В какой‑то момент осенью 1938 года, казалось вполне возможным, что армейские офицеры могут поднять мятеж против Гитлера, чтобы предотвратить войну, но из‑за вмешательства Чемберлена, закончившегося мюнхенским соглашением, заговор не привел ни к чему. Пока Гитлеру сопутствовала удача, вряд ли можно было ожидать еще одной серьезной попытки свергнуть его.

Среди тех, кто продолжал встречаться и обсуждать шансы выступления против режима, были двое уже пожилых людей, которых принято считать руководителями заговора – генерал Людвиг Бек, бывший начальник штаба армии, и д‑р Карл Герделер, бывший обер‑бургомистр Лейпцига, вместе с бывшим послом в Риме Ульрихом фон Хасселем. Основным действующим лицом заговора с 1938 года был Ганс Остер, главный помощник загадочного адмирала Канариса в Абвере, армейской разведывательной службы. Абвер служил великолепным прикрытием для поддержания необходимых контактов, и Ганс Остер – «человек, каким Бог хотел видеть созданных им людей» – собрал узкий круг преданных людей, среди них – Ганс фон Донаньи, Клаус Бонхоффер и его брат Дитрих, молодой протестантский пастор, теолог, который в свое время был священником Лютеранской церкви в Лондоне.

Одним из способов, которым заговорщики использовали возможности Абвера, был – установление и поддержание контактов с англичанами и американцами, чтобы выяснить вероятные условия мира, на которые могут пойти союзники в случае, если гитлеровское правительство будет свергнуто. В мае 1942 года Дитрих Бонхоффен отправился в Стокгольм, чтобы встретиться с епископом Чичестерским Беллом, используя для этого изготовленные Абвером фальшивые документы. Епископ Белл передал английскому правительству всю информацию о планах заговорщиков, и в дальнейшем все остальные контакты проходили через Аллена Даллеса, директора отделения американского управления стратегических операций (OSS)[1] в Швейцарии. Тем не менее, ни одна попытка сближения не вызвала ответного отклика. Союзники скептически относились к любой антиправительственной оппозиции немцев (особенно после выставления на конференции в Касабланке в январе 1943 г. требований «безоговорочной капитуляции») и заговорщики были вынуждены действовать самостоятельно, без всякой поддержки извне.

Их в основном волновал вопрос, как будет организована и как будет управляться Германия и Европа после свержения Гитлера. Для обсуждения этой темы образовалась группа, собравшаяся в Силезии, в Крейсаусском имении Крейсау, принадлежавшим 38‑летнему графу Хельмуту фон Мольтке, бывшему стипендиату Родса в Оксфорде, представителю одной из самых прославленных семей в немецкой военной истории. В крейсаусском кружке собрались представители самых разных социальных групп и ориентации Германии. Среди его членов были два иезуитских священника, два лютеранских пастора; консерваторы, либералы и социалисты; землевладельцы и бывшие деятели профсоюзного движения. В Крейсау обсуждались не планы свержения Гитлера, а экономические, социальные и духовные основы нового общества, которое будет построено после него.

Когда в 1942–43 гг. военная фортуна перестала улыбаться Гитлеру, возродились надежды у сторонников действия. Однако оставалась проблема заручиться поддержкой таких организаций, без поддержки которых любая оппозиция безнадежно обречена на положение остаться отдельными личностями, пытающимися безнадежно противостоять организованной мощи государства.

В Германии существовали два института, все еще сохранявшие какую‑то самостоятельность. Во‑первых, церковь. Одним из самых смелых выпадов против существующего во время войны режима были проповеди католического епископа Мюнстерского, графа фон Галена, и протестантского пастора, д‑а Наймеллера. Нацистские фанатики, вроде Бормана, относились к духовенству со злобной враждебностью, католические священники, так же как и протестантские пасторы, принимали активное участие в антинацистской оппозиции. Как институты, ни католическая, ни евангелическая церкви, тем не менее, не считали возможным открыто выступить против режима.

Поэтому, вполне естественно, что те немногие немцы, ктоотваживался на борьбу с Гитлером, должны были обратить свои взоры на армию, другой институт Германии, который все еще обладал мерой независимой власти, если только убедить ее руководителей использовать ее, и единственным институтом, в распоряжении которого были вооруженные силы, необходимые для свержения режима.

Отношения Гитлера с армией все больше ухудшались в течение 1943–1944 годов. Снова и снова он отменял решения своих командующих, игнорировал их мнения, обвиняя в трусости, заставлял выполнять приказы, в возможность выполнить которые они не верили, и когда они их не выполняли, отстранял от командования. Гитлер критиковал офицерский корпус за консерватизм и «негативное» отношение к национал‑социалистической революции. На практике, приверженность революции означала готовность выполнять приказы Гитлера без колебаний и не считаясь с ценой. Те, кому удавалось заслужить таким образом расположение Гитлера, были посредственными солдатами, такими, как заменившие фон Маншгейна и фон Клейста Модель и Шернер, которые отправились на фронт и до предела вымотали там людей и не особенно заботились о стратегической ситуации. Тем не менее, генералы продолжали выполнять его приказания, несмотря на его непрерывное вмешательство, продолжали вести придуманные им сражения, принимать от него звания, награды и подарки.[2]

Однако нашлась горстка немецких офицеров, ниже уровня командующих армиями, которые были преданы идее освободить Германию от господства нацистов. Среди них выделялся Хеннинг фон Трескоф, старший офицер оперативного отдела штаба (RSO‑1) группы армии Центр на Восточном фронте. Он использовал свое положение, чтобы собрать вокруг себя группу единомышленников и пошел по тому же пути, как и Остер – в Абвере. Померанский помешик из старой прусской военной семьи, фон Трескоф, как и другие офицеры, объединившиеся в оппозицию, в свое время с энтузиазмом принял новый режим, увидев в нем освобождение Германии от пороков Веймарской системы и унизительного Версальского договора. Но, когда он увидел собственными глазами истинное лицо нацистского режима, то стал его убежденным противником и летом 1939 года сказал ставшему его адъютантом Фабиану фон Шлабрендорфу: «Долг чести требует от нас не щадить себя ради скорейшего падения Гитлера и национал‑социализма, чтобы спасти Германию и Европу от варварства». Его дальнейшее поведение доказало, что это были не пустые слова.

После Сталинграда фон Трескоф пришел к убеждению, что государственный переворот возможен, если сначала устранить Гитлера, и что армия примет это как должное. Генерал Олбрихт, который только‑только присоединился к оппозиции, согласился использовать свое положение заместителя главнокомандующего «Эрзацхер» Резервной армии,[3] чтобы провести ряд мероприятий, которые должны были последовать за убийством Гитлера. Организацию убийства взял на себя фон Трескоф.

Заговорщики предприняли попытку убить Гитлера 13 марта 1943 года, когда он посещал штаб фон Клюге в Смоленске. Фон Трескофу и фон Шлабрендорфу удалось подложить бомбу замедленного действия в самолет, который должен был доставить Гитлера назад, в Восточную Пруссию, но бомба не взорвалась. Не потеряв хладнокровия, фон Шдабрендорф сразу же вылетел в штаб‑квартиру фюрера, изъял бомбу до того, как ее успели обнаружить – она была спрятана в свертке с двумя бутылками коньяка – в виде передачи другу – и разобрал ее на части в поезде по пути в Берлин.

В течение последних месяцев 1943 года еще шесть раз планировалось покушение на Гитлера, но по той или иной причине осуществить его не удавалось. Тем временем агенты Гиммлера, несмотря на их невероятно грубые и примитивные действия, сумели вплотную подойти к организации. В апреле арестовали Дитриха Бонхоффера и Ганса фон Донаньи. Слишком много нитей вели в Абвер, а разведывательной службе СС не терпелось устранить конкурента от дел, и в декабре 1943 года генерал Остер, основная фигура в Абвере, был вынужден уйти в отставку.

К счастью, как только распался кружок в Абвере, к заговору примкнул новый человек, обладавший необходимыми личностными качествами, решительным характером, которых так не хватало прежним руководителям. Клаус Филип, граф фон Штауффенберг, родился в 1907 году и был выходцем из старой аристократической семьи католиков с юга Германии. Это был высокий, подтянутый человек, любитель лошадей и хороший спортсмен. Интеллектуал, тонкий ценитель не только музыки, но и романтического мистицизма поэзии Стефана Джорджа, став членом его кружка с пафосом декламировал поэму Джорджа «Анти‑Христос».

Первоначально, как и фон Трескофа, фон Штауффенберга привлекла идея примирения национализма и социализма в народной общине, но оттолкнули нацистские методы претворения этой идеи в жизнь. Однако он считал себя солдатом и выполнял свой долг, даже когда убедился в необходимости устранить Гитлера от власти. Фон Штауффенберг отличился во время службы в качестве штабного офицера в Польше, во Франции и в России. Именно в России его сомнения насчет Гитлера переросли в уверенность, что пора перейти к решительным действиям. В Туннисской кампании он получил тяжелые увечья: лишился левого глаза, правой руки и двух пальцев на левой руке, это не изменило его решения. Выписавшись из госпиталя, он добился назначения в штаб Олбрихта в Берлине и со всей энергией принялся за подготовку новой попытки переворота.

Резервная армия не только заполняла брешь, образовавшуюся в действующей армии, но также отвечала за быструю мобилизацию всех призывных и учебных частей, и всех солдат, проходивших специальную подготовку, на случай чрезвычайного положения, включая возможное восстание миллионов иностранных рабочих в Германии. Приказы по проведению операции Валькирия, как она называлась, предусматривали, что командование всех двадцати одной армий на расширенных территориях Рейха и в Париже в течение шести часов сформирует боевые команды. Именно этот механизм предполагал использовать фон Штауффенберг, детально проверяя выполнение приказа‑инструкции и устанавливая контакты с как можно большим числом офицеров, симпатизирующих оппозиции, чтобы обеспечить быстрое исполнение этого приказа на местах. Рассчитывая на поддержку надежных друзей в штабе фюрера в Берлине и в германской армии на западе, фон Штауффенберг надеялся после убийства Гитлера подтолкнуть к действию нерешительное командование. Нельзя говорить о «германской оппозиции», не представив себе отчетливую картину того, что в сущности, это было какое‑то число маленьких, слабо связанных между собой групп, состав которых менялся, они не принадлежали к общей организации, их не связывала никакая иная общая цель, а только враждебность к существующему режиму. Мотивы этой враждебности у всех были разные: одни испытывали глубокое моральное отвращение к режиму в целом, другие – из чувства патриотизма и уверенности в том, что, если Гитлера не остановить, он погубит Германию. На различие мотивов и несходство темпераментов, осложненных напряжением, связанным с двойной жизнью, неизбежной в условиях конспирации, накладывались значительные расхождения во взглядах на то, какие шаги предпринять, чтобы противостоять Гитлеру, а также на будущее устройство Германии и Европы. Тем не менее, летом 1944 года они пришли к согласию по вопросу замены в правительстве нацистских представителей на социал‑демократов (Юлиуса Лебера, как министра внутренних дел) и представителей профсоюзов (Вильгельма Лешнера, как вице‑канцлера), а также консерваторов, таких, как Герделер.

Энергия фон Штауффенберга вдохнула свежую струю в заговор, но руководящая роль, которую он взял на себя, породила зависть и подозрения. Его взгляды тоже. Фон Штауффенберг по своему темпераменту был радикалом, резко критиковал устаревший консерватизм Герделера, ему были ближе взгляды социалистического крыла заговора, в центре которого стояли Лебер и Лешнёр:

Эти расхождения усугублялись пониманием того, что время работает против них. Лальнейшие аресты последовали в начале 1944 года, тогда же арестовали фон Мольтке. В феврале функции Абвера, в основном, стала выполнять объединенная разведывательная служба, подчинявшаяся Гиммлеру, и Гиммлер сказал адмиралу Кана‑рису, лишившемуся должности начальника военной разведки, что, прекрасно осведомлен о том, что в военных кругах готовится мятеж и что он нанесет удар, когда придет время.

В этот момент пришло известие, что союзники высадились в Нормандии. Фон Штауффенберг не ожидал вторжения так скоро, и они с Беком и Герделером поначалу растерялись, следует ли продолжать. В условиях, когда англо‑американские, а также русские армии теснили немцев, был ли еще шанс добиться компромиссного мира, даже если убрать Гитлера? Не получится ли так, что они просто вызовут к себе ненависть за второй «удар в спину» и так и не смогут изменить ход событий? Твердая позиция фон Трескофа придала силы фон Шта‑уффенбергу и другим.

«Покушение (отвечал он на письмо фон Штауффенберга) должно быть предпринято во что бы то ни стало. Даже, если оно не удастся, нужно попытаться захватить власть в столице. Мы должны доказать миру и будущим поколениям, что германское Сопротивление отважилось на решительный шаг, рискуя для этого жизнью. По сравнению с этой целью, все остальное не имеет значения».

Совет фон Трескофа не прошел бесследно, а удачное стечение обстоятельств поставило фон Штауффенберга в положение, которое облегчало проведение его планов в жизнь: в конце июня его произвели в полковники и назначили начальником штаба главнокомандующего Резервной армией генерала Фромма. Это не только позволило ему рассылать приказы от имени своего начальника, но также давало возможность часто встречаться с Гитлером, специально интересовавшимся пополнениями для войск, несущих потери в России. Теперь он решил, что для того, чтобы существеннейший первый шаг, убийство Гитлера, был наверняка осуществлен, он должен сделать это сам, невзирая на свои увечья.

Однако время прижимало, как никогда. 4–5 июля после попытки связаться с подпольной коммунистической группой, арестовали Юлиуса Лебера. 17 июля был подписан ордер на арест Герделера. Создалась угроза, что заговор будет разрушен новыми арестами в ближайшие дни, если не часы. Фон Штауффенберг уже дважды подготавливал покушения на Гитлера, но оба раза ничего не вышло. 20 июля он вылетел в штаб Гитлера в Восточной Пруссии с решимостью, что третья попытка будет окончательной.

В этот день к Гитлеру должен был приехать Муссолини, поэтому дневное совещание перенесли на 12.30. Фон Штауффенберга ждали с докладом о создании новых войсковых формирований. В портфель с документами он положил бомбу с часовым механизмом, который должен был сработать через десять минут после включения. Совещание уже началось, когда фон Штауффенберг присоединился к группе офицеров, окруживших большой, тяжелый дубовый стол с разложенными на нем картами. Ни Гиммлера, ни Геринга не было. Фюрер стоял у середины длинной стороны стола, то и дело наклоняясь, чтобы взглянуть на карты. Фон Штауффенберг поставил портфель под стол, включив взрывное устройство перед тем, как войти в комнату, затем тихо вышел, извинившись за необходимость позвонить в Берлин. Он отсутствовал одну‑две минуты, когда сильный взрыв потряс комнату и разнес стены и крышу, на людей в комнате обрушились загоревшиеся обломки.

Среди дыма и обшей неразберихи, снующих туда‑сюда охранников и раздававшихся изнутри криков раненых, из дверей, весь в пыли, шатаясь, вышел Гитлер с опаленными волосами, безжизненно повисшей правой рукой, обожженной ногой, в спину ему ударила падающая балка и, как обнаружилось, от взрыва у него повредились обе барабанные перепонки. Но он был жив. Все, кто стоял на том конце стола, где фон Штауффенберг поставил портфель, были либо убиты, либо тяжело ранены. Гитлера спасла, отчасти, верхняя крышка стола, на которую он опирался в момент взрыва, и, отчасти, тяжелая деревянная опора стола, к которой фон Штауффенберг пододвинул свой портфель.

Несмотря на сильное потрясение, Гитлер выглядел удивительно спокойным, и днем появился на платформе вокзала, чтобы встретить Муссолини. Кроме неподвижно висевшей руки, ничто не говорило о происшедшем, и его рассказ Муссолини о случившемся был весьма сдержанным.

Как только они приехали в гитлеровскую штаб‑квартиру, Гитлер первым делом показал Муссолини остатки совещательной комнаты. Заново переживая всю ситуацию, он все больше возбуждался.

«Сегодня, после моего чудесного спасения, я, как никогда уверен в том, что мне суждено довести наше общее дело до успешного завершения». Кивая головой, Муссолини мог лишь согласиться: «После того, что я здесь увидел, я абсолютно с вами согласен. Это знак свыше».

В состоянии экзальтации Гитлер с Муссолини направились в личные апартаменты Гитлера, где к чаю собралась взбудораженная происшедшим группа. Геринг, Риббентроп и Дениц присоединились к Кейтелю и Йодлю, и начались взаимные упреки по поводу того, кто несет большую ответственность за войну. Гитлер сидел с Муссолини посредине. Спокойно наблюдая эту сцену, пока кто‑то не упомянул «заговор» Рема 1934 года. В бешенстве вскочив вдруг со своего места, Гитлер начал кричать, что он отомстит всем, что его выбрало провидение, чтобы он вершил историю, и любой, кто станет поперек пути, будет уничтожен. Так продолжалось с полчаса. Истощив свой пыл, Гитлер снова замолчал, посасывая оказавшуюся под рукой таблетку и пропуская мимо ушей заверения в преданности и перебранку между Герингом и Риббентропом.[4]

После взрыва началась такая неразбериха, что фон Штауффенбергу удалось проскочить тройное кольцо охраны и улететь в Берлин. Прошло какое‑то время, пока в штабе фюрера разобрались, что произошло – сначала решили, что это сброшенная с самолета бомба – и прошло еще больше времени, пока стало известно, что покушение сопровождалось попыткой путча в Берлине.

В столице небольшая группа заговорщиков собралась в кабинете генерала Ольбрихта в здании Генерального штаба на Бендлерштрассе. Их план заключался в следующем: объявить о смерти Гитлера и сформировании в Берлине антинацистского правительства. Изданные от его имени постановления должны были объявить о введении чрезвычайного положения и о передаче всей полноты власти армии, что должно было помешать СС перехватить контроль за ситуацией. Весь государственный аппарат, сами СС, полиция и партия должны были подчиняться командующим армиями в Германии, оккупированных странах и на различных театрах военных действий. Предполагалось арестовать все высшие чины СС и полиции, а также партийную верхушку. По плану заговорщиков, в столицу должны были быть введены войска, расквартированные в казармах вне города, блокироваться здание гестапо и радиостанция, разоружиться войска СС. Можно было гадать, выполнятся ли эти приказы, но заговорщики надеялись, что – раз Гитлера все равно уже нет – те офицеры, которые до этого отказывались присоединиться к заговору, кто из чувства страха, а кто, боясь нарушить присягу, теперь поддержат новое правительство.

Все зависело от двух условий: успеха покушения на Гитлера и быстрых, решительных действий в Берлине. Первое уже не состоялось, чего фон Штауффенберг не знал. Он покинул штаб фюрера в полной уверенности, что ни один человек в совещательной комнате не уцелел. Однако уже из первых сообщений о взрыве, поступивших на Бендлерштрассе чуть позже 13.00, было ясно, что Гитлер жив, поэтому Ольбрихт не отдал приказа начать операцию «Валькирия». Таким образом, второе условие также не удалось выполнить. А в это время фон Штауффенберг, уверенный в смерти Гитлера, после трехчасового перелета из Восточной Пруссии, связавшись по телефону с аэродрома Рангсдорф с Ольбрихтом, убеждал его отдать приказ о начале операции. Это было в 15.45, и фон Штауффенбергу потребовалось еще 45 минут, чтобы добраться до центра Берлина и наконец приступить к решительным действиям, вдохновляя своих сообщников.

Даже энергия и решительность фон Штауффенберга уже не могли компенсировать упущенного времени. Ничего еще не было сделано. Только после четырех часов генерал фон Хазе, комендант Берлина, получил указание ввести в город войска и занять правительственный квартал. Фон Хазе вызвал из Деберица охранный батальон Великая Германия, которым командовал майор Ремер. Ремер (не участвовавший в заговоре) действовал быстро, но все это вызвало подозрения у офицера по национал‑социалистической ориентации из министерства пропаганды, доктора Ганса Хагена, молодого человека с большим самомнением, который выступал в батальоне с лекцией. Хаген связался с Геббельсом, который пригласил Ремера поговорить по телефону со штабом Гитлера в Восточной Пруссии. Голос, которого нельзя было не узнать, убедил Ремера, что фюрер не погиб, как ему сказали – майора тут же произвели прямо в полковники, и Гитлер лично приказал ему использовать свой батальон для подавления путча.

После возвращения фон Штауффенберга главнокомандующим срочно разослали приказы приступить к операции «Валькирия», и в Париже и Венеона уже развернулась вовсю, когда в 6.30 вечера по германскому радио прошло сообщение, переданное Геббельсом по телефону, что на жизнь фюрера совершено покушение, но безуспешно. Как только это стало известно, для большого числа офицеров, которые стояли в стороне и ждали, будет ли успешным путч, прежде чем связаться с ним, главным стали страх перед местью Гитлера и желание удостовериться, что же произошло.

Переданное в начале вечера радиосообщение из Берлина уже обеспокоило осторожных. Вскоре после 8 часов вечера всем командующим были переданы по телетайпу команды, отменяющие полученные ими из Берлина инструкции. Гитлер назначил Гиммлера Главнокомандующим Резервной армией вместо генерала Фромма и поручил ему отвечать за безопасность Рейха. Через час по радио передали, что перед полуночью Гитлер выступит перед германским народом.

Положение группки заговорщиков в здании Генерального штаба на Бендлерштрассе было теперь безнадежным. В течение вечера посаженная перед этим под арест группа лояльных Гитлеру офицеров вырвалась из‑под стражи, освободила генерала Фромма и разоружила заговорщиков. Поведение самого Фромма было до этого двусмысленным, и он теперь стремился показать рвение и преданность, освободившись от тех, кто мог скомпрометировать его. Когда прибыли войска, чтобы арестовать заговорщиков, Фромм приказал расстрелять фон Штауффенббрга, Ольбрихта и двух других офицеров во дворе, где их казнили при свете фар броневика. Беку разрешили покончить с собой. Прикончить остальных Фромму помешал только приезд Кальтенбруннера, главного помощника Гиммлера, который был намного больше заинтересован узнать, что скажут оставшиеся в живых, нежели расстреливать их на месте, когда путч уже провалился. Прилетевший вечером из Восточной Пруссии Гиммлер расположился со своим штабом в доме Геббельса, и первые допросы были проведены той же ночью. Охота за людьми началась.

Заговорщики имели успех только в одном месте, в Париже. Там они могли рассчитывать на ряд твердых сторонников, возглавлявшихся генералом Хейнрихом фон Штюльпнагелем, военным губернатором Франции. Как только он получил кодовый сигнал из Берлина, фон Штюльпнагель выполнил приказы об аресте 1200 членов СС в Париже, и армия быстро взяла ситуацию в свои руки. Но и здесь заговорщикам не повезло так же, как это произошло буквально повсюду.

В первые месяцы 1944 года фельдмаршала Роммеля, тогда только что назначенного на свой пост на западе, ввели в контакт с группой Бека и Герделера, и существовала вероятность того, что его можно будет уговорить принять соответствующие меры, когда тому придет время. Однако 17 июля, когда он возвращался с фронта, автомобиль Роммеля был атакован английскими истребителями, и фельдмаршала тяжело ранило. Таким образом, 20 июля Роммель лежал без сознания в госпитале, и командование его группой армий Б, как и главное командование на западе, было в руках фельдмаршала фон Клюге, лошади совсем другой масти.

Фон Клюге прекрасно знал, что затевается. Но как только стало известно, что покушение на жизнь Гитлера не удалось, он отказался обсуждать самостоятельное выступление на западе. Без поддержки командования армией фон Штюльпнагель ничего не мог сделать: он создал возможность, которую некому было использовать. Так что, к рассвету 21 июля путч в Париже провалился так же, как в Берлине, и фон Штюльпнагеля вызвали домой для объяснений. Теперь пришел черед Гитлера действовать, и его месть не заставила себя ждать.

В половине первого ночи с 20‑го на 21‑ое июля все германские радиостанции передали дрожащий, но все еще узнаваемый голос фюрера, говоривший из Восточной Пруссии.

«Если я говорю с вами сегодня (начал он), то для того, чтобы вы услышали мой голос и знали, что я не пострадал и в здравии, и, во‑вторых, чтобы вы знали о преступлении, не имеющем параллели в германской истории. Очень маленькая группка честолюбивых, безответственных и в то же время безрассудных и глупых офицеров вошли в заговор с целью ликвидировать меня и Высшее командование вооруженными силами…

Я убежден, что с раскрытием крошечной клики предателей и саботажников наконец‑то после долгого времени в тылу создана та атмосфера, в которой нуждается сражающийся фронт…

На этот раз мы рассчитаемся с ними привычными для национал‑социалистов способами».

Гитлер редко угрожал впустую. Гестапо не прекращало расследования и казни вплоть до последних дней войны, и заседания Народного суда под председательством печальной памяти нацистского судьи Роланда Фрейзлера продолжались месяцами. Первое заседание состоялось 7 августа и закончилось немедленным осуждением фельдмаршала фон Вицлебена, генералов Гепнера, фон Хазе и Штиффа вместе с четырьмя другими офицерами, и их казнили с неимоверной жестокостью 8 августа, медленно затягивая на шее прикрепленную к мясному крюку петлю из струны для рояля. Говорили, что казни и суд были сняты на кинопленку, от начала до конца, чтобы Гитлер мог увидеть их в тот же вечер у себя в канцелярии рейха.

За очень небольшим исключением, в основном только по счастливой случайности, все, кто принимал активное участие в заговоре, гражданские и военные, всего около 200 человек, были арестованы, подвергнуты пыткам и казнены. еще 5000, в том числе целиком семьи главных заговорщиков, вроде Герделера, фон Штауффенберга, фон Трескофа, Остера, а также видные фигуры, не связанные непосредственно с заговором, но имевшие что‑нибудь в своем прошлом или подозревавшиеся в независимом образе мысли, были арестованы и отправлены в концентрационные лагеря – среди них Шахт, Гальдер и Конрад Аденауэр.

Несомненно, среди тех, кто был казнен, имелись люди, которые присоединились к заговору – и много больше людей, которые сделали бы это, если бы Гитлер был убит – потому что поняли, что Гитлер ведет Германию к катастрофическому поражению. Но ядро оппозиции составляли мужчины и женщины, которые разобрались в подлинной сути нацистского режима и вступили в борьбу за его свержение уже тогда, когда Гитлер еще торжествовал победы, и таких людей было отнюдь не мало.

Одним из них был Хеннинг фон Трескоф. Только то, что он получил назначение в действующую армию, помешало ему сыграть центральную роль в событиях 20 июля. Как только он услышал, что Гитлер лично выступил по радио и тем самым доказал, что заговор провалился, он тут же решил покончить с собой, а не ждать, пока пытками из него вытянут все, что он знал про оппозицию – включая имена.

Его друг фон Шлабрендорф не смог отговорить его, и на следующее утро фон Трескоф въехал на ничейную землю, и, выстрелив из двух пистолетов, чтобы подумали, будто он убит в бою, взорвал ружейную гранату и ему оторвало голову. После того, как они расстались утром 21 июля, фон Шлабрендорф записал последние слова фон Трескофа:

«Теперь они все набросятся на нас и будут поливать нас грязью. Но я убежден, сегодня, как никогда, что мы поступили правильно. Я считаю Гитлера архиврагом не только Германии, но и всего мира…

Точно так же, как бог однажды обещал Аврааму, что он пощадит Содом, если только найдется в городе десять праведных людей, я имею основание надеяться, что, благодаря нам, он не уничтожит Германию. Ни один из нас не может пожаловаться на свою смерть, потому что каждый, кто вступал в наши ряды, одевал на себя отравленную рубашку Несса. Моральная ценность человека определяется тогда, когда он показывает, что готов отдать жизнь за свои убеждения».

Эти слова могут быть эпитафией всем, кто присоединился к Хеннингу фон Трескофу в попытке избавить Германию и весь мир от Гитлера и нацистского режима.

Булл он А. Гитлер и Сталин. – Смоленск: Русич, 1994. – Т.2.

[1] Предшественник ЦРУ.

[2] Так, в марте 1944 года фон Манштейн, после того, как его заменили Моделем, получил в подарок огромное поместье. Фельдмаршал фон Клюге в октябре 1942 года получил от Гитлера денежный подарок в 250 тыс. марок.

[3] Это были войска, не участвующие в боевых действиях, а организация по мобилизации и подготовке новобранцев, которых посылали как призывной контингент на разные фронты.

[4] Эту сцену описал очевидец, один из руководителей СС Доллман, который был там в качестве сопровождающего Муссолини. Геринг, пытаясь переключить внимание с провалов военно‑воздушных сил на банкротство внешней политики Риббентропа, грозился ударить министра иностранных дел своим маршальским жезлом. «Ты, грязный торговец шампанским, – орал Геринг. – заткни свой поганый рот». – «Я все еще министр иностранных дел, – кричал в ответ Риббентроп. – Я из рода фон Риббентропов».