Автор «Государя», «Истории Флоренции», «Рассуждений на первую декаду Тита Ливия», известного трактата «О военном искусстве» и многих других трудов родился в столице Тосканы 3 мая 1469 г. Родители Бернардо Макиавелли и Бартоломеа ди Стефано Нелли дали ему имя деда — Никколо. Друзья впоследствии прозвали его Историком, но всему миру он стал известен как Флорентийский секретарь.

Генеалогия семейного клана Макиавелли восходит к древним тосканским маркизам. Пращурам Никколо достался небольшой замок в Монтес персоли, однако они предпочли феодальным почестям и привилегиям флорентийское гражданство. С тех пор история, как писали в хрониках, Machiavellorum familia неразрывно связана с Флоренцией — самой богатой, просвещенной, поистине «цветущей», если перевести ее звучное имя, столицей Европы. Предки не раз избирались на самые высокие должности в республике, возглавляли правительство, городскую магистратуру. Тем же отличалась и родня по материнской линии. Донна Бартоломеа слыла истовой прихожанкой, но воспитывала детей (у Никколо был брат и двое сестер) в духе, свободном от чрезмерной церковной строгости. От матери будущий политик унаследовал поэтический дар, от отца — страсть к чтению. Но лучшим воспитателем оказалась сама атмосфера позднего Возрождения. Блестящий взлет искусств и изящной словесности при Лоренцо Великолепном захватил юного Никколо, развил его таланты, обострил мировоззрение, сформировал характер.

Скромные материальные возможности семьи не позволили юноше окончить университет, тем не менее результаты его упорного самообразования впечатляют. Целая плеяда классиков античной литературы: Платон и Аристотель, Фукидид и Полибий, Цицерон и Плиний, Плутарх и Тит Ливий — с юных лет до последних дней были его мудрыми советчиками. Никколо рано приобщился к юридической и коммерческой деятельности, которой занимался отец. Практические навыки и ясный ум помогли ему благополучно выдержать конкурс на замещение должности секретаря второй канцелярии, ведавшей внутренними делами государства. Над ней в структуре органов управления стояла канцелярия Синьории во главе с первым канцлером республики, которая курировала ее внешнеполитические связи. Не прошло и месяца после начала работы, как летом того же 1498 г. Макиавелли назначили одновременно канцлером-секретарем Совета десяти, и ему пришлось и держать в поле зрения военные дела, и вести переписку с представителями республики за границей.

Четырнадцать лет и пять месяцев не службы, а служения «секретарь и гражданин» отдавал родине все свои знания и силы. Он написал более четырех тысяч служебных писем и донесений, сотни проектов законов, правительственных распоряжений, военных приказов. Нередко подвергаясь смертельной опасности, без отдыха, в ночь и непогоду, иногда на собственные средства и всегда в сжатые сроки, он много раз выезжал в зарубежные заальпийские командировки — «комиссии» и совершал бесчисленные поездки по Италии и Тоскане. Ему давали почти невыполнимые дипломатические поручения при дворах французского короля, германского императора, итальянских князей, папы римского.

Живой, энергичный, расположенный к шутке и острому слову, Макиавелли замечателен и как тонкий психолог. Исключительные способности, основательная профессиональная подготовка, дипломатический дар обострили его умение распутывать причудливые клубки многослойных противоречий и интересов. Страстный патриотизм и глубокая вера в творческие силы народа способствовали успешному выполнению заданий республиканского правительства.

Активный политик-практик, флорентийский канцлер стал внимательным наблюдателем. Его политический кругозор после полуторадесятилетней государственной деятельности необычайно широк и разнообразен. Это разнообразие таит в себе массу вопросов. В чем причина процветания одних государств и упадка других? Существуют ли закономерности в политических превратностях истории? Насколько решают дело доблесть государя, а насколько — каверзы судьбы? Почему цивилизованная Ереция подпала под власть Филиппа Македонского, а Византия — под турецкое иго? Как уберечь Италию от подобной участи?

Пребывая в разных странах, Макиавелли детально изучает различные формы социально-политической организации государств, вскрывает их существенные черты, объективно сравнивает их возможности. На основе анализа богатейшего фактического материала он ставит важные теоретические вопросы в области политики, власти, государства, права, управления, военного дела.

Кипучая политическая деятельность Никколо Макиавелли прервалась драматическими событиями осени 1512 г. Усиление испанофильской земельной аристократии и феодальной реакции привело к падению правительства Пьеро Содерини и возвращению к власти Медичи. Еибель республики роковым образом сказалась на судьбе и гонфалоньера, и Флорентийского секретаря. По декретам новой ме- дичийской Синьории, изданным в ноябре 1512 г., Макиавелли лишили всех постов, права занимать какую-либо государственную должность с воспрещением «переступать порог дворца Синьории» и выслали на год «в отдаленные земли и владения Флоренции». В довершение всех бед его обвинили в участии в заговоре против кардинала де Медичи (впоследствии папы Льва X), заключили в тюремный замок и подвергли пытке плетьми. Все это стало и личной трагедией ученого и политика, и еще больше несчастьем Флорентийской

республики, потерявшей человека, чьи разум и способности могли бы ее поддержать.

Никколо не согнулся под тяжестью испытаний. Он находит иное применение своим творческим силам. Отстраненный от государственной деятельности, он продолжает оставаться полезным своей родине. Глубокий смелый ум, воля и стойкость великого флорентийца помогают ему победить превратности судьбы, сохранить своих истинных друзей, преодолеть неприязнь новых властителей. В жарких литературных спорах в знаменитых «садах Ручеллаи» его слушают как оракула; Франческо Веттори и Франческо Гвиччардини в самые тревожные времена ведут с ним интенсивную и откровенную переписку; папы Лев X и Климент VII прибегают к его советам. Само правительство Медичи в необходимых случаях использует талант опального изгнанника, хотя в целом расценивает его приверженность республиканизму как препятствие своим авторитарным замыслам. Несмотря на настороженность официальной Флоренции, Макиавелли в последние годы жизни вновь занимается общественными делами, не прекращаются и занятия литературой, и научные изыскания.

Волею судеб оказавшийся в родовом «поместье» — стареньком домике в Перкуссине, неподалеку от Сан-Кашано, что по дороге в Рим, Макиавелли напряженно творит. Строки из широко известного письма к другу Веттори от 10 декабря 1513 г., т. е. в период работы над важнейшими произведениями, многое проясняют в его психологическом состоянии: «...когда наступает вечер, я возвращаюся домой и вхожу в свой кабинет. На пороге я сбрасываю свои повседневные лохмотья, покрытые пылью, облекаюсь в одежды царственные и придворные. Одетый достойным образом, я вступаю в высокое собрание античных мужей. Там, встреченным ими с любовью, я вкушаю ту пищу, которая уготована единственно (solum) мне, для которой я рожден. Там я не стесняюсь беседовать с ними и спрашивать у них объяснения их действий, и они благосклонно мне отвечают. В течение четырех часов я не испытываю никакой скуки. Я забываю все огорчения, я не стыжусь бедности, и не пугает меня смерть. Весь целиком я переношусь в них»1.

Признание Макиавелли в равной степени характеризует его работу и над «Государем», и над «Рассуждениями» — двумя главными «книгами жизни» флорентийского политика, создание которых шло практически «на одном дыхании».

Не будет большой ошибкой утверждать, что государственно-политические, историографические работы Макиавелли рождались из со-

единения двух противоположных движений его творческого гения. Он выступает как теоретик, склонный из рассмотрения отдельных простых случаев и непосредственного политического опыта вывести общие закономерности, принципы, способные объединиться в политическую доктрину. В то же время он человек действия, захваченный флорентийскими и итальянскими событиями своего времени, более того, желающий повлиять на конкретную реальность, изменить ее в соответствии с собственными идеалами. Эти наиболее типичные черты его творческой натуры, почти единодушно отмечающиеся макиа- велливедами, перешли и на его крупные работы, в которых холодная расчетливая научность удивительно органически сочетается со страстностью, сарказмом и иронией.

Макиавелли жил и работал в поистине судьбоносный момент истории своей страны, когда Италия представляла собой, по словам поэта, «в суровой буре судно без кормила». Он мечтал о государе (principe), который своей доблестью (virtu) мог бы воедино соединить рассыпавшиеся национальные части, с помощью своей сильной власти (autorita) создать могучее независимое централизованное государство (stato), в границах которого только и возможны, по его глубокому убеждению, какая-либо гражданская жизнь и безопасность, правопорядок и дисциплина, политическая культура и основанная на ней общественная инициатива.

Эти политические идеалы виделись Макиавелли в контексте культуры Возрождения, которая, обращаясь к классическому наследию как универсальной модели, указывала новые светские и научные горизонты человеческой деятельности, свободной от оков вековой ортодоксии. Иными словами, для Флорентийского секретаря политика — это такая сфера государственной деятельности, которая вырабатывает в себе и для себя самой собственные закономерности и собственные цели, использует приемлемые для себя средства. Она может быть оценена, следовательно, только применительно к данным целям и средствам, только руководствуясь указанными закономерностями, а не какими-то внешними критериями, основанными, в частности, на вере или морали. Отсюда проистекают стремления Макиавелли возвести политику в ранг науки, выводить ее законы из неизменной природы человека и из уроков прошлого, следуя канонам миропонимания эпохи Возрождения, которое для каждого вида социальной активности предлагало найти гораздо более совершенный античный образец.

По иронии судьбы свидетеля, описавшего и разоблачившего широко распространенную в политике и дипломатии практику рыцарей «плаща и кинжала», самого представили изобретателем и творцом системы политического коварства. Его позитивную санкцию на использование всех средств применительно к конкретным условиям и конкретному времени конкретной страны объявили универсальной политикой макиавеллизма. Его язвительная насмешливость и горькая ирония в описании «деяний» типичных представителей такой политики — герцога Валентино или папы Александра VI Борджиа — расценивались как безоговорочное их одобрение.

Флорентийский ученый не единственный, кто занимался теоретическим осмыслением политики на итальянской почве. В национальной литературе задолго до Макиавелли были созданы трактаты о государе, о его правлении, величии, обязанностях, политике и т. и. Однако эпохой в политической науке на рубеже Нового времени стали именно его произведения.

Макиавелли не сформулировал в полной и завершенной форме фундаментальные принципы, не составил, так сказать, их логическую и стройную экспозицию. Однако внимательное чтение его основополагающих произведений позволяет реконструировать их в достаточно целостную систему. При этом следует, как считают, принимать во внимание определенный налет прагматизма, свойственный этим работам, известную противоречивость флорентийского мыслителя, вызванную внешними обстоятельствами, необходимостью компромиссов, колебаниями между противоположными тезисами[1]. С таким мнением можно согласиться лишь отчасти, ибо для Макиавелли более характерны исключительная логичность его воззрений, непоколебимая твердость в отстаивании взглядов, принципиальность и презрение к «партии середины». В противном случае его личная судьба и карьера сложились бы более комфортно и внешне счастливо.

Ограниченный объем раздела учебника не позволяет в полной мере развернуть аргументацию, убеждающую в приоритетности идей политика по целому ряду научных направлений. Назовем лишь некоторые положения, оказавшиеся наиболее плодотворными, хотя и без сколько-нибудь глубокого их раскрытия.

Прежде всего следует отметить новаторские по сравнению с предыдущими периодами методологические позиции Макиавелли в понимании исторического процесса. Он констатировал, что определяющим является воздействие «действительного хода вещей», а не субъективные пожелания и представления людей, пусть даже и стоящих у руля государственной власти[2]. Он пытался объяснить мир из него самого, выделить причинно-следственные связи, определяющие вечное движение и изменчивость бытия. Его внимание привлекают динамика политических отношений, движение государственных форм, политические перевороты, переход от одного качества к другому. Он тщательно изучает взаимосвязь закономерного и случайного в истории, в частности на примере деятельности папы Александра VI и его сына Цезаря Борджиа, «хороших знатоков случая». Сосредоточенность на парадоксе, противоречивости проявляется у Макиавелли в обрисовке взаимоисключающих черт психологии правителя, его поведения и поступков, «которые кажутся хорошими, но приводят к гибели, представляются поражением, но обеспечивают безопасность».

Едва ли оспорим взгляд на Макиавелли как на основоположника современного, несмотря на прошедшие столетия, понимания политики. Дело не только в том, что он посмотрел на политику «человеческими глазами». Привычная и в общем-то ограниченная цитата требует своего раскрытия. Оригинальный вклад ученого в политику определяется попыткой ее обоснования как самостоятельной науки, особой формы практической деятельности, выделением ее понятий, институтов, функций и сторон, принципов и сфер воздействия как культурного феномена.

Макиавелли исследует политику в разнообразных аспектах и проявлениях: как «гражданские раздоры между нобилями, пополанами, плебсом», как проблему завоевания, удержания и использования государственной власти и как определение форм, задач, содержания деятельности государства, его устройства и форм правления. Значительное внимание он уделяет экономической политике. Вопросы денег, торговли, кредита его интересуют в тесной связи с политическим искусством, преследующим практические задачи государственного управления. Флорентийский секретарь намечает целый ряд протекционистских мер, проводимых «новым государем» в целях поощрения «всяких полезных изобретений и усовершенствований». Еосударство должно «награждать всех, кто каким-либо образом способствовал его обогащению и росту»[3]. Один из наиболее глубоких исследователей творчества писателя, А. Ерамши, считал, что тот пишет о «политикосоциальной среде, предполагаемой классической политической экономией, а следовательно, его позиция приближается к позициям английского экономиста Уильяма Петти».

Политическую мысль Макиавелли можно рассматривать как яркое проявление идейной сущности Ренессанса, отразившее закономерный процесс общеевропейских, мировых событий, и как реакцию на политическую раздробленность Италии. По этой же причине его

фигура как политического теоретика чрезвычайно сложна. С одной стороны, он глубоко национален, проблема государства занимает его не академически, как интересная сама по себе, а как национальный феномен, приобретший особую сложность из-за долгого и сложного исторического пути, пройденного Италией. Страстный патриотический призыв к нации — логическое завершение «Государя» — превращает его в политический манифест, по выражению Э. Кине, в «Марсельезу XVI столетия».

С другой стороны, Макиавелли «существенно космополитичен» уже в силу принадлежности к «новому итальянскому интеллектуальному классу европейского значения»[4]. Но его «космополитизм» несет в себе положительное содержание. Он не связан с глобальной организацией католической церкви, чья антинациональная политика способствовала раздроблению страны. Он находится в тесной связи с практикой становления новой государственности, с теоретическим и доктринальным осмыслением международного опыта. Он «теоретизировал в Италии то, что в Англии было совершено Елизаветой, в Испании — Фердинандом Католиком, во Франции — Людовиком XI, в России — Иваном Грозным»[5]. Только на этой широкой, «космополитической» основе флорентийский мыслитель мог стать подлинным теоретиком национального государства.

Макиавелли первым из идеологов Нового времени указал на центральное место политики в социальной практике и, по существу, как замечали основоположники, выдвинул «постулат самостоятельной трактовки политики». Объяснение политических событий, ранее безнадежно оторванное от лежащей в их основе эмпирической действительности, обрело научные критерии, а сама политика получила возможность превратиться из утопической в опытную, реальную и в конечном счете прогнозируемую.

Вопрос о соотношении политического реализма и утопизма у Макиавелли достаточно сложен уже потому, что сложна и противоречива его эпоха. Возрождение с его духом антиклерикализма отличается реализмом, вместе с тем оно индивидуалистично и антропоморфно по природе, а значит, и утопично. Не случайно именно в эту эпоху появилась целая плеяда гуманистов (Салютати, Бруно, Верджерио), выступавших с проектами совершенных государств. В этом смысле макиавеллиевский «Государь» тоже своего рода утопия[6], ведь он — олицетворение не конкретного государственного деятеля, а скорее символ идеального кондотьера. Вместе с тем теоретические положения Макиавелли глубоко реалистичны, так как являются отражением исторического процесса, современником которого он был. Дальновидный теоретик национально-освободительного движения, Макиавелли подчеркивал, что государственный деятель должен жить политическими реалиями, если не хочет обречь себя на поражение, ибо «кто оставит в стороне то, что есть для изучения того, что должно быть, скорее придет к гибели, чем к спасению»[7].

Понимание теоретических конструкций флорентийского политика часто бывает затруднено из-за механического перенесения на Возрождение несвойственной ему системы понятий. Его главные произведения требуют конкретно-исторического подхода. Их надо читать, как указывал Гегель, «под непосредственным впечатлением» той эпохи, и тогда они предстанут «как истинно великие творения подлинно политического ума высокой и благородной направленности»[8].

Макиавелли отметил самостоятельное и центральное место политики не только в социальной практике, но и в общественном сознании. Он решительно разорвал узы, которые в течение долгих столетий связывали вопросы государственной политики с этикой, нравственностью. Тем самым теоретическое рассмотрение политики было, наконец, освобождено от морали. Отделив политику от теологии, Макиавелли перевернул сами основы политического сознания: средневековый принцип фидеизма, «веры» (fides) он заменил цицероновским принципом «согласия народа» (consensus), впоследствии ставшим стержнем концепции суверенитета, выдвинутой Ж. Боденом и Ж.-Ж. Руссо. Флорентийский теоретик был уверен в том, что активный «консенсус», сцепление, связь общества обеспечены в той мере, в какой «новый государь» будет стремиться ликвидировать феодальную анархию, ограничить папскую власть, образовать сильное национальное государство. Выполнить эту задачу было невозможно без сознательной поддержки тех, кого позднее во Франции назовут третьим сословием. Видимо, под этим углом зрения следует понимать характеристику флорентийского мыслителя как «теоретика национальных государств, имеющих тенденцию к превращению в абсолютные монархии»[9].

Флорентийский секретарь несомненно обеспокоен проблемой политического лидерства. Хотя «Государь» формально обращен к конкретному адресату, фактически он рассчитан на гипотетического «человека Провидения» (uomo di fortuna), причем совсем не обязательно из высших слоев общества. Наоборот, кандидат на роль политического лидера должен быть «popolare» — «народным». В принципе им мог стать любой итальянец, обладающий выдающимися личными качествами, весь комплекс которых обозначается одним словом «virtu»[10].

Чтобы помочь «новому государю» править целеустремленно и действенно, Макиавелли убеждает его в необходимости только одной политики — реалистичной и решительной. Она требует сплотиться вокруг того государя, который знает цель и не останавливается перед необходимыми средствами. Если цель исторически прогрессивна, национально оправданна, решает основную проблему эпохи, устанавливая «порядок, в котором можно спокойно двигаться, работать, действовать», то народ «забывает» средства ее достижения.

Проблему соотношения политических целей и средств Макиавелли разрабатывает с учетом исторически созревших обстоятельств. Кажущаяся «неразборчивость» в средствах на поверку оказывается элементом научного знания в политике. Кстати, макиавеллиевское условие соответствия целей и средств оказалось плодотворным и в социологии, составив, например, основу выделения «логических» и «нелогических действий» В. Парето и М. Вебера.

Интересы флорентийского ученого, не ограничиваясь анализом внутриполитических явлений и процессов, выходили в сферу внешней политики. Эти разработки привлекли внимание И. Фихте уже в начале XIX в., когда Германия, раздавленная и оккупированная французскими войсками, оказалась в ситуации, аналогичной той, что сложилась в Италии на рубеже XV—XVI вв. Отталкиваясь от воззрений флорентийца, Фихте пытался раскрыть высший моральный смысл, заключенный в формуле «Salus et decus populi suprema lex esto» («Благо и слава народа пусть будут высшим законом») и противоположный тому эгоистическому интересу правителей, который, по мнению немецкого философа, является в большинстве случаев фактическим мотивом войн, вспыхивающих между народами[11]. Связь внутриполитических процессов и внешней политики, подмеченная ученым в свою эпоху, все чаще исследуется и современной наукой, ибо становится одной из центральных проблем международных отношений.

Макиавелли выдвинул теорию циклического развития политикогосударственных форм (демократия — олигархия — аристократия — монархия), напоминающую классические схемы Платона, Аристотеля, Полибия. Действительно, влияние на него античного наследия велико. Начиная с Петрарки, все мыслители Возрождения воспринимали античность как далекую родину. Но флорентийца нельзя считать реставратором или антикваром от политики: его заслуга не просто в возвращении политической науки к аристотелевским принципам, а в установлении прочной связи между политическими идеалами древности и Нового времени, идеалами достаточно различными. В самом деле теория «исторических циклов» Полибия у Макиавелли предполагает поступательное движение и учитывает активную роль человека. Учение Цицерона о государственном деятеле (rector rei publicae) значительно обогащается у флорентийского мыслителя концепцией «нового государя». Воспринимая многое у Стагирита, Макиавелли в то же время выступает против его правила «золотой середины» в политическом анализе и проектах наилучших государственных форм. Флорентийский секретарь одобряет позицию древних римлян, которые, на его взгляд, «всегда избегали среднего пути и обращались к крайностям»[12]. Если Платон усматривал основу форм государства в профессиональных отличиях подданных, то Макиавелли — в имущественных. Если Аристотель расценивал политику как часть этики, соединял ее с моралью, то Макиавелли принципиально против такого соединения. Если Тит Ливий ограничивался воспроизведением хроники событий и пересказом различных точек зрения, то Макиавелли открыто защищает свой политический идеал.

Долгая дипломатическая практика и богатый политический опыт убедили Макиавелли в политической несовместимости итальянских государств, руководимых аристократическими родами Медичи и Сфорца, венецианскими и генуэзскими дожами, неаполитанскими королями. Его позиция строго реалистична: не олигархическая республика, предлагавшаяся для Флоренции Евиччардини, и не конфедерация таких республик, распространяющаяся на всю Италию, как полагали впоследствии Д. Джанотти и П. Парути, а региональные абсолютистские государства типа созданного на основе Флорентийской республики Великого герцогства Тосканского. Совсем не случайно он энергично выступал против близорукого и эгоистичного политического курса Ватикана, в котором видел одну из главных причин раздробленности и бессилия страны. Земная власть этой «духовной монархии» должна быть всемерно ограничена — такова одна из основных мыслей и «Еосударя», и «Рассуждений».

В поле зрения Флорентийского секретаря — не только структурноорганизационные, но и функциональные аспекты политической власти. Итальянский региональный абсолютизм XV—XVI вв., противостоявший централизованным державам Европы, мог выжить, только разработав новые формы политического руководства, более эффективные методы управления, инновационные политические технологии. Да и в Англии, Франции, Испании, где выдвинутый Макиавелли принцип сильной власти уже реально воплотился в фактически абсолютистские режимы, этот вопрос отнюдь не был снят. На примере отдельных тираний, республик, монархий он показал, как использовали политическую власть Цезарь Борджиа, «отец отечества» Козимо Медичи, его прямой начальник Пьеро Содерини. За этими широкими исследованиями скрывались попытки не только найти современный тип политического деятеля, определить роль личности в политической истории, но и выявить пределы власти, сформулировать закономерности политического режима, заложить основы политического искусства в существенно изменившихся условиях.

В связи с этим ученый обращается к психологическим аспектам политики. Так, связывая необходимость проведения определенной, разработанной в «Государе» политической линии с политическим искусством, он выделяет в последнем роль политической интуиции, политического «чутья». Многочисленные замечания его о «трудностях введения новых учреждений», о «непрочности государства» без социальной опоры, о том, что «в коррумпированном обществе трудно или невозможно сохранить или создать республику» и т. д., показывают, что он придавал важное значение связи психологического состояния общества с методом государственной власти. Характеризуя психологию населения в Германии, Франции, Италии, он показывает, что для устойчивости политических систем большой вес имеют складывающиеся в народе представления, традиции, стереотипы. Макиавелли интересуют наиболее устойчивые образцы политической ориентации масс, их отношение к политическим режимам и проч. — иными словами, то, что в современной социологии ставится как проблема «политической культуры», «легитимности политических систем» (С. Липсет, Р. Мерельман, С. Верба).

Разумеется, под самым пристальным наблюдением ученого находятся вопросы индивидуальной психологии, личность государя. Он рассуждает о том, следует ли руководителю для его же пользы слыть бережливым или расточительным, добиваться, чтобы его любили или, наоборот, ненавидели, иметь преимущественно качества «лисицы» или «льва». Должен ли он проводить энергичные кампании или вести осмотрительную политику. Среди множества аспектов автор «Государя» и «Рассуждений» счел существенным указать на психологическую устойчивость, на опасность ложных советов экспертов и «знатоков», на учет интересов всех сословий и обстоятельств, сопровождающих принятие политических решений. Последние могут быть самыми разны

ми в наследственных, вновь образованных и смешанных видах государств.

Кстати сказать, немало элементов, составляющих понятийный аппарат современной политологии, берет начало от флорентийского мыслителя. Так, В. Парето пишет о «субъективных» и «объективных» феноменах, об авторитетном управлении «элиты львов» и компромиссном лавировании «элиты лис»; в типологии лидерства Э. Джен- нинга фигурирует макиавеллиевский «принцепс». Не случайно «малых отцов современной социологии» в литературе называют последователями и учениками флорентийского мэтра. Современные теории «политического класса» (Г. Моска, Р. Михельс) в значительной мере используют его идеи о различии правящих и управляемых. Положенное Макиавелли в основание политологии отличие «эффективной реальности вещей» от «представлений о них» разрабатывалось затем в философии Ф. Ницше, социологии М. Вебера, социальном анализе Дж. Сореля.

Невозможно перечислить все работы и имена, целые школы и направления, которые в разное время и различных странах на протяжении всего XX в. разрабатывали богатейшее творческое наследие Макиавелли, которое, разумеется, не ограничивается сферой политической науки. Не будем забывать, что перед нами «великий учитель конституционного права», «первый достойный упоминания военный писатель» Нового времени, историк, чья «История Флоренции» кладет начало современной науки истории. Вне всякого сомнения, славное имя Никколо Макиавелли — ученого и государственного деятеля, писателя и дипломата, драматурга и поэта — не остается забытым и в третьем тысячелетии.

[1] См.: Dizionario enciclopedico della litteratura italiana. Vol. 3. Roma, 1967. P. 439.

[2] Cm.: Machiavefli N. Op. cit. Vol. 6. P. 133.

[3] Machiavelli N. Op. cit. Vol. 5. P. 65.

[4] GramsciA. Ореге. Vol. 1. Torino, 1951. Р. 103, 138.

[5] Ibid. Р. 47.

[6] Ibid. Vol. 2. Р. 219.

[7] Machiavefli N. Op. cit. Vol. 1. P. 65.

[8] Гегель. Политические произведения. М., 1978. С. 152.

[9] Gramsci A. Op. cit. Vol. 1. Р. 47.

[10] См.: MachiavelliN. Op. cit. Vol. 1. P. 103.

[11] См.: Фихте И. Г. Избр. соч. Т. 1. М., 1916. С. 33.

[12] Machiavelli N. Op. cit. Vol. 1. P. 322.