Постижение существа явления прямого действия/эффекта и выработка соответствующих рекомендаций по практическому решению относящихся к этому проблем применительно к нуждам России настоятельно требуют обращения к фактическому состоянию дел в других государствах - членах ВТО, значительно раньше столкнувшихся с различными дилеммами, относящимися к реализации норм международного права в национально-правовой сфере, включая прямое действие, учет которого далеко не безынтересен. Однако реалии в то же время не столь однозначны.

На настоящий момент многие из членов ВТО, включая ЕС, США, Китай, Индию, Японию, Южную Африку и Канаду, отказываются признавать прямой эффект норм права ВТО <1>. Например, согласно решению 94/800/ЕС Совета ЕС от 22 декабря 1994 г. <2> о заключении соглашений, достигнутых в ходе Уругвайского раунда торговых переговоров, Соглашение о ВТО, включая его приложения, по своей природе не может применяться напрямую в Сообществе или в национальных судах членов ЕС.

Именно на вводную часть решения 94/800/ЕС опирался Суд ЕС при вынесении решения по делу Portugal v. Council <1>. Суд подчеркнул, что, несмотря на свое решение по делу "Kupferberg" <2>, признание прямого действия ГАТТ в национальных судах в странах - членах ЕС поставит Сообщества в менее выгодное положение по отношению к своим торговым партнерам <3>.

Что касается США, исторически американскими судами признавалось прямое действие международных договоров <1>. Однако условием подписания Соглашения о ВТО стало включение в имплементирующий акт положений, отменяющих прямой эффект соглашений ВТО <2>. Д. Леброн отмечает, что Конгресс США одобрил соглашения ВТО при условии, что "ни одно из положений Соглашений Уругвайского раунда переговоров, противоречащее законодательству США, не будет обладать прямым эффектом". Аналогичное отрицание прямого эффекта существует и в праве Индии. Суды Индии не будут рассматривать вопрос противоречия внутригосударственных актов праву ВТО, поскольку данная компетенция изъята нормами Конституции <3>. Так, впервые данный вопрос возник в ходе рассмотрения Мадрасским высоким судом дела Novartis v. Union of India <4>. Хотя в деле оспаривалось соответствие ст. 3 (д) Закона о патентах положениям ТРИПС, Суд счел этот вопрос относящимся к выполнению международных обязательств и постановил, что исполнение государством-членом международных обязательств находится в компетенции созданного в рамках ВТО механизма ОРС.

Стоит заметить, что, несмотря на сомнения ряда государств относительно прямого эффекта соглашений ВТО, право ВТО превратилось в систему норм и принципов, регулирующих весь комплекс общественных отношений, связанных с международным торговым оборотом.

В российской международно-правовой литературе последнего времени широко представлены официальная позиция и решения судебных учреждений ведущих участников мировой торговли (США, Японии, ЕС) касательно проблемы прямого действия соглашений ВТО <1>, посвященных ВТО и праву ВТО, в том числе в связи с проблемой прямого эффекта пакета соглашений ВТО. В публикациях И. Гудкова, В.И. Губарева, Н. Мизулина, А.С. Исполинова, С.И. Щеголева предметно и квалифицированно отражена национальная судебная практика в этом вопросе США, Японии, стран ЕС, которая в целом характеризуется общностью подхода - отрицания прямого эффекта соглашений ВТО с параллельным признанием "непосредственного применения" ГАТТ, подтверждаемого и решениями национальных органов, прежде всего высших инстанций государственных судов, и международных органов по разрешению споров - судебных учреждений (Судом ЕС), а также ОРС ВТО.

Остается сказать несколько слов о тех странах, материал о которых получил меньший резонанс в литературе, а их опыт в силу ряда серьезных обстоятельств политического и экономического свойства, обусловленных сходством международно-правовых позиций, а также уровнем двустороннего экономического и торгового сотрудничества, заслуживает особого интереса. Речь идет прежде всего о Китае. Создается впечатление, что Верховный суд КНР избегает применения международных договоров: явным образом он не отказывает им в прямом действии, скорее, нормы последних не включаются в перечень обязательных для судов и административных органов. Так, Положения, касающиеся пересмотра антидемпинговых и компенсационных мер, устанавливают, что суды пересматривают законность таких мер в соответствии с административным регулированием и ведомственными правилами <1>. Нормы международных соглашений, как видно, отсутствуют. Это может быть как случайным упущением, так и целенаправленным решением. Принимая во внимание ст. 9 Положений Верховного Народного суда КНР о некоторых вопросах, касающихся производства по административным делам в области международной торговли, предусматривающую, что суды обязаны осуществлять толкование права в соответствии с международными договорами в случаях, если есть более чем одно относящееся к вопросу толкование закона или подзаконного регулирования, применимого к делу <2>, наиболее вероятным является первое допущение. Как указывают китайские авторы, "нормы международных договоров нужны только в качестве обязательных направляющих по толкованию национальных законов. Иными словами, требуется опосредствуемое (т.е. "непрямое", indirect. - Л.А.) действие международных договоров" <3>. В споре "Жонгкинг Зентон Медисин Ко. Лтд. против Государственной администрации промышленности и торговли", касающемся регистрации товарного знака, Верховный суд не применил Парижскую конвенцию об охране промышленной собственности. Обращаясь к ст. 9 упомянутых Положений, Суд счел Конвенцию важным руководством в части толкования Закона о товарных знаках. В том, что касается гражданско-правовых вопросов и вопросов торговли, Верховный суд устойчиво полагает, что международные договоры должны не только применяться, но даже иметь преимущественную силу по отношению к национальным законам. Ряд руководящих решений демонстрирует, что правила, установленные Верховным судом, строго соблюдаются. Позиции Верховного суда, выработанные на основе п. 2 ст. 142 Общих принципов гражданского права КНР, предусматривают два условия, которым должно удовлетворять применение международных договоров: во-первых, должно иметь место расхождение между нормами национального законодательства и положениями международного договора; во-вторых, в деле должны присутствовать "иностранные факторы", или "иностранные характеристики". В частности, в деле "Итальянская компания "Ферреро СПА" против "Монтрезор Компани" и "Женгюан Компани" "Ферреро" утверждала, что характерные черты упаковки и декора, используемые "Монтрезор" на своей шоколадной продукции, распространяемой "Женгюан Компани", практически идентичны тому, что производит "Ферреро Роше", вследствие чего действия данных компаний представляют собой недобросовестную конкуренцию. Компания "Монтрезор" оспорила решение суда второй инстанции и обратилась с жалобой в Верховный суд. Последний поддержал выводы Высшего народного суда Тяньцзиня, но не согласился с обоснованием им того, что к делу должна быть применена Парижская конвенция об охране промышленной собственности 1883 г. Верховный суд счел, что национальный закон, применимый к делу в данном случае (т.е. Закон о борьбе с недобросовестной конкуренцией), соответствует Парижской конвенции, вследствие чего последняя неприменима к делу.

Иллюстрируя второе требование по применению международных договоров, нелишне обратиться к другому эпизоду из практики Верховного суда Китая, в котором имел место запрос Высшего народного суда Шандуна по поводу того, распространяется ли на национальные суда, плавающие во внутренних водах Китая, максимальная гражданская ответственность, предусмотренная Протоколом 1992 г., изменяющим Международную конвенцию о гражданской ответственности за загрязнение моря нефтью с судов. По предметной сфере - гражданские и торговые отношения - международное соглашение могло бы быть применено и даже иметь прямое действие, поскольку в международном договоре установлены конкретные пределы рассматриваемой ответственности. Вместе с тем Верховный суд определил, что "нормы международных соглашений применимы, только если в отношения вовлечены иностранные лица" <1>.

Отказ в принятии прямого действия (прямого эффекта) международных договоров нередко облекается в различные формы: опасений за сохранение суверенитета государства; предвидения гипотетических возможностей нанесения ущерба принципам справедливого и качественного отправления правосудия (вследствие того судьи не в состоянии знать нормы международного права); и даже возникновения рисков нарушения международных обязательств в результате неправильного применения норм международных договоров. Перечисленные доводы и в целом решение проблемы прямого эффекта в Китае, будучи предметом анализа, приводит исследователей к заключению о том, что если международные договоры имеют приоритет над внутренними законами, то логически они должны быть "непосредственно действующими". Но суды настолько узко и буквально трактуют присутствующие в национальных актах положения о прямом действии, что международные договоры оказываются применимы лишь в незначительном числе ситуаций, когда они точно указаны в регулировании <1>.

Изложенные подходы, характеризующие решение вопроса о введении международных договоров, образующих право ВТО, во внутригосударственную сферу КНР, являются ценными практическими ориентирами. С учетом этого, а также принимая во внимание общие настроения, бытующие в среде специалистов-международников, по поводу прямого действия соглашений ВТО в российской правовой системе, высказанные в научно-теоретических и научно-практических изданиях, следует заключить, что, даже если бы все согласованные международно-правовые документы недвусмысленно устанавливали прямой эффект соглашений ВТО, необходимо было бы признать его не соответствующим интересам Российской Федерации. Об этом, в частности, говорит и принятая на упомянутом выше форуме, состоявшемся в 2013 г. в МГУ им. М.В. Ломоносова, резолюция <1>. Единственным паллиативным шагом в случае необходимости исправления неблагоприятного положения в затронутой области мог бы быть поворот в сторону соответствующей трактовки обязательств нашего государства, допускаемой правом ВТО, - в качестве не "интегральных", т.е. имеющих место в отношении всех членов организации, а "взаимных", следовательно, требующих аналогичного ответного действия, шага или мер <2>.

И наконец, несколько слов по поводу более общих моментов, касающихся в целом российской действительности реализации международных договоров и исполнения нашим государством своих международно-правовых обязательств. Существующее положение дел в этой сфере не может считаться удовлетворительным, если иметь в виду, что зачастую применение норм международного права становится "заложником" уровня правосознания отдельного судьи или даже коллегии судей, внутреннего настроя, образованности или профессиональной подготовки в области международного права. Нормативное установление порядка применения международного права в условиях России представляется назревшим. Не преследуя цели вдаваться в детали иерархического ранга акта, стоит отметить, что в Российской Федерации есть немало федеральных законов, направленных на решение достаточно узких специальных задач (акты о лицензировании конкретных направлений в видах деятельности, о порядке организации работы соответствующих служб или процедур и т.д.). Между тем в такой важной и далеко не ясной для судов и иных правоприменительных органов области, как действия по применению норм международных соглашений, никакого конкретизирующего Конституцию РФ или Федеральный закон "О международных договорах Российской Федерации" акта не имеется. Вместе с тем не подлежит сомнению, что государство крайне заинтересовано в контроле над тем, как исполняются взятые им на себя международно-правовые обязательства во внутригосударственной сфере, в том числе осуществляя соответствующую регламентацию процесса применения положений международных договоров и признаваемых им обычаев, а также общепризнанных принципов и норм международного права хотя бы в судебной системе. Нет нужды говорить, что даже применение судом международных соглашений, заключенных Россией, может вызвать затруднения ввиду выявившихся разночтений конституционных положений и правил других законодательных источников (например, из совокупности статей Федерального закона "О международных договорах Российской Федерации" (ст. ст. 5, 6, 14 и 15) вытекает, что при расхождении внутригосударственных норм и положений международного договора действуют нормы последнего только в том случае, если он ратифицирован в форме федерального закона, в то время как предписания Конституции могли бы быть восприняты как относящиеся к любому международному соглашению). В свете изложенного принятие специального акта, регулирующего порядок применения судами и иными компетентными органами положений международных договоров и обычаев, а также общепризнанных принципов и норм международного права в России, было бы более чем своевременным, тем более что эта потребность актуализируется самой жизнью - ее обострение нарастает в связи с затронутой выше проблематикой ВТО. В этом плане немалой настоятельностью обладает и другой аспект проблемы применения международно-правовых норм во внутригосударственной сфере России, который также обусловлен включенностью сегодня России в орбиту ВТО, но имеет, правда, и другие составляющие. Речь идет о том, что в настоящее время остаются абсолютно неясными пути имплементации в российской системе таких категорий права ВТО, как, скажем, концепции-презумпции, которые вырабатываются практикой ОРС в процессе разрешения споров между членами ВТО. В этом отношении представляется, что назрела необходимость разработки и принятия специального акта - в ранге федерального закона - об исполнении в Российской Федерации решений международных судебных учреждений и органов международных организаций.

Подводя некоторые итоги сказанному, следует подчеркнуть, что в ходе анализа зарубежной и международной правоприменительной практики удается увидеть некоторые общие тенденции в решении государствами - членами ВТО проблемы применения норм права ВТО, которые определяются прежде всего тем, что ни соглашения ВТО, ни практика их толкования и применения ОРС не формулируют требований по прямому их действию. Вследствие этого не могут считаться базирующимися на праве ВТО и иметь прямой эффект в национальных судебных учреждениях и в целом во внутригосударственной сфере участников организации нормы права ВТО. Разделяя заключения некоторых авторов, к которым они приходят в отношении объяснения причин указанного, отметим, что "прежде всего это связано с тем, что договоры ВТО носят межгосударственный характер и сами по себе не предоставляют прав частным лицам. Кроме того, имеет значение особая природа данной международной организации. Основой деятельности ВТО является достижение международных политических соглашений по торговым вопросам на взаимовыгодных условиях при соблюдении обоюдных уступок сторон. Таким образом, следует сохранять максимально возможную свободу усмотрения органов исполнительной власти, отвечающих за международные отношения в экономической сфере, и осуществлять судебное вмешательство лишь в случае необходимости"