В современной литературе по этому поводу высказан целый ряд весьма ценных наблюдений, к которым нам имеет смысл обратиться. Они показывают, что достижению консенсуса элит и формированию политической воли как приводного ремня институциональных реформ могут помешать некоторые обстоятельства и условия, по поводу которых у реформаторов не должно быть иллюзий.

Во-первых, необходимо отдавать отчет в том, что коллапс политической системы, которая не реформируется своевременно, экономический спад, гражданская война и прочие вероятные его следствия для многих представителей политической элиты могут не восприниматься как трагедия. В лучшем случае - как потеря хорошего источника дохода, вполне предсказуемая, впрочем, а потому включенная в персональную стратегию пребывания во власти. Очевидно, что в неопатримониальном государстве, где личная лояльность обычно стоит выше профессионализма или личного достоинства, а работа на государственной службе в значительной степени является рентоориентированной, пестуются такие личные качества, которые не способствуют развитию государственного мышления. Иначе говоря, коллапс государства для некоторой части политический элиты неопатримониальной политической системы выступает не убедительным аргументом к началу реформ, а вопросом верной оценки времени, когда необходимо капитализировать свои активы и вывести в тихую гавань за пределы страны.

Поскольку изменение системы мотивации в неопатримониальной политической системе даже при наличии реформистского консенсуса не является задачей, разрешимой в среднесрочной перспективе, здоровой части политической элиты таких стран необходимо позаботиться о том, чтобы механизм вывода активов из-под национальной юрисдикции был по меньшей мере не простым и лишал уверенности коррупционеров в том, что они или их наследники могут ими воспользоваться. В развитых правопорядках в настоящее время уже существует развитое законодательство, во-первых, связанное с фактическим учетом динамики благосостояния чиновников через механизм декларирования активов, во-вторых, направленное на борьбу с отмыванием доходов. Между тем стоит признать, что если успех в развитии первого направления целиком зависит от национальных властей, то второе направление станет эффективным лишь в случае, когда будет окончательно сформирована система международных соглашений, обеспечивающих прозрачность мировой финансовой системы, препятствующих созданию оффшоров, формирующих реальную практически работающую систему выявления и возврата активов.

Во-вторых, в антикоррупционной литературе сегодня общим местом является утверждение, что значительная база природных ресурсов стабилизирует любой авторитарный режим, в том числе и неопатримониальный. Связано это в общем смысле с тем, что, извлекая ренту из монополизированного рынка по добыче ископаемых, политические элиты не зависят от подавляющей части налогоплательщиков и, соответственно, избирателей, и лишены поэтому необходимости идти на компромиссы с ними по поводу, например, сбора налогов и любых других вопросов*(117).

Так называемое "нефтяное проклятие", которое позволяет законсервировать политическую элиту, является не худшим из следствий. В ряде случаев зависимость от цен на углеводороды заводит национальную экономику в более опасную институциональную ловушку, которая получила название "голландской болезни". "Голландская болезнь проявляется, когда приток нефтяных денег перегревает национальную экономику и вызывает рост реального курса национальной валюты. В результате традиционные экспортные товары, не связанные с нефтью, теряют конкурентоспособность, а национальная экономика становится недиверсифицированной. Если этот процесс чересчур запустить, то он может вызвать перекос экономики страны и социальное напряжение"*(118).

Иными словами, в случае монополизации политической элитой для извлечения ренты рынка природных ресурсов сохраняется возможность при наличии реформистского консенсуса диверсифицировать экономику, создав большее число собственников, которых персоналисткая неопатримониальная система не сможет контролировать, создавая таким образом спрос на законность и расширяя потенциал политического разнообразия. Однако в случае развития "голландской болезни" диверсификация экономики становится не просто вопросом обеспечения конкуренции и снижения административных барьеров. Развитие экспортных отраслей хозяйства, помимо торговли нефтью, перестает быть прибыльным. Поэтому выйти из сложившейся системы оказывается непомерно сложнее, например, опираясь на развитие внутреннего рынка, который мог атрофироваться за годы простоя, либо привлекая иностранные инвестиции, что может быть связано с сокращением издержек за счет местных трудовых ресурсов, льготным налогообложением, а также формированием благоприятного делового климата, очищенного от коррупционных практик. Таким образом, для того чтобы окончательно не завязнуть в этой ловушке, что означало бы верный выход на сценарий коллапсирования неопатримониальной политической системы, необходимы энергичные шаги по диверсификации национальной экономики.

Между тем не стоило бы переоценивать значимость экономических факторов для излечения от коррупционных практик. В современной профильной науке можно считать доказанным факт, что коррупция мешает развитию бизнеса только когда издержки от нее слишком высоки для образования приемлемой нормы прибыли. Однако для предпринимателей необходимость платить взятки - это одна из статей расходов, естественная для ведения бизнеса на развивающихся рынках. Более того, благодаря неформальным договоренностям коррупция помогает избавиться от конкурентов или выиграть в тендере, что для малоответственного бизнеса не представляет большой проблемы. Международные инициативы, связанные с развитием антикоррупционного комплаенс-контроля и поддержанием усилий по предотвращению взяточничества в международных коммерческих операциях, только начинают формировать современный стиль международного бизнеса. Однако вопрос не об этом. Важно понимать, что экономические аргументы не всегда являются наиболее убедительными в поиске мотивов для предотвращения коррупционных практик, в том числе практики политической коррупции в системе неопатримониального государства. Антикоррупционные реформы - это вопрос не экономии или достатка, это вопрос идеалов.

В-третьих, среди нюансов, которые необходимо иметь в виду, размышляя о возможных направлениях эволюции неопатримониальных режимов, необходимо упомянуть о стереотипах отношения к власти и привычках. Хотелось бы оставить без комментариев распространенную установку о том, что отдельные народы питают склонность к сильной руке и плохо переваривают плюрализм в решении общих вопросов. Как представляется, это обстоятельство совершенно не связано с какими-то национальными чертами, а является производным от некачественного воспитания и образования и отсутствия соответствующей практики во взаимодействии с органами власти, которой нет, разумеется, не потому, что обывателю это не нужно, а потому что авторитарная государственная машина, не испытывая потребности оперировать в отношениях определенного типа, не организует там институтов и не создает правовых норм.

Соответственно, не о чертах национальной культуры здесь речь, а о стереотипах поведения, которые обыватели не оценивают в терминах этики или права, но эксплуатируют на практике, потому что "так принято". Во-первых, относительно развивающихся государств, которые прежде были колониями европейских метрополий, есть мнение, что коррупционные традиции там насаждались завоевателями, а не являются выражением их традиционных представлений о надлежащих нормах политического общения. Во-вторых, применительно к постсоветским государствам довольно убедительной является позиция, что коррупционные практики стали распространяться здесь в своеобразной системной неопатримониальной форме в связи с остаточной памятью об устройстве советской политический системы с ее такими характерными чертами, как сочетание внешней формальной структуры власти в лице государственных органов, наличием внутренней, реальной системы отношений по принятию политических и экономических решений и контроля власти в виде аппарата коммунистических партий, как существование партийной номенклатуры, которая жила автономно от остального народа и др. "Коррупция в посткоммунистической Европе - не следствие возврата к предпринимательству и появления крупной наличности. Она вызвана сохранением организационных и управленческих структур коммунистической эпохи при отсутствии каких-либо институтов обеспечения подотчетности, которые исчезли вместе с падением диктаторских режимов"*(119).

Можно привести еще одну, довольно оригинальную позицию, которая имеет отношение к нашему разговору о наследии и стереотипах восприятия власти и высказывалась в западной литературе применительно к объяснению особенностей устройства советского общества: "Причина стабильности режима - новый "общественный договор", неизвестный ранее истории, - граждане отдают государству свободу в обмен на контролируемое государством право на злоупотребление. Государство при этом гарантирует минимальные условия существования" (М. Геллер, А. Некрич). "Децентрализация управленческого аппарата советской системы с ее терпимостью к расхлябанности, воровству и взяточничеству, возможно, и является причиной, почему советские граждане не проявляют революционных настроений" (М. Монтиас, С. Роуз-Аккерман)"*(120).

Справиться с установками такого рода значительно сложнее, чем обуздать наиболее беспринципную космополитическую часть политической элиты или создать условия для диверсификации национального хозяйства, избавившись от "ресурсного проклятия", поскольку они имеют отношение к устоявшимся привычкам людей и особенно образу их мыслей. Между тем, что касается привычек, то они могут быть изменены более или менее оперативно с помощью верных настроек системы правового регулирования и должного, последовательного контроля за соблюдением установленных норм. Сложнее обстоит дело со стереотипами мышления и ментальными образами, которые могут быть преодолены в результате долговременной, целенаправленной и осмысленной культурно-идеологической реформы в области общественно-политических знаний и навыков, которая может дать результат посредством народного просвещения и открытого диалога в свободных средствах массовой информации.