Происхождение агрессивности

По поводу происхождения агрессивности, о которой я выше немного упоминал, существуют, если так можно сказать, две позиции. Согласно первой, проповедником которой в определенной мере является Абрахам Гарольд Маслоу, агрессивность есть производная от культуры, среды и научения. Пытаясь рассуждать об агрессивности в рамках данной позиции, Маслоу все время обращается к психофизиологической составляющей поведения человека и в итоге задается вопросом: «мы уже не рассуждаем о том, обусловлена ли деструктивность биологическими факторами, нас тревожит другой вопрос: в какой мере она определяется ими?». И далее исследователь вынужден погрузиться в пучину захватывающей онтологии, которая не может миновать мыслящего ученого мужа и уже не отпускает его от себя: «имеет смысл говорить о рудиментах животных инстинктов. Мы склонны однозначно заявить, что у человека нет инстинктов, а есть лишь остатки инстинктов, “инстинкто- идные” потребности, врожденные способности и потенции».

Другое направление, представителем которого является Эрих Фромм, заключается в том, что агрессия есть дань уникальному инстинкту смерти, который приводит к патологической агрессии.

Я, как специалист в юриспруденции, не стану вникать в споры профессионалов психофизиологов, но буду опираться исключительно на известные мне факты.

Роберт Бэрон и Дебора Ричардсон на основе проведенных опытов утверждают, что «совершение агрессивного поведения зависит от основных нейрофизиологических механизмов», как, собственно, и любое иное поведение. Это означает, что агрессивное поведение подчиняется афферентному синтезу, что не может вызывать никаких сомнений, ибо агрессия есть разновидность поведенческой реакции. В таком плане агрессия характеризуется главным образом неосознаваемыми компонентами и прочими особенностями, которые характерны для любой поведенческой реакции, основанной на афферентном синтезе, — фатальностью протекания и, вследствие этой фатальности, предсказуемостью реакции, поскольку для агрессии, как и для другого поведения, необходим соответствующий пусковой стимул, реакцию на который можно предвидеть. Но агрессия, все же, даже семантически предполагает нечто новое, этакое «живенькое», не совсем обычное, содержащее оригинальные признаки, отличающие ее от просто поведения. Хотя агрессия все же есть разновидность поведения.

Специалисты (большинство) определяют агрессию так: «Агрессия — это любая форма поведения, нацеленного на оскорбление или причинение вреда другому живому существу, не желающему подобного обращения». Такое определение подходит для обозначения криминальной агрессии, поэтому в контексте нашей криминальной направленности его можно принять. Для нас главным является вопрос: из каких истоков истекает целенаправленность поведения, стремящегося причинить зло? Ясно, что из потребностного состояния. Но тогда почему афферентный синтез выбирает вариант обязательного вреда не как побочного эффекта поведения, а как искомого итога удовлетворения потребностного состояния? Вред в агрессии есть желаемый итог поведения. Желаемый в том смысле, что только так человек в состоянии удовлетворить потребностные доминанты.

Агрессивное поведение по своей природе инстинктивно, — утверждают Роберт Бэрон и Дебора Ричардсон. «Согласно этому довольно распространенному подходу, агрессия возникает потому, что человеческие существа генетически или конституционно запрограммированы на подобные действия».

И далее: «предрасположенность человека к агрессии является следствием влияния естественного отбора. Утверждается, что агрессия обеспечивала биологические преимущества нашим доисторическим предкам». Действительно, если принимать теорию Дарвина за истину в последней инстанции, тогда с неизбежностью придется признать, что все животные инстинкты унаследованы и человеком. Филогенез в процессе естественного отбора оказывается неизбежным продуктом, необходимым для выживания видов. К такой филогенетической программе относится и агрессивность. Она заложена в генотипе человека как память о «злобных» прародителях и проявляется, в частности, в аффективных реакциях. Каждый когда-то испытывал подобные приступы, характеризующиеся вдруг возникающим непреодолимым волнением, вынуждающим предпринимать агрессивные акты. Они не обязательно выливаются в преступление. Это может быть оскорбление близких родственников, причинение боли домашнему животному, нечаянно попавшему под «горячую руку». Кстати, об этом выражении. Согласно лингвистам, оно означает, что человек попал в зону гнева другого человека, который находится в раздраженном состоянии. Агрессия, таким образом, понимается через гнев. А гнев, который является содержанием агрессии, передается генетически. По крайней мере, так утверждают специалисты, и такие утверждения целиком укладываются в лоно эволюционной теории: «Силы и отличительные особенности человеческого мозга несут на себе отпечаток своего происхождения», и далее: «Наш мозг запрограммирован следующим образом: мы делим людей на друзей и чужаков, точно так же, как птицы исполняют территориальные песни и ориентируются по полярным созвездиям. Мы страшно боимся действий чужаков и пытаемся решить конфликт с помощью агрессии. Эти усвоенные правила сложились за последние сотни тысяч лет человеческой эволюции, чтобы обеспечить биологическое преимущество тем, кто преданно им следует». Более того, существует, как известно, мнение о том, что генетически закрепленный фактор агрессии соседствует с геном преступности, который, в сущности, и есть филогенетически закрепленная агрессия.

В криминологии рассматривался вопрос о преступных генах в рамках клинической криминологии, но никаких положительных ответов на вопрос о наличии таких генов, предопределяющих преступное поведение, дано не было. Я также не дам положительного ответа на этот вопрос уже потому, что специалисты, на опыт которых ориентируется мое исследование, отмечая врожденность и филогенетическую приобретенность агрессии, расходятся в суждениях и мнениях. Эдвард Уилсон продемонстрировал в своей книге лабильность исследовательских выводов. Ученый писал: «Мужчины ХУУ (аномальный набор хромосом для мужчин — Н.И.) вырастают высокими, у подавляющего большинства рост превышает шесть футов. Однако они чаще нормальных людей оказываются в тюрьмах и больницах как невменяемые в момент совершения преступления. Поначалу считалось, что присутствие дополнительной хромосомы определяет агрессивное поведение, то есть преступление запрограммировано генетически. Между тем статистические исследования, проведенные психологом из Принстона Германом А. Уиткиным и его помощниками, дали более плодотворные результаты. Ученые изучали данные, собранные в Дании. Было установлено, что мужчины с хромосомами ХУУ не более агрессивны, чем обычные, и не демонстрируют какого-то особого поведения, отличающего их от остальных датчан. Единственное обнаруженное отклонение — интеллект ниже среднего уровня». А поскольку наличие лишней У хромосомы свидетельствовало о наличии низкого интеллекта, экспериментаторы объяснили именно этим обстоятельством тот факт, что мужчины с таким хромосомным набором чаще остальных оказываются в тюрьмах, — у них, оказывается, «не хватает хитроумия, чтобы избежать ареста». Вместе с тем авторы все же допускают некоторую специфику поведения, предполагающую предрасположенность к преступности на основе Синдрома Тернера, приводящего к снижению интеллекта.

Неуверенность в своих суждениях о генетической наследственности агрессивного поведения демонстрирует и Роберт Бэрон, утверждавший, на основе проведенного исследования, что «мальчики, имеющие осужденных биологических отцов, скорее всего сами будут осуждены за нарушение закона», а затем предложивший тезисы, насквозь пропитанные непреодолимыми противоречиями: «Наследуемость склонности к совершению преступлений отнюдь не означает наследуемости склонности к агрессии.... Возможно, наследуется даже не склонность к агрессии как таковая, а какая-то характерная черта (например, импульсивность или стремление к лидерству), увеличивающая возможность проявления агрессии». И, наконец, финал: «В целом полученные данные ясно свидетельствуют о наследуемости склонности к криминальному поведению».

Я специально навязывал читателю длинные цитаты из зарубежных исследований, которые, на мой взгляд, наиболее валидны хотя бы в силу того, что в зарубежных университетах выделяется достаточно средств на проведение экспериментов, навязывал для того, чтобы можно было почувствовать, во- первых, неуверенность в суждениях, которая обусловлена недостаточной корректностью полученных данных (мозг — материя темная, до сих пор ученому уму недоступная, а посему исследованию не подлежащая), и, во- вторых, потому, что все-таки исследователи вольно или невольно склоняются к наследственности агрессивного поведения. Я, пожалуй, тоже выскажусь по поводу исследуемого предмета, но не на основе проведенного самостоятельного опыта, а на основе логических суждений с учетом преобладающих мнений (будем принимать их за истинные, покуда нет иных непротиворечивых доказательств). Итак, преобладающим мнением по поводу происхождения человека является эволюционная теория Дарвина, которая, однако, подвергалась обоснованным сомнениям по поводу того, что эволюционное время слишком мало, чтобы на основе одноклеточного организма образовался человеческий мозг. И, тем не менее, преобладает и постоянно доказывается мнение об эволюционном происхождении homo.

Если человек — продукт эволюции, то, следовательно, его психофизиологические особенности и, в частности, мозг также не могли миновать эволюционных преобразований. Представленная посылка верна хотя бы потому, что иначе нельзя говорить и об эволюции. А раз представленная посылка верна, то, значит, те следы, которые определяли поведение животных, неизбежно должны проявляться и у человека как эволюционно приобретенные, т.е. филогенетически унаследованные. К таким следам относится агрессия. Вывод — агрессия вне всякого сомнения наследственная программа. Если это не так, тогда надо отказаться от эволюционной теории как теории происхождения человека.

Придя к выводу о наследственности агрессии, мы должны теперь определиться, что агрессию вызывает. Ведь наследственность агрессивного поведения означает, что «буйство и злодейство» находится в нас в состоянии метафизическом, в состоянии определенной установки, в состоянии сна. Значит, необходимо нечто, способное пробудить злые силы агрессии, которые, объ- ективировавшись в колоссального монстра, способны демонстрировать эффект битвы при Ангиаре, картины, написанной Леонардо да Винчи, на которой изображена человеческая ярость, исказившая лица сражающихся до состояния мифических злодеев, под которыми даже кони представлены с искаженными гримасами. Что может быть пусковым стимулом для агрессии? Два обстоятельства: фрустрация и обеспечение потребностного состояния в безопасности.

Фрустрация, как мы выяснили выше, представляет собой негативное психическое состояние в результате неудовлетворенности потребностей. Она приводит к психическим расстройствам, которые, в свою очередь, проявляются в агрессивной форме поведения, ибо только так можно сублимировать «препотентные недостатки». Роберт Бэрон категорически настаивает на том, что «фрустрация всегда приводит к агрессии в какой-либо форме. Агрессия всегда является результатом фрустрации». И действительно, это так, но с одним важным уточнением. Агрессия — вид поведения, которое отличается резким скачком «гневливого» филогенетического опыта, а потому не в каждом случае фрустрации она возможна. Во-первых, необходимо учитывать структуру эмоциональной конституции человека. У аномального типа, характеризующегося, например, истероидной акцентуацией или холерическим типом характера, агрессия возникает быстрее, чем у типа с пониженной эмоциональностью. Во-вторых, агрессия возникает тогда, когда человек испытывает препятствие в удовлетворении мотива, выступающего для него как страстная нужда. Роберт Бэрон пишет по этому поводу: «чем в большей степени человек предвкушает удовольствие, чем сильнее препятствие и чем большее количество ответных реакций блокируется, тем сильнее будет толчок к агрессивному поведению».

Депривация в результате неудовлетворенной потребности в безопасности вряд ли нуждается в доказательствах. Выше я приводил пример, как ребенок реагирует на проявление несправедливости. Любой человек, даже не относящийся к категории здравомыслящих, в случае реальной угрозы безопасности и невозможности удовлетворения этой потребности, будет проявлять агрессивные поползновения, по крайней мере до того момента, когда потребность в безопасности уступит место потребности, например, в комфорте. Так несчастный, не способный вырваться из рук бандитов, может принять покорную позу в надежде на свободу. Здесь бал правит потребность в комфорте, которая превращается в данной ситуации в препотентную. В такой мизансцене перемены потребностных состояний ведущую роль, как всегда, играет компонент афферентного синтеза под названием память. Если она диктует необходимость выбора варианта поведения в виде покорности, тогда человек с неизбежностью покорится такому велению.

Агрессия не осознается и чаще всего проявляется в импульсивных действиях. Но самое главное, к чему я вел читателя — показать, что агрессия, как и другие варианты человеческого поведения, не зависит от разумных решений человека и вновь: термин «свобода воли» оказывается неуместным, а сама свобода — иллюзорной.

Оппоненты могут возразить: как же так. История знает целые народы, которые всегда характеризовались как умеренные без агрессивных вспышек. Например, индейцы племени гуаяки характеризовались как дружелюбное племя. Однако стоило только кому-либо вторгнуться на их охотничью территорию, как тут же начиналась агрессия в виде военных действий. Нет таких народностей, которые не проявляли бы агрессии, нужен только повод для нее.

Здесь мы вплотную подошли к очень сложному гуманитарному вопросу об ответственности. Если мы не вольны в своих решениях, тогда уместна ли ответственность за наши поступки? Моральна ли такая ответственность? Какое право мы имеем упрекать правонарушителя? Давайте, как всегда было принято в приличном обществе рефлексирующих исследователей, думать и рассуждать.