В 1961 году в Советском Союзе была проведена исправительно‑трудовая реформа, поделившая места лишения свободы по режимам. До этого события для всех зэков существовал один тип лагерей. Исключение составляли лишь экспериментальные зоны. Колонии разбили на общий, усиленный, строгий и особый режимы. Рецидивистов изолировали от первоходок, дабы они не оказывали «тлетворного влияния на оступившегося человека». Зоны общего и усиленного режима лишились опыта принудительной коллективной жизни, который вырабатывался десятилетиями. Все блатные законы и традиции вместе с ворами в законе перекочевали в строгий и особый режим содержания.

Избавившись от блатного авторитета, администрация лагерей быстро сформировала отряды активистов – Секцию профилактики правонарушений. В СПП вошли зэки, решившие трудом и наушничеством заслужить досрочное освобождение. Таких продолжали называть суками (раньше сукой был лишь ссученный вор), но вскоре у активистов появилось еще одно прозвище – козлы.

Суки вновь заступили на свои традиционные посты библиотекарей, каптерщиков, завхозов, завклубов. Они вновь, надев красную повязку, принялись кулаками выбивать трудовые успехи мужиков и собирать по зоне дань. Но теперь остановить сучьи отряды уже никто не мог. В козлиные («красные») зоны пришел беспредел. Именно здесь, в сучьей зоне, зэков стали наказывать изнасилованием. В прежние годы в лагерях опускали очень редко. Как правило, в петухах ходили пассивные гомосексуалисты и целкарики (осужденные за изнасилование несовершеннолетней), но начиная с 60‑х годов петушиный угол стал активно пополняться. В козлятниках насиловали и продолжают насиловать за отказ работать, воровство, карточный долг, да и просто за смазливую физиономию. Очень часто опускают и неполовым путем: проводят спермой по губам, заставляют «мыть языком» парашу или же устраивают провокацию. Скажем, специально подставляют новичку стул, миску или иную вещь, которой пользовался петух. После того, как новобранец‑первоходка прикасался (или того хуже – пользовался) петушиным предметом, ему сообщали: «Ты законтаченный». Зэк автоматически становился опущенным или обиженным.

В лагерях, где царит блатная власть («черных» зонах), эти проделки считаются беспределом. Авторитет, допустивший беспредел в камере, бараке или ином вверенном ему участке, отвечал своим авторитетом, а случалось, и головой. В «черной» зоне провинившегося могли избить, искалечить, убить, но наказать «через зад» не имели права. Исследования показали: чем жестче режим – тем меньше петухов. В зоне особого режима их не больше 1–2 процентов. В козлиных колониях этот показатель может достигать 20 процентов и выше. В 80‑х годах в Ивдельской колонии усиленного режима (Свердловская область) отбывали наказание две с половиной тысячи зэков. Восемьсот из них принадлежали к опущенным и обиженным, которым отводился целый барак. Зону полностью контролировали активисты.

В «черной» зоне петух чувствовал себя в относительной безопасности. Его не могли избить без причины, а попросту игнорировали. Ему выделялся свой угол, отдельное место в столовой, маркированная посуда с просверленными дырками. Воры не гнушались передавать в штрафной изолятор через петуха маляву (записку, письмо). В блатной зоне только опущенные могут трудиться с граблями на контрольной полосе, которая часто проходит между жилой зоной и ШИЗО. Случалось, что беспричинно избитый петух напрямую жаловался лагерному авторитету, и тот спрашивал с беспредельщика.

В сучьем логове любое общение с опущенным считается недопустимым. Вопрос или жалоба петуха к незаконтаченному зэку обходится ему дорого. За такую «наглость» лагерного изгоя могут избить ногами (бить руками – западло), окунуть головой в унитаз, заставить есть экскременты. Впрочем, проделать все это могут и без повода. «Красные» зоны умеют ломать слабых. Чаще всего насиловали в воспитательно‑трудовых колониях и следственных изоляторах, где ярких авторитетов практически нет.

Старейшины уголовного мира считают, что опускание начали негласно популяризировать в 50–60‑х годах сотрудники МВД. Когда многолетняя борьба с отрицаловкой не дала того эффекта, на который рассчитывал ГУЛАГ, кому‑то пришла идея дискредитировать лагерного авторитета менее трудоемким образом, без карцеров и штрафных изоляторов. Достаточно блатаря поселить на часок‑другой к сукам и поручить тем анально‑генитальные работы, как от прежнего воровского авторитета очень скоро ничего не останется. Этот метод нашел применение в пресс‑хатах, где администрация намеренно поддерживает беспредел и беспредельщиков.

«Черные» и «красные» зоны в чистом виде практически не встречаются. В лагерях имеются и блатные, и козлы. Естественно, их стремятся держать по разные стороны баррикад. Часто их поселяют в разных бараках и отгораживают друг от друга металлическим забором. «Цвет» зоны определяют по превосходству блатного или сучьего контингента. Сегодня все чаще встречаются лагеря, где черные и красные находят общий язык и проживают в относительном мире.

В уральском ИТУ строгого режима пресс‑хатой служил целый барак, отгороженный высоким забором. Там администрация держала отъявленных козлов, правил которыми некто Рубан, получивший срок за разбой и грабежи. В козлином бараке располагался и петушиный угол, где проживали два десятка вафлеров. Когда в лагерь приходил новичок, его сразу же селили к козлам. Для профилактики. Козлы цепляли новоприбывшему зэку на рукав красную повязку (в некоторых лагерях телогрейка выдается с уже пришитым «сучьим клеймом»). Или же выгоняли на козлиные работы – убирать мусор, разравнивать запретную полосу, дежурить между промышленным и жилым секторами.

Обычно за отказ войти в СПП администрация лагеря водворяла зэка в штрафной изолятор. После выхода из ШИЗО ему вновь предлагали надеть красную повязку. Отказ – ШИЗО. Так могло продолжаться месяцами. В сучьем бараке, где власть держал Рубан, перековка шла быстрей. Строптивого зэка прежде всего избивали, затем волокли в туалет, обмазывали дерьмом или насиловали. После этого он перебирался к обиженным и на всю жизнь оставался законтаченным. Основная козлиная братия, которую Рубан и его быки держали на коротком поводке, смиренно взирала на выходки главкозла. Бывший спортсмен‑тяжеловес Рубан развлекался тем, что мучил петухов. Он заставлял их ловить и есть мышей, лизать ему ноги, «мыть языками» полы. Под вечер устраивались «петушиные бои». Отдыхающий на кровати главкозел лениво наблюдал, как вафлеры что есть силы лупят друг дружку. Если он замечал «неполную боевую выкладку», то подзывал жертву и бил ногой в лицо. После общения с братвой Рубана даже самый принципиальный новичок, наслышанный о повязках, активах и козлах, становился сговорчивым. После первой козлиной трудовой вахты ему была лишь одна дорога – во внутрилагерную полицию.

Беспредел в сучьем логове закончился после того, как администрация лагеря подкинула на перевоспитание двух блатных, отлынивающих от работы. Спустя два дня один из воров отдал богу душу в лазарете. Участь Рубана была решена. Блатные, вооружившись кусками труб и заточками, среди ночи начали штурмовать забор, огораживающий сучий отряд. Двум десяткам блатарей удалось проникнуть в «красную» зону и ворваться в барак. Они начали молотить трубами козлов, подбираясь к кровати у окна. Атака была такой неожиданной, что никто из перепуганных сук даже не пытался отбиваться. Полусонный Рубан, сидя на кровати, истошно завопил: «Подъем! Убью всех! Назад, падла!». Петухи забились под нары и боялись даже нос высунуть, козлы испуганно жались к стенкам и прикрывали головы подушками.

Десяток сук, размахивая электродами, все же стали обороняться. Их сопротивление длилось несколько секунд. Слышались глухие удары, хрустели чьи‑то кости. Блатные сражались молча, так и не проронив ни единого слова. Рубан успел встать, держа в одной руке нож, в другой – армейский ремень с кованой пряжкой. Он продолжал орать и приказывал всем перепуганным козлам драться. Его шесть верных бойцов, залитые кровью, валялись на кроватях и полу. У двух был проломлен череп, у одного – торчала из горла длинная заточка. Близость смерти утроила силы Рубана. Он бил пряжкой наотмашь и размахивал ножом, как саблей. Но силы были слишком неравны. Четверо блатарей подбирались через липкие постели к отчаянно орущей и зажатой в угол жертве. Одному из них пряжка угодила в скулу, но трое других разом накинулись на суку.

Прибывший под утро судмедэксперт насчитал свыше ста ножевых ранений на туше, которая еще несколько часов назад была Рубаном. В трупе торчали шесть заточек. Вынимать их из главкозла посчитали западло. Говорят, что после ухода штурмовиков над бездыханным телом начали измываться многие козлы, особо претерпевшие от жестокости их предводителя. Расследование кровавой ночи длилось свыше двух месяцев. Было возбуждено семь уголовных дел, но все их вскоре закрыли. Доказать причастность хотя бы одного из блатарей оперчасть и прокуратура не смогли. Очные ставки сук и воров успеха так и не принесли. Весь козлиный барак жаловался на близорукость и куриную слепоту. А отпечатки пальцев на заточках затерла чья‑то заботливая рука…

Как правило, козлиные секции пополняются убийцами, грабителями и бандитами, которые привыкли к насилию и получили длительные сроки. Эта категория зэков, как и в 50‑е годы, стремится установить в лагере свою власть. Чем мягче режим – тем легче развернуться бойцам. В надежде скостить срок, бойцы идут на открытое сотрудничество с лагерным персоналом и начинают под его чутким руководством прессовать блатную масть. Лишенные богатого тюремно‑лагерного опыта козлы далеки от неформальных законов зоны и обычаев, которые блюдут рецидивисты.

В 30‑е годы среди уголовников вошла в моду прописка – своеобразный экзамен для новичков. Вот лишь несколько примеров из него. Тюремная этика не позволяла зэкам допытываться у новичка, кто он, когда и за что угодил в зону. Не принято было интересоваться и количеством ходок. Но чтобы проверить его лагерный опыт, братва устраивала безобидное развлечение. Едва прибывший зэк переступал порог камеры, как к нему подходили блатные шестерки и подавали нитку: «Привяжи свои яйца и прыгни с нар». Новичок должен был снять штаны, обмотать ниткой мошонку, влезть на верхние нары, закрепить там второй конец нитки и прыгнуть вниз. Опытный уголовник смело сигал с нар, зная, что нитка обязательно порвется. Первоходка брала оторопь – а вдруг… Зэку могли предложить броситься с верхних нар вниз головой. Кто‑то испуганно отступает, другой же летит вниз и в полуметре от бетонного пола подхватывается на руки братвой.

Суровый тюремный закон запрещал любые травмы во время прописок, даже если новичок не выдержал проверки. Иначе пахан камеры держал ответ перед братвой. Суки этим правилом начали пренебрегать. Если «прописку» с ниткой зэк выдерживал с успехом, ему протягивали нитку потолще и попрочнее. Камера с интересом наблюдала за реакцией подопытного. Старая блатная игра постепенно превращалась в издевательство. Со временем правильные блатари вообще отказались от прописок, считая их унизительными. Но у беспредельщиков подобные опыты становились все более популярными. Издевательство над зэком встречается там, где нет жестких тюремных обычаев.