Издавна проблема свободы сводилась к азбучной дихотомии: «свобода – хорошо, несвобода – плохо». Правда, это не мешало идеологам рабовладения или крепостного права на протяжении веков успешно отбиваться от покушавшихся на проводимую ими политику «несвободы», но все же корыстные интересы рабовладельцев и крепостников были очевидны и держались на силе. Падение этих форм угнетения воспринималось не только как торжество справедливости, но и очевидности, поэтому достаточно необычен вопрос, который стоит перед современным обществом: может ли свобода служить источником саморазрушения общества? И хотя ответ также относится к разряду «очевидных», ибо фактов, свидетельствующих в пользу возможности использования свобод в качестве тарана по разрушению общественных устоев предостаточно, вокруг проблемы «негативных и позитивных свобод» развернулась серьезная идеологическая борьба.

В сухом остатке перед гражданским обществом стоит проблемная задача: как отличить свободы, ведущие к развитию и укреплению общества от свобод его разрушающих? А осознав отличия, как защищать общество не скатываясь к антидемократическому строю через политику «закручивания гаек»?

В традиционном социуме дилемма разрешается сравнительно просто – деструкция блокируется с помощью жестких морально‑правовых и авторитарных регуляторов, просеянных через сито веков. Но ценой прочности социальных конструкций является жертва развитием. При демократии развитие – это все, поэтому граждане получают широкие права и свободы, дающие им возможность самореализации, но, одновременно, возникает подспудная угроза, что благодаря этим свободам, наберут силы и попытаются захватить командные высоты в обществе деструктивные силы. Так возникает проблема «негативных свобод».

Что имеется в виду под свободами «созидательными» и «негативными»? Взять постсоветскую Россию. Переход от социализма к капитализму не преследовал цели создания новых производительных сил. Реформы свелись к набору мер по быстрому обогащению отдельных групп населения. Ведущей свободой стала свобода выкачивание доходов из экономики вплоть до уничтожения «ненужных» с точки зрения получения быстрой прибыли отраслей. В результате некогда мощная промышленная и научная держава мира за считанные годы откатилась в «середнячки», и ныне мечтается хотя бы не скатываться дальше.

На этом список добровольно приобретенных негативных свобод не исчерпывается. К ним относится такая напасть, как повальное открытие вузов («университетов») в 1990‑е годы. Университетами они прозывались потому, что там готовы были учить чему угодно – хоть психологии, хоть менеджменту с юриспруденцией. Если в СССР было 650 вузов, то в Российской Федерации их число увеличилось до 1,5 тысяч, не считая огромного числа филиалов. Откуда взялись преподавательские кадры и какого качества – лучше не вспоминать. Столь же лихо пеклись кандидаты и доктора наук. Налицо профанация высшего образования, которое было превращено в разновидность коммерческой деятельности. Но дело даже не деньгах и липовых дипломах и диссертациях, а в том, что были выпущены миллионы псевдоспециалистов, не пригодных ни к работе по специальности, ни к сколько‑нибудь серьезной производительной деятельности вообще. Эта огромная масса «лишних людей» еще долго будет аукаться стране. Помимо низкой производительности их еще по выходе на пенсию кто‑то должен будет содержать, а уже сейчас Пенсионный фонд трещит по швам. Если мы ныне живем за счет наследия наших отцов и дедов, создавших производительные силы страны, а также ими же разведанных и освоенных природных богатств, то новые производительные силы «специалисты» 90‑х годов создать не смогут. А есть еще культура, мораль, которые также претерпели значительный урон. Такова цена негативных свобод того периода.

Остается констатировать: свободы в России стали величайшей спекулятивной игрой. Под флагом свободы воруют, совершаются действия похожие на национальную измену, разрушается экономика, наука, культура, растлевается молодежь. И самое «забавное», что подлинной демократии создать так и не удалось. Государство опять стало собственностью бюрократии, как это было при генеральных секретарях.

Свобода может быть «от чего‑то» и «для чего‑то». У нынешних либералов она чаще всего выступает в первом качестве: свобода от ответственности, от долга, от морали, от общества, от патриотизма… А во главу угла ставится эгоцентрический индивидуализм (я хочу!). Перефразируя Достоевского, можно сказать: широк либерал, сузить бы его. Правда, тогда он перестанет быть либералом, а станет демократом. Но это уже совсем иное качество. Впрочем, даже либерал Е. Гайдар понимал опасность вседозволенности. В статье «Построить Россию» он писал: «Легализация людей, открыто и публично презиравших законы и общественную мораль… – …была нравственной основой будущего переворота (1917 года)…Горький в "Несвоевременных мыслях", Зинаида Гиппиус в "Петербургских дневниках" хорошо показали прежде всего эрозию общественной нравственности, страшный рост вседозволенности, из которой и выросло чудовище тоталитаризма» (журнал «Открытая политика», № 1, 1994.). Констатация правильная, только почему‑то относящаяся к прошлому, хотя либеральная политика конца 1980‑х и 1990‑х годов вполне соответствовала гайдаровскому умозаключению.

Свобода – коварная вещь. Для умных она во благо, для остальных – во вред. Свободы – благо, если этноэнергетика общества укрепляется, и трагедия, если они способствуют ее разрушению. Именно этот критерий развел демократов и левых (социалистов, коммунистов, анархистов), а также либералов и демократов, либерализм и демократию по разные стороны отношения к жизни.