Методика расследования преступлений представляет приложение, интерпретацию достижений частых теорий криминалистики и уголовного процесса, применения научно‑технических и тактических средств при производстве следственных действий (и выясняемых при том обстоятельств), взаимодействий следователя с органами дознания, включая особенности использования в этом процессе оперативно‑розыскной информации, учитывающую специфику расследования отдельных видов и категорий преступлений. Методика расследования преступлений, пишет например, основоположник современной отечественной криминалистики Р. С. Белкин, есть «синтезирующий раздел криминалистики, объединяющий положения криминалистической техники и криминалистической тактики в их специфическом преломлении применительно к условиям и задачам расследования конкретного вида преступлений. Содержит систему научных положений и разрабатываемых на их основе рекомендаций по организации и осуществлению расследования и предотвращения преступлений»[1].

Несколько достаточно очевидных примеров, раскрывающих суть этого определения.

Если криминалистическая техника разработала научные основы и методики работы с дактилоскопическими следами (пальцев рук, губ, ушей человека), то криминалистическая методика создает системы рекомендаций, на каких объектах при расследовании преступлений отдельных видов наиболее вероятно наличие подобных следов, и раскрывает доказательственную значимость их обнаружения и идентификации с определенным лицом. Так, при расследовании насильственных преступлений наиболее значимо их обнаружение на орудии преступления; при расследовании взяточничества – на предмете взятки (хотя, обратим на это внимание, сами методы и методики криминалистической техники при этом модифицируются не часто).

Следственная тактика обосновала, что эффективность допроса обусловливается наличием у следователя психологического контакта с допрашиваемым лицом, создала принципы и приемы его установления. Однако, естественно, способы установления контакта разительно отличны в зависимости от того, допрашивается ли лицо в связи с уголовным преследованием в совершении коррупционного преступления либо сексуального посягательства и т. д. Именно методика дает рекомендации по способам установления контакта при расследовании преступлений соответствующего вида.

Нет сомнений и в том, что при создании методики расследования преступлений отдельных видов в ней творчески преломляются и достижения общей теории криминалистики, и ее частных криминалистических учений (в первую очередь о механизмах совершения преступлений и следообразования, о следственных ситуациях, следственных версиях и планировании расследования, и т. п.). Здесь эти концепции выступают и используются как частные результаты проявления соответствующих закономерностей.

Из сказанного следует, что методика расследования носит ярко выраженный прикладной характер, непосредственно обеспечивающий эффективность реализации назначения (задач) судопроизводства по уголовным делам о преступлениях, относящихся к отдельным их классификационных группам (об этом будет сказано ниже).

В нашем понимании назначение, целеполагание методики расследования есть рационализация опосредованного и непосредственного уголовного преследования, осуществляемого в процессе предварительного расследовании преступлений отдельных видов и категорий.

Данная, думается, бесспорная посылка делает вполне обоснованным изучение проблем криминалистических начал расследования преступлений с позиций прагматического к ним подхода[2], который, как известно, видит наиболее яркое выражение человеческой сущности в действии; ценность или отсутствие ценности мышления ставится в зависимость от того, является ли оно действием, служит ли оно действию, жизненной практике[3]. Прагматизм рассматривает значение понятий, суждений и прочего в терминах практических последствий основанного на них действия[4].

Такой подход позволит, как представляется, несколько иначе, более «прагматично», чем в известных нам работах, рассмотреть основные системообразующие элементы и их взаимосвязи (структуру) с методикой досудебного уголовного преследования в процессе расследования преступлений. Также он позволяет здесь не вовлекаться в дискуссии по многочисленным теоретическим аспектам этой категории, которые при всей своей несомненной важности все же «не являются действием, не служат непосредственно ему».

В то же время вызывает глубокую настороженность мнение А. С. Шаталова о том, что методика расследования «должна содержать минимальное обоснование содержащихся в ней положений и должна быть представлена в виде криминалистических алгоритмов и программ расследования преступлений»[5].

Предварительное расследование преступлений, осуществляемое в рамках его уголовное преследование – процесс творческий. К нему таблица умножения не применима. И, как в любом творчестве, следователь должен не механически следовать тому или иному разработанному в теории алгоритму (программе), но осмысленно понимать, почему определенный его шаг если не оптимален, то рационален для исполнения. А это невозможно без понимания им сущности «содержащихся в ней (методике) положений».

Иными словами, следователь должен быть вооружен не только знаниями о том, как ему действовать при расследовании преступления того или иного вида, но и понимать, почему является оптимальным (рациональным) поступать именно предлагаемым способом (как говаривал А. В. Суворов, «каждый солдат должен понимать свой маневр»).

И с обозначенных позиций начать необходимо с того, что нет ни малейшего сомнения, что обобщение опыта расследования преступлений, относящихся к отдельным видам, от «Якимова, Шавера, Белкина» до наших дней в основном преследовало и преследует цель выявления, обнаружения в этом опыте неких общих черт. Именно это позволяет использовать их при расследовании конкретных преступлений и формулируемые криминалистами в виде постулатов (теоретических, научных положений), на основе которых и разрабатываются частно‑методические рекомендации.

По существу, эти положения представляют собой результат проявления выявленных при изучении опыта расследования преступлений и теоретически обоснованных закономерностей.

К таковым в первую очередь относятся носящие дихотомический характер закономерности механизма совершения преступления и его отражения вовне, ибо реконструкция любого события, имевшего место в прошлом, возможна лишь на основе логического осмысливания возникших в результате события следов.

В специальной литературе механизм совершения преступления чаще всего рассматривается как сложная динамическая система, структурируемая его подготовкой, совершением и сокрытием[6]. В свою очередь, эту систему сам «механизм преступного поведения (как о том пишет В. Е. Корноухов – авт.) детерминируют две подсистемы – свойства личности и внешняя среда»[7].

В принципе, такое понимание структур данных механизмов (совершения преступления и преступного поведения) возражений вызвать не может. Более того, оно представляется верным и с позиций системного подхода к изучению сложных объектов, одно из основополагающих положений которого гласит: «Поскольку свойства системы присущи только ей самой, но не ее частям, то стоит разделить ее на части, как эти свойства исчезнут… Разделив систему надвое, мы получим не две меньшие, а одну недействующую»[8].

Мы нисколько не преуменьшаем неразрывную значимость личности и среды в структуре механизма совершения конкретного преступления, конкретного преступного поведения.

Однако все же с прагматических позиций для понимания механизмов преступления и преступного поведения первостепенное значение имеет несколько иная система, которую вряд ли можно непосредственно отнести к среде: диспозиции определенных статей уголовного закона, типовые способы и типовая мотивация возможной их реализации субъектом.

Дело в том, на наш взгляд, очевидном факте, что для совершения преступления, относящегося к тому или иному виду, лицу, независимо от его субъективных качеств и криминальной ситуации (о значимости которых с позиций методики речь также пойдет ниже), необходимо совершить ряд типовых действий.

Сущность и характер этих действий предопределяются следующим.

1. Содержанием соответствующих положений главы Общей (понятие преступления, его субъекта, формы вины, виды соучастия и т. д.) и Особенной части УК РФ (в первую очередь содержанием диспозиции отдельной нормы (норм) уголовного закона, которая очерчивает непосредственный объект и предмет определенного уголовно наказуемого посягательства).

Сразу же оговоримся: совершая преступление, его субъект, разумеется, осмысленно не ориентируется на то, насколько «вписываются» его действия в диспозицию той или иной статьи Уголовного кодекса (исключением из этого, видимо, являются так называемые предумышленные преступления, в частности, большая часть коррупционных преступлений, преступлений, скрываемых инсценировками либо носящих заказной характер). Однако их противоправность, уголовно‑правовая наказуемость всецело предопределяется именно сказанным – их соответствием определенной модели, в качестве которой и выступают диспозиции уголовно‑правовых норм.

Так, например, для совершения умышленного убийства субъекту, независимо от его личных качеств и криминальной ситуации, необходимо противоправно и виновно лишить потерпевшего жизни; в противном случае о совершении оконченного преступления – убийства – говорить не приходится. Для изнасилования субъекту необходимо путем применения насилия или с угрозой его применения преодолеть сопротивление потерпевшей либо использовать ее беспомощное состояние и совершить половой акт, иначе в действиях этого субъекта не будет содержаться объективной стороны оконченного деяния, предусмотренного ст. 131 УК РФ (далее везде для краткости – УК). Для совершения кражи – тайно похитить чужое имущество; для грабежа – похитить его открыто и т. д.

В то же время действия, составляющие объективную сторону состава многих преступлений, с позиций их выявления и установления при осуществлении уголовного преследования не только весьма сходны, но практически аналогичны.

К примеру, для осуществления в рамках предварительного расследования уголовного преследования нет принципиальной разницы, какой тяжести телесные повреждения были причинены потерпевшему – легкие, средней тяжести или тяжкие, хотя ответственность за их причинение предусмотрена в отдельных статьях Уголовного кодекса; главное с этих позиций, что потерпевший продолжает оставаться источником информации о преступлении и его обстоятельствах.

Расследование причинения тяжкого вреда потерпевшему, от которого он, не приходя в сознание, скончался в больнице, принципиально не отличается от расследования убийства.

Расследование взяточничества, коммерческого подкупа, большинства других умышленных преступлений по должности и службе, несмотря на то, что уголовная ответственность за эти преступления предусмотрена отдельными нормами, более того, с учетом объекта посягательства, расположенными в разных главах Уголовного кодекса, имеет одну методическую основу.

С прагматических позиций «работоспособная», отвечающая потребностям правоприменительной практики классификация преступлений должна в первую очередь конструироваться на основе двух взаимосвязанных и взаимообусловленных системообразующих элементов:

– принципиальном единстве содержательной стороны диспозиций соответствующих уголовно‑правовых норм;

– принципиальном единстве содержания механизмов возникновения уголовно‑релевантной информации и формирования на ее основе доказательств, обуславливаемых реализацией этих диспозиций[9].

Возвратимся, однако, к типовым действиям, которые должен совершить субъект преступления для реализации диспозиции той или иной нормы уголовного закона, иными словами, чтобы эти действия «вписывались» в эту диспозицию.

Именно установление этого исходного элемента механизма преступления составляет задачи доследственной проверки заявления или сообщения о факте предполагаемого криминального события. Условно данный этап можно именовать пилотажной (предварительной) реконструкцией события преступления.

Сущность его заключается в «переборе» выявляемых фактов, делающих наиболее вероятной одну из типовых версий (более подробно о них будет говориться в этой главе нашей работы далее), которой гипотетически можно объяснить исследуемое происшествие.

Подобная пилотажная реконструкция события преступления является задачей и существенной частью первоначального этапа расследования по возбужденному уголовному делу, особенно в тех случаях, когда без производства следственных действий, выходящих за рамки тех, которые следователь может произвести до возбуждения уголовного дела, сделать достоверный вывод, носит ли исследуемое деяние криминальный характер, невозможно.

2. Реально возможными способами реализации субъектом объективной стороны диспозиции определенного уголовно‑наказуемого деяния, которое он решил совершить.

Так, задумав убийство Н., преступник может его совершить способами и средствами, лежащими в самом широком диапазоне: от использования для того бытовых предметов (молотка, топора и т. д.) до применения взрывных устройств, ядов и радиоактивных материалов.

Преодолеть сопротивление потерпевшей насильник может также различно: от нанесения ей телесных повреждений до угрозы применения какого‑либо предмета (пистолета, ножа). Проникнуть в помещение для совершения квартирной кражи субъект может путем подбора ключа от входной двери или ее взлома, через форточку или балкон либо другим из возможных многочисленных способов[10].

Можно с весьма высокой степенью вероятности предположить, что способы совершения преступлений одного вида достаточно стабильны, отступления от них, появление новых способов (и их вариаций) не так часто встречается в практике расследования преступлений. Но тем не менее это, как говорится, имеет место. Такие перманентные изменения объекта и предметов преступных посягательств обусловливаются, в частности, изменением экономических отношений в обществе и возможностями использования достижений научно‑технического прогресса в криминальных целях.

К примеру, реанимация реального института частной собственности в нашей стране привела к ранее не встречавшимся в отечественной следственной практике криминальным способам завладению ею – от инсценировок страховых случаев и подлогов завещаний до такого ранее неизвестного способа (во всяком случае, в нашей стране), как рейдерство.

Развитие компьютерных технологий – от хакерства, мошенничества в системах мобильной сотовой связи и хищений денежных средств, хранящихся на пластиковых банковских картах, до широчайшего использования информационных ресурсов и возможностей интернета в иных преступных целях.

Из сказанного следует, что следующим шагом алгоритма методических основ расследования будет установление способа совершения преступления. Его осознание позволит следователю с весьма высокой долей вероятности предположить необходимые действия преступника по подготовке, совершению и сокрытию исследуемого деяния: сформулировать такие же предположения об орудии насильственного преступления (оружии или ином предмете, в этом качестве использованного), о документах, использованных для совершения и сокрытия экономического или должностного преступного правонарушения. Это же, в свою очередь, приблизит следователя к наиболее целеустремленному определению объектов, на которых возникли следы от данного элемента механизма преступления, к пониманию сущности таковых и, следовательно, к определению действий, необходимых для их обнаружения, изъятия и исследования (о чем более подробно будет говориться чуть ниже).

3. Мотивами совершения преступления.

Мотивация преступлений как элемент механизма их совершения еще более стабильна, чем способы преступной деятельности. Колеблется она в достаточно узком, исторически мало изменяющемся диапазоне – от личных отношений между субъектами (зависти, ревности, бытовых конфликтов[11] и т. п.), желания удовлетворить противоправным образом свои личностные потребности (в том числе извращенные; наиболее характерными примерами этого является мотивация поведения серийных сексуальных маньяков) до социальных и экономических причин криминальной деятельности.

В самом широком смысле возможная мотивация преступлений опосредована в общем и непосредственном объекте преступления, что и предопределяет уголовно‑правовую классификацию преступлений в наименованиях разделов и глав Особенной части УК (например, раздел «Преступления против личности» включает в себя главы «Преступления против жизни и здоровья», «Преступления против половой неприкосновенности и половой свободы личности» и т. д.; раздел «Преступления в сфере экономики» содержит главы от «Преступления против собственности» до «Преступления против интересов службы в коммерческих и иных организациях» и т. д.).

Непосредственная мотивация совершения преступления того или иного вида, можно сказать, как закон предопределяет действия субъекта по ее реализации. Одни действия преступника будут при совершении убийства с целью завладения имуществом потерпевшего; другие – при совершении убийства (может быть, того же потерпевшего и в тех же условиях) по сексуальным мотивам. То же самое прослеживается при изучении механизма совершения преступлений всех других видов. К примеру, при квартирной краже одни действия на месте происшествия преступник будет совершать, если мотивом ее совершения является завладение определенными предметами (антиквариатом, картинами, орденами, монетами и т. д.), другие – когда мотивом ее является «взять, что попадется под руку».

Вторым постулатом, структурирующим прагматические основы криминалистической методики, выступает следующее соображение.

Типовые действия, которые преступник вынужден совершать при приготовлении, исполнении и сокрытии преступления криминалистически определенного вида, его мотивы и способы выполнения неизбежно и неукоснительно ведут к возникновению характерных следов на соответствующих преступлениям этого вида, их мотивации и способам реализации объектах. Иными словами, обусловливают механизм следообразования как объективно возникающего отражения (отображения) механизма самого совершения преступления. Результаты этого процесса отражения возникают и существуют объективно, вне воли и сознания воспринимающих их субъектов.

Они и только они позволяют реконструировать механизм совершения преступления, создать адекватную его модель, а потому далеко не случайно, что еще в конце тридцатых годов прошлого века ведущие отечественные криминалисты акцентировали особое внимание на том, что, «разрабатывая методику расследования отдельных видов преступлений, всегда необходимо с наибольшей точностью устанавливать, на каких участках, на каком предмете обычно остаются следы при совершении преступлений данной категории»[12].

Решение же этой задачи, разумеется, невозможно без уяснения механизма совершения этих преступлений, создания их адекватных моделей.

«Именно в модели механизма преступления, – справедливо отмечают уже в наше время Ю. П. Гармаев и А. Ф. Лубин, – имеются такие свойства и их отношения, следствия которых позволяют формировать структуру конкретной методики расследования»[13].

Обусловленные механизмом совершения преступления, относящегося к криминалистически определенному виду материальные, виртуальные и идеальные следы отражаются на соответствующих материальных объектах, в памяти так или иначе вовлеченных в орбиту совершения преступления лиц (потерпевших, свидетелей).

Очевидно, что количество их различно и, видимо, конечно для соответствующего расследованию конкретного преступления уровня развития криминалистики: по преступлениям одного вида возникает большое количество следов материальных (примером тому является следообразование от насильственных преступлений); по другим (например, от должностных и служебных преступлений) – следов идеальных. Так же обстоит дело со следами, отражающими участие отдельных лиц в совершении преступления, носящего групповой характер: действия исполнителя, как правило, влекут возникновение следов материальных таких же его интеллектуальных соучастников, как организатор и подстрекатель – чаще всего лишь виртуальных и идеальных следов[14].

Сказанное позволяет сформулировать следующий прагматический постулат. Типовые действия, необходимые для совершения преступления определенного вида, а потому обусловливающие возникновение типовых следов на типовых для того объектах, с методологической точностью предполагают возможность их обнаружения, извлечения, исследования и использования типовыми действиями следователя и других лиц и органов, осуществляющих уголовное преследование (как некогда заметил Г. Логфелло, «предвиденное должно обнаружить»).

Основными из этих типовых действий являются (что очевидно) следственные действия, исчерпывающий перечень которых регламентирован уголовно‑процессуальным законом (а также ряд других мероприятий, предусмотренных УПК, например, извлечение информации из «иных документов», технических средств связи и т. д.), и проанализированные нами в этой работе ранее.

Конечно, нет сомнений, что в процесс расследования преступлений все активней вовлекаются результаты оперативно‑розыскной деятельности. В ходе нее инициативно или по поручению следователя соответствующими специфике этой деятельности методами и средствами обнаруживаются и извлекаются эти же типовые следы. Но, как известно, используются они в уголовно‑процессуальном доказывании лишь в том случае, если отвечают требованиям, предъявляемым к доказательствам, а потому чаще всего опосредуются путем следственных действий (к примеру, следственным осмотром видео– или аудиозаписи, осуществленной в процессе ОРД и приобщенной к делу в качестве вещественного доказательства, и т. п.).

Зная гносеологические возможности каждого из следственных и других действий и мероприятий по собиранию, исследованию и использованию отдельных видов следов преступления, возникающих (повторим) на типовых объектах и типовых по своему содержанию, возможно без особого труда составить их набор, минимально необходимый для производства расследования конкретного преступления определенного вида.

Можно с уверенностью констатировать следующее: чем разнообразней механизм следообразования, чем большое количество объектов, на которых остаются следы, отражающие механизм совершения преступления определенного вида, чем разнообразней и стабильней сами эти следы, тем большими возможностями располагает следователь для переработки этого механизма в целях раскрытия и расследования соответствующих преступлений.

Именно поэтому раскрытие и расследование умышленных убийств, как то на первый взгляд ни выглядит парадоксально, значительно эффективней, чем, скажем, расследование взяточничества, квартирных краж и многих преступлений других видов.

Дело в том, что в результате совершения убийства следы возникают как минимум на таких объектах: место происшествия; тело и одежда погибшего; орудие преступления; мотив преступления; тело и одежда исполнителя убийства; идеальные следы (в памяти самого убийцы, очевидцев, других свидетелей). Следы эти весьма разнообразны и главным образом в силу своей материальности достаточно устойчивы.

В результате же, например, взяточничества (и в соответствующей интерпретации любого иного умышленного преступления по должности и службе) количество следовоспринимающих объектов вдвое меньшее: документы, в которых отразилось действие, выполненное должностным лицом за взятку; предмет взятки; идеальные следы в виде главным образом показаний взяткодателя, посредника, взяткополучателя.

Механизм совершения квартирных краж в целом отражается на таком же количестве (но, естественно, иных) объектов: на месте происшествия; в виде похищенных предметов; в памяти потерпевшего, самого преступника, свидетелей, которым были переданы похищенные ценности.

Говоря о механизме следообразования, следует также обратить внимание, что отсутствие необходимого следа – это тоже след. Оно может указывать:

– во‑первых, на то, что в конкретных условиях (в конкретной криминальной ситуации) у лица не было необходимости в некоем – вообще‑то типовом для механизма совершения этого вида преступлений – действии. Например, отсутствие следов проникновения в помещении дает основание предположить, что кража из него (если сам факт ее совершения сомнений не вызывает) того от преступника не требовала, в частности совершена лицом, имеющим в него свободный доступ;

– во‑вторых, на то, что неизбежно возникшие следы умышленно или по неосторожности после совершения преступления уничтожены (скажем, отпечатки пальцев на орудии преступления, следы обуви на месте происшествия и т. п.);

– в‑третьих, на то, что следы попросту не обнаружены следователем по различным причинам, в том числе из‑за непрофессионализма, незнания им методических основ расследования преступлений данного вида, незнания того, на каких объектах ему необходимо искать следы и в чем состоит их криминалистическая и доказательственная сущность. Заметим: в отдельных случаях криминалистически значимые следы на изъятых следователем объектах могут остаться латентными в результате методически некачественного или поверхностного их исследования в рамках назначенных следователем экспертиз;

– в‑четвертых, наконец, если все вышеуказанные обстоятельства исключаются (необходимое действие для совершения преступления по имеющимся сведениям было произведено; следы от него не уничтожались; все возможные действия по их выявлению и исследованию были своевременно и качественно произведены), то отсутствие необходимого следа дает основание выдвинуть версию, ставящую под сомнение сам факт совершения преступления либо его существенные обстоятельства.

Например, если потерпевшая в своих показаниях сообщает, что насильник причинил ей телесные повреждения, а судебно‑медицинская экспертиза таковых на теле потерпевший не обнаружила, то это свидетельствует о том, что либо изнасилование вообще не имело место, либо не было связано с применением физического насилия, и потому показания потерпевшей об этом недостоверны. Установленная следственным экспериментом невозможность проникнуть через обнаруженный пролом в потолке в помещение, из которого согласно заявлению была совершена кража, делает вполне обоснованной версию об инсценировке этого преступления заинтересованным в том лицом.

Но не только отсутствие как будто необходимых следов искажает типовой механизм следообразования. Не меньшее значение для этого имеет наличие следов, типовым механизмом совершения преступления вида к которому относится расследуемое, не обуславливаемого.

Существование их можно объяснить несколькими причинами.

Во‑первых, тем, что они к совершению преступления отношения вообще не имеют (возникли до или после того), и потому по большому счету к механизму совершения преступления не относятся, следами преступления не являются, а лишь на определенном этапе расследования воспринимаются следователем как таковые.

Автору известен случай, когда на месте убийства, непосредственно около трупа были обнаружены объемные следы обуви, впоследствии идентифицированные с обувью Иванова (фамилия изменена). Дальнейшее расследование показало, что Иванов ночью, добираясь домой в сильной степени опьянения, споткнулся о труп и, не заметив его, пошел дальше. Заметим, что до того, как был установлен и изобличен настоящий убийца, Иванов содержался под стражей по обвинению в совершении этого преступления.

Вспомним, наконец, чеховских следователей, которые, обнаружив на месте исчезновения некого Кляузова шведскую спичку и другие улики, делали весьма остроумные выводы о, несомненно, состоявшемся убийстве и убийцах… А в результате, как известно, убиенного нашли живехоньким в бане; что сделаешь: «Любовь, водка и закуска!»[15].

Во‑вторых, тем, что эти «лишние» следы умышленно созданы преступником для введения в заблуждение лиц, которые будут расследовать это событие, с целью либо обоснования его некриминального характера, либо, напротив, создания сведений о совершении преступления неким не имеющим отношения к преступлению лицом (в том числе легко по этим следам устанавливаемым).

Говоря об этом, напомним, что имели и, увы, имеют место и в настоящее время в практике случаи создания таких «объектов» и «следов» не преступниками, а самими лицами, раскрывающими и расследующими преступление.

Известный криминалист Н. И. Порубов в весьма поучительной книге воспоминаний приводит несколько примеров таких фальсификаций по печально известному делу витебского серийного маньяка Михасевича.

Под прессом указаний начальства, требующих немедленного раскрытия очередного убийства, в одном случае обыскиваемому было подкинуто фото потерпевшей, которое было во время убийства у нее в сумочке, а сумочка исчезла. В другом случае на месте происшествия были сделаны гипсовые слепки со следов сапог. У подозреваемого изъяли сапоги, с них отлили гипсовые слепки, уничтожив те, которые отлили на месте происшествия, и направили сапоги подозреваемого и слепки с этих сапог на экспертизу. Очевидно, что эксперты совершенно обоснованно пришли к выводу, что именно этими сапогами оставлены следы, слепки которых предоставлены на исследования. «После этого заключения, – пишет далее автор, – прокурор дал санкцию на арест, следователь получил от загнанного в угол подозреваемого «признательные» показания, а судья вынес неправосудный приговор»[16].

В‑третьих, тем, что такие «лишние» следы возникли в результате действий преступника, необходимость совершения которых логикой реализации механизма преступления не вызывалась, либо их совершение было предопределено непредвиденным для преступника развитием криминальной ситуации, либо, наконец, обусловлены исключительно субъективными, проявившимися при совершении преступления свойствами и особенностями личности преступника.

И, по нашему мнению (в противоположность позиции большинства криминалистов), только на этом этапе, на этой основе, после осознания следователем типового механизма следообразования в результате совершения преступления определенного вида и обозначенных выше «отступлений» от него – для следователя «включается» личность конкретного преступника, модифицировавшего типовой механизм следообразования. Личность, которая создала криминальную ситуацию (или использовала определенную ситуацию для совершения преступления).

Иными словами, на этой основе начинается целеустремленная, последовательная реконструкция следователем механизма совершения преступления (напомним, что на предыдущем этапе реконструировалось само событие, которое с высокой долей вероятности является преступным) и возникают возможности установления лица, его учинившего.

Дело в том, что типовой механизм совершения преступления определенного вида достаточно существенно трансформируется под воздействием на него личности преступника, его психических, интеллектуальных, психолого‑физиологических и, наконец, просто физических свойств и особенностей; каждый преступник вносит в типовой механизм преступного поведения нечто свое, личностное.

Так, к примеру, эти личностные особенности предопределяют пространственно‑временные рамки механизма преступного поведения, очерченные действиями от начала реализации преступного умысла (с момента его подготовки к преступлению) до сокрытия либо самого факта совершения преступления, либо своей причастности к нему. А потому, несомненно, механизм совершения так называемого предумышленного убийства, тщательно подготовленного, выполненного и сокрытого путем инсценировки определенного некриминального события, будет отличен от механизма убийства, может быть, того же потерпевшего, но совершенного спонтанно (ситуативно).

Личностные факторы, имеющиеся у субъекта навыки исполнения тех или иных действий предопределяют зачастую и особенности способов реализации им умысла на совершение преступления, что дает основания для выдвижения соответствующей следственной версии.

Так, субъект, ранее проходивший службу в морской пехоте, с целью убийства установил самодельное взрывное устройство под капот автомобиля потерпевшего между радиатором и двигателем.

И вот как эту криминальную ситуацию оценил один из специалистов: «Он [преступник] действовал привычно, используя навыки, полученные в процессе армейской службы. Однако в Вооруженных Силах взрывные устройства устанавливаются таким образом, чтобы направлять взрывные энергию и мощность вверх. Для достижения же преступных целей нужно было направить разрушительную силу в салон автомобиля, чего не позволил сделать двигатель»[17].

Да и сама криминальная ситуация во многом предопределяется особенностями личности, совершающей преступления определенных видов. Субъект преступления либо использует сложившуюся ситуацию, либо, напротив, конструирует ситуацию, наиболее благоприятную, по его мнению, для реализации имеющегося у него или незадолго до того возникшего преступного умысла. Факты совершения преступлений без учета их субъектами складывающейся благоприятной или неблагоприятной для того ситуации нечасты, более всего они характерны для так называемых «спонтанных» преступлений.

Именно с учетом этого возможно:

– во‑первых, если не оптимальным, то, во всяком случае, рациональным образом работать со следами, возникшими в результате реализации механизма преступления определенного вида;

– во‑вторых, выдвигать и верно формулировать версии об обстоятельствах, подлежащих установлению по каждому уголовному делу;

– в‑третьих, определять рациональные следственные и другие действия и во многом их последовательность при осуществлении такой проверки.

Так, независимо от того, какая именно версия о лице, совершившем расследуемое убийство, и мотивах этого преступления сформулирована, одним из неотложных следственных действий явится судебно‑медицинская экспертиза трупа потерпевшего, целью которой является извлечение и исследование материальных следов с этого «объекта»; ее результаты необходимы для проверки любой версии.

Если подозреваемый дал признательные показания, то выявленные в результате этого идеальные следы потребуют их исследования на предмет того, насколько адекватно они отражают механизм совершенного преступления, путем проверки его показаний на месте и проведения иных на то направленных следственных действий, оперативно‑розыскных и других мероприятий (о чем достаточно подробно говорилось ранее).

В то же время ряд разрешаемых судебно‑медицинской экспертизой трупа диагностических вопросов (например, о взаиморасположении потерпевшего и нападающего, о наличии следов борьбы и самообороны и т. п.) позволят с той или иной долей вероятности реконструировать криминальную ситуацию, а данные о личности подозреваемого – уточнить либо объективность ее реконструкции, либо оценить правдивость самих показаний этого лица, их достоверность.

Обстоятельства, составляющие предмет доказывания по уголовному делу, достаточно строго очерчены и предопределены уголовно‑процессуальным законом (ст. 73, 299, 421 УПК). Однако необходимая прагматическая и познавательная сущность установления главных и промежуточных фактов в этих пределах с рассматриваемых позиций во многом обусловлена видом, к которому относится расследуемое преступление. Их специфические особенности, объем самих обстоятельств, пространственно‑временные связи отдельных обстоятельств между собой и т. п., которые, как это уже неоднократно отмечалось, обусловлены диспозицией соответствующей уголовно‑правовой нормы, конкретным способом ее реализации и мотивом преступления в данной криминальной ситуации, подлежат установлению при расследовании убийства, другие при расследовании дачи, получения взятки.

Данная специфика, вновь напомним, всецело предопределяет приложение достижений частных теорий криминалистики, технических и тактических средств при разработке соответствующей частной методики.

Это же влечет необходимую интерпретацию в соответствующей частной методике общих положений об организации и планировании расследования преступлений (причем начиная с момента получения сообщения о происшествии и выдвижения по нему систем типовых версий).

Одни из них, продолжая приведенные ранее гипотетические примеры, будут формулироваться при обнаружении трупа, совершенно другие – при получении заявления о предстоящем факте дачи, получения взятки. Особенности присущи и организации последующего и заключительного этапов расследования преступлений определенного вида – вплоть до архитектоники постановления о привлечении лица в качестве обвиняемого и выполнения по делу требований ст. 217 УПК (с учетом, например, количества эпизодов и фигурантов по делу, роли каждого из них в преступной деятельности и т. п.).

И, наконец, это же в значительной степени предопределяет – и это представляется весьма важным – интерпретацию тактики производства отдельных следственных действий, рационально учитывающую необходимость и возможности установления главных и промежуточных фактов при их проведении в самом широком диапазоне арсенала имеющихся таковых средств.

Обобщая все сказанное выше о механизме следообразования как структурирующем начале методики расследования преступлений, можно сделать следующий основной вывод: зная механизм следообразования при совершении преступлений определенного вида и возможности того или иного следственного действия по извлечению таких следов, следователь может без особого труда составить кассету (набор) действий, обязательных для производства при расследовании конкретного преступления этого вида.

Приведем пример, сразу оговорившись, что его гипотетическая фабула взята за основу в связи с тем, что именно дела об изнасиловании характеризуются четко очерченным механизмом следообразования (что, в свою очередь, предопределяется формулировкой диспозиции соответствующей статьи уголовного закона, сводящей к минимуму «свободу» преступника в выборе способов совершения этих преступлений).

Н. заявила об изнасиловании ее в определенный день в определенном месте неким лицом, которое для преодоления ее сопротивления применило физическое и психическое насилие (преступник ее избил, угрожал убийством; она оказывала ему сопротивление, следы которого, возможно, остались на теле насильника).

Эти типовые для изнасилования действия преступника неукоснительно должны привести к возникновению типовых следов на строго определенных объектах. Зная возможности следователя по работе с этими следами, следователь, как сказано выше, может составить в принципе исчерпывающую кассету следственных действий по извлечению, исследованию и использованию этих следов.

Она будет выглядеть следующим образом:

Таблица 3.1

Аналогичные «кассеты» необходимых следственных действий достаточно несложно, обладая углубленными знаниями криминалистики, можно – и нужно! – составлять, приступая к расследованию преступления любого криминалистически определенного вида.

Следующий постулат методических основ расследования преступлений, осуществляемого в их рамках уголовного преследования, таков: возможности «переработки» механизма следообразования, последовательность следственных действий и других мероприятий, а зачастую и сама сущность выясняемых при этом обстоятельств во многом предопределяются сложившейся следственной ситуацией.

[1] Белкин Р. С. Криминалистическая энциклопедия. М., 2000. С. 101.

[2] Прагматизм (от греч. pragma, род. п. pragmatos) – дело, действие. См.: Сов. энциклопедический словарь. М, 1980. С. 1063. Понятие прагматизма введено в современный научный оборот в 1878 г. американским исследователем Чарльзом Сандерсом Пирсом. См.: Пирс Ч. С. Начала прагматизма. СПб, 2000.

[3] См.: Философский энциклопедический словарь. М, 1999. С. 359.

[4] См.: Философская энциклопедия. Т. 4. М, 1967. С. 336–337.

[5] Шаталов А. С. Криминалистические алгоритмы и программы в системе методики расследования преступлений / В кн.: Ученые‑криминалисты и их роль в совершенствовании научных основ уголовного судопроизводства. Ч. 1. М, 2007. С. 433.

[6] См.: Белкин Р. С. Криминалистическая энциклопедия. М., 2000. С. 117. Изучению проблем механизма преступления посвящен ряд монографических работ, см., напр.: Кустов А. М. Теоретические основы криминалистического учения о механизме преступления. М, 1997; Лубин А. Ф. Механизм преступной деятельности. Методология криминалистического исследования. Н. Новгород, 1997.

[7] Курс криминалистики. Общая часть / под ред. В. Е. Корноухова. М., 2000. С. 39.

[8] Джозеф О. Коннор, Иан Макдермотт. Искусство системного мышления. М., 2006. С. 35.

[9] В связи с этим еще одно попутное замечание: следователь все же расследует не отдельный вид преступлений, а преступление, относящееся к тому или иному определенному виду преступлений. А потому. думается, более корректно при разработке практических рекомендаций использовать именно такое словосочетание: методика расследования преступлений отдельных видов.

[10] Под способом совершения преступления мы имеем в виду как все стадии реализации преступного умысла от приготовления и исполнения до сокрытия преступления, так и во многом обусловленные выбранным способом возможные формы соучастия в его совершения – от соисполнительства до интеллектуального участия в нем (в виде организации или подстрекательства). Заметим, что здесь имеет место и достаточно отчетливо прослеживается обратная связь: к примеру, совершение преступления группой лиц с определенными видами соучастия предопределяет и способы его непосредственного исполнения.

[11] Напомним еще раз мотивацию первого «документально зафиксированного» убийства из библейской истории человечества: «И призрел Господь на Авеля и на дар его, а на Каина и на дар его не призрел. Каин сильно огорчился, и поникло лицо его. И… восстал Каин на Авеля, брата своего, и убил его» (Быт, 4).

[12] Голунский С. А. и Шавер Б. М. Криминалистика. Методика расследования отдельных видов преступлений. М., 1939, С. 14.

[13] Гармаев Ю. П., Лубин А. Ф. Проблемы создания криминалистических методик расследования преступлений. СПб, 2006. С. 57.

[14] Именно это обстоятельство во многом предопределило создание процессуального института досудебных соглашений о сотрудничестве, без реализации которого, как это убедительно показывает отечественный и международный судопроизводственный опыт, выявление и изобличение интеллектуальных соучастников преступлений практически невозможно. О связанных с этим институтом рядом правовых и криминалистических проблем см.: Баев О. Я. Досудебное соглашение о сотрудничестве. М, 2013.

[15] Чехов А. П. Шведская спичка// Собр. соч. в 12 т. Т. 2. М, 1960, С. 144.

[16] Порубов Н. И. Полвека с криминалистикой против криминала. Записки старого криминалиста. Минск, 2007. С. 143.

[17] Русаков И. Г. Специфика свойств личности субъектов насильственных преступлений из числа лиц, имеющих боевой опыт // Уральская школа криминалистики: формирование, современное состояние и перспективы развития. Екатеринбург, 2007. С. 179.