Появление в науке и практике международного права терминологии, оперирующей понятиями "автономные", "специальные", "самодостаточные" либо "договорные" режимы, отражает объективное состояние международно-правовой системы, характеризуемое как фрагментация международного права. Рассматривая международное право в таком контексте, ученые отмечают противоречивый характер этого процесса. С одной стороны, дезинтегрированный характер международного права усугубляется уменьшением базы универсально используемых ценностей <1>, а с другой, как считают некоторые ученые, "в международных отношениях с развитием иных отраслей права усиливается принцип господства права, что все же имеет позитивное значение" <2>.

Образование специальных режимов в международной системе и системе международного права как таковой неразрывно связано с рядом явлений, в числе которых значатся не только институционализация и фрагментация, но и интеграция и дефрагментация, а также дифференциация и специализация норм международного права, что, думается, в целом также отражает современный этап в его развитии <1>. Правда, такая точка зрения разделяется не всегда, не всеми и не во всем. Например, в докладе Исследовательской рабочей группы КМП ООН, созданной специально в целях изучения вопроса о фрагментации международного права, выражена иная позиция. В частности, высказано мнение, что фрагментация - вовсе не новый феномен в международной действительности, а само международное право неотъемлемо представляет собой право расчлененного на элементы мира. Усиление фрагментации выступает естественным следствием расширения сферы действия международного права. Ввиду этого, указывается в документе, рабочая группа не должна воспринимать фрагментацию как результат новейшего развития, поскольку это может отвратить от существующих механизмов, которые выработало международное право для преодоления вызовов, продиктованных фрагментацией <2>. Дополнением к этому служат слова Г. Хэфнера, характеризующего международное право как состоящее из "переменчивых частей и элементов, которые так по-разному структурированы, что вряд ли кто-то может говорить об однородной природе международного права. Эта система состоит из универсальных, региональных и даже двусторонних систем, подсистем и субподсистем различных уровней правовой интеграции. Данный характер международного права, являющийся результатом деятельности разрозненных, переменчивых правовых подсистем, несомненно, имеет положительное воздействие в той степени, в которой он способствует реализации правовых норм в международных отношениях; тем не менее он создает риск возникновения противоречий и коллизий между различными правовыми режимами, а также риск того, что государства даже будут вынуждены выполнять взаимоисключающие обязательства" <3>. В упомянутом докладе Исследовательской группы выделяется три типа коллизий, которые встречаются в "материи" международного права, и отмечается, что фрагментация проявляется по-разному в каждой из них: а) коллизии между нормами общего права и частным, нетрадиционным толкованием общего права; б) коллизии между нормами общего права и частной нормой, которая претендует на существование в качестве исключения из общего права; в) коллизии между нормами двух типов специального права <4>.

Не подвергая в целом сомнению правильность ряда приведенных тезисов, нелишне, однако, подчеркнуть, что правопорядки отдельных государств нередко сталкиваются со сходными ситуациями, в результате чего правомерно заключить, что указанное не составляет исключительную особенность структуры и сути международно-правовой системы. И действительно, со времен существования римского права и национальному, а затем и международному праву известны инструменты, "уравновешивающие" действие вышеупомянутых факторов, как, например, юридические максимы-принципы: lex specialis derogat lege generali, lex posterior derogat lege anteriori, non bis in idem, nemo plus juris transferre potest quam ipse habet, nulla poena sine lege, nullum crimen sine lege и др. В международном праве особое значение приобрели нормы jus cogens, а также категории lex superior, обязательства erga omnes и т.п. Следовательно, признавать уникальность приводящих к ней причин и уж тем более гиперболизировать явление фрагментации в международном праве не вполне состоятельно.

В принципе любая система права с течением процессов ее развития может характеризоваться как подверженная фрагментации (членению) и разветвлению. Главным требованием для сохранения целостности системы выступает при всех признаках ее внешнего дробления ненарушение внутреннего единства системы. И в этом плане крайне важно указать на залог неуклонного продолжения сохранения международным правом своего внутреннего единства и целостности, который составляют: природа ("междувластная") регулируемых отношений; специфика субъектов (заложенное в нее качество суверенности, хотя и варьирующейся по степени в зависимости от видов субъектов); координационный характер создания норм и методов регулирования; используемые формы выражения норм в международном праве, адекватные вышеуказанному; наконец, наличие, содержание и роль его основных - общепризнанных - принципов и норм. В связи с этим нельзя присоединиться к утверждениям, изложенным в цитируемом докладе Исследовательской группы КМП ООН: "Обоснованием для подхода Комиссии к вопросу фрагментации служит тот факт, что появление новых и специальных типов законодательного регулирования, "автономных режимов" и географически или функционально ограниченных договорных систем создает проблемы для сохранения целостности международного права" <1>.

В унисон изложенному звучат заявления отечественных специалистов, которые в равной степени не могут вызвать поддержки, поскольку категорично гласят, что "в принципе рассуждения... об органичном единстве и четкой структурированности системы международного права представляются столь же неубедительными, сколь и необоснованными хотя бы потому, что международному праву с самого начала его формирования была присуща фрагментация, обусловленная не в последнюю очередь такими факторами, как отсутствие единого законодательного органа, наличие разрозненных правовых режимов, развитие и стремительное разрастание нормативного содержания отдельных отраслей (таких, как, например, экономическое и гуманитарное право), параллельное и конкурирующее регулирование однородных вопросов" <1>.

Более взвешенными в этом смысле представляются точки зрения отдельных западных исследователей. Так, Б. Зимма считает, что международное право "выработало и продолжает вырабатывать свои собственные более или менее завершенные нормативные режимы, которые могут порой конкурировать друг с другом" <1>, но - заметим особо! - не ведут к уничтожению ни друг друга, ни системы в целом. В рамках сказанного актуальной иллюстрацией выступает, например, разрешение дел в связи с запретом ЕС на импорт продукции из тюленей, с одной стороны, юрисдикционными органами ЕС, а с другой - жалобы, поданной Канадой против ЕС, в ОРС ВТО, когда аргументация, использующая принципы права ЕС, положенная в основу решения Суда общей юрисдикции, не мешала ответчику (ЕС) обращаться к праву ВТО при формулировании возражений, опирающихся на начала права ВТО <2>. В свете этого представляется более выверенной точка зрения профессора С. Сюра, который не противопоставляет фрагментацию и глобализацию, являющиеся, по его мнению, "скорее взаимодополняющими, нежели контрастирующими" <3>.

Один из первых в российской доктрине авторов, кто предметно обратился к теме фрагментации (что имеет объективное объяснение, поскольку речь идет о членстве данного лица в КМП ООН от Российской Федерации), Р.А. Колодкин справедливо утверждает, что признание международного права системой отнюдь не означает, что международное право является статичным, гомогенным явлением. Оно развивается вместе с теми общественными отношениями, которые оно регулирует, и отражает все многообразие этих отношений <1>. Другие авторы, реагируя на ремарки по поводу главного признака современного этапа в развитии международного права - глобализации и нередко высказываемые в связи с этим в литературе опасения, отмечают, что она "может стать стимулирующим фактором для дальнейшего развития общего международного права, а также препятствием угрозе фрагментации международного права (распада его целостной системы)" <2>.

Небезынтересно, что в последнем из названных трудов содержится нетипичная трактовка фрагментации международного права. Так, в нем указывается: "С дальнейшим развитием международного процессуального права и системы международных судов все больше будет возникать потребность в координации и взаимодействии между ними, в учете практики друг друга, чтобы избежать противоречивого и полярного толкования и применения одних и тех же норм, а в итоге - фрагментации международного права" <1>. Будет нелишним подчеркнуть, что, конечно же, суть фрагментации не в различиях в толковании одних и тех же норм: оба представления о ней - и как о традиционном явлении в международном праве, и как о новейшей примете современной эпохи - сходятся в том, что фрагментация международного права порождается расширением его сферы охвата и сопутствующей этому диверсификацией и специализацией составляющих его норм, а значит, появлением противоречащих друг другу, так или иначе различающихся по содержанию правил поведения, которые свойственны регулированию отношений в будто бы похожих, но подпадающих под действие разных норм ситуациях.

При попытках объяснить причины подобного положения дел в структуре международного права специалистами отмечается, во-первых, отсутствие в равной степени обязательности норм и принципов международного права для всего международного сообщества; наличие императивного характера действия для всех государств лишь у ограниченного числа фундаментальных, системообразующих норм и принципов международного права - jus cogens, притом что большинству остальных свойственен "диспозитивный, т.е. избирательный для субъектов права, характер" <1>; во-вторых, отсутствие в сфере международных отношений в целом и международного права в частности законодательного органа, обеспечивающего единство международного права и внутреннее соответствие его норм и принципов друг другу; в-третьих, постоянное и все усиливающееся взаимодействие международного и внутреннего права государств. Исходя из этого, некоторые авторы указывают, в частности, что в сферу регулирования международного права постепенно попадает все больше вопросов, которые традиционно регулируются внутренним правом: "...глобализирующееся развитие международного права не может происходить по замкнутому циклу, без преломлений и корреляций, поскольку его сфера тесно смыкает грани международного и национального регулирования, постепенно делая их более "мягкими" и гибкими в отдельных областях, в других - сохраняя твердость "краеугольных" форм и методов, описанных классической доктриной международного права" <2>.

Нельзя не заметить в связи с этим, что направления рассуждений в подобном объяснении идут по линии усвоения и приложения к международному праву той парадигмы, которая свойственна существу и природе внутригосударственного права (соподчиненность, субординационный характер, гомогенность, наличие единого законодательного (и, продолжим, некоего главенствующего правоприменительного) органа в структуре и системе права, даже якобы совпадение объектов регулирования и т.п. Вряд ли это является допустимым, на что следует обратить особое внимание. В частности, общеизвестно, что в настоящее время растет число международных договоров и национально-правовых актов, посвященных сферам регулирования, в которых важны действия государств не только внутри их территорий, но и в международных масштабах. Иными словами, предмет правового регулирования, лежащий в пределах внутренней компетенции государств, может одновременно требовать координации усилий и от международного сообщества (экология, права человека, борьба с терроризмом, борьба с отмыванием "грязных денег" и т.п.). Ряд сфер общественной жизни подвержен действию норм не только международного, но и внутригосударственного права, хотя в каждом случае имеется в виду свой, присущий рассматриваемой системе права объект регулирования (скажем, заключение, исполнение и денонсация международных договоров, дипломатические и консульские сношения и др.; изменение государственной территории и прохождение государственных границ; регулирование режимов в районах, не подпадающих под внутреннюю юрисдикцию государства, поскольку имеют смешанный с международно-правовым режимом характер, например на континентальном шельфе или в исключительной экономической зоне). Но все это не означает тождества в объектах регулирования в международном и внутригосударственном праве, даже с учетом констатаций их упрочивающегося взаимного влияния.

Еще одна характерная черта современного состояния в международно-правовом регулировании и одновременно взаимодействии международного и национального права состоит в том, что средства обеих систем права зачастую используются в сочетании друг с другом, о чем говорят как положения международных соглашений, так и нормы национально-правовых актов. Тем не менее и здесь совпадения объектов регулирования международного и внутригосударственного права не существует: если объектом регулирования в международном праве являются межгосударственные (междувластные - горизонтальные) отношения, то внутригосударственным правом они регулироваться никак не могут. В то же время и международные нормы не приспособлены для регулирования отношений власти и подчинения (вертикальных по своей сути), характерных для внутригосударственного права. Внешнее сходство сфер регулирования и их границ вовсе не означает идентичности объектов, на которые направлено действие норм соответственно международного и внутригосударственного права: нормы о заключении международных договоров в международном праве имеют объектом упорядочение межгосударственных отношений по данному поводу, в то время как национальное право в этом случае регламентирует отношения между органами и должностными или другими лицами государства как субъектами внутригосударственного права, внешние функции и выступление государства на международной арене в связи с заключением международных договоров <1>.

Как бы то ни было, но применительно к генезису явления, именуемого фрагментацией международного права, в материалах КМП ООН все же определенным образом устанавливается, что фрагментация понимается как следствие расширения и диверсификации международного права <1>. В свете изложенного закономерно, что и категория "договорный режим", в свою очередь рассматриваемая через призму фрагментации международного права, также несет на себе отпечаток производности от диверсификации и специализации его норм. Чаще всего феномен договорных режимов увязывается с существованием и функционированием международных организаций. В частности, Проект статей об ответственности международных организаций 2006 г. КМП ООН, определяющий международную организацию как "организацию, учрежденную на основании международного договора или иного документа, регулируемого международным правом, и обладающую своей собственной международной правосубъектностью" <2>, содержит и отдельные квалификации, касающиеся договорных режимов, которые проливают свет на это явление. Прежде всего подчеркнем, что Комиссия выявила одно немаловажное для характеристики и тем более существа анализируемого предмета обстоятельство, а именно: специальные договорные режимы не должны приравниваться к категории "автономные" <3>.

Здесь, пожалуй, целесообразным было бы добавить: не должны обязательно (или автоматически) приравниваться к категории "автономные". Между тем в отечественных публикациях в отношении сопоставления специальных и договорных режимов с международным правом можно встретить и другие суждения <1>.

В этом плане стоит безоговорочно присоединиться к позициям, сформулированным в российской и зарубежной юридической науке последних лет, которые акцентируют внимание на необходимости более тщательного осмысления используемых понятий. "Феномен фрагментации норм международного права как результат действия специализированных норм и организаций, - пишет бывший директор по вопросам международных соглашений и политики Федерального министерства обороны Германии, почетный президент Международного общества военного права и права войны, член экспертного совета Амстердамского центра международного права (Кельн, Германия) Д. Флек, - не нуждается в каком-либо обсуждении. Однако важно заметить, что многие дискуссии строились на применении содержательно неопределенных терминов. Существование автономных режимов презюмировалось без четкого определения сущности автономности и без должного анализа практики государств, без обращения к политике потребностей и объективного анализа интересов участвующих сторон. Это, возможно, усложнило задачу установления взаимодействия между нормами, несмотря на имеющийся и доступный для применения набор специальных правовых средств..." <1>.

Еще одним примером, убедительно демонстрирующим, что абстрактные аргументы в пользу так называемых автономных режимов, предназначенных для того, чтобы исключить применение к ним норм общего международного права, необоснованны, являются суждения, предложенные двумя западными авторами, которые отталкиваются при решении конкретного вопроса от соответствующего ракурса и масштаба взгляда на исследуемое явление - в зависимости от того, в какой перспективе, ближайшей или долгосрочной, рассматривается явление, т.е. "видим ли мы прежде всего Вселенную или планеты" <1>. Тезисы, содержащиеся в цитируемой работе, привлекают внимание также и тем, что подчеркивают неопределенность, туманность используемого термина "автономный режим" <2>. Существуют также позиции и других исследователей, синхронизированные с этим, которые не могут не быть поддержаны: "Полезно расширить предметы данной дискуссии вопросом о включении в международное право других специальных режимов, которые характеризуются наличием собственных правовых норм, принципов и институтов, регулирующих конкретный вопрос или конкретную проблемную область, и тоже должны согласовываться с нормами и принципами общего международного права или других специальных режимов" <3>.

Характерно, что исследователи, некогда работавшие в среде, как бы изнутри заставлявшей их проникнуть в суть "договорных режимов", приходят к правильным выводам, касающимся отдельных сторон этого явления. В частности, бывший работник Секретариата ВТО Дж. Повелин и Р. Майклс констатируют: "Международное право может на одном уровне представлять собой горизонтальную систему (в том смысле, что все отрасли права взаимодействуют и регулируют отношения в соответствии с общими для них нормами, не являясь в этом смысле автономными режимами), а на другом уровне - специфическое пространство различных систем, подсистем либо отраслей (например, в том смысле, что нормы в рамках соглашения [системы] ВТО взаимодействуют иначе, нежели нормы ВТО взаимодействуют с Киотским протоколом). Результатом этого являются не хаос и анархия, а более "продвинутое" правовое поле или, что то же самое, если использовать название Исследовательской группы КМП, - "диверсификация и расширение охвата международного права" <1>.

Откликаясь на проблематику договорных режимов, некоторые авторы идут даже по пути экстремистских утверждений, вплоть до отрицания международного права в фундаменте и основном содержании таких режимов (например, ВТО или ЕС). В частности, сомнения относительно принадлежности к международному праву и самой ВТО, и создаваемых ею правовых режимов стали звучать со все большей настойчивостью в 2000-х гг. по сравнению с 1990-ми, когда ВТО была учреждена, чем было положено начало для формирования так называемого права ВТО. Хотя, отдавая должное объективности, надо отметить, что и в тот период полного отрицания международного права в связи с ВТО в кругах специалистов не было. Так, Дж. Повелин, размышляя над ролью международного права в функционировании организации, подчеркивает отсутствие прямых ответов на дилеммы, является ли право ВТО самодостаточным, самоподдерживаемым режимом (self-contained regime) или нет; относится ли ВТО к более широкому корпусу правовых норм - норм международного права, а также каково значение международного права в разрешении споров ВТО. Понятно, какую важность имеет нахождение ответов на них как в части результатов для самой организации (ВТО) и права ВТО, так и в том, что касается последствий для международного права в целом <1>. Иными словами, в одном случае предполагается укрепление и развитие самодостаточности права ВТО, но в рамках международного права; в другом - автономность права ВТО будет равноценна его отрыву от международного права.

Возвращаясь к оценкам качеств права ВТО на начальных этапах его существования, необходимо еще раз подчеркнуть, что международное право в квалификациях все-таки присутствовало. Если же рассматривать этот вопрос вообще, то западная наука названного периода в части трактовки режимов ВТО была явно поделена надвое: одни называли призывы трактовать договоры ВТО в качестве инструментов создания международно-правовых обязательств, являющихся частью международного права, трюизмом, полагая затруднительными представления о каком-либо другом статусе этих норм, вытекающих из договора, который заключен государствами на основании международного права <1>, другие выдвигали аргументы о том, что дипломаты и участники переговоров по созданию документов, лежащих в основе ВТО, никогда "даже и не думали о международном праве" <2>. Реагируя на последнее замечание, нельзя не подчеркнуть, что оно выглядит, конечно, алогичным, ибо речь идет о межгосударственном образовании, которое не может не быть встроено в международное право.