Интерес к коррупционным проблемам должен быть прямо пропорционален уровню обеспокоенности руководителей государства, правоохранителей или ученых качеством и эффективностью работы государственного механизма. Поскольку до времени появления первых конституционных режимов большинство стран пребывало в рамках аграрной системы хозяйствования, организованной в оптимальной для этого государственной форме абсолютизма, борьба с коррупцией была для монархов во многом личным делом. С одной стороны, это не должно было касаться "общественности", пространство для деятельности которой в целом была весьма ограниченным. С другой стороны, казнокрадство и взяточничество чиновников помимо того, что наносили ущерб репутации власти, т.е. вредили ее авторитету, еще и посягали на имущество короны, что должно было выглядеть как личное оскорбление. Этим, по меньшей мере, можно объяснить жестокость наказаний для взяточников (вроде заливания в горло расплавленного "презренного" металла или колесования), которая долгое время казалась единственным надежным средством справиться с коррупцией.

Действительно, системные причины, связанные не с личными преступными склонностями отдельно взятых злоумышленников, а с характером функционирования государственного механизма стали доступны для понимания значительно позже. Кроме того, не стоит сбрасывать со счетов и то, что взяточничество слишком хорошо вписывалось в логику феодализма. Разница между сбором "законно установленных" налогов и волюнтаристским обиранием крестьянства на подчиненной вассалам территории была не особенно заметна налогоплательщикам. Между тем как власть сюзерена базировалась не на угодности народу, а на личной верности ему вассалов и их способности контролировать ресурсы своих уделов для пользы короны. Поэтому торговля привилегиями, в том числе привилегией эксплуатировать крестьян, была значимым ресурсом власти самих феодальных монархов.

Более того, в ряде стран, включая, долгое время на законном основании существовала система оплаты труда государственных людей, основанная не на централизованно получаемой и фиксированной заработной плате, а на "кормлении" с мест, где представления о "зарплате" формировались на основе текущих политических обычаев, определяющих правила брать "по чину". Петру Великому не удалось избавиться от традиций системы кормления, что, вероятно, объясняет скидка на эпоху. Однако исторические свидетельства красноречиво говорят о том, что и в рамках системы государственной бюрократии XIX в. жалование не вытеснило старые российские обычаи кормления.

Многие специальные исследования описывают довольно нелицеприятную картину, показывающую, что для абсолютистских государств и прочих режимов личной власти, которые не базируются на доверии народа и демократических механизмах воспроизводства политической власти, коррупция является ресурсом для покупки лояльности подчиненных, обеспечивающих работу различных звеньев машины власти и насилия*(21). При этом коррупция является не только ресурсом для оплаты услуг лояльности, выступая в роли "пряника", но и средством контроля лояльных коррупционеров с помощью страха, поскольку однажды согласившиеся "вписаться в схему" обрекают себя на бессрочный риск быть привлеченными к ответственности за коррупционные преступления или пострадать от этого иным образом. Так коррупционеры превращаются в хорошо оплачиваемых заложников системы личной и политической лояльности.