Чем бы ни закончились события на Украине, для России они ничего хорошего не принесут. Во‑первых, ров между нашими странами, совсем ещё недавно частями единой страны, будет только расширяться, а во‑вторых, российские власти, глядя на то, что происходит в Киеве, законопатят вентиляцию свободы до предела. Ведь там началось с того, что президент Янукович осудил действия силовиков, разогнавших 30 ноября прошлого года евромайдан (с тысячу студентов). Дал слабину, и тут же рвануло.

Нашинский президент слабину давать боится, и даже на тактические уступки идёт осторожно и редко. Поэтому, видимо, так любим массами.

Поначалу мне казалось, что «беспорядки в Киеве» пройдут по европейскому образцу – побузят, поорут, сожгут пару‑тройку машин и разойдутся. Даже когда начались реальные бои на улице Грушевского, я ещё успокаивал себя тем, что подобное случается даже в довольно спокойных Германии, Дании. Там время от времени позволяют молодёжи подраться с полицией, защищая какой‑нибудь сквот… Но в Киеве, по всем приметам, происходит настоящая революция. Люди готовы умирать и убивать.

Для большинства тех, кого я (здесь, в Москве) спрашивал о происходящем на Грушевского, такая агрессивность людей явилась неожиданностью. Многие возмущались, как можно бросать в своих сограждан («И что, что они «Беркут»?!) бутылки с зажигательной смесью, хвататься за вилы и топоры.

Да, нам это представляется диким. Хотя… А не дико терпеть, глотать как должное оскорбление за оскорблением? Нам, россиянам, похоже, не дико, а украинцам – дико. За три последние месяца их несколько раз оскорбили – поочерёдно то морально, то физически – и они в конце концов не выдержали. Взбунтовались.

Федеральные каналы убеждают нас, что беспорядки были тщательно спланированы, «подготовлены извне», что действуют хорошо обученные боевики, а картинка показывает обратное – действия людей спонтанны и импульсивны, камнями и коктейлем Молотова кидаются вчерашние студенты, рабочие, служащие. Но они взбунтовались и решили превратить бунт в революцию. Сломать старое, победить. Потому и гонят от себя вождей партий, которые пытаются договориться. Договариваться, видимо, уже не о чем.

Просматривая запись разгона евромайдана 30 ноября, я был уверен, что Янукович победил. Вспоминал 14 апреля 2007 года, когда в Москве людей не пускали на Пушкинскую площадь на Марш несогласных… Поуговаривав разойтись, ОМОН ринулся в атаку. Часть несогласных задержал, часть выдавил на Страстной бульвар. Люди сбились в толпу и пошли к Чистым прудам, где проходил санкционированный митинг. По дороге стали радоваться, почувствовали себя силой, даже флаги достали из рюкзаков. Но толпу окружили и стали избивать. Без разбора, жестоко, по головам… Прижавшись к стене дома, я думал тогда: «Люди этого не простят, завтра выйдут десятки тысяч». Нет, ничего подобного, не вышли. И вообще протестное движение очень быстро зачахло. Вплоть до декабря 2011‑го…

Украинцев избиение только укрепило. Озлобило. И они взбунтовались. Давать сдачи – свойственно человеку.

Президент РФ ещё до начала событий на Грушевского назвал происходящее в Киеве «не революцией, а погромом». М‑да, слова ему обслуга подсказывает сильные, и это – «погром» – сразу тянет за собой ассоциативный ряд: Кишинёвский погром, Одесский… И вот соответствующая картинка о тех, кто на евромайдане, готова.

Президенту РФ, конечно, незнакомо чувство оскорблённого человека, который не может считать себя человеком, пока не отомстит. Но пусть поверит, что такие люди бывают. Причём далеко не всегда дело касается удара по морде, оскорбить можно и политическим решением. И, кстати, представитель власти, сотрудник правоохранительных органов, это не высшее существо, до которого непозволительно дотронуться ни при каких обстоятельствах (а это президент РФ доказывает безустанно, в том числе и писателям), а слуга народа, которого народ вправе наказать, если тот пошёл против народа.

Тот же президент РФ при каждом удобном случае выказывает своё уважение Александру Солженицыну. Но Солженицын, оказывается, писал такое:

«Вот и в городе Александрове в 1961, за год до Новочеркасска, милиция забила насмерть задержанного и потом помешала нести его на кладбище мимо своего «отделения». Толпа разъярилась – и сожгла отделение милиции. Тотчас же были аресты. (Сходная история, в близкое тому время – и в Муроме.) Как теперь рассматривать арестованных? При Сталине получал 58‑ю даже портной, воткнувший иголку в газету. А теперь рассудили умней: разгром милиции не считать политическим актом. Это – будничный бандитизм. Такая была инструкция спущена: «массовые беспорядки» – политикой не считать. – И дальше Солженицын вопрошает: – А что ж тогда вообще – политика?»

Политика, это, видимо, тогда, в советское время, генсек и Политбюро, а теперь президент и какой‑нибудь Совет безопасности. Всё что вдруг шевельнётся ниже – терроризм, бандитизм, экстремизм, погром…

Происходящее нынче в Киеве пугает. Пугает, но и демонстрирует: на Украине живые люди. Конечно, в революции участвует горсть, но любую революцию делает абсолютное меньшинство. Остальные прячутся под перинами.

Многих, знаю, оскорбило разрушение памятника Ленину в центре украинской столицы. Но что здесь оскорбительного? Думаю, и Ленин бы отнёсся к этому с пониманием: «Не смогли удержать завоевание той революции, принимайте новую». Это, видимо, возможно только у нас: гасить искры протеста возле памятников героям революции.

Народ не может находиться в статичном состоянии. Если он замирает надолго, радуется и радуется тому, что есть, то вряд ли он уже может считаться народом.

Александр Блок в январе 1918‑го писал:

«Жизнь прекрасна. Зачем жить тому народу или тому человеку, который втайне разуверился во всём? Который разочаровался в жизни, живёт у неё «на подаянии», «из милости»? Который думает, что жить «не особенно плохо, но и не очень хорошо», ибо «всё идёт своим путём»: путём… эволюционным; люди же так вообще плохи и несовершенны, что дай им только бог прокряхтеть свой век кое‑как, сколачиваясь в общества и государства, ограждаясь друг от друга стенками прав и обязанностей, условных законов, условных отношений…

Так думать не стоит; а тому, кто так думает, ведь и жить не стоит. Умереть легко: умереть можно безболезненно; сейчас в России – как никогда: можно даже без попа; поп не обидит отпевальной взяткой…

Жить стоит только так, чтобы предъявлять безмерные требования к жизни: всё или ничего; ждать нежданного; верить не в «то, чего нет на свете», а в то, что должно быть на свете; пусть сейчас этого нет и долго не будет. Но жизнь отдаст нам это, ибо она – прекрасна».

Говорят, вскоре после этой статьи («Интеллигенция и революция») Блок разочаровался в революции. Но судя по статье «Владимир Соловьёв и наши дни», написанной через два с половиной года, его представление о происходящем в Советской России становилось только грандиознее:

«Наше время сравнивали с временем великой французской революции. Такое сравнение напрашивается само собой, ибо в нём заключена правда, но не вся правда. Чем дальше развёртываются события, тем больше утверждаюсь я в мысли, что такое сравнение недостаточно, – оно слишком осторожно, в некоторых случаях даже трусливо. Всё отчётливее сквозят в нашем времени черты не промежуточной эпохи, а новой эры, наше время напоминает не столько рубеж XVIII и XIX века, сколько первые столетия нашей эры».

Наверняка у евромайданщиков пульсируют в мозгу подобные мысли. Их питает сходный восторг. И если даже они проиграют, если даже, победив, окажутся не способны управлять государством и станут, рыдая, призывать варягов, то всё‑равно их попытка начать новую эру Украины лично у меня, изъеденного плесенью эволюции, вызывает уважение и сочувствие.

Январь 2014