Народных Комиссаров постановил:

1. Отбывающие наказания в местах заключения по приговорам народных судов, Революционных и ВРТ (видимо, военно‑революционных трибуналов. – А.С. ) по постановлениям ЧК, – специалисты , – могут быть отпускаемы на работы по своей специальности в советские учреждения и государственные предприятия.

2. Означенные лица отпускаются за ответственностью ходатайствующего об отпуске учреждения или предприятия на место работы без конвоя (выделено. – А. С. ), с обязательством непосредственно по окончанию работы возвратиться в место своего заключения…

Пред. СНК В. Ульянов (Ленин)

Управделами СНК Влад. Бонч‑Бруевич

Секретарь С. Бричкина.

Москва, Кремль, 17 декабря 1919 г.»[58]

Таким образом, решалась главная задача, как это ни парадоксально звучит, заключенные сами зарабатывали себе на жизнь и содержание отправляясь на заработки. Любопытно и то, что подобный эксперимент был проведен в пенитенциарной системе современной Европы. В Венгрии, в 2012 г. появились, так называемые «летние тюрьмы», где осужденные на срок от 3‑х до 6‑ти месяцев, в летнее время (июнь – октябрь) работают, чтобы оплатить государству расходы, связанные с их содержанием. С одной стороны, по мнению правительства Венгрии, эта программа способствует решению проблемы переполненности тюрем, а с другой работая, заключенные способствуют своей реинтеграции в общество[59].

Возвращаясь к России, далекому 1919 г. необходимо отметить, что такой «вольный» режим отбытия наказания распространялся далеко не на всех заключенных. Об этом свидетельствуют и архивные документы. 3 марта 1920 г. Председатель ВЧК и Наркомвнудотдела Ф.Э. Дзержинский подписывает Приказ № 22 «О режиме заключенных» в котором прямо говорилось, что: «лица приговоренные до конца гражданской войны и пожизненно, не могут и не должны назначаться на работы вне мест заключения… За неисполнение сего приказа комендант и администрация лагерей подлежит строжайшей ответственности»[60].

Справедливости ради следует отметить, что в повседневной жизни пенитенциарной системы принцип самоокупаемости в условиях Гражданской войны, бушевавшей тогда на просторах нашей страны, не практике реализован не был. Например, в 1918 г. в местах лишения свободы было трудоустроено только 2 % заключенных[61].

Переполненность лагерей и тюрем в Советской России была еще напрямую связана с введением института заложников. Интернированию и аресту подлежали не только фигуранты преступления, а главным образом жены и дети представителей имущих классов. В буквальном смысле, лагеря принудительных работ были заполнены женщинами с детьми, а они все прибывали и прибывали. Сохранился любопытный архивный документ, а именно приказ № 119 от 23 марта 1923 г. «О запрещении принимать и посылать осужденных в лагеря принудработ с детьми», подписанный Зам. Председателя ГПУ – Уншлихтом.

В приказе отмечалось, что наблюдаются случаи прибытия в лагеря принудительных работ (в частности, в Архангельский лагерь) женщин вместе с детьми, и давалось разъяснение, что только грудные дети могут помещаться вместе с матерями, а все остальные лети остающиеся без призора должны помещаться через местные отделы здравоохранения и народного образования в ясли или детские дома…[62]

Неопределенность правового статуса заключенных, связанного с пробелами формирующегося советского законодательства проявилась даже в приказе № 131 от 2 апреля 1923 г. «О лицах лишенных прав и ограничений по суду». В нем разъяснялось, «вследствие поступающих с мест запросов… настоящим разъясняется, что лица[63], осужденные к лишению по суду прав считаются ограниченными на указанный в приговоре срок одновременно во всех правах, которые перечислены в ст. 40 УК, т. е. иметь право выборов и быть избранными в Советы, профсоюзы и другие организации, занимать ответственные должности, быть заседателями или защитниками на суде, поручителями или опекунами».

Хаос, правовой нигилизм, местничество прежде всего можно объяснить тем, что советская власть, как новое явление в истории, впервые столкнулась с особенностями пенитенциарной системы России. Отмена старого законодательства, начало разработки нового советского законодательства, привели к наличию массовых пробелов, что и подтверждают цитируемые приказы и инструкции ВЧК, ОГПУ и Наркомата юстиции РСФСР.

Необходимо помнить, что государственная система мест заключения являлась и является важнейшим элементом общей системы государственной власти, а это прежде всего означает, что изменения социальной политики государства сразу же приводят к изменению пенитенциарной политики. Яркий пример: демократические преобразования происшедшие в нашей стране в 1991–1993 гг., создание нового государства – Российская Федерация привели к тому, что система мест заключения России перешла из МВД в Министерство юстиции. Этот факт имел место 29 июля 1998 г.

Возвращаясь к началу ХХ века, к первым годам установления советской власти (1917–1920 гг.), говоря о переполненности мест заключения важно подчеркнуть, что в российских местах лишения свободы содержались и иностранные военнопленные. Имеются следующие данные: «в 1917 г. было 167 тыс. военнопленных Германии, около 2,3 млн. военнопленных Австро‑Венгрии и Турции. Итого 2,4 млн. человек»[64].

Судьба их сложилась по‑разному, некоторые примкнули к «белому движению», но и значительная часть иностранных военнопленных, выступая на стороне большевиков, создавали интернациональные отряды. Некоторая часть военнопленных, после февральской революции, находилась уже на вольном поселении, и после подписания Брестского мирного договора была реэвакуирована на родину. Но первоначально факт пребывания такого количества людей имел значение для советских мест заключения.

Для того чтобы вести точный учет оставшихся иностранных военнопленных 13 января 1920 г. НКВД издает специальное распоряжение по концлагерям России, в котором было сказано: «В трехдневный срок со дня получения сего предоставить все списки, которые должны были вестись специально на этот предмет – всех иностранных граждан, числящихся за Вами в качестве заложников, уголовных, политических осужденных или подследственных… В списках должно быть указано: основание ареста, с какого времени содержится, какой национальности иностранец…»[65].