С 1950‑х – 1960‑х годов в РСФСР, а затем и в постсоветской России наблюдался рост объема и уровня (в расчете на 100 тыс. населения) преступности и большинства ее видов[1]. Однако с 2002‑2007 годов, по данным МВД РФ, фиксируется ежегодное сокращение объема и уровня преступности и ее видов. Так, уровень убийств снизился с 23,1 в 2001 г. до 10,1 в 2012 г., т. е. более чем в два раза. Аналогичное снижение наблюдается по другим тяжким насильственным преступлениям, грабежам (с 250,3 в 2006 г. до 70,4 в 2012), разбоям (с 44,4 в 2005 г. до 13,7 в 2012 г.) и большинству иных видов преступности. Это можно было бы объяснить традиционным для России сокрытием преступлений от регистрации и ростом латентности, если бы не сокращение объема и уровня преступности с конца 1990‑х – начала 2000‑х гг. в Европе, Азии, Африке, Северной Америке, Австралии и Новой Зеландии. Причем в США и ряде европейских стран уровень убийств сократился так же, как в России, примерно в два раза. Так, уровень убийств сократился в Колумбии с 72,2 в 2002 г. до 33,2 в 2011 г., в Японии с 0,6 в 2004 г. до 0,3 в 2011 г., в Германии с 1,2 в 2002 г. до 0,8 в 2011 г., в Литве с 10,6 в 2000 г. до 6,4 в 2011 г., в Эстонии с 11,4 в 1999 г. до 4,8 в 2011 г.[2]

Имеется несколько гипотез объяснения происходящего. По мнению автора этих строк, во‑первых, преступность, как сложное социальное явление развивается по своим собственным законам, не очень реагируя на полицию и уголовную юстицию, и, как большинство социальных процессов, – волнообразно. Во‑вторых, большую часть зарегистрированной преступности составляет «уличная преступность» (street crime) – преступления против жизни, здоровья, половой неприкосновенности, собственности. «Беловоротничковая преступность» (white‑collar crime) занимает сравнительно небольшую часть всей зарегистрированной преступности. А основные субъекты «уличной преступности» – подростки и молодежь, которые в последние десятилетия «ушли» в виртуальный мир Интернета. И там они встречаются, любят, ненавидят, стреляют, убивают, совершают мошеннические действия и т. п., удовлетворяя – осознанно или нет – потребность в самоутверждении, самореализации. В‑третьих, возможно, имеет место «переструктуризация» преступности, когда новые ее формы – прежде всего, киберпреступность, а также экономическая, «беловоротничковая» преступность – «вытесняют», замещают «обычную» преступность, оставаясь высоколатентными, незарегистрированными (кто сегодня решится назвать, сколько совершается киберпреступлений?).

По мнению участников сессии «The Crime Drop» 12‑ой ежегодной конференции Европейского общества криминологов (Бильбао, 2012)[3], главная причина глобального сокращения преступности – секьюри‑тизация (securitization), повышение защищенности населения и юридических лиц, благодаря достижениям охранной техники.

В. И. Поклад (Луганск, Украина) полагает, что причиной общемирового спада преступности может служить снижение дюркгеймовской аномии с окончанием бурного перехода от общества модерна к постмодерну.

Криминологи США объясняют сокращение уровня преступности в два раза за последние 20 лет повышением технической защищенности потенциальных объектов преступлений и сокращением доли молодежи – наиболее криминальной демографической группы – в населении страны.

Как бы то ни было, дискуссия о современных тенденциях глобальной преступности не закончена и ждет новых гипотез.

Межу тем, в России при позитивном сокращении уровня преступности сохраняется неблагоприятная ситуация по ряду показателей.

Так, Россия сохраняет одно из ведущих мест в мире по уровню (в расчете на 100 тыс. населения) убийств, уступая только некоторым странам Африки и Латинской Америки.

Первое место в мире у России по душевому потреблению алкоголя: по разным источникам от 15 л до 18 л абсолютного алкоголя на человека[4]. Мы опережаем такие винодельческие страны, как Франция, Италия, Испания, Португалия. При этом в России крайне неблагоприятна структура потребляемых алкогольных изделий: водка, самогон (не говоря уже о денатурате и жидкости для чистки окон), в отличие от «винопьющих» и «пивопьющих» стран Западной Европы и Северной Америки. Соответственно велика доля «пьяной преступности» (в среднем 20‑30 % всех преступлений, а по тяжким насильственным преступлениям до 65‑80 %).

Россия разделяет с Украиной и Нигерией первые три места в мире по различным показателям (жертвы, преступники, транзит) торговли людьми [5].

Значительно наркопотребление (хотя в этом виде девиантности мы занимаем среднее положение, не будучи лидерами) и нелегальная наркоторговля.

Хорошо известна тотальная коррумпированность всех ветвей и уровней власти России. Так, по данным Transparency International, Россия устойчиво входит в группу наиболее коррумпированных стран, наряду с такими, как Кения, Камбоджа, Лаос, Папуа – Новая Гвинея, Таджикистан, Конго (2010 г.), Гондурас, Иран, Казахстан (2012 г.), Мали, Никарагуа, Пакистан, Мадагаскар, Гамбия, Коморские острова и Азербайджан (2013)[6].

Российская организованная преступность, во‑первых, давно пополнила ряды международной преступности. Во‑вторых, сращивается с правоохранительными органами и местной властью («кущевский феномен»). Как говорил бывший президент России Д. Медведев в своем послании Федеральному Собранию: «Произошел целый ряд трагических событий, в результате которых погибли, были убиты наши граждане. Их причинами являются, в том числе, и расхлябанность в деятельности правоохранительных и других властных органов, зачастую их прямое сращивание с криминалом»[7]. Ему вторит Председатель Конституционного Суда В. Зорькин: «С каждым днем становится все очевиднее, что сращивание власти и криминала по модели, которую сейчас называют «кущевской», не уникально. Что то же самое (или нечто сходное) происходило и в других местах – в Новосибирске, Энгельсе, Гусь‑Хрустальном, Березовске и так далее… Всем очевидно, что в этом случае наше государство превратится из криминализованного в криминальное»[8].

Все это обусловливает повышенную значимость системы социального контроля в России.

[1] См., напр.: Гилинский Я. И. Криминология: теория, история, эмпирическая база, социальный контроль. 2‑е изд. СПб., 2009. С. 77–80.

[2] International Homicide, Count and Rate per 100 000 population (1995‑2011). UNODC, 2013.

[3] Criminology in the 21st Century: a Necessary Balance Between Freedom and Security. Book of Abstracts. Bilbao, 2012, P. 236, 268, 373.

[4] «По официальным данным Роспотребнадзора (экспертные оценки даже выше), душевое потребление поднялось до 18 л. чистого алкоголя в год. Порог безопасности, определенный ВОЗ для любой страны в 8 л., превышен, по крайней мере, вдвое – без принятия самых экстренных мер деградация России, ее народа неизбежна» (Н. Герасименко, академик РАМН, Ж. «Российская Федерация», 2009 № 4).

[5] Кангаспунта К. Отображение ситуации, касающейся торговли людьми: предварительные выводы анализа базы данных о торговле людьми // Форум по проблемам преступности и общества. 2003, Т. 3, № 1‑2.

[6] Между Мали и Сомали // URL: http://www.gazeta.ru/politics/2013/12/03_a_5780785.shtml (дата обращения: 05.12.2013).

[7] Российская Газета, 2010,1 дек.

[8] Там же. 10 дек.