Проблема прямого действия (прямого эффекта - от англ. direct effect) стала вновь активно обсуждаемой, теперь уже не только теоретиками, но и практиками, сразу после вступления Российской Федерации в ВТО. Напомним, что ранее, во времена Советского Союза, о прямом действии международных договоров говорили больше в научном плане. Так, В.Ф. Мешера, Т.П. Гревцова, И.П. Блищенко высказывались о прямом действии международных договоров во внутригосударственном праве, отражая монистическую позицию в вопросе соотношения международного и национального права, и предлагали рассматривать международные договоры в составе источников, например, советского права. Фактически такая концепция прямого действия <1> в современных условиях не может не сопровождаться критикой. Сегодня явление, связанное с прямым действием международных договоров, вызвано самой жизнью - реалиями международно-правовых отношений, в силу чего эта проблема имеет едва ли большее значение как практическая, нежели чем теоретическая. Наряду с этим безусловно, что ее решение как прикладной задачи невозможно без научного осмысления многих фундаментальных явлений, смыкающихся с анализируемым понятием.

В русском языке термин "direct effect" не имеет однозначного перевода с английского языка - юридической науке известны и понятие "прямое действие", и понятие "прямой эффект", и понятие "непосредственное применение", и даже некоторые нетипичные вариации понятий (например, "прямое и непосредственное действие", о чем пойдет речь далее). Подчеркнем еще раз, что использование термина "прямое действие" особенно распространилось в наши дни и именно в связи с вступлением России в ВТО и реализацией ею своих международно-правовых обязательств.

В принципе применение норм международного права и, в частности, пакета соглашений ВТО, которые и в целом, и каждое в отдельности выступают в качестве классических международных договоров, отвечающих критериям Венской конвенции о праве международных договоров 1969 г., во внутригосударственной сфере, должно рассматриваться подчиняющимся общим правилам, установленным в национальной системе относительно соотношения международного и внутригосударственного права. Однако в случае с правом ВТО существует немало осложняющих ситуацию факторов даже для специалистов, что обусловливается различными обстоятельствами, главное из которых - несовпадение мнений в трактовке самого существа категории "право ВТО" <1>, а это требует от правоприменителя, несомненно, соответствующего уровня квалифицированности в ходе осуществления идентификации данного явления и его элементов.

Фундаментом современной российской правовой системы в части решения проблемы применения норм международного права служат нормы Конституции РФ, федеральных конституционных и иных законов, иных нормативных правовых актов, в том числе отраслеобразующих кодексов. В то же время определенные императивы по реализации в национально-правовых системах государств-членов норм международных соглашений закладываются в самих международно-правовых договорных актах. Так, основной алгоритм, нацеленный на применение в государствах положений международных соглашений ВТО, сконструирован с учетом общих основ взаимодействия международного и национального права государств - членов ВТО, которые установлены в п. 4 ст. XVI Соглашения о ВТО, согласно которому "каждый член обеспечивает соответствие своих законов, иных нормативных актов и административных процедур своим обязательствам, вытекающим из прилагаемых Соглашений". Это главное общее требование, обращенное ко всем членам организации. За исключением "членов-учредителей" (а ими в соответствии со ст. XI Соглашения о ВТО являются "Договаривающиеся стороны ГАТТ-1947 на дату вступления в силу настоящего Соглашения и Европейские сообщества, принимающие настоящее Соглашение и Многосторонние торговые соглашения, Перечни уступок и обязательств которых приложены к ГАТТ-1994, и Перечни специфических обязательств которых приложены к ГАТС..."), у государств могут иметься индивидуальные обязательства, обусловленные соответствующими документами об их присоединении к соглашениям ВТО. Попутно стоит заметить, что рассматриваемое положение представляет собой одно из значительных изменений той системы, которая имела место в прошлом: регулирование в ГАТТ-1947 исходило из отсутствия безусловности обязательств государств-членов что-либо совершать или не совершать, и прежде всего обязательств по изменению внутреннего законодательства государств-участников. Указанное положение повлекло отсутствие взаимности в принимаемых на себя обязательствах и обусловило "мозаичность" действующих режимов при применении ГАТТ <1>.

Сегодня, напротив, в числе международно-правовых обязательств, принимаемых странами на себя, фигурирует выражение в той или иной форме согласия на юридическую обязательность международных договоров, входящих в пакет соглашений ВТО, и обеспечение соответствия последним национального права. Выраженное согласие затем должно быть реализовано в целях обеспечения выполнения обязательств, вытекающих из соглашений ВТО, соответствующими внутригосударственными мерами. Особое место среди них занимает непосредственное действие (прямой эффект) соглашений ВТО на территории являющегося членом или вступающего в члены ВТО государства. В связи с этим всестороннее рассмотрение существа указанных категорий, в том числе прямого эффекта, их юридического содержания и правовых последствий, отличий от других способов реализации правил международного договора в национально-правовой сфере и т.п., приобретает чрезвычайную актуальность со многих точек зрения.

В рамках российского правоведения эта проблема уже стала предметом активного обсуждения и в индивидуальных публикациях <1>, и в рамках научных форумов <2>. Ее разработка важна по многим направлениям. Во-первых, в связи с нею затрагивается ряд фундаментальных аспектов общей теории права и международного права: сущностные характеристики права, его осуществление, реализация, имплементация, применение, соблюдение и т.д. Во-вторых, здесь имеется аспект терминологического, даже скорее лингвистического свойства, который в конечном итоге влияет на ориентирование в главном: если в связи с осуществлением международных соглашений используются разные понятия: "прямое действие", "непосредственное применение", "прямой эффект", иногда "прямое (непосредственное) применение" или даже "самоисполнимость", - необходимо определить содержание каждого из них, чтобы установить подлежащие случаи их применимости <3>. В-третьих, практика реализации норм международного права вообще и конкретно соглашений ВТО во внутригосударственной сфере различных стран серьезно отличается друг от друга, что, несомненно, способно оказать воздействие на поиск оптимума и выработку нужных в связи с предметом решений как в научном, так и в практическом плане.

Наконец, особый аспект составляет совокупность моментов, относящихся к содержанию Протокола о присоединении и особенно к юридическому значению положений Доклада рабочей группы по присоединению Российской Федерации к Всемирной торговой организации, поскольку текст Протокола напрямую отсылает к Докладу, предусматривающему, что "с даты ратификации Российской Федерацией Протокола о присоединении, включающего Соглашение ВТО и другие обязательства, принятые Российской Федерацией как часть условий присоединения к ВТО, он становится неотъемлемой частью правовой системы Российской Федерации... Таким образом, международные договоры Российской Федерации, в отношении которых согласие Российской Федерации на участие в них выражено путем принятия федерального закона (как в случае Протокола о присоединении Российской Федерации), имеют приоритет при применении перед всеми предыдущими и последующими федеральными законами, равно как и перед всеми подзаконными нормативными правовыми актами (указами и распоряжениями Президента Российской Федерации, постановлениями и распоряжениями Правительства Российской Федерации, актами федеральных органов исполнительной власти)" (§ 151). Принципиальным выступает идущий следом текст: "Органы судебной власти Российской Федерации будут толковать и применять его положения" <1>. Здесь уместно заметить, что процитированные фрагменты Доклада внушают немало сомнений по поводу их юридической безупречности, а следовательно, и опасений в отношении их применимости органами судебной власти. Главным является то, что так или иначе, но произошло объединение двух явлений, обозначаемых соответственно как Соглашения о ВТО и "дополнительные обязательства" России, что, несомненно, нарушает логическую структуру понятий в используемой цепочке, выстраивая категории "соглашение" и "обязательства" в линию одного порядка. Но российская Конституция ничего не говорит о включенности обязательств в российскую правовую систему и тем более об иерархии обязательств.

Определение места, которое нормы ВТО занимают в российской правовой системе, и прогностическая оценка - в случае необходимости - последствий нарушений норм ВТО в этой части с позиций возникновения международной ответственности и т.д. представляются краеугольными. В данном случае возникает немало дилемм по поводу правовой природы и юридического значения Доклада рабочей группы по присоединению Российской Федерации к ВТО. Не вдаваясь в подробности, стоит все же заметить, что сам по себе этот документ ни по каким критериям не может квалифицироваться в качестве формально-юридического источника международного права (источника позитивного права) <1>. Многие исследователи, задаваясь вопросом о его юридической природе, зачастую вообще отрицают его правовой эффект. Однако, поскольку он упомянут непосредственно в международном соглашении, а именно в его преамбуле <2>, обеспечивая, таким образом, юридическую связь с Протоколом о присоединении как международным соглашением, нет причин игнорировать его юридическое значение. Оно, как представляется, состоит в том, что Доклад рабочей группы по присоединению Российской Федерации к Всемирной торговой организации служит неотъемлемой частью оснований возникновения субъективных прав и обязанностей сторон договора. Иначе говоря, условия присоединения, сформулированные в Докладе, входят в содержание международно-правовых обязательств Российской Федерации и ВТО, а сам Доклад является составной частью источника субъективных прав и обязанностей сторон (России, ВТО и государств - членов организации). Указанное влечет за собой юридическую обязательность соответствующих положений и для других членов ВТО.

Помимо этого, затронутый аспект является принципиальным не только для оценки Доклада рабочей группы по присоединению Российской Федерации к Марракешскому соглашению, но и в целом для уяснения правовой природы протоколов о присоединении, их места и роли в праве ВТО. Главным назначением Протокола о присоединении является определение условий, на которых государство или таможенная территория может стать членом ВТО и участником соглашений, лежащих в ее основе (ст. XII Марракешского соглашения об учреждении ВТО). Протокол включает в себя уступки по тарифным обязательствам (в отношении товаров), а также специфические обязательства по услугам (эти обязательства предусмотрены в соответствующих перечнях, являющихся приложениями к протоколу). Протокол составляется на основе Доклада рабочей группы, которая формируется при подаче заявки государства или таможенной территории на участие в ВТО. В Докладе рабочей группы описывается весь торговый режим присоединяющегося государства, а также те обязательства и уступки, включая системные обязательства, которые такое государство или таможенная территория должны на себя принять, чтобы присоединиться к ВТО. Когда государство или таможенная территория официально присоединяются к ВТО, на них распространяются как обязательства, предусмотренные Марракешским соглашением об учреждении ВТО и приложенными к нему соглашениями, так и обязательства, предусмотренные Протоколом. Именно поэтому такие государства называют присоединившимися по модели "ВТО+".

В связи с этим нелишне вспомнить модели присоединения к соглашениям ВТО других государств при оформлении и закреплении соответствующего содержания их международно-правовых обязательств. К примеру, в Законе США "О соглашениях Уругвайского раунда" 1994 г. (Uruguay Round Agreements Act / 19 U.S.C. Sec. 3512) установлен приоритет права Соединенных Штатов над соглашениями ВТО в случае коллизии. В данном акте указано, что "всякое положение соглашений Уругвайского раунда или применение такого положения к любому лицу или обстоятельству, если оно не соответствует какому-либо закону США, рассматривается как недействительное... Ничто в настоящем Законе не должно толковаться как изменяющее или исправляющее какой-либо закон США, если это прямо не указано в настоящем Законе". Следовательно, исключается в США и прямое применение соглашений ВТО в отношении частных лиц, и непосредственное применение этих соглашений судами. С.И. Щеголев приводит представительный список дел, в рамках которых на основании этого положения внутригосударственного права суды США отказывали в применении норм ВТО, а также актов ОРС ВТО <1>.

Любопытен и своевремен для осознания отечественными кругами и опыт Китая. Это государство нельзя отнести ни к странам, придерживающимся принципа прямого действия, ни к членам ВТО, отрицающим его. Вопрос о том, обладают ли соглашения ВТО прямым эффектом на территории КНР, зависит от всей совокупности применимых норм национального законодательства в конкретном деле. Подобный подход выражен в Докладе рабочей группы по присоединению Китая к документам ВТО. Специалисты расценивают создавшееся положение как такое, когда "имеется тенденция, что Китай склонен признать прямое действие международных соглашений, но эта тенденция покоится отнюдь не на твердом правиле, а эффект соглашений ВТО зависит от законодательной и исполнительной ветвей власти с учетом применения казуального подхода" <1>. Наряду с этим КНР не обращалась к вопросу о действии соглашений ВТО в Протоколе о присоединении - она выразила стремление выполнять обязательства членства ВТО в Докладе рабочей группы по присоединению. В преамбуле же Протокола указывается, что "Китай и ВТО примут к сведению Доклад рабочей группы". Между тем, как следует из документов, Доклад рабочей группы не служит интегральной частью соглашений ВТО, пока он не инкорпорирован в Протокол о присоединении, да и этот момент не является бесспорным <2>. Вместе с тем предусматривается, что "Доклад будет приниматься во внимание при толковании этих обязательств" <3>. Следует отметить, что последнее - не просто слова: международной практике известны случаи ссылок на доклады о присоединении конкретных членов. В частности, в докладе третейской группы ОРС ВТО в деле "Аргентина - Текстильные изделия..." сделана ссылка на Доклад рабочей группы о присоединении Республики Конго, в котором осуществлялось толкование ст. VIII ГАТТ <4>.

Согласно § 67 Доклада рабочей группы Китай имплементирует соглашения ВТО "посредством внутригосударственных законодательных актов и административного регулирования". Тем самым "прямой эффект" соглашений ВТО явным образом исключен. Вместе с тем § 68, который был включен в Протокол о присоединении, характеризуется неопределенностью. С одной стороны, в соответствии с ним административные органы должны предпринимать специфические меры, такие как, наряду с прочим, провозглашение, пересмотр, отмена административных правил и норм в целях реализации соглашений ВТО. С другой стороны, власти будут "отдавать должное" обязательствам по соглашениям ВТО, если имплементирующее регулирование не принимается в оговоренные временные сроки. Термин "отдавать должное" подразумевает, что государственные органы будут соблюдать или даже применять нормы соглашений ВТО. Некоторыми китайскими авторами из этого делается вывод о том, что в подобных исключительных случаях соглашения ВТО могут иметь прямой эффект <1>.

Вследствие этого в зону особого внимания включаются некоторые теоретические вопросы, касающиеся таких категорий науки, как "источники международного права", их признаки и виды, "соотношение норм международного и национального права", а также "имплементация норм международного права в национальной сфере" и т.п. Обращаясь к ситуации, связанной с реализацией нашим государством международно-правовых обязательств, обусловленных присоединением к документам ВТО, необходимо подчеркнуть, что ничто в процитированном выше фрагменте ст. XVI Соглашения о ВТО не предусматривает требования о придании пакету соглашений ВТО прямого эффекта. В свое время, как известно, это было подтверждено в докладе третейской группы (panel) ОРС ВТО по делу "США - статьи 301 - 310 Закона о торговле 1974 г.", в котором заявлено, что "институты ГАТТ/ВТО до сих пор не интерпретировали Генеральное соглашение по тарифам и торговле и иные соглашения в рамках ВТО в качестве правовых актов, которые производили бы прямой эффект" <1>. Правда, этим проблема не была исчерпана окончательно. Так, третейская группа констатировала, что "если есть обстоятельства, при которых обязательства по любому из соглашений ВТО, адресованных членам Организации, создают права для индивидуумов, которые подлежат охране и должны защищаться национальными судами, остается открытым вопрос, в частности, в отношении обязательств, вытекающих из исчерпания процедур по разрешению конкретного спора" <2>. В то же время с юридической точки зрения примечательны дальнейшие заключения доклада третейской группы: "Тот факт, что институты ВТО к настоящему времени не истолковали какие-либо обязательства как имеющие прямое действие, не обязательно препятствует тому, чтобы в правовой системе любого конкретного члена в соответствии с его внутренними конституционными принципами некоторые обязательства были бы признаны предоставляющими права частным лицам. Наше утверждение о таком факте не предрешает любого постановления национального суда по этому вопросу" <3>.

Для целей настоящего анализа следует прежде всего прояснить хотя бы общие черты содержания вышеприведенных терминов, которые относятся к переводу международно-правовых норм в национально-правовую сферу. Наиболее туманным кажется различие между понятиями прямого эффекта, прямого действия и непосредственного применения международных соглашений, в том числе соглашений пакета ВТО. Как отмечают иностранные специалисты-международники, термины "прямой эффект", "непосредственное применение" и "самоисполнимость" являются наиболее часто употребимыми, хотя зачастую не вполне к месту <1>. Некоторые авторы рассматривают обращение к понятию "непосредственное применение" в вопросе о том, в какой мере правила международного договора могут трактоваться напрямую как нормы внутреннего права ("статутоподобное право") без дальнейшей трансформации <2>.

Обычно с понятием прямого эффекта связывают ситуацию, когда частные лица могут предъявлять судебные требования, основывая их непосредственно на предписаниях международных договоров. Такое положение свойственно большей частью практике права ЕС, хотя и она не является гомогенной <1>. В настоящее время термин стал достоянием международного экономического права в целом и, разумеется, международного торгового права, особенно права ВТО. Фр. Джекобс характеризует прямой эффект как ситуацию, когда договорное положение может вызывать правовые последствия для рассмотрения дел национальными судами <2>. Еще один взгляд западных авторов иллюстрирует анализируемое понятие как такую ситуацию, когда "частноправовой субъект в государстве (или, соответственно, союзе государств) может основывать иск или доказывать возражения против исковых требований и получить их удовлетворение в национальном суде этого государства по отношению к любому частному лицу либо государству на базе международных обязательств государства по международным договорам" <3>. Действительно, именно такая интерпретация присуща и сегодня характеристике действия международно-правовых соглашений ВТО в связи с вступлением в организацию России. И. Гудков и Н. Мизулин пишут: "...Доклад Рабочей группы не исключает возможности принесения хозяйствующими субъектами исков в суды Российской Федерации и/или в Суд ЕврАзЭС на основании Соглашения ВТО, что создает простор для дискуссии о возможном прямом действии Соглашения ВТО в рамках российской правовой системы" <4>. Обращает на себя внимание путь, по которому идет постулирование прямого действия соглашений ВТО: этот вывод делается на основании того, что "органы судебной власти Российской Федерации будут толковать и применять его (Соглашения о ВТО. - Л.А.) положения". На самом деле не нуждается в особых доказательствах факт, что суды России "толкуют и применяют" международные договоры и во многих иных случаях, вовсе не ставя это в рамки обсуждения проблемы прямого действия. Следовательно, все не так уж прямолинейно.

Продолжая знакомство с позициями западной доктрины, укажем, например, что классик международного экономического и торгового права Дж. Джексон полагает: существует и более широкое понимание данного термина, когда его содержанием охватываются и другие ситуации, в частности в случаях, если правительства или различные их структуры используют договорные нормы как часть внутренней юриспруденции и юридической практики <1>. В то же время, проводя разграничение между непосредственным применением и прямым эффектом, он вводит иной термин (invocability - способность служить предметом ссылок, в том числе в рамках судебных процедур) для определения состояния, когда, даже если норма международного договора применяется непосредственно, конкретная сторона может опираться на нее как на закон. В этом плане термин "прямой эффект" охватывает также и понятия "непосредственное применение" и "invocability" <2>. В свою очередь, Т. Коттье не проводит различий между понятиями "прямой эффект" и "самоисполнимость" (self-executing). Подводя итог обзора мнений по поводу изложенных понятий, Чинг-Вен Сью резюмирует, что в его исследовании для целей работы термин "прямой эффект" будет относиться к такому действию международного договора, которое позволяет индивидууму возбуждать иски в национальных судах, основанные на положениях этого соглашения <3>. Таким образом, во всех позициях так или иначе прослеживается сходство, которое состоит в том, что и прямое действие, и самоисполнимость связываются с отсутствием необходимости в издании особого акта для приведения международного договора в действие в рамках внутригосударственной сферы.

В связи с изложенным напомним, что явление самоисполнимости, будучи присущим праву США, подразумевает преимущественно то, что самоисполнимые положения договора, если они соответствующим образом санкционированы государством, в конечном итоге предназначены для регулирования внутригосударственных отношений, при условии, что подобное в принципе допускается отечественным правом. В частности, А. Ост под самоисполнимостью понимает, что "договор может без законодательного акта стать частью внутреннего права, если он был заключен в соответствии с конституцией и вступил в силу для данного государства" <1>. Несамоисполнимые нормы - это нормы, которые в силу сформулированных в них положений, для того чтобы быть применимыми, нуждаются в конкретизации со стороны национального правопорядка <2>. Тем не менее стоит попутно заметить, что именно содержащие такие нормы договоры и требуют прежде всего издания трансформационного акта со стороны заключившего международно-правовое соглашение государства.

Вопрос о делении норм договоров и, соответственно, самих международных соглашений на так называемые самоисполнимые и несамоисполнимые в определенный период времени весьма оживленно обсуждался в мировой юридической литературе, но применительно лишь к западной практике. Сегодня это является значимым и для нашего государства, особенно в свете положений Конституции РФ 1993 г., ее ст. 15, и других предписаний (например, ст. ст. 17, 18), устанавливающих, что, во-первых, права и свободы человека и гражданина в Российской Федерации признаются и гарантируются согласно общепризнанным принципам и нормам международного права и в соответствии с Конституцией и, во-вторых, эти права и свободы являются "непосредственно действующими и обеспечиваются правосудием". В результате в настоящее время категория "самоисполнимость" международно-правовых актов или норм, получив новый импульс и в отечественной литературе, иногда сопровождается упрощенным взглядом <1>.

Своего рода легальное звучание названной проблеме придано Постановлением Пленума Верховного Суда РФ от 10 октября 2003 г. N 5 "О применении судами общей юрисдикции общепризнанных принципов и норм международного права и международных договоров Российской Федерации" (ред. от 5 марта 2013 г.) <1>. При этом важно подчеркнуть, что акт высшей судебной инстанции Российской Федерации вводит еще одну разновидность соответствующей категории - "прямое и непосредственное действие в правовой системе Российской Федерации". В его п. 5 предусматривается: "Международные договоры, которые имеют прямое и непосредственное действие в правовой системе Российской Федерации, применимы судами, в том числе военными, при разрешении гражданских, уголовных и административных дел..." К сожалению, в тексте документа нигде не присутствует расшифровка того, что имеется в виду под словосочетанием "прямое и непосредственное действие", в отличие, скажем, от обычной квалификации действия международного договора просто как прямого или непосредственного. Для сравнения отметим, что применительно к международным договорам в области прав человека постановление формулирует некоторые конкретизирующие признаки: "...права и свободы человека согласно общепризнанным принципам и нормам международного права, а также международным договорам Российской Федерации являются непосредственно действующими в пределах юрисдикции Российской Федерации. Они определяют смысл, содержание и применение законов, деятельность законодательной и исполнительной власти, местного самоуправления и обеспечиваются правосудием" (п. 1). Правда, объективности ради стоит оговориться, что последняя фраза в приведенном фрагменте относится скорее к показу роли и назначения прав человека и соответствующих международных договоров в правопорядке страны, чем к определению сути понятия "непосредственное действие". В связи с этим отметим, что, пожалуй, создатели акта не вкладывали в словосочетание "прямое и непосредственное действие" какой-либо специальный смысл для двух элементов - обе составные части имеют синонимичное значение относительно друг друга (да и, добавим, заодно исходят, пожалуй, из уравнивания их с понятием "самоисполнимость").

Ссылаясь вновь на содержание ранее приводившихся высказываний зарубежных международников в отношении прямого действия и самоисполнимости, а также непосредственного действия, присутствующего в российском судебном акте, следует прийти к общему выводу о том, что в своем существе отечественные трактовки указанных понятий идут в русле западных формулировок: непосредственным действием в России обладают права и свободы человека и гражданина "согласно общепризнанным принципам и нормам международного права"; договор в области прав человека, участницей которого является Российская Федерация, применяется судебными и иными учреждениями без какой бы то ни было специальной нормативной ссылки (за исключением, разумеется, конституционных предписаний). Получается, что понятия "прямое действие", "самоисполнимость" и "непосредственное действие" располагают единым ядром - отсутствием необходимости в издании внутригосударственного акта, "имплементирующего" договор <1>. Отличительной деталью непосредственного действия выступает указание на важнейшее обстоятельство - способность международно-договорных норм быть реализуемыми (примененными) судами. Однако все упомянутое раскрывается в Постановлении Верховного Суда РФ лишь в связи с правами человека. Возникает неясность: касается ли все означенное только международных договоров, регулирующих права человека, или сформулированные правила подлежат расширительному толкованию, в том числе в связи с актуальными сегодня международными соглашениями ВТО, имея, таким образом, более общее назначение.

Думается, для рассмотрения заявленного вопроса будут небесполезными нормативные иллюстрации зарубежного законодательства в отношении прямого действия или самоисполнимости. Так, ст. 96 Конституции Испании предусматривает, что "законно заключенные и официально опубликованные в Испании международные договоры составляют часть ее внутреннего законодательства". Еще более определенными выглядят в этом отношении положения Гражданского кодекса Испании: "Правовые нормы, содержащиеся в международных договорах, не имеют прямого применения в Испании. Эти нормы применяются лишь после введения их во внутреннее право путем полного опубликования в Официальном бюллетене государства" (ст. 1.5). Конституция Нидерландов устанавливает, что акты национального законодательства не применяются, если такое применение противоречит положениям договоров, которые являются обязательными для всех лиц <1>.

Статья 142 Общих принципов гражданского права КНР утверждает, что все международные договоры, включая и те, которые не были ратифицированы или одобрены Государственным советом, имеют преимущественную силу над законами. Иерархия правовых норм, действующих в КНР, согласно ее Конституции следующая: 1) Конституция; 2) основные законы; 3) законы и международные договоры, ратифицированные Всекитайским собранием народных представителей; 4) распорядительные акты государственного регулирования и международные договоры, одобренные Государственным советом; 5) нормы исполнительных органов власти и международные договоры, не имеющие ратификации или одобрения