Еще до того, как мне исполнилось тринадцать лет, я видел человека, которого застрелили, я видел другого человека, избитого до потери сознания, я видел друга, забитого до полусмерти ударами стального прута по голове и по лицу, я видел, как моя мать становится героиновой наркоманкой, видел, как били мою сестру, и сам подвергался избиениям уже больше половины своей жизни – я мог бы считаться ветераном по этой части. Ставки моих прогнозов тогда были так же высоки, как и сейчас, – речь шла о жизни и смерти, и я считал, что полностью отвечаю за то, что мы все выжили в те годы. В итоге выжить удалось не всем, и долгое время я считал себя ответственным и за это тоже, но сейчас я говорю не о себе, я говорю о вас. Я говорю о вас, потому что независимо от разницы в наших обстоятельствах вы переживаете абсолютно такие же эмоции, какие переживал я. Некоторые из них были болезненными, некоторые – устрашающими, но мои переживания воздействовали на меня не сильнее, чем самые мощные впечатления вашей жизни на вас.

Иногда люди говорят, что не могут вообразить тот или иной опыт, но на самом деле вы можете представить себе любое человеческое чувство, и, как вы увидите, это и есть та способность, которая делает вас специалистом по предсказанию чужих поступков.

Вы хотите знать, как распознать людей, склонных к насилию, как спастись в опасной ситуации. Поскольку вы уже знаете о людях все, наше путешествие начинается и заканчивается на знакомой территории. Вы ходите на занятия в эту академию многие годы, и, для того чтобы получить диплом по специальности «прогнозирование насилия», осталось лишь принять аксиому: в поведении человека нет никакой тайны, которую не могут разгадать ваш мозг или ваше сердце.

Николас Хэмфри из Кембриджского университета объяснил, что эволюция наградила нас даром самосозерцания специально для того, чтобы мы «могли моделировать других людей и таким образом предсказывать их поведение». Чтобы преуспеть в этом, мы должны стать, по выражению Хэмфри, «естественными психологами». Мы должны знать, говорит он, «каково быть человеком».

Много лет назад, когда молодой прокурор по имени Марша Кларк еще не была никому известна, я помогал ей на блестяще проведенном ею процессе против убийцы Роберта Бардо. Он убил актрису Ребекку Шэффер, и Кларк отправила его в тюрьму пожизненно. Когда я беседовал с ним в тюрьме, его относительная «нормальность» вырвала меня из безопасного мира «НАС и ИХ» – экспертов и убийц – и швырнула в наш общечеловеческий мир. Возможно, это для вас неприятная новость, но между мной, вами и Бардо намного больше общего, чем отличий.

Знаменитый психиатр Карл Меннингер сказал: «Я не верю в такую вещь, как преступный ум. Ум каждого человека преступен; мы все способны на преступные фантазии и мысли». Два величайших гения в истории – Альберт Эйнштейн и Зигмунд Фрейд – пошли еще дальше. В своей знаменитой переписке они исследовали тему человеческого насилия. В одном письме Эйнштейн пришел к выводу, что «человек имеет внутреннюю потребность ненавидеть и разрушать».

В ответном письме Фрейд «безоговорочно» соглашается с этим, добавляя, что человеческие инстинкты можно разделить на две категории: «те, которые стремятся сохранять и объединять, и те, которые стремятся уничтожать и убивать». Он писал, что феномен жизни развивается из их «совместных действий и противодействий».

Доказательством верности взглядов Эйнштейна и Фрейда является факт существования насилия и убийства в культурах всех народов. В книге «Демонические самцы» (Demonic Males) об истоках насилия Ричард Рэнгхем и Дэйл Питерсон говорят, что современные люди – это «ошеломленные существа, выжившие в непрерывной, длиной в пять миллионов лет истории кровавой агрессии». Те исследователи, которые предпринимали попытки найти общества, опровергающие склонность человека к насилию, вернулись домой разочарованными. Антрополог Маргарет Мид в книге «Взросление на Самоа» (Coming of Age in Samoa) избыточно романтизировала в этом смысле жителей островов южной части Тихого океана. Фиджийцы, которых справедливо признают сегодня самыми дружелюбными людьми в мире, еще не так давно были среди самых жестоких. Живущие в пустыне Калахари представители народности сан (одного из бушменских племен) в книге «Сан из Калахари» (!Kung of the Kalahari) названы «безобидным народом», однако Мелвин Коннер, который в поисках ответов на эти вопросы неоднократно посещал Африку и изучал жизнь охотников‑собирателей, пришел к заключению, что «этнографы снова и снова обнаруживают рай в какой‑нибудь дыре только затем, чтобы их открытие было посрамлено после получения более качественной информации».

Хотя мы живем в космическом веке, наш разум по‑прежнему находится на уровне каменного века. Мы агрессивны, привязаны к своей территории и жестоки, точно так же, как наши человекоподобные предки. Есть люди, утверждающие, что это не соответствует действительности, настаивающие, что никогда бы не смогли кого‑либо убить, но тем не менее всегда добавляющие предостережение: «Конечно, кроме человека, который пытался причинить вред тому, кого я люблю». Так что ресурсы насилия есть в каждом человеке; разница заключается только в нашем взгляде на его оправданность.

Беседуя с теми, кто использует насилие, чтобы достигнуть своих целей, я давно понял, что должен найти в них какую‑то часть себя и (это больше всего пугает) найти в себе какую‑то часть их. Где‑то есть опорная точка, чтобы зацепиться, прежде чем броситься в бездну чьего‑то мрачного разума, где‑то должно быть нечто знакомое, за что можно ухватиться.

Человек убивает корову топором, разрубает скелет и залезает внутрь, чтобы посмотреть, на что это похоже, позже он использует топор, чтобы убить своего восьмилетнего сводного брата. Другой человек убивает своих родителей, стреляя им в глаза из дробовика. Чтобы описать этих убийц, мы используем прилагательное «бесчеловечный», но я знаю их обоих, и они не бесчеловечны, они как раз точно принадлежат к роду человеческому. Я знаю многих людей, подобных этим, я знаю их родителей и родителей их жертв. Конечно, их поступки отвратительны, но не бесчеловечны.

Когда участник ограбления банка стреляет в охранника, мы все понимаем, почему он это делает, но, когда речь идет о «ненормальных» убийцах, люди отказываются принимать идею общей принадлежности к роду человеческому. А происходит это потому, что делить всех на НАС и ИХ намного удобнее. По роду своей деятельности я лишен подобной роскоши. Ставки прогнозов требуют, чтобы я полностью осознавал и принимал то, что вижу в других людях, независимо от того, кто они, что они сделали, что могли бы сделать и какие бездны открываются при этом во мне самом. В вашей жизни тоже может наступить такое время, когда у вас не будет роскоши сказать, что вы не можете распознавать дурные намерения. От того, сумеете ли вы их распознать, будет зависеть ваша жизнь.

Хотя антропологи сосредоточены на изучении различий между людьми, самым точным образом предсказывать насилие нам позволяет именно наше сходство. Конечно, признавая принадлежность конкретного индивидуума к человеческому роду, мы ни в коем случае не обязаны прощать его поведение. Наверное, в этом заключается самый очевидный урок, когда вы проводите время с самыми жестокими и опасными в мире людьми, просто чудовищами, которые совершили вещи, которые вы вроде бы и представить себе не можете. Многие из них содержатся в государственной больнице Атаскадеро в Калифорнии. В этом учреждении я начал реализовывать программу Patient Pets и продолжаю ее финансировать. Программа позволяет пациентам держать мелких животных. Большинство из этих людей проведут в стенах больницы всю жизнь, их никто не посетит. Мышка или птичка – все, что у них есть.

Я вспоминаю, как пациенты отреагировали на смерть морской свинки, которая стала одним из первых животных, задействованных в программе. Когда они заметили, что старое животное заболело, то хотели найти способ спасти его, хотя понимали, что это невозможно. Координатор программы Джейн Миддлбрук прислала мне следующий отчет:

Один из пациентов, Оливер, начал заботиться о том, чтобы у больного животного было все, в чем оно нуждалось. Он попросил разрешения держать морскую свинку в своей комнате, «чтобы ей не было одиноко умирать ночью». Вскоре морская свинка уже не могла двигаться и с трудом дышала. Оливер собрал нескольких пациентов в моем кабинете, и она умерла у него на руках, окруженная несколькими скорбящими. У всех присутствовавших на глазах выступили слезы, когда они прощались с покойницей и молча покидали офис.

Я часто делилась с вами рассказами о том, как подобные события отражаются на пациентах, некоторые из которых, растроганные смертью животного, впервые оплакивают боль, которую они причинили другим людям. Сейчас я хочу поделиться собственными чувствами. Когда я сидела в своем кабинете, наблюдая за пациентами, каждый из которых совершил тяжкое преступление, многие имеют разного рода зависимости (выбирайте любую), страдают психическими заболеваниями (опять же выбирайте) и считаются отбросами общества, я увидела в них искру сострадания, переживания и крошечный проблеск человечности, которой, как считают в обществе, эти люди лишены (в большинстве ситуаций они действительно не проявляют сострадания). Это правда, что большинство из них находятся там, где и должны; выпускать их на свободу было бы безумством, но мы не можем не видеть в них людей, потому что иначе, по моему глубокому убеждению, мы сами постепенно утратим человечность.

Таким образом, даже в этом сборище патологических убийц есть что‑то такое, что есть в вас и во мне. Когда мы согласимся с этим, то сможем с большей вероятностью распознать насильника, пытающегося обманом пробраться в наш дом, педофила, который берется присмотреть за ребенком, женоубийцу в офисе и массового убийцу в толпе. Когда мы согласимся с тем, что акты насилия совершают люди, которые выглядят и действуют, как люди, мы сможем заглушить голос отрицания, голос, который шепчет: «Этот парень не выглядит как убийца».

Наше суждение способно порой различить безвредного или дурного человека, но выживание больше зависит от восприятия, чем от суждения. Результатом суждения становится ярлык: например, мы можем назвать Роберта Бардо монстром и на этом успокоиться. Подобные ярлыки дают людям возможность удовлетворенно думать, что все понятно и проблема решена. Ярлыки также проводят жирную черту между «ненормальными» и нами. Однако восприятие дает нам возможность продвинуться намного дальше.

Ведь ученые, наблюдая за птицей, которая разбивает снесенные ей же яйца, не говорят: «Нет, такого не бывает, это же просто чудовище». Напротив, они делают правильный вывод о том, что если данная птица поступает так, значит, так могут вести себя и другие птицы, следовательно, у этого явления есть некий предопределенный природой смысл, есть какая‑то причина и есть возможность спрогнозировать такое поведение.

* * *

Люди, совершающие ужасные преступления, делают свой выбор из множества вариантов. Я не должен представлять здесь список кошмарных деяний, чтобы продемонстрировать это, – вы сами можете найти доказательства в собственном мозгу. Представьте себе самое худшее, что, по вашему мнению, кто‑то может сделать по отношению к другому человеку; представьте нечто более страшное, чем все, что вы когда‑нибудь видели в кино, о чем читали или где‑то слышали. Представьте что‑нибудьоригинальное. Прервите чтение и попробуйте представить этот ужас.

Так вот, если вы смогли это вообразить, нет причин сомневаться в том, что это, скорее всего, было кем‑то осуществлено, потому что все, что один человек может сделать другому человеку, уже было сделано. Невероятно жестокие формы насилия случаются, и мы не сможем понять, почему они происходят, если будем рассматривать их как нечто далекое от нас самих. Если вы смогли представить себе какие‑то ужасные вещи, значит, в вас тоже есть их источник. Чтобы заниматься прогнозированием и предупреждением преступлений, мы должны согласиться с тем, что преступления совершаются людьми, входящими в категорию «мы», а не пришельцами с другой планеты, неизвестно как проникшими в наши ряды.

Однажды вечером несколько лет назад легендарный специалист по изучению поведения Роберт Ресслер, сотрудничавший с ФБР и придумавший термин «серийный убийца», приехал ко мне домой на обед. (Ресслер – автор книги «Кто сражается с чудовищами...» (Whoever Fights Monsters.), заглавие которой взято из цитаты Ницше. Я часто вспоминаю весь контекст: «Кто сражается с чудовищами, должен остерегаться, чтобы самому при этом не стать чудовищем. И если ты долго смотришь в бездну, то бездна тоже смотрит в тебя».) Я как раз только что прочитал сигнальный экземпляр «Молчания ягнят» (The Silence of the Lambs) и заговорил с ним о вымышленном (как я думал) персонаже, который убивал молодых женщин, сдирал с них кожу и хранил ее, чтобы потом сшить из нее «женский костюм». Ресслер же спокойно ответил: «А, так это дело Эда Гина», – и рассказал о человеке, который воровал женские трупы с кладбищ, снимал с них кожу и шил из нее костюм. Ресслер знал, что люди способны на все. Он достаточно хорошо изучил так называемых монстров, чтобы понять: искать их надо не в готических замках или в джунглях. Вы найдете их в торговом центре, в школе, в городе, среди таких же людей, как вы и я.

Но как же распознать их до того, как они кого‑нибудь замучают? Если говорить о животных, то тут все зависит от ракурса: котенок – монстр с точки зрения птицы, а птица, в свою очередь, монстр с точки зрения червяка. В мире людей это также вопрос ракурса, но он более сложен, потому что насильник мог сначала выглядеть как приятный незнакомец, а убийца – как восхищенный поклонник. Ведь хищный зверь в человеческом обличье, в отличие от других, не одевается так, чтобы выделяться в толпе и быть узнанным даже невооруженным глазом.

Естественно, «слепые пятна» мешают нам распознать такого человека, и именно поэтому я посвящаю эту и следующие главы снятию бельм, раскрытию правды и разоблачению мифов об уловках и масках, которые могут использовать злодеи, чтобы сделать вас своей жертвой.

Я начну с часто банального мифа, который вы миллионы раз слышали в теленовостях: «Местные жители описывают убийцу как застенчивого человека, который ни с кем не общался. По их словам, он был тихим и дружелюбным соседом».

Вы еще не устали от этого? Со стороны тележурналистов было бы точнее и честнее резюмировать банальное интервью словами: «Соседи не знали ничего существенного». Вместо этого они выдают за информацию отсутствие информации. Кроме того, они могут сказать (и иногда говорят): «Кассир на пропускном пункте, который годами принимал у него четвертак за проезд, назвал убийцу тихим и нормальным». Благодаря частоте использования этих клише вы вот‑вот поверите в то, что внешняя нормальность является индикатором грядущего жестокого (ненормального) преступления. Но это неверно.

Единственное, что может помочь спрогнозировать совершение насилия, – это насилие, перенесенное в детстве. Например, исследования Ресслера подтверждаются удивительной статистикой о серийных убийцах: оказывается, 100% из них подверглись в детстве дурному обращению. Оно могло выражаться в жестокости, пренебрежении или унижениях.

Вы бы не подумали так, увидев в телевизионных новостях сюжет о детстве обвиняемого в совершении серийных убийств Теда Качинского, который, как предполагается, является таинственным Унабомбером. В новостях нам рассказали, что его мать была «приятной женщиной, которую обожали соседи», как будто это имело какое‑то значение. Обычно соседи попадают в выпуск новостей по одной‑единственной причине: они согласились разговаривать с корреспондентами. Вы же не думаете, что соседи знают, что происходило в этой семье, когда Тед и его брат Дэвид были детьми?

Просто подумайте над несколькими фактами: у Качинских выросли двое сыновей, причем оба, став взрослыми, удалились от общества и вели асоциальный изолированный образ жизни. Один из них в течение некоторого времени жил в земляной норе, вырытой им самим, – и это был психически здоровый Дэвид, который не начал в итоге убивать. Если прокурор прав, то «сумасшедший» сын Качинских Тед превратился в жестокого безумца, убивавшего людей на расстоянии. Но соседи рассказывают репортерам, что они не видели ничего необычного, а репортеры рассказывают нам, что семья была нормальной, и в результате миф о том, что насилие приходит из ниоткуда, сохраняется навсегда.

Хочу отметить, что здесь я не собираюсь обвинять всех родителей, у кого выросли склонные к насилию дети, потому что имеется много случаев, когда ужасные преступления совершали люди с органическими психическими расстройствами, которые Национальное объединение по психическим заболеваниям (National Alliance of Mental Illness) справедливо называет «болезнями без вины» (No‑fault Diseases). (Бесспорно также то, что многие люди, страдающие психическими заболеваниями, подвергались дурному обращению в детстве.) Некоторую роль в склонности к насилию может также играть генетическая предрасположенность, но, как бы ни сложились обстоятельства в семье, перед родителями как минимум открывается «окно возможностей», как это сформулировал автор книги «Эмоциональный интеллект»[1] (Emotional Intelligence) Дэниел Гоулман.

Это окно было с грохотом захлопнуто, когда будущие преступники еще были детьми. Чтобы понять, в кого превратились дети, с которыми жестоко обращались, нам нужно начать с того, с чего они начинали: как обычные люди. Но один из них вырос, изнасиловал Келли и убил другую женщину, один из них убил Ребекку Шеффер, один из них убил офицера полиции, едва Роберт Томпсон вышел из супермаркета при бензоколонке, и один из них написал книгу, которую вы сейчас читаете. Трудное детство не может служит извинением, но оно многое объясняет – так же как многое объясняет и ваше детство. Подойдите к этой проблеме интроспективно, и это будет лучший способ отточить свою способность предсказывать поведение других людей. Спросите себя, почему вы делаете то, что делаете, и ответьте на этот вопрос.

* * *

Когда убийца Роберт Бардо рассказал мне, что дома с ним обращались, как с домашним котом, – кормили и запирали в комнате, мне пришло в голову попросить его сравнить детство с нынешней жизнью в тюрьме.

Бардо: Они очень похожи в том смысле, что я всегда ухожу в себя в моей камере, как тогда в детстве.

Гэвин де Беккер: Существует ли разница между тем, как вы живете здесь, и тем, как вы жили дома?

Бардо: Да, я должен быть здесь более общительным.

Гэвин де Беккер: А дома от вас не требовали быть более общительным?

Бардо: Нет, я научился этому в тюрьме.

Пока существуют родители, готовящие своих детей к жизни, которая более всего напоминает тюрьму, у нас не будет проблем с заполнением тюрем. И хотя общество платит по счетам, содержа тюрьмы, именно конкретные жертвы преступлений платят самую высокую цену.

Изучая детство Бардо, заполненное оскорблениями и пренебрежительным отношением, я не мог не обратить внимания на его сходство с моим детским опытом. Я был поражен также в высшей степени странным совпадением нашего взрослого опыта, но уже по разные стороны баррикад.

Это открытие заставило меня вспомнить Стэйси Дж., хорошо известного мне потенциального убийцу. В течение многих лет мои сотрудники следили, чтобы он не встретился с нашим клиентом, на котором он был «зациклен». Я познакомился с его родными, потому что множество раз был вынужден звонить и просить их прилететь в Лос‑Анджелес и забрать его домой и потому что они звонили нам в офис, чтобы предупредить, что Стэйси опять едет, чтобы увидеть моего клиента, или что он угнал машину, или опять сбежал из психиатрической больницы. Однажды я нашел его в телефонной будке, скорчившегося, в разорванной одежде, истекающего кровью из ран на обеих ногах, с порезами по всему лицу и совершенно безумного из‑за того, что он не принимал медикаменты уже неделю. По дороге в больницу он рассказал мне о первопричине своего интереса к убийству: «Когда был убит Джон Кеннеди, тогда, когда я узнал об этом, тогда это и началось». Убийство Кеннеди произвело глубокое впечатление и на меня, и на Стэйси, нам обоим было тогда по десять лет, и мы оба одновременно сидели перед телевизором. Сейчас мы оказались рядом друг с другом отчасти из‑за того, что видели тогда, но один из нас преследовал известного человека, а другой – защищал преследуемого.

За те пятнадцать лет, что мы наблюдали за поведением Стэйси, он немного «остепенился», но время от времени требовал нашего внимания или внимания Секретной службы (из‑за угроз убить Рональда Рейгана). Когда я вижу его, то годами чувствующего себя хорошо, то очень плохо, страдающего от лишнего веса и побочного действия многочисленных лекарств, я думаю, что с ним было в десять лет, и о том, как странно устроена жизнь.

* * *

Хотя я сам не вырос жестоким человеком, я превратился в своего рода посла между двумя мирами, свободного говорящего на обоих языках. Я могу рассказать вам кое‑что о том, как думают многие преступники, потому что это очень похоже на то, как думал я сам на протяжении большей части моей жизни. Например, из‑за того, что все мое детство зависело от предсказаний, я научился жить в будущем. Я не ощущал настоящего, потому что хотел стать движущейся мишенью, успевшей переместиться в будущее, прежде чем в нее попадет настоящая пуля. Эта способность жить в завтрашнем дне или в следующем году сделала меня невосприимчивым к боли и безнадежности, которые я испытывал в самые тяжелые моменты, и она же отучила меня заботиться о своей безопасности. Безрассудство и бравада присущи многим из тех, кто склонен к насилию и жестокости. Некоторые могут называть это храбростью или бесстрашием, но, как вы увидите в главе, посвященной убийцам, «героизм» имеет две стороны.

В детстве я был поглощен двумя занятиями, отменяющими настоящее время: переживаниями и прогнозами. Я мог предвидеть будущее лучше, чем большинство людей, потому что не отвлекался на настоящее. Такая целеустремленность – еще одна характерная особенность многих преступников. Даже вещи, которые испугали бы большинство людей, не привлекали мое внимание, когда я был ребенком, потому что я был так хорошо знаком с опасностью, что она меня не тревожила. Преступники, подобно хирургам, утрачивают отвращение к крови. Вы можете наблюдать такую особенность в людях, которые не реагируют на шокирующие вещи так, как вы. Например, такой человек сохраняет спокойствие, когда все вокруг потрясены злобной перепалкой.

Другой особенностью преступников (а также многих обычных людей) является потребность руководить. Подумайте о ком‑нибудь из ваших знакомых, кого вы могли бы назвать одержимым идеей контроля. Этот человек, как и большинство жестоких людей, вырос в суматошной или жестокой семье. Как минимум это была семья, в которой родители вели себя невыдержанно, где любовь была ненадежной или небезусловной. Для живущего в такой семье человека контроль над другими оказывался единственным способом предсказывать их поведение. Люди могут быть очень мотивированными в стремлении контролировать всех вокруг, потому что неспособность спрогнозировать поведение окружающих абсолютно неприемлема для человека и любого социального животного. (Предсказуемость действий большинства людей является как раз тем, на чем держится человеческое общество.)

Рассказывая вам об этих свойствах человеческой натуры, я вовсе не собираюсь утверждать, будто все те, кто безрассуден или смел, кто спокоен, когда другие встревожены, и кто хочет и любит командовать, с определенной степенью вероятности склонны к насилию; это просто три элемента пазла насилия, которые нужно учитывать, чтобы предоставить вашей интуиции верную информацию.

Хочу еще сказать, что убийцы не настолько отличаются от нас, как мы хотели бы думать. Я сохраню анонимность моей подруги, которая рассказала мне о событии, пережитом, когда ей было немногим более двадцати лет. Она была так рассержена на своего бывшего бойфренда, что подумывала его убить, хотя понимала, что никогда не смогла бы это сделать. Когда однажды утром она ехала на машине на работу, произошло удивительное совпадение: ее бывший бойфренд переходил улицу как раз перед ее машиной. То обстоятельство, что он оказался там, послужило триггером, ее охватил гнев, и женщина вжала в пол педаль газа. Когда машина ударила мужчину, она двигалась со скоростью около пятидесяти миль в час (80 км/ч). Он метнулся в сторону в последний момент, и это спасло ему жизнь, машина задела только его ногу. Если бы экс‑бойфренд не услышал вовремя рев двигателя, сегодня эта женщина считалась бы обычной убийцей. А сейчас она – одна из самых известных и вызывающих восхищение женщин в мире, и вам никогда в жизни не пришло бы в голову подумать о ней, как об убийце.

Вероятно, вы знаете других людей, которые пытались убить кого‑то, поэтому вы поймете то, что я усвоил из рассказа Марка Уинна об его жестоком (теперь уже бывшем) отчиме: «Мы с братом решили, что с нас достаточно, но у нас не было ружья, чтобы застрелить его, и мы понимали, что не сможем его зарезать. Мы видели по телевизору рекламу средства от клопов Black Flag, и, поскольку оно было ядовитым, мы налили его в бутылку с вином, которую нашли на тумбочке у кровати. Спустя некоторое время отчим вошел в гостиную с бутылкой и начал расслабляться. Он не понял, что пьет яд, и выпил все до последней капли. Ну а мы просто ждали, когда он начнет кататься по полу и умрет».

Рассказ Марка Уинна вдвойне интересен из‑за того, что теперь он – сержант Марк Уинн, создатель Отдела по борьбе с домашним насилием в Нэшвилле, который считается самым современным в стране. Марк не стал убийцей лишь из‑за того, что отчиму удалось выжить, и, хотя он прошел «школу преступности», как он называл свой опыт, он не вырос преступником. (Больше на тему, почему одни становятся преступниками, а другие – нет, вы прочтете в главе 12.)

Я гарантирую вам, что иногда вы оказываетесь рядом с человеком, история жизни которого, если бы вы ее узнали, очень бы вас удивила. Возможно, он даже совершил какое‑нибудь преступление, о котором рассказывали в телевизионных новостях, что‑нибудь такое, из‑за чего люди ахают: «Кто же мог сотворить такое?» И теперь вы знаете... это мог сделать кто угодно.

* * *

Хотя наш детский опыт оказывает влияние на бóльшую часть нашего поведения, наполненное насилием детство не всегда приводит к насилию во взрослой жизни. Вот вам слова драматурга Дэвида Мэмета, настоящего гения в области поведения человека. Услышав жалобы двух звезд, занятых в его пьесе, он пошутил: «Если бы они не хотели стать звездами, у них не должно было быть такого ужасного детства».

Это вовсе не новость, что многие из тех, кто страдал в детстве и юности, потом достигли высот. Артисты, ученые и даже президент Клинтон (в которого стрелял отчим, когда он был маленьким), и другие люди, детство которых имело множество темных пятен, вносят огромный вклад в мировую науку, культуру и в другие сферы человеческой деятельности. Мальчик, который страдает от насилия и видит смерть, может, став взрослым, помогать людям избегать насилия. Мальчик, чей отец был убит грабителями, может вырасти и стать агентом Секретной службы, защищающим президента (отца). Девочка, мать которой умирает от болезни Альцгеймера, может стать всемирно известным неврологом. Мальчик, который бежит от хаоса в воображаемый мир, повзрослев, может пригласить в этот мир миллионы любителей кино. Это люди, которые работают не просто ради получения материального вознаграждения. Всегда есть причины, почему мы делаем то, что делаем, и эти причины иногда проявляются очевидно.

К сожалению, многие дети, пережившие жестокое обращение и насилие, приносят нашей стране еще больше насилия: по отношению к своим детям, своим женам, к вам или ко мне, и именно поэтому в этой книге, которая призвана помочь вам сделать вашу жизнь более безопасной, мы будем часто говорить о детстве и общей человеческой природе.

Когда вы не можете найти никакую другую позицию, которая может помочь в ваших прогнозах, вспомните, что подавляющее большинство жестоких людей начинали жизнь так же, как вы, чувствовали то же, что и вы, хотели того же, что и вы. Разница заключается в усвоенных ими уроках. Мне грустно думать, что, когда я пишу эти слова, а вы их читаете, какого‑то ребенка учат тому, что насилие допустимо и если доходит до жестокости, то лучше совершать зло, чем подвергаться ему.

Если бы моя работа не напоминала мне об этом повседневно, я мог бы отделаться от этих мыслей, но мне довелось видеть слишком много людей, над которыми издевались в детстве, и они отплатили за это в десятикратном размере. Внешне они были такими же, как все, но подавали едва различимые сигналы, выдававшие их намерения.

[1] Гоулман Д. Эмоциональный интеллект. – М.: АСТ, 2008. – Прим. ред.