В проблеме соотнесения одного правового явления с другим, безусловно, исходное значение имеют дефиниции и первого, и второго. Ранее мы подробно говорили о праве ВТО. Категории же "право ЕврАзЭС" и "право ЕАЭС", несомненно, требуют подробного рассмотрения <1>.

Поскольку ЕАЭС является образованием, оформившим следующую ступень в развитии евразийской интеграции и включившим в себя Таможенный союз и Единое экономическое пространство, при рассмотрении проблем соотношения права ВТО и права евразийской интеграции приходится обращаться к документам, которые в связи с фактом создания ЕАЭС утратили силу. При этом закономерно, что понятия "право ЕврАзЭС" или "право ЕАЭС" должны рассматриваться через призму объективно существующих факторов, следовательно, и через призму существования евразийской интеграции.

В свое время практикой Суда ЕЭС был заложен фундамент для зарождения и последующего развития концепции права сообществ <1>. В упомянутых и иных решениях 1963 - 1964 гг. и 1991 г. по объединенному делу C-6/90 и C-9/90 "Франкович, Бонифаци и другие против Италии" проводилась идея автономности права сообществ как самостоятельного правопорядка, отделенного от международного права, что, собственно, и закладывается в основу концепции его существования в качестве якобы третьей системы права. В частности, в решении 1964 г. Суд ЕЭС констатировал: "В противовес обычным международным соглашениям договор о ЕЭС создает собственный правопорядок" <2>. Применительно к этому стал распространенным термин "коммунитарное право" <3>. И сегодня, спустя более 50 лет, конструкция собственного правопорядка поддерживается всеми имеющимися у Союза юридическими средствами, включая нормативные источники, их применение и толкование <4>. Так, ст. 344 ДФЕС, а ранее ст. 292 ДЕС устанавливают исключительную юрисдикцию Суда ЕС в спорах между государствами - членами Союза по вопросам права ЕС. Следуя этим положениям, Суд ЕС в 2006 г. в деле MOX Plant указал, что только он имеет исключительную юрисдикцию по вопросам применения и толкования права ЕС, включая те нормы международного права, которые стали частью правопорядка ЕС <5>. Данное дело свидетельствует о титанических усилиях Суда обеспечить соблюдение этого требования даже тогда, когда соответствующие международные договоры предусматривают, помимо судебных, и иные механизмы разрешения споров. С другой стороны, в этом, как, впрочем, и в других делах, Суду так и не удалось дистанцироваться от правовой основы интеграционного объединения, существующей объективно как части международно-правовой реальности.

Невзирая на это, не только западноевропейская теория, но и российские специалисты, следуя в русле судебной практики и доктрины ЕС, выступают зачастую в пользу наличия якобы третьей системы - права ЕС <1>. Часть российских ученых, разделяя как упомянутые конструкции, так и идеи "наднационализма", пытаются перенести их на почву евразийской интеграции. И хотя до объявления права ЕврАзЭС или права ЕАЭС третьей системой права дело не доходит, иногда все же имеют место утверждения, направленные на отказ от классической международно-правовой концепции применительно к основам объединения и в отношении ЕАЭС.

С возникновением на евразийском пространстве интеграционных объединений особое внимание привлечено к главным рычагам интеграции, к которым все с большей настойчивостью стали относить судебные органы, включенные в формат интеграционных связей государств-участников. "Обязательное присутствие в интеграционном комплексе судебных структур, - пишет В.Н. Лихачев, - объясняется и логикой междувластного, межсуверенного взаимодействия субъектов-государств, и практическим смыслом создания самой организации, которая тоже становится международным актором sui generis. Судебная (арбитражная, третейская) составляющая, таким образом, - органичный институт евразийской экономической интеграции" <1>. Характеризуя сущность Международного суда как института интеграционного объединения, специалисты по западноевропейской интеграции подчеркивают, что "организация, компетенция и порядок функционирования Суда... в значительной степени подчинены одной задаче - поставить во главу угла практической деятельности данного органа цели и ценности... интеграции" <2>. Думается, эта констатация приемлема и в отношении международных судебных учреждений, созданных евразийской интеграцией. Иными словами, "право интеграции", точнее, "интеграционного объединения" во многом создается с помощью практики интеграционного судебного органа. Оправданны в этом плане замечания общего характера, относящиеся в принципе к международным судебным учреждениям (следовательно, и к судам интеграционных образований), крупного специалиста в области деятельности органов международного правосудия Ю. Шейни, который полагает, что "новые международные суды ставят перед собой задачу дальнейшего расширения сферы влияния международной судебной системы. На самом деле... несмотря на их частое участие в процедурах урегулирования споров, новые суды уже не являются преимущественно органами разрешения споров... Похоже, вместо этого они взяли на себя две другие основные функции: нормотворчество и поддержание режима" <3>. Однако несомненное присутствие последних и в деятельности международных судебных учреждений, действующих в рамках интеграции, все же не должно, думается, затмевать их основное предназначение служить органами разрешения споров.

Поскольку практика Суда ЕАЭС ввиду ее незначительности пока не позволяет выявить, насколько успешно решаются вышеуказанные задачи, целесообразно обратиться хотя бы к его нормативной основе как интеграционного органа. В еще большей мере, думается, оправданно внимание к результатам деятельности его предшественника - Суда ЕврАзЭС, несмотря на весьма короткий срок существования последнего в качестве судебного института Таможенного союза. Даже в условиях наличия в российских публикациях <1> сравнительно резкой (и по большей части справедливой) критики в адрес его деятельности не стоит игнорировать очевидный факт - Суд состоялся. Это произошло во многом благодаря стремлению осуществить полномочия, предусмотренные ст. 8 Договора об учреждении Евразийского экономического сообщества (в ред. Протокола от 6 октября 2007 г. о внесении изменений в Договор об учреждении Евразийского экономического сообщества от 10 октября 2000 г.), по расширению его компетенции в связи с образованием Таможенного союза, реализации единообразного применения договаривающимися сторонами Соглашения о создании ЕврАзЭС и других действовавших в рамках Сообщества договоров и принимавшихся органами ЕврАзЭС решений. Кроме того, Суд действовал для выполнения целей и задач Договора в рамках ЕврАзЭС. В этом плане демонстрируется, как видно, усвоение вышеупомянутого опыта Суда ЕЭС. Вместе с тем стоит признать и другое: определение важнейшей из рассматриваемых категорий - права ЕврАзЭС, которое было дано в Регламенте Суда ЕврАзЭС, утвержденном решением Суда от 12 июля 2012 г. N 21, как "общепризнанные принципы и нормы международного права, международные договоры, решения органов ЕврАзЭС и Таможенного союза, судебные акты Суда", имеет широкое содержание, но сконструировано весьма формально.

Исходя из статуса Суда как органа ЕАЭС (ст. 8 Договора о Евразийском экономическом союзе) определена и его компетенция (гл. IV Статута Суда ЕАЭС - приложения N 2 к Договору о Евразийском экономическом союзе от 29 мая 2014 г.). В нее входит рассмотрение споров, возникающих по вопросам реализации Договора, международных договоров в рамках Союза и (или) решений органов Союза, во-первых, по заявлению государства-члена и, во-вторых, по заявлению хозяйствующего субъекта. При сравнении компетенции Суда ЕврАзЭС и таковой Суда ЕАЭС на основании сказанного становится ясно, что Суд ЕАЭС не наделен правом принимать к рассмотрению вопросы преюдициального характера. Между тем как раз они в наибольшей степени вмещали в себя расхождения во мнениях судейского корпуса в рамках деятельности Суда ЕврАзЭС и отражали понимание в конечном итоге соответствующей платформы, на которой базировался судебный орган. Это обстоятельство становится крайне любопытным на фоне высоких оценок практикующих юристов-международников того значения преюдициальных запросов, которое придавалось не только деятельности Суда ЕврАзЭС: "...именно преюдициальные заключения должны сыграть решающую роль, - пишет судья в прошлом Суда ЕврАзЭС, а ныне Суда ЕАЭС, - в евразийской интеграции в сфере права, т.е. в части создания единообразной практики применения норм права ЕАЭС национальными судами, на которые и ляжет основная тяжесть судебного толкования и применения этих норм. Отсюда интерес представляет сам подход Суда ЕврАзЭС к преюдициальным заключениям, который уже нашел свое отражение в решении Большой коллегии от 19.07.2013. В целом вынесение преюдициальных заключений соответствует практике международных судов, прежде всего Суда Евросоюза, для которого такие заключения стали системообразующим элементом в построении эффективного правопорядка" <1>. Таким образом, в преюдициальных заключениях Суда усматривалось наличие по меньшей мере двух элементов воздействия на право, обеспечивающих интеграционное развитие: 1) создание единообразной практики применения норм права ЕАЭС национальными судами государств-членов; 2) непосредственное содействие самим Судом формированию права сообщества. В свете действующих норм ЕАЭС получается, что в сегодняшних условиях этому уже нет места.

Есть и еще один момент, свойственный юридической характеристике Суда ЕАЭС, который не укладывается в русло предшествующей практики международных судебных учреждений евразийской интеграции. Так, Договор о Евразийском экономическом союзе от 29 мая 2014 г. сузил формат права ЕАЭС, исключив из перечня элементов, его составляющих, судебные акты Суда. Известно, что согласно ст. 6 этого Договора в право ЕАЭС входят: Договор о Евразийском экономическом союзе; международные договоры в рамках ЕАЭС; международные договоры ЕАЭС с третьей стороной; решения и распоряжения Высшего Евразийского экономического совета, Евразийского межправительственного совета и Евразийской экономической комиссии, принятые в рамках их полномочий, предусмотренных Договором о Евразийском экономическом союзе и международными договорами в рамках ЕАЭС <1>.

Суд ЕАЭС осуществляет разъяснение положений международного договора Союза с третьей стороной, если это предусмотрено таким международным договором. Государства-члены могут отнести к компетенции Суда ЕАЭС иные споры, разрешение которых Судом ЕАЭС прямо предусмотрено Договором о Евразийском экономическом союзе, международными договорами в рамках Союза, международными договорами Союза с третьей стороной или иными международными договорами между государствами-членами. Вопрос о наличии компетенции Суда ЕАЭС в отношении рассмотрения спора разрешается Судом ЕАЭС. Суд ЕАЭС при определении того, обладает ли он компетенцией рассматривать спор, руководствуется Договором о международном экономическом союзе, международными договорами в рамках Союза и (или) международными договорами Союза с третьей стороной. Столь подробное (и буквальное) прочтение нормативного материала, касающегося компетенции Суда ЕАЭС и содержания права ЕАЭС, не случайно.

Исходя из изложенного возникает резонный вопрос: если акты Суда исключены из перечня составляющих право ЕАЭС, какова его роль в дальнейшем развитии правового фундамента интеграционного образования (и презюмируется ли она вообще)? Выходит, что ни результаты толкования Судом международных договоров или актов органов ЕАЭС, ни правовые позиции, вырабатываемые им в процессе правоприменительной деятельности, не могут приобрести юридическое значение для практики интеграции. В этом плане взгляд на функции Суда ЕАЭС, в том числе выделение правоохранительной функции (наряду с правозащитной и нормоустановительной), который выражен в недавних публикациях на эту тему (здесь мы намеренно не касаемся разбора далеко не бесспорных терминов и существа формулируемых тезисов) <1>, очевидным образом должен быть соответствующе скорректирован и соотнесен с отсутствием в праве ЕАЭС актов Суда, ибо становится неясным, какое право охраняется или защищается (а точнее, какому праву обеспечивается соблюдение). Логика подсказывает, что это должно быть право ЕАЭС, но надлежащий вклад в него Суда в юридически опосредствуемой форме (т.е. в виде судебных актов), как это вытекает из норм учредительного международного договора, не предусмотрен. В конечном итоге возможности воздействия Суда на формирование права ЕАЭС как интеграционного образования и тем самым на развитие интеграции закономерно сужаются, что вряд ли можно считать продуктивным. Нужны ли изменения создавшегося положения и какие из них наиболее целесообразны - вопрос будущего. Вместе с тем принципиально важно отмести попытки по присвоению "наднациональности" как императивно присущего деятельности Суда интеграционного объединения и интеграционному сотрудничеству в целом качества <2>.

Возвращаясь к проблеме сосуществования или соотношения и взаимодействия права ВТО с другими договорными режимами, важно исходить из того, что, с одной стороны, автономные договорные режимы, как подчеркивалось ранее, не являются абсолютно замкнутыми. С другой стороны, принципиальным выступает и то, каково самоощущение того или иного договорного режима в сопоставлении себя с другими, т.е. как отражены в собственных нормах конкретного образования заложенные представления его создателей о соответствующей сущности последнего. Так, третейская группа (panel) ОРС ВТО в деле US - Sections 301 - 310 Trade Act указывала: "Ни соглашения ГАТТ, ни Соглашения ВТО к настоящему времени не были истолкованы институтами ГАТТ/ВТО как правовая система прямого применения. Согласно этому подходу ГАТТ/ВТО не создали нового правопорядка, субъектами которого являются как договаривающиеся стороны или члены, так и их граждане" <1>.

Однако, что непосредственно видно из приведенного текста, жюри никоим образом не отрицало идентичности права ВТО как отдельной системы норм по регулированию многосторонней торговли, образованной пакетом Соглашений ВТО. Вместе с тем абсолютный характер замкнутости права ВТО, отделенность от других договорных режимов не прослеживается ни в одном из дел, рассмотренных ОРС. На самом деле существующие договорные режимы не могут и не должны быть действительно замкнутыми. Справедливость подобного заключения подтверждается не только имевшейся в прошлом и присутствующей в настоящем практикой Суда ЕС, но и попытками совмещения права ВТО и права Таможенного союза России, Беларуси и Казахстана в деятельности Суда ЕврАзЭС. Поскольку практика Суда ЕАЭС в настоящее время еще не создана, тем более в данном конкретном аспекте, представляется целесообразным подвергнуть анализу сделанное Судом ЕврАзЭС и заглянуть внутрь механизма, обеспечивавшего решение указанного вопроса.

С учетом того что известное количество полномочий Российской Федерации по регулированию внешней торговли передано на уровень Таможенного союза трех государств: Российской Федерации, Республики Казахстан и Республики Беларусь, - многие вопросы, входящие в данную сферу, решаются с помощью многостороннего регулирования. В частности, 19 мая 2011 г. был подписан Договор о функционировании Таможенного союза в рамках многосторонней торговой системы. Исходя из его текста (ст. 1) заключенное международно-правовое соглашение является частью правовой системы Таможенного союза, а положения Соглашения о ВТО с даты присоединения любой из сторон этого Договора к Соглашению о ВТО становятся частью правовой системы Таможенного союза.

В данном контексте приняты и некоторые принципиальные правила Протокола о присоединении, а также целого ряда положений Доклада рабочей группы по присоединению Российской Федерации к Всемирной торговой организации, в том числе и его § 163, в свою очередь подтверждающего вышесказанное. В связи с такой ситуацией напрямую возникает дилемма о соотношении норм упомянутых договорных режимов: права ВТО и права (правовой системы) Таможенного союза. Суть разрешения проблемы отражена в материалах дела, рассмотренного Коллегией Суда ЕврАзЭС по заявлению публичного акционерного общества "Новокраматорский машиностроительный завод" против Евразийской экономической комиссии о признании не соответствующим международным договорам, заключенным в рамках Таможенного союза и Единого экономического пространства, решения Комиссии Таможенного союза от 9 декабря 2011 г. N 904 "О мерах по защите экономических интересов производителей стальных кованых валков для прокатных станов в Таможенном союзе" от 24 июня 2013 г., и решении Большой коллегии Суда по делу N 1-7/2-2013 об обжаловании публичным акционерным обществом "Новокраматорский машиностроительный завод" в Суде ЕврАзЭС решения Суда от 24 июня 2013 г., вынесенного по результатам рассмотрения жалобы данного общества 10 июля 2013 г. о признании не соответствующим международным договорам, заключенным в рамках Таможенного союза и Единого экономического пространства, решения Комиссии Таможенного союза от 9 декабря 2011 г. N 904 "О мерах по защите экономических интересов производителей стальных кованых валков для прокатных станов в Таможенном союзе".

В принятом решении Суд установил: "Российская Федерация присоединилась к ВТО, ратифицировав 21 июля 2012 г. Протокол о присоединении Российской Федерации к Марракешскому соглашению об учреждении Всемирной торговой организации от 15 апреля 1994 г. (далее - Протокол). Указанный Протокол вступил в силу 22 августа 2012 г. Следовательно, с 22 августа 2012 г. положения Соглашения о ВТО стали частью правовой системы Таможенного союза в силу п. 1 ст. 1 Договора о функционировании Таможенного союза в рамках многосторонней торговой системы. В результате присоединения Российской Федерации к Соглашению о ВТО частью правовой системы Таможенного союза стало среди прочего ГАТТ-1994 и Соглашение по применению статьи VI Генерального соглашения по тарифам и торговле 1994 года, которые регулируют антидемпинговые правоотношения в рамках ВТО. До присоединения Российской Федерации к ВТО в рамках Таможенного союза были подписаны международные договоры, также регулирующие антидемпинговые правоотношения: базовое Соглашение и Соглашение переходного периода. На основании данных международных договоров, заключенных в рамках Таможенного союза, Комиссией Таможенного союза было вынесено оспариваемое решение. Таким образом, на момент рассмотрения данного спора антидемпинговые отношения регулируются в правовой системе Таможенного союза международными договорами, заключенными в рамках ВТО и в рамках Таможенного союза".

При этом Суд указал, что "нормы международного права, принятые в установленном порядке, имеют равную юридическую силу; в соответствии с п. 1 ст. 1 Договора о функционировании Таможенного союза в рамках многосторонней торговой системы международные договоры, заключенные в рамках ВТО и Таможенного союза, являются частями правовой системы Таможенного союза, не находясь при этом в иерархической подчиненности друг другу. В то же время п. 1 ст. 2 Договора о функционировании Таможенного союза в рамках многосторонней торговой системы устанавливает, в частности, что "Стороны примут меры для приведения правовой системы Таможенного союза и решений его органов в соответствие с Соглашением ВТО, как это зафиксировано в Протоколе о присоединении каждой из Сторон, включая обязательства каждой Стороны, принятые в качестве одного из условий ее присоединения к ВТО. До того, как эти меры приняты, положения Соглашения ВТО, включая обязательства, принятые Сторонами в качестве условий их присоединения к ВТО, имеют приоритет над соответствующими положениями международных договоров, заключенных в рамках Таможенного союза, и решений, принятых его органами". Таким образом, для установления приоритета норм ВТО над нормами Таможенного союза, говорится в решении Суда ЕврАзЭС, необходимо существование противоречия между указанными нормами.

Коллегия Суда, однако, не усмотрела противоречий между базовым Соглашением, Соглашением переходного периода и соглашениями, заключенными в рамках ВТО, регулирующими антидемпинговые правоотношения: соглашения, заключенные в рамках Таможенного союза и ВТО по вопросам антидемпинга, по ее мнению, "содержат аналогичные институты, идентичные по смыслу нормы. В случаях же противоречия между рассматриваемыми нормами в источниках международного права международные суды руководствуются правилами lex specialis derogat lex generali (специальный закон отменяет (вытесняет) общий закон) и lex posterior derogat legi priori (последующий закон отменяет (вытесняет) предыдущий), закрепленными в статьях 30, 41 Венской конвенции". В итоге Коллегия Суда пришла к выводу, что "международные договоры, заключенные в рамках Таможенного союза, являются специальными по отношению к договорам, заключенным в рамках ВТО, как регулирующие отношения исключительно в рамках Таможенного союза, членами которого на момент вынесения настоящего решения являются Республика Беларусь, Республика Казахстан и Российская Федерация. При этом международные договоры специального характера соответствуют универсальным договорам, заключенным по названной теме в рамках ВТО".

Напомним, что к таким же (по их сути) заключениям пришла и КМП ООН при изучении ею темы фрагментации международного права: "Появление специальных договорных режимов... серьезно не подрывают правовую безопасность, предсказуемость или равенство предметов права. Применение правовых принципов lex specialis и lex posterior, соглашений inter se, принципа преимущества императивных норм... способно обеспечить гибкое решение наиболее существенных проблем фрагментации" <1>.

Приведенные заключения Суда ЕврАзЭС не вызвали единодушного признания в среде юристов-международников. Например, выводы А.С. Исполинова, В.Л. Толстых и др. <1> по самым различным мотивам критичны по отношению к позиции, которой придерживался Суд, и положениям, встречающимся даже в его регламентирующих документах.

Вопрос о взаимосвязи права ВТО и права ЕАЭС - это частный случай в рамках некоего общего явления. Он имеет одну грань, свойственную, думается, определению соотношения любых относительно обособленных подразделений норм между собой в рамках международной системы и заключающуюся в том, что у обоих есть связь с международным правом в целом. Анализируя подходы Суда ЕврАзЭС к взаимодействию права ЕврАзЭС и права ВТО, правовые позиции Суда в этом плане, а также заглядывая в будущее Суда ЕАЭС, Т.Н. Нешатаева исходит из того, что нормы, формирующие правовую систему Таможенного союза, не могут толковаться без учета норм международного права общего характера <1>, что и было подтверждено Судом в вышеупомянутом решении. Данный тезис вполне справедлив, претензия может быть предъявлена автору, судьям и Регламенту Суда <2> только в одном случае, а именно: "международное право общего характера" представлено в виде "международных договоров, универсальных и региональных обычаев, общих принципов права, признанных цивилизованными нациями, имеющих в силу п. 1 ст. 38 Статута Международного суда ООН равную юридическую силу" (выделено нами. - Л.А.) <3>. Что касается резюме относительно подхода Суда ЕврАзЭС к международному праву и доводов, присутствующих в ходе разбирательства экономических споров Судом, в частности в вышеупомянутых решениях по делу "Новокраматорский машиностроительный завод" против Евразийской экономической комиссии", они сводятся к следующему: "Суд ЕврАзЭС определил последовательность установления взаимосвязи международно-правовых норм регионального и универсального характера: а) иерархия договорно-правовых норм отсутствует; б) в толковании договорных норм действуют правила общего международного права, закрепленные в Венской конвенции; в) обязательства по правилам ВТО имеют приоритет лишь в случае, если обязательства по правилам ТС будут им противоречить" <4>.

Как указывалось ранее, в отечественной юридической литературе вышеизложенное и особенно трактовка Судом принципа lex generali derogat lege speciali в указанном процессе вызвали негативную реакцию (В.Л. Толстых, А.С. Исполинов). Очевидно, нельзя без учета этого обстоятельства воспринимать и другие выводы касательно деятельности Суда ЕврАзЭС, присутствующие в работе, тем более относящиеся к будущему Суда ЕАЭС. Так, читаем: "Представляется, что подобный подход позволит Суду сформировать в будущем широкую и легитимную дискрецию в вопросах взаимодействия универсальных и региональных норм международного права, избегая "циничного" и субъективного отклонения от любых международных правил, что навязчиво предлагается Суду в некоторых правовых исследованиях. Взвешенная оценка действующего международного права позволит в конечном счете реализовать и правоохранительную функцию по отношению к развитию четких, ясных правил и стандартов рыночной, социально ориентированной экономики на территории ЕАЭС" <1>.

Необходимость конструирования глубоко продуманного и тщательно выверенного концептуального подхода к вопросу о надлежащих юридических средствах обеспечения взаимосвязи (и соотношения) автономного правового режима интеграционного объединения ЕврАзЭС / Таможенный союз / ЕАЭС и права ВТО со всей полнотой встает в настоящее время перед наукой и практикой в связи с делом по спору с участием Российской Федерации об антидемпинговых пошлинах на легкие автомобили, ввозимые из Германии и Италии <1>.

При сопоставлении двух договорных режимов - права ВТО и права ЕАЭС - существенное значение имеет и второй из аспектов их соотношения: трактовка права ЕврАзЭС и ЕАЭС государствами - членами ВТО и особенно Органом разрешения споров <1>. Так, в некоторых делах, где Российская Федерация является ответчиком, основанием для жалоб стали ее действия, обусловленные международными обязательствами, которые вытекают или из международных договоров, или из решений органов интеграционного объединения - сначала Таможенного союза и Единого экономического пространства, а ныне экономического союза. Так, в споре "Россия - Антидемпинговые пошлины в отношении легких коммерческих автомобилей из Германии и Италии" по всем 12 пунктам запроса ЕС о проведении консультаций проходит утверждение, что "рассматриваемые меры противоречат обязательствам Российской Федерации, предусмотренным Антидемпинговым соглашением". То же следует и в выводе: "Принятые Российской Федерацией меры сокращают и аннулируют выгоды, прямо или косвенно предоставленные Европейскому союзу в соответствии с вышеупомянутыми Соглашениями" <2>. В итоге Европейский союз требует от Российской Федерации соблюдать обязательства, взятые ею на себя в рамках ВТО, и "исправить ситуацию в кратчайшие сроки". Здесь, во-первых, очевидным образом проигнорирован сам факт существования договоров России, имеющих юридически обязательный характер для Российской Федерации как члена ЕврАзЭС / Таможенного союза / ЕАЭС. Во-вторых, оперирование исключительно понятием "мера" влечет вывод, что правовая основа интеграционного образования и обязательства, связанные с членством в нем, не имеют юридического значения ни для оценки правомерности либо неправомерности поведения члена ВТО, ни для характеристики спорных обстоятельств. В целом же речь идет о замене категории "право ЕврАзЭС / Таможенного союза / ЕАЭС" менее многозначным и более удобным понятием "мера".