Установка и доминанта

Рассмотрев и в силу способностей проанализировав факторы, определяющие человеческое поведение, и придя к выводу о том, что в основе любого поведенческого акта лежит потребность, которая суть удовольствие (направленность на достижение полезного результата), считаем, тем не менее, необходимым более подробно остановиться на таком психологическом феномене как установка или аттитюд. Этот психологический фактор, во-первых, не дает покоя ученым, постоянно возбуждая споры, а во-вторых, имеет важное значение в плане рассматриваемой здесь темы.

Как только в психологии не называли установку: «психическая установка», «постуральная установка», «ожидание», «диспозиция», «антиципация», «интенция», «инструкция», «aufgabe», «детерминирующая тенденция», «set», «attitude» и т.д. Дерзнем добавить к этим названиям еще и такое, как доминанта (в определенном смысле). Многие названия породили и многие споры, которые, по мере накопления исследовательского материала, получили реальную возможность достичь единого понимания. Однако изложим все по порядку. (Г оворя о первопричине человеческих поступков, автор данной работы полностью солидарен с мнением Т.И. Ойзермана о том, что проблема первопричины является псевдопроблемой, поскольку вопрос «почему» обойти невозможно.)

Итак, согласно Протагору, человек есть мера всех вещей. Сегодня обращение науки к человеку и его проблемам является тому, пожалуй, лучшим подтверждением. Мера поступков, как и мера лежащих в основе поступков импульсов, также заложена в человеке. Д.Н. Узнадзе, являющийся основоположником соответствующей школы, делающей честь грузинской науке, назвал эту меру установкой.

Следует, однако, быть справедливым и лавры одного из первооткрывателей феномена готовности человека к действию отдать А.А. Ухтомскому, разработавшему теорию доминанты.

А.А. Ухтомский определял доминанту как «более или менее устойчивый очаг повышенной возбудимости центров, чем бы он ни был вызван, причем вновь приходящие в центры возбуждения служат усилению (подтверждению) возбуждения в очаге, тогда как в прочей центральной нервной системе широко разлиты явления торможения». Таким образом, согласно определению А.А. Ухтомского, доминанта — это очаг, который определяет возникновение рефлекторной реакции в ответ на раздражение. Все импульсы, попадающие в этот очаг, вызывают в итоге те или иные поведенческие реакции.

А.А. Ухтомский сформулировал следующие основные свойства доминанты:

повышенная возбудимость;

стойкость возбуждения;

инертность возбуждения;

способность к суммированию возбуждения.

Состояния возбуждения, характерные для доминанты, способствуют тому, что доминанта подбирает для себя из окружающей среды биологически важные для нее раздражения и по этим новым раздражениям переориентирует новый опыт, т.е. в доминантном очаге «происходит установка на определенный уровень стационарного возбуждения, способствующий суммированию ранее подпороговых возбуждений и переводу на оптимальный для данных условий работы ритм, когда этот очаг становится наиболее отзывчивым и тормозит другие работающие очаги».

Доминанта представляет собой такое состояние организма, которое находится в готовности усвоить надлежащий биологический импульс и, усвоив его, действовать в ранее выбранном и уже заранее определенном направлении. А.С. Батуев пишет: «Состояние доминанты обеспечивает выделение жестких компонентов (ключевых), связанных с восприятием наиболее значимой в биологическом отношении сигнализации и выполнением соответствующих жестко запрограммированных поведенческих актов». Адепты доминанты подчеркивают, таким образом, что состояние доминанты настраивает биологическое существо на выполнение таких поведенческих актов, которые жестко запрограммированы в нем, следовательно, для него фатальны. Импульс, попав в доминантный очаг, является необходимой искрой, чтобы возгорелось пламя поведения, но не пламя хаотических поведенческих реакций, а соответствующих биологической значимости организма и доминанты актов поведения.

Доминанту не следует понимать как некую черную дыру, постоянно готовую поглотить все в нее входящее. Доминанта помимо готовности взорваться поведением при встрече с биологически адекватной средой осуществляет еще поиск необходимого ей компонента. Если в доминантный очаг попадает иной компонент, не соответствующий доминантному возбуждению, физиологическая система начинает новый поиск. Но по итогам всей этой кропотливой психофизиологической работы можно сделать вывод, что движение живого организма подчиняется доминирующей «биологической мотивации». (Удачное название «доминирующая психофизиологическая мотивация».)

О доминирующей мотивации — не о каком-либо ином импульсе, способном влиять на поведение, говорит и академик П.К. Анохин: «Решение же совершается после того, как произведен выбор наиболее адекватного результата по отношению к данной доминирующей мотивации».

Итак, доминанта характеризуется поиском нужного ей объекта или иной среды. При встрече с соответствующей средой она срабатывает подобно спусковому крючку, определяя поведение. П.К. Анохин, проводя такого рода анализ, говорит уже не о доминанте — об установках: «Если ...человек хочет взять металлический предмет, а протянутая рука берет предмет из папье- маше, то получается, что “заготовленный” акцептор действия, который является результатом опыта и должен по характеру своих возбуждений точно соответствовать посланным на периферию эфферентным возбуждениям, вступает в конфликт с неадекватными обратными импульсами.

К этому роду явлений относится установка.

В подобных случаях резкое несоответствие качества предмета, опознаваемого тактильными и кинетическими рецепторами, создает диссонацию между центростремительными импульсами от аппаратов действия и составом того дополнительного акцептора действия, который развивается одновременно с первичной интеграцией возбуждения».

Не есть ли в таком случае доминанта то же самое, что и установка? Если судить по конечному результату, который есть подчинение поведения доминирующему или установочному состоянию, то это одно и то же. Обратимся далее к авторитетам, в частности, к создателю теории установки Д.Н. Узнадзе. Сущность установки Д.Н. Узнадзе описывает следующим образом: «Когда на испытуемого повторно воздействуют два резко отличающихся друг от друга объекта, то, очевидно, это вырабатывает в нем соответствующую установку — готовность получать в руки именно резко отличающиеся друг от друга объекты. Но вот он получает в руки равные по объему предметы. Это обстоятельство, следует полагать, настолько сильно отличается от того, к чему у испытуемого выработана установка, что он не оказывается уже в состоянии воспринять его на основе этой установки. Естественным результатом этого может быть лишь одно: испытуемый должен ликвидировать эту явно неподходящую установку и попытаться воспринять действующее на него впечатление адекватно». Установка представляет собой готовность организма, субъекта к определенной деятельности в соответствии с конкретными условиями, потребностью и ситуацией ее удовлетворения. Подчеркивая бессознательный характер установки, Д.Н. Узнадзе и его ученики считают ее открытой системой, взаимодействующей с активностью сознания. Понятие объективации (осознания) лежит в основе смены одной установки другой, более соответствующей новым изменившимся условиям окружающей среды. Установка является таким состоянием, в котором потребность актуализируется и «жаждет» получить объект, способный привести к ее удовлетворению. Установка, по сути, есть не что иное, как выражение конкретной потребности в актуализированном, «напряженном» виде. Но установка создается не сама по себе, не просто потому, что существует определенная потребность. Существование потребности необходимо, иначе бессмысленно говорить вообще о какой-либо деятельности. Но потребность, не встретившая свой предмет, может представлять собой лишь любой степени состояние ожидания. Повышенное состояние ожидания А.А. Ухтомский назвал доминантой, а другие авторы склонны называть его потребностным состоянием или состоянием нужды организма, что более верно отражает сущность процессов, протекающих в доминантном очаге, когда потребность становится «навязчивой». Доминанта превращается в установку, когда актуализированная потребность встречается со своим «вожделенным» предметом.

«В самом деле, — пишет далее И.В. Имедадзе, — ни потребность (знающая свой предмет), ни ситуация в отдельности вызвать направленную деятельность не могут. Лишь их соединение создает некое новообразование (опред- меченную, т.е. наполненную полученным из среды содержанием потребность), которое и порождает деятельность. Обозначив это новообразование термином “установка”, мы получим следующее суждение: потребность и ситуация, соединяясь, создают установку, которая возникает до деятельности и ложится в ее основу». Новообразование ученый называет опредмеченной потребностью. Круг замыкается. Вновь, рассуждая о влиянии других моментов на поведенческие реакции, мы приходим к потребности, которая есть альфа и омега всех поведенческих реакций. Можно сказать, что доминанта — это фаза перед образованием установки, так как в этой ситуации потребность еще не встретилась с предметом. Но тогда, когда уже образовалась установка, состояние организма также характеризуется как доминанта, но с тем отличием, что при доминанте А.А. Ухтомского потребность еще не встречалась со своим предметом, а при установке-доминанте Д.Н. Узнадзе уже встречалась, и в том случае, если предмет биологически соответствует личностным ожиданиям, организм будет настроен на его получение вновь. Это означает, что установка — суть также доминанта, но лишь после первоначального удовлетворения потребности (опытная). В этом последнем случае субъект будет находиться в состоянии ожидания удовлетворения его потребности — установки- доминанты. Опыты, проводимые Д.Н. Узнадзе, с очевидностью подтверждают сказанное. Собственно говоря, именно такая логически верная интерпретация установки дала возможность И.А. Васильеву и М.Ш. Магомед- Эминову заявить, что установка существенно не отличается от понятия «мотивационная тенденция». А сам Д.Н. Узнадзе считал, что установка суть мотив поведения: «Смысл мотивации заключается именно в этом: отыскивается и находится именно такое действие, которое соответствует основной, закрепленной в жизни установке личности».

Юристы также отдали дань установке, и постольку поскольку это один из важных феноменов мотивообразования, рассматриваемых установку в психологии именно в этом качестве, ученые криминального цикла были вынуждены порассуждать на сей счет. Однако отсутствие скрупулезного анализа рассматриваемых психофизиологических явлений привело авторов к выводам, иллюстрацию которых можно дать, опираясь на опыты Б.С. Волкова. Ученый пишет, что у каждого человека в процессе его деятельности вырабатывается определенная система влечений, интересов, склонностей, своя жизненная программа поведения. Наряду с этими компонентами Б.С. Волков выделяет и установку, которая выражает всю личность в целом, весь ее нравственно-психологический контекст. Но если под установкой понимать жизненную программу, как это и делает Б.С. Волков, то вся система влечений будет ею поглощена. Это очевидно. Однако несмотря на это противоречие, отрадно, что исследователь обратил внимание на столь важный аспект мотивации, как установка.

«С точки зрения личностной установки (жизненной программы поведения) лица, совершившие преступления, существенно разнятся от законопослушных граждан». И затем Б.С. Волков дает перечисление тех установок, которые выражают личностную программу: осужденные ранее не принимали никакого участия в общественной жизни коллектива; допускали нарушения трудовой дисциплины, правил социалистического общежития; не испытывали чувства раскаяния. Однако все перечисленное выше не является установкой. Установка есть состояние индивида, который в данной конкретной ситуации выберет такой вариант поведения, который соответствует его потребности. Все остальное — лишь конкретные проявления установки, но не она сама, поскольку установка есть состояние. Что же касается таких проявлений, как неучастие в общественной жизни коллектива, то такое поведение характерно и для огромного большинства законопослушных граждан. Чувство раскаяния возникает, когда субъект понимает несправедливость принятого им решения. А если решение справедливо, пусть даже преступно? Вряд ли на основании перечисленных состояний следует зачислять людей в группу отрицательных.

Итак, мотив любого поведения имеет единый фундамент, в качестве которого выступает потребность, представляющая собой нужду организма в получении полезного результата, удовольствия (синоним — удовлетворение). Потребность в получении удовлетворения, как осознанная, так и неосознанная — двигатель любого поведения, в том числе и противоправного. Причем, детерминируя поведение, данная потребность (доминанта) отвергает своим присутствием все другие побудительные силы, и субъект действует фатально, будучи вынужден покориться диктующей свои условия потребности. Эту, пожалуй, важнейшую характеристику доминантной потребности, которая превращается в мотив, А.С. Батуев определяет категорически: «Эта доминирующая центральная констелляция (доминирующая мотивация. — Н.И.) создает скрытую готовность организма к определенному виду деятельности при одновременном подавлении посторонних рефлекторных актов».

Основываясь на изложенном выше материале, можно сделать вывод о том, что мотив поведения и, в частности, мотив преступления (поскольку, как мы выяснили, преступление есть разновидность поведения, но с отрицательным значением) представляет собой побудительную силу, направленную на удовлетворение доминирующей потребности. Однако такое определение для нужд криминалистов не совсем подходит, поскольку в Уголовном кодексе мотив, к которому приравнено существительное «побуждение», что, в сущности, верно, ибо мотив и есть побуждающий фактор, постоянно сопровождается, как утверждают криминалисты, «плохими» прилагательными — корыстный мотив, экстремистские мотивы, хулиганские побуждения и т.д. Как же тогда поступить с тем определением мотива, которое я предложил, основываясь на базовых теориях, а именно на психологии и психофизиологии? Давайте рассуждать. Мотив, повторяю, импульс или побудительная сила, направленная на удовлетворение доминирующей потребности. Как нам удалось выяснить, человек удовлетворяет только то, что в состоянии принести ему положительный эффект или положительные эмоции. Поэтому потребность филогенетически запрограммирована таким образом, что ее удовлетворение и есть счастье. Никто не будет желать себе зла, ибо это противоестественно, прежде всего, биологически. Но потребности, на удовлетворение которых направлена человеческая активность, представляют собой некую нужду, прежде всего биологического свойства. К таким потребностям, удовлетворение которых необходимо, относятся, повторяю, базовые потребности, которые включают в себя физиологические потребности в пище, питье, кислороде, мочеиспускании и т.д.; потребности в безопасности, к которым, в свою очередь, относятся комфорт, постоянство условий жизни; потребности в привязанностях, любви, причастности к группе; потребности в уважении (одобрении, признании, благодарности, компетентности); когнитивные и эстетические потребности; потребность в самореализации. Если посмотреть на мотивы преступлений из Особенной части УК, то окажется, что все указанные там так называемые «мотивы» ничего общего с мотивами в их базовом, психофизиологическом смысле, не имеют. Например, корысть — наиболее распространенный образец преступного мотива, приводимый в юридической литературе. Этот феномен не относится к побудительной силе, но является инструментальным способом, необходимым для удовлетворения базовой потребности в комфорте.

В различных словарях русского языка корысть определяется как выгода, материальная польза. Пусть даже это будет страсть к наживе, как страстнообличительно определяют корысть юристы. В любом случае это инструмент, направленный на удовлетворение потребности в комфорте.

Может ли страсть к наживе существовать сама по себе, в чистом виде, или она существует ради чего-то другого? Страсть к наживе, как и любое другое стремление, преследует конкретно определенную физиологической системой цель — получение удовлетворения (удовольствия). Это аксиома психофизиологии, благодаря которой соответствующее побуждение становится понятным. В противном случае оно абсолютно бессмысленно. В таком контексте очевидно, что корысть не может быть мотивом в том значении, которое придают ему психофизиологи. Поэтому правильнее было бы говорить о корысти не как о мотиве, а как о соображении, которое отличается главным образом осознанным характером. Все остальные мотивы и побуждения вполне заслуживают такого определения. В результате предлагаемой новеллы, соответствующие нормы будут представлены в такой редакции: «из соображений кровной мести» (п. «е—1, ч. 2 ст. 105), «из соображений корысти...» (п. «з» ч. 2 ст. 105), «из хулиганских соображений» (п. «и» ч. 2 ст. 105), «из соображений политической, идеологической... ненависти или вражды...» (п. «л» ч. 2 ст. 105) и т.д.

Почему я предлагаю вместо существительного «мотив» существительное «соображение». Во-первых, потому, что так называемые «мотивированные» преступления, т.е. преступления, где мотив выступает в качестве основного признака субъективной стороны преступления, отличаются умышленной формой вины. В неосторожных преступлениях также есть мотив, поскольку он присущ любой разновидности поведения, но для неосторожных преступлений мотив не надо доказывать. Понятийное свойство существительного «соображение» также оперирует сознанием, поскольку неосознанное соображение — лингвистический и психологический нонсенс. Во-вторых, со словом «соображения» в словарях связывают определенную цель, может быть даже выраженную неявно, но всегда осознаваемую. Например, политические или меркантильные соображения. Соображения, стремящиеся к цели, уповающие на достижение нужного, вполне согласуются с тем значением, которое необходимо в норме уголовного закона для учета нюансов дела. С учетом названных признаков слова «соображение», оно вполне могло бы заменить в УК существительное «мотив», который в действительности к психофизиологическому феномену отношения не имеет.

Можно рассмотреть еще один вариант замены. Корысть (раз уж я начал манипулировать с этим существительным, то и продолжу в том же духе), как она определяется практически во всей справочной литературе и в юридических текстах, связывается, повторяю, со стремлением к наживе. Но ведь такое стремление есть не что иное, как цель, которая толкуется, в частности, в юридической литературе как идеальный образ, результат, к достижению которого стремится правонарушитель. Корысть есть цель и одновременно инструмент для удовлетворения мотива, поэтому в УК такой «мотив» может быть заменен понятием «цель», которое может выступать в качестве заменителя и в других случаях. Например, «с целью кровной мести». В тех ситуациях, когда такая замена невозможна, например преступления, в которых удовлетворение мотива происходит за счет таких инструментальных явлений, как ненависть, вражда и т.п., в таких случаях следует оставить существительное «соображение».

Есть еще один вариант, предусматривающий соблюдение устоявшегося status quo. Речь пойдет в данном случае о возможностях использования конвенционных начал, которые довольно широко используются в праве вообще. Что это значит? А это значит: давайте договоримся о семантике.

Давайте договоримся о том, чтобы не трогать устоявшуюся в уголовном праве терминологию. Для этих целей воспользуемся суждениями доцента Балабановой, писавшей следующее: «Побудительным стимулом, мотивом физической и психической активности являются потребности человека. В экспериментальной психологии под мотивацией поведения подразумеваются, прежде всего, биологические потребности и влечения, а под мотивом — стимул и фактор сенсибилизации и активации организма к данному стимулу. В жизни — это обычно объект-цель, а у человека — нередко и продукт воображения». В таком контексте потребность как нечто объемное, масштабное, одним словом — целое, может быть представлена как мотивация, а корысть, вражда, кровная месть — как мотивы, т.е. части целого. В таком случае, правда, неизвестно, зачем следует выделять мотивацию, и если о ней говорить, то ее роль в праве оказывается лишенной содержания, как роль в плохой пьесе, неизвестно, зачем написанной, неизвестно, зачем поставленной. Но: давайте так договоримся, и тогда все останется, как было. Мое мнение, однако, заключается в том, что договариваться, искажая базовые понятия и определения, как-то не достойно рефлектирующего и одновременно мыслящего исследователя. Кроме того, все приведенные резоны направлены против такой конвенции.

Давайте представим себе, что человек испытывает неосознанно нужду в комфортных условиях, что является потребностным состоянием безопасности. Поиск решений возникшей у него проблемы приводит его к мысли о необходимости получить много денег, и он загорается корыстным «пламенем», намереваясь, как Мидас, превратить все в золото. И вот в данной мизансцене возникает вопрос о первооснове. Сама по себе корысть не может возникнуть вдруг. Она есть производное от чего-то, а именно, от базовой потребности, ради которой корысть и возникает. Значит, не корысть, а та первооснова, ради которой она возникла, и является побудителем к активности, т.е. мотивом.

Корысть как инструмент для удовлетворения базовой потребности может проявляться вовне двояко: совмещением двух или более работ или посредством совершения преступления, например кражи. И в той и в другой ситуации субъект неизбежно будет руководствоваться одним и тем же мотивом — необходимость удовлетворения базовой потребности в комфорте, посредством, в частности, получения материальной выгоды. Поэтому никак корысть мотивом быть не может, хотя, если договориться...

Далее, по поводу преступных и непреступных, плохих и хороших мотивов. Возвращаясь к иллюстративной корысти, следует заметить, что материальная выгода, мотивированная потребностью в комфорте, может быть получена, как я уже отмечал, двумя путями: посредством кропотливого труда и посредством, положим, кражи. Если субъект получает материальные блага посредством кропотливого труда, тогда он, естественно, преступником не является. И даже в том случае, если договориться и считать, как и прежде, корысть — мотивом, тогда он, т.е. мотив, плохим (преступным) быть не может. Но если потребность удовлетворяется посредством кражи, тогда тот же мотив превращается в плохой (преступный). Но, во-первых, один и тот же мотив не может иметь разных определений, поскольку в противном случае одно из определяемых слов должно иметь совершенно иную семантику. В логике такая ошибка является игнорированием существенного признака, под которым понимается «признак, который необходимо принадлежит предмету при всех условиях, без которого данный предмет существовать не может и который выражает коренную природу предмета и тем самым отличает его от предметов других видов и родов».

Во-вторых, мотив вообще лишен каких-либо прилагательных, поскольку побудитель к активности нейтрален к социальным оценкам, ибо он психофизиологически данная фатальность, освободиться от которой человек не может и не сможет никогда. То же утверждал уже давным-давно Бентам: «мотивам нельзя, в сущности, приписывать хорошего или дурного качества». Представьте себе выражение «преступный побудитель к активности». В данном контексте Мортимер Адлер писал: «Общепринятое понимание слова потребность дает осознание того, что не может быть неправильных и ошибочных нужд. Это просто другой способ сказать следующее: нам никогда не бывает нужным что-то действительно плохое — то, чего следует избегать». Таким образом, не мотив является преступным, а поведение, которое основывается на аналогичном мотиве, но противоречит правовой норме. Поэтому говорить о мотиве с оценочных позиций категорически неверно. Нет преступных, как, впрочем, и положительных мотивов.

Что касается соотношения мотива и цели, то они находятся в равном отношении друг к другу. Нельзя говорить, что цель определяет мотив деяния. Мотив как побуждающая поведение сила образуется и без конкретной цели. Например, ощущение ожидания в период начала актуализации установки. В особенности генеральный статус мотива прослеживается в неосознаваемых побуждениях. Вместе с тем конкретизация цели свидетельствует о более или менее глубоком намерении лица, и этот процесс конкретизации может сыграть роль при назначении наказания, которое основывается, в частности, на учете личности виновного (ч. 3 ст. 60 УК РФ).

Итак, нам удалось, как мне представляется, выяснить главные особенности мотива, которые заключаются в том, что именно он возбуждает нервную систему к активности, побуждает действовать или бездействовать, пользуясь терминологией уголовного права, словом, что-то совершать. Но мотив не определяет вариант поведенческой реакции. Он лишь создает известную напряженность, которая обязательно должна завершиться поведенческим актом. Но он не определяет форму поведенческого акта. Как же происходит такое определение? Для ответа на этот вопрос необходимо подвергнуть анализу процесс афферентного синтеза, и тогда, возможно, будет все ясно.

Строго говоря, любая цель поведения — удовлетворение потребности. Однако для достижения этой глобальной цели могут быть и иные, промежуточные целеполагания, которые, в свою очередь, оказывают влияние на уголовную ответственность. Так, для того, чтобы убить человека, необходимо приобрести пистолет, что является промежуточной целью и одновременно предполагает ответственность по ст. 222 УК РФ.