Первый этап отличается бурным развитием криминологии. С конца 1980‑х – начала 1990‑х гг., благодаря горбачевской «перестройке», впервые за много лет появилась возможность свободно, без оглядки на «партию и правительство», без цензурных ограничений проводить исследования, публиковать их результаты, отстаивать собственную научную позицию. Горбачевская «перестройка» сняла все путы, мешавшие развитию науки.

Во‑первых, появился доступ к уголовной статистике. В 1990 и 1991 гг. выходят первые статистические сборники «Преступность и правонарушения в СССР» со статданными по каждой республике и в целом по СССР, начиная с 1961 г. И эти сборники можно было купить в обычных книжных магазинах! В 1992 г. выходит первый статистический сборник «Преступность и правонарушения» в РФ. С тех пор эти ежегодные сборники можно было получить, направив запрос в ГИЦ МВД РФ или «достать по знакомству». Забегая вперед – ко второму этапу постсоветского периода, следует с горечью заметить, что после 2008 г. достать подобный сборник стало невозможно. Да и издаются ли они? Снова возвращаемся к «секретным» пу бликациям?

Во‑вторых, стало возможным проводить полноценные эмпирические криминологические исследования, в т. ч. компаративистские с зарубежными партнерами. Назову только некоторые из них (исследований), известных мне. Да простят меня те коллеги, чьи исследования прошли мимо меня.

В 1991 г. выходят из печати материалы комплексных исследований преступности в Эстонии[1] и Ленинграде[2].

Г. И. Забрянский (Москва) проводит серию фундаментальных эмпирических исследований преступности несовершеннолетних, результаты которых отражены в ряде монографий[3].

Петербургские ученые (В. Афанасьев, Я. Гилинский) принимают участие в многолетнем сравнительном международном исследовании преступности и других девиантных проявлений в странах Балтийского региона. Результаты изложены в серии публикаций[4].

В начале 1990‑х годов в Санкт‑Петербурге и Ленинградской области по заданию ГУВД было организовано комплексное эмпирическое исследование тяжких насильственных преступлений (Ю. Аврутин, Б. Вол‑женкин, Я. Гилинский и др.) с анализом статистики, изучением материалов уголовных дел, опросом осужденных за исследуемые преступления и психологическим тестированием этих осужденных. Результаты лишь частично публиковались в ведомственных изданиях.

В Санкт‑Петербурге на протяжении ряда лет проводились эмпирические исследования организованной преступности. При этом исследователи (Я. Гилинский, Я. Костюковский и др.) брали многочисленные интервью у сотрудников бывшего Управления по борьбе с организованной преступностью (УБОП), Управления собственной безопасности (УСБ), бизнесменов и членов преступных группировок, «перепроверяя» полученные данные из различных источников. Результаты исследования публиковались в отечественных и зарубежных изданиях[5].

Серия исследований организованной преступности, коррупции, экономических преступлений осуществлялась под руководством профессоров А. И. Долговой (Москва), НА. Лопашенко (Саратов), В. А. Номо‑конова (Владивосток), А. Л. Репецкой (Иркутск).

Большое эмпирическое исследование наркопотребления и наркопреступности было проведено в Татарстане под руководством профессора Ю. Ю. Комлева[6].

В 2004‑2005 годах в пяти регионах России (Санкт‑Петербург, Псков, Нижний Новгород, Коми Республика, Чита) осуществлялось сравнительное эмпирическое исследование пыток в правоохранительных органах. При этом опрашивались население названных регионов, заключенные в колониях, эксперты. Результаты исследования (К. Белоусов, Я. Гилинский, В. Гольберт, Я. Костюковский, Э. Кочетков и др.) были опубликованы[7].

Фундаментальное исследование латентной преступности за 2001‑2009 годы проведено под руководством профессора СМ. Инша‑кова (Москва)[8].

В‑третьих, российские криминологи начали принимать участие в международных конференциях и конгрессах и приглашать зарубежных коллег на российские встречи. Так, с 2001 г. в различных европейских странах проходят ежегодные конференции Европейского общества криминологов. На всех прошедших четырнадцати конференциях выступали российские ученые (Гилинский Я.И, Туринская А. Л., Петровский A. B., Салагаев А. Л. и др.). Участвовали отечественные криминологи и в работе Мировых криминологических конгрессов (Сеул, Рио‑де‑Жанейро, Барселона, Кобе).

В свою очередь, в работе международных конференций, организованных в России, принимали участие коллеги из стран Европы, США, Японии. Это относится и к Балтийским криминологическим семинарам/конференциям, и к конференциям на территории России по итогам совместных исследований (организованной преступности, наркопотребления, деятельности милиции /полиции), и к иным международным конференциям, проводимым в Москве, Санкт‑Петербурге, Владивостоке, Владимире, Иркутске, Саратове.

При тесном сотрудничестве с российскими криминологами зарубежные коллеги изучали российскую организованную преступность, наркотрафик, публикуя результаты исследований[9].

В‑четвертых, на основе анализа статистики, результатов эмпирических исследований, знакомства с зарубежными работами отечественные криминологи создают фундаментальные труды, отражающие достижения отечественной криминологии[10].

На втором этапе, с середины двухтысячных годов наблюдается накопление трудностей в развитии отечественной криминологии.

Как уже отмечалось, отсутствуют публикуемые и доступные достаточно полные статистические сведения о преступности, ее видах, в разрезе российских регионов, о жертвах преступлений и т. п., хотя бы в рамках ранее известных статистических сборников «Преступность и правонарушения». Без полных и доступных данных уголовной статистики принципиально невозможен криминологический анализ и прогноз изменений преступности и ее видов. Парадоксально, но статистика преступности зарубежных стран намного доступнее и полнее российской[11].

Существенно затруднено проведение эмпирических криминологических исследований. Отсутствуют заказ, финансирование, достаточное количество квалифицированных кадров, коллективов, имеющих опыт проведения таких исследований. Следует подчеркнуть, что отсутствие бюджетного финансирования в вузах и институтах РАН и отток молодых талантливых специалистов теснейшим образом взаимосвязаны. Возможны ведомственные исследования, но их результаты малоизвестны или не известны криминологическому сообществу. Между тем, свыше 90 % всех докладов иностранных коллег на международных конференциях и конгрессах основаны на анализе результатов национальных или международных эмпирических исследований. Без них невозможно проверить, подтвердить или опровергнуть те или иные теоретические положения.

Резко сократилось участие российских криминологов в зарубежных конференциях и конгрессах, а также участие иностранных коллег на российских конференциях. И это не удивительно, так как прекращено (за редким исключением) бюджетное финансирование зарубежных научных поездок российских ученых. Значительно реже, чем раньше, иностранные коллеги приглашаются на конференции в Россию. Что касается грантовой поддержки, то ее возможности также минимизированы после изгнания из России Фонда Сореса, резкого сокращения возможностей Фонда Маккартуров и Фонда Форда, да и отечественных фондов.

Практически отсутствуют и компаративистские исследования совместно с иностранными коллегами. Между тем, изоляционизм противопоказан любой науке.

Конечно, научная деятельность в области криминологии не прекратилась, но она ограничивается в основном написанием статей, учебников, монографий и преподавательской деятельностью. Отечественная криминология, бурно развивавшаяся в 1990‑е годы и в первой половине 2000‑х годов, начинает существенно отставать в своем развитии.

Наука в обществе постмодерна

Для осознания современной ситуации с наукой надо понять, что мы живем в совершенно новом мире, в совершенно новой реальности – в обществе постмодерна. Это плохо осознается (или совсем не осознается) большинством населения нашего единого, но фрагментарного мира. Хуже (и опаснее) того, – это не понимается правителями, властями (и не только российскими).

У нас появились неограниченные возможности (за несколько часов переместиться в любую точку планеты; побеседовать в скайпе с приятелем, находящимся в Австралии или Японии; молниеносно отреагировать на любую новость, высказавшись – «на весь свет» – в интернете) и неограниченные риски, вплоть до тотального самоуничтожения – омницида… Общество постмодерна есть общество возможностей и рисков (вспомним У. Бека).

Отметим лишь те особенности общества постмодерна, которые важны для нашей темы.

Глобализация всего и вся – финансовых, транспортных, миграционных, технологических потоков. Соответственно происходит глобализация преступности (прежде всего – организованной). Как результат массовой миграции неизбежен «конфликт культур»[12] и цивилизаций со всеми вытекающими криминогенными последствиями.

Это требует «глобализации» науки, в т. ч. криминологии. Если вообще любая наука интернациональна, то тем более необходимо объединение усилий криминологов разных стран в сравнительном изучении как «национальной» преступности, так и международной (торговля наркотиками, торговля людьми, торговля органами, торговля оружием, терроризм, киберпреступность и др.). Изоляционизм смертельно опасен для любой науки.

«Виртуализация» жизнедеятельности. Мы шизофренически живем в реальном и киберпространстве. Без интернета, мобильников, смартфонов и прочих IT не мыслится существование. Происходит глобализация виртуализации и виртуализация глобализации. Как одно из следствий этого – киберпреступность и кибердевиантность. Есть основание предполагать, что снижение уровня преступности и большинства ее видов во всем современном мире является следствием, во‑первых, «ухода» основного субъекта уличной преступности (street crime) – подростков и молодежи – в Интернет, и, во‑вторых, «замещения», «вытеснения» традиционной преступности высоко латентной и мало изученной киберпреступностью[13].

Релятивизм/агностицизм. История человечества и история науки приводят к отказу от возможности постижения «окончательной истины». Очевидна относительность любого знания (включая криминологическое). Как известно, «есть много истин, нет Истины». Подтверждается «принцип дополнительности» Н. Бора. Господствует полипарадиг‑мальность. «Постмодернизм утверждает принципиальный отказ от теорий»[14]. Бессмысленна попытка «установления истины по делу» (уголовному, в частности). «Сама „наука“, будучи современницей Нового времени (модерна), сегодня, в эпоху постмодерна, себя исчерпала»[15].

Это не означает отказа от познания своего предмета, но предостерегает от поиска и утверждения «единственно верной» теории, от «зацикленности» на уже известном. Это означает необходимость освоения достижений мировой криминологии, современных теоретических построений и эмпирическую проверку различных – отечественных и зарубежных концепций и моделей.

Консьюмеризация сознания и жизнедеятельности приводит к «гуманизации преступности» (В. В. Лунеев), преобладанию корыстной преступности, как «уличной» (кражи, грабежи, разбои), так и «беловорот‑ничковой» (экономической, должностной, коррупционной), в общем объеме преступлений. Это общемировая тенденция. В России, например, доля преступлений против собственности увеличилась с 43,4 % в 1987 г. до 65,8 % в 2006 г. «Общество потребления» характеризуется и некриминальными, но негативными способами обогащения – от проституции до «теневой экономики». При этом провести четкую правовую границу между нелегальным предпринимательством и неформальной экономической деятельностью практически невозможно[16].

Вообще фрагментаризация общества постмодерна, сопутствующая процессам глобализации, а также взаимопроникновение культур приводят к определенному размыванию границ между «нормой» и «не‑нормой», к эластичности этих границ. И это должно входить в предметную область криминологии. Новые поколения эпохи постмодерна весьма скептически относятся ко многим запретам, «придуманным» старшими поколениями, живущими в новом обществе. Конфликт поколений – дело не новое. Но стремительные как никогда социальные, экономические, политические, культурные изменения порождают воистину небывалый в истории человечества разрыв между поколениями. Стоящие у власти представители старших поколений пытаются подчас все новыми и новыми запретами (уголовными, административными, дисциплинарными) сохранить свои представления о мире и обществе, что явно неприемлемо для новых поколений. Вообще, с точки зрения автора этих строк, запреты нередко служат существенным криминогенным (девиантогенным) фактором[17].

Неэффективность (более того, минусовая, отрицательная эффективность) наказания хорошо известна. «Кризис наказания» вполне осознан в эпоху постмодерна[18]. В частности, «Известны все недостатки тюрьмы. Известно, что она опасна, если не бесполезна. И все же никто «не видит» чем ее заменить. Она – отвратительное решение, без которого, видимо, невозможно обойтись»[19]. Да, пока не обойтись. Но стремиться к этому нужно. «Реализация уголовного закона может стать совершенно непереносимой для общества, заблокировав иные социальные процессы… Разумное снижение объема законного насилия может в большей степени обеспечить интересы страны… Наказание – это очевидный расход и неявная выгода… Следует учитывать хорошо известные свойства уголовного права, состоящие в том, что оно является чрезвычайно затратным и весьма опасным средством воздействия на социальные отношения»[20].

В этом отношении весьма креативна мысль «культуральной криминологии» о том, что не только преступность есть порождение культуры данного общества, но и средства, методы социального контроля над ней[21]. Поэтому, очевидно, есть тюрьмы Норвегии, Швеции, Финляндии и – колонии России; смертная казнь отменена в европейских странах, но сохраняется в США, и ежегодно тысячами казнят в Китае.

Мировая криминология ломает голову над тем, как минимизировать негативные для общества последствия наказания. 35‑45 % всех докладов на мировых криминологических конференциях и конгрессах посвящены проблеме наказания как одному из способов противодействия преступности. Российской криминологии следует активно подключиться к решению этой головоломки.

[1] Leps A. Kuritegevus Eestis. Tartu: Ulikool, 1991 (на эстонском, английском и русском языках).

[2] Аврутин Ю. Е., Гилинский Я. И. Криминологический анализ преступности в регионе: Методология, методика, техника. Л.: ЛВШМВД, 1991.

[3] Забрянский Г. И. Социология преступности несовершеннолетних. Минск: Минск‑гиппроект, 1997; Он же. Наказание несовершеннолетних и его региональные особенности. М.: Рудомино, 2000; Он же. Криминология несовершеннолетних. М.: Граница, 2013; Забрянский Г. И., Емельянова Л. В. Статистика преступности несовершеннолетних в России в 1998 году. Аналитический обзор. М.: Penal Reform International, 2000.

[4] Social Problems around the Baltic Sea. Helsinki: NAD Publication N 21, 1992; Social Problems in Newspapers. Studies around the Baltic Sea. Helsinki: NAD Publication N 28, 1994; Journalists, Administrators and Business People on Social Problems. A Study around the Baltic Sea. Helsinki: NAD Publication N 35; 1998; Public Opinion on Social Problems. A Survey around the Baltic Sea. Helsinki: NAD Publication N36,1998; Statistics on Alcohol, Drugs and Crime in the Baltic Sea Region. Helsinki: NAD Publication N 37,2000.

[5] Гилинский Я. Криминологии: теория, история, эмпирическая база, социальный контроль. СПб: Питер, 2002 (2‑е издание: СПб: Юридический центр Пресс, 2009; 3‑е издание: СПб: Алеф‑Пресс, 2014), а также: Gilinskiy Y. Organized Crime: A Perspective from Russia. – In: Albanese I, Das D., Verma A. (Eds.) Organized Crime: World Perspectives. – Prentice Hall, 2003, pp. 146‑164; Gilinskiy Y., Kostjukovsky Y From Thievish Artel to Criminal Corporation: The History of Organised Crime in Russia. – In: С Fijnaut, L. Paoli (Eds.) Organised Crime in Europe: Concepts, Patterns and Control Policies in European Union and Beyond. Springer, 2004. Vol. 4, pp. 181‑202; и др.

[6] Комлев Ю. Ю. Социологический мониторинг наркотизации подростково‑молодежной среды. Казань: Новое знание, 2005; Комлев Ю. Ю., Садыкова РГ. Наркотизм в Татарстане: результаты эмпирического исследования. Казань: КГУ, 2003.

[7] Социология насилия: произвол правоохранительных органов глазами граждан. Нижний Новгород: Комитет против пыток, 2007.

[8] Латентная преступность в Российской Федерации. 2001‑2006 / ред. СМ. Иншаков. М.: ЮНИТИ‑ДАНА, 2007; Теоретические основы исследования и анализа латентной преступности / ред. СМ. Иншаков. М.: ЮНИТИ‑ДАНА, 2011.

[9] Например: Bäckman J. The Inflation of Crime in Russia. Helsinki: NRILP, 1998; Biss С Alkoholkonsum und Trunkenheitsdelikte in Russland mit vergleichenden Bezügen zu Deutschland. Hamburg: Lit Verlag, 2006; Laskowska K. Rosyjskojezyczna przestepczosc zorganizowana. Bialystok: Femida 2,2006; Paoli L. Illegal Drug Trade in Russia. Freiburg i. Br: MPI, 2001; Siegmunt O. Krimenelle Russen, krimenelle Deutsche. Zur Jugendkriminalität im Hell‑und Dunkelfeld. Berlin: WVB,2013. Во всех перечисленных трудах выражается благодарность российским коллегам за участие и помощь в проведении исследований.

[10] Долгова А. И. Преступность, ее организованность и криминальное общество. М.: РКА, 2003; Забрянский Г. И. Криминология несовершеннолетних. М.: Граница, 2013; Квашис В. Е. Смертная казнь: Мировые тенденции, проблемы и перспективы. М.: Юрайт, 2008; Кудрявцев В. Н. Преступность и нравы переходного периода. М.: Гардарики, 2002; Кудрявцев В. Н. Стратегии борьбы с преступностью. М.: Юристъ, 2003; Лопашенко H. A. Уголовная политика. М.: Wolters Kluwer, 2009; Лунеев В. В. Курс мировой и российской криминологии. В 2‑х томах. М.: Юрайт, 2011; Лунеев В. В. Преступность XX века. Мировые, региональные и российские тенденции. 2‑е изд. М.: Wolters Kluwer, 2005; Побегайло Э. Ф. Избранные труды. СПб: Юридический центр Пресс, 2008; Яковлев A. M. Социология преступности (Криминология). Основы общей теории. М.: МНЮИ, 2001, и многие другие. Автор льстит себя надеждой, что и его «Криминология: теория, история, эмпирическая база, социальный контроль» (издания 2002, 2009, 2014 гг.) может занять место в этом перечне.

[11] Например: Harrendorf S., Heiskanen M., Malby S. (Eds.) International Statistics on Crime and Justice. Helsinki: HEUNI, 2010; Home Office Statistical Bulletin. London: Home Office, 2013; Polizeiliche Kriminalstatistik Bundesrepublik Deutschland. Berichtsjahr 2012. Wiesbaden: Bundeskriminalamt, 2013.

[12] Селлин Т. Конфликт норм поведения. В: Социология преступности. М.: Прогресс, 1966. С. 282–287.

[13] См. об этом: Гилинский Я. Криминология: теория, история, эмпирическая база, социальный контроль. 3‑е изд. СПб: Алеф‑Пресс, 2014. С. 69–72.

[14] Ядов В. А. Современная теоретическая социология. СПб: Интерсоцис, 2009. С. 20.

[15] Спиридонов Л. И. Избранные произведения. СПб, 2002. С. 25.

[16] См.: Тимофеев Л. М. Теневые экономические системы современной России. Теория – анализ – модели. М.: РГГУ, 2008.

[17] Гилинский Я. Запрет как криминогенный (девиантогенный) фактор // Российский криминологический взгляд. 2009, № 3. С. 302–311.

[18] Обзор в: Гилинский Я. Криминология (2014). С. 404–410.

[19] Фуко М. Надзирать и наказывать: рождение тюрьмы. М.: Ad Marginem, 1999. С. 339.

[20] Жалинский А. Э. Уголовное право в ожидании перемен. Теоретико‑инструментальный анализ. 2‑е изд. М.: Проспект, 2009. С. 9, 15,18, 56, 68.

[21] Ferrell I, Hayward К., Young J. Cultural Criminology. SAGE, 2008; Garland D. The Culture of Control. Crime and Social Order in Contemporary Society. Oxford University Press, 2003; Presdee M. Cultural Criminology and the Carnival of Crime. Routledge, 2000.