Томас Гоббс (1588—1679), английский философ, правовед и политический писатель, родился неподалеку от небольшого городка Мальмесбери на крайнем юго-западе Англии. Его малая родина действительно невелика: отыщешь не на всякой карте, но Гоббс сохранил к ней на всю жизнь теплые чувства и неизменно не без юмора подписывал свои произведения собственным титулом «Томас Гоббс Мальмес берийс кий ».

Биографические сведения о нем разбросаны в многочисленных жизнеописаниях, включая составленное в латинских стихах самим мыслителем на склоне лет. Однако вне конкуренции здесь Дж. Обри, его современник, почитатель, самый первый и скрупулезный собиратель жизненных фактов, какими бы ничтожными они ни казались. Понятно, что сейчас, спустя не одну сотню лет, важнее бытовых подробностей (хотя и они интересны) его духовное завещание. Судьба смертного человека уступает место судьбе его бессмертных идей. Мысли, их глубина и направленность, секрет воздействия на мир, исторические предпосылки и условия их разработки и формулирования — вот что привлекает внимание.

В его долгой, наполненной наукой жизни, разумеется, случались и неожиданные повороты, но значительно разнообразней и богаче событиями выступает современная ему эпоха. Годы спокойных академических занятий удивительно точно наложились на самый бурный период английской истории. Детство прошло при реформационных страстях Елизаветы I Тюдор, юность захватила борьбу королевской власти с парламентом, зрелый возраст падает на гражданскую войну и диктатуру Кромвеля, старость — на реставрацию Стюартов.

С юных лет Томас обнаружил тягу к книге, учению, древним языкам. Четырехлетним он отправляется в церковно-приходскую школу, с шести лет начинает осваивать греческий и латынь, подростком переводит «Медею» Еврипида. В 1603 г. Томас едет учиться в Оксфорд, спустя пять лет он получит университетский диплом и право на преподавание, но особой тяги к академической карьере не проявит. Уже тогда ему становится очевидным основной недостаток университетов того времени — «частое употребление ничего не значащих слов».

По окончании учебы он принимает предложение барона Уильяма Кавендиша, будущего графа Девонширского, стать домашним учителем своего сына. 5 февраля 1608 г. Гоббс впервые переступит порог дома Кавендишей, и с тех пор вся его жизнь до последнего дня будет связана с этой семьей. 4 декабря 1679 г., уже парализованный, он отойдет в лучший мир в их родовом замке в Хардвике, будет похоронен в фамильной капелле, где его могила находится и поныне.

Но печальная развязка произойдет еще очень нескоро, а пока (1610 г.) Гоббс отправляется в Европу. Трехлетнее пребывание на континенте предусматривало и занятия, и осмотр достопримечательностей. Вторая поездка в Европу в 1629 г. совпала с эпизодом очередного обострения непрекращавшейся Тридцати летней войны. Гоббс возвратился домой лишь в 1631 г. Состоявшаяся вскоре очередная поездка оказалась наиболее плодотворной в научном отношении. Гоббс встречается и обменивается мыслями с наиболее интересными представителями европейской науки, занимается в кружке картезианцев Марена Мерсенна, наносит визит Галилею во Флоренции, в Париже беседует с Пьером Гассенди.

Творческие контакты расширяют интеллектуальный кругозор Гоббса, уточняют научный угол зрения. Особенно плодотворным оказалось знакомство и работа с остроумнейшим и глубоким Фрэнсисом Бэконом. На склоне лет тот освободился от обременительных обязанностей лорда-канцлера и посвятил свой досуг любомудрию. Современники рассказывают, что сэр Фрэнсис имел обыкновение диктовать свои афоризмы, прогуливаясь по саду. Неизменным помощником, который умел толково схватить и записать его мысли, перевести его эссеистику с латинского на английский, был тогда еще мало известный Томас Гоббс. Но польза была обоюдной.

Гоббс проникся уважением к бэконовскому эмпирическому методу, к его анализу различных видов опытного познания, «плодоносным» и «светоносным» экспериментам, знакомился с «типологией заблуждений человеческого ума и опаснейшими идолами разума». Больше всего его привлекала бэконовская формулировка индукции как метода исследования законов («форм») природных явлений в целях их плодотворного использования в человеческой и прежде всего в государственно-правовой практике.

Еще одним важным пунктом его методологических поисков стало знакомство с евклидовыми «Элементами». Аксиоматический подход, разработанный греками, когда из некоторых исходных положений остальные утверждения выводятся логическим путем посредством доказательств, занял свое место в инструментарии Гоббса. Дж. Обри писал: «Так он полюбил геометрию», т. е. нашел свой метод.

Первая опубликованная работа Гоббса — блестящий перевод «Истории пелопонесских войн» Фукидида (1628) открывает вторую, «писательскую» половину его жизни. Далеко не случайно автор привлек внимание сограждан к античной классике. В истории Древней Греции он увидел грозное предупреждение грядущей революции и гражданской войны. Противостояние парламента и короля становилось все более жестким, обстановка — угрожающей.

Одиннадцать тягостных лет (1640—1651 гг.) мыслитель находится в вынужденной эмиграции, но мира не находит и во Франции. По иронии судьбы, как будто по чьему-то точному расчету, его добровольная ссылка совпадает с войнами и мятежами, восстаниями и дворцовыми интригами. Эти годы лишений и опасностей напоминают Гоббсу о «естественном состоянии», в котором люди пребывают без сильной государственной власти, заставляют задуматься над почти шекспировским вопросом «быть или не быть?». Быть или не быть современному, целостному, независимому и централизованному государству, о чем вопрошал еще Макиавелли? Быть или не быть могучей, эффективной и суверенной политической власти, о которой во

Франции писал Ж. Боден? Быть или не быть праву, не произвольному и эфемерному, а естественному и реальному? В конце концов, быть или не быть самому человеку, живущему в безопасности, пользующемуся плодами стабильности, правопорядка и свободы, как убеждают его коллеги, голландские теоретики Г. Гроций и Б. Спиноза?

На эти вопросы Гоббс ищет ответы в истории и современности, в умозрительных доктринах и поучительном опыте других стран и народов. Он использует разные подходы, разрабатывает «Основы философии», публикует произведения «О гражданине», «О теле», «О человеке». В 1651 г. выходит его главная книга «Левиафан, или Материя, форма и власть государства церковного и гражданского». Последние десятилетия жизни также проходят в напряженных литературных трудах, в острых спорах с оппонентами.

Государственно-политическую и правовую доктрину, содержащуюся в его работах, Гоббс защищает исходя из определенных представлений о природе индивида. Если Аристотель рассматривает человека скорее через «розовые очки», как существо разумное и общежительное, то англичанин, печальный свидетель ужасных катаклизмов, тяготеет к позиции Макиавелли. Гоббс расценивает и человека, и народ в целом как «ребенка сильного, но злонамеренного» («puer robustus, sed malitiosus»); человек не лишен умственных способностей, но его эгоистическая природа не позволяет ему ужиться с себе подобными.

Гоббс после общения с большим мастером изречений Ф. Бэконом не прочь выражаться афористично и метко. Он любит повторять высказывание римского комедиографа Плавта: «Человек человеку — волк» («homo homini lupus est»). На этой «аксиоме» он и строит государственно-правовую конструкцию. Люди созданы Творцом равными в физическом и интеллектуальном отношении, у них равные возможности и одинаковые, ничем не ограниченные «права на все», имеется и свобода воли. Но все перекрывают жадность, подозрительность, честолюбие. Человека окружают соперники и враги, испытывающие к нему аналогичные чувства. Непрекращающиеся раздоры и столкновения приводят к закономерному результату — «войне всех против всех» («bellum omnia contra omnes»). Авторство этого ставшего крылатым выражения принадлежит уже самому Гоббсу. Оно содержится в «Левиафане», выступая его смысловым стержнем. Оно же в несколько измененной редакции присутствует и в другом его сочинении — «О гражданине»: «Нельзя отрицать, что естественным состоянием людей до образования общества была война, и не только война, но война всех против всех (“bellum omnia in omnes")». Впрочем, справедливости ради отметим, что источником для Гоббса мог послужить диалог Платона «Законы», в котором древний грек делал вывод, что «все находятся в войне со всеми как в общественной, так и в частной жизни, и каждый с самим собой».

Аргументация в пользу существования естественного состояния представляется Гоббсу вполне очевидной. Может показаться, замечает он, что люди не в состоянии жить вне общества, что ими движет прирожденная склонность к общественной жизни, но это справедливо лишь для уже установленного гражданского общества, давно устоявшегося государства. На самом же деле, по Гоббсу, первоначальным состоянием людей, предшествующим появлению государства, является состояние ожесточенной, всеобщей войны, постоянного соперничества, жестокой конкуренции. Это состояние свойственно человеку, его животному естеству, эгоистической природе. Однако в той же природе человека заложены не только силы, ввергающие индивидов в фатальную пучину «войны всех против всех». Страх смерти, инстинкт самосохранения, разум и сознание побуждают людей находить выход из столь плачевного состояния. «Естественный разум» требует мира и безопасности на основе достигнутого соглашения («contractus socialis»), гарантировать которое способна лишь могучая государственная власть, авторитет «того великого Левиафана... которому мы обязаны своим миром и своей защитой».

Концепция сильной государственной власти выступает одной из генеральных идей главного произведения английского мыслителя. Вместе с тем она остается и поныне сложнейшей фундаментальной как научной, так и практической проблемой, поэтому все, что найдено Гоббсом и направлено на ее разрешение, представляет значительный интерес. Английский философ самым добросовестным образом исследует ее основания, принципы и природу, сущность, формы и составляющие ее элементы. Не остаются в стороне и условия ее эффективного осуществления, и роковые случаи ее захвата или потери. Он сопоставляет ее с законодательством и подданными, с парламентом и первосвященниками. Он рассматривает власть в историческом и современном ему контексте, светской, духовной, деспотической или патриархальной ипостаси, которая может иметь самые разнообразные цели, задачи и функции, воплощаться в деятельности множества субъектов-носителей и осуществляться по отношению не меньшего числа объектов.

Тот, кто возьмет в руки его книгу «Левиафан», обратит внимание на то, что уже в посвящении автор выступает с собственным credo — всемерно поднять авторитет государственной власти. Через всю работу красной нитью проходит мысль, что государственная власть есть власть суверенная, есть «душа государства».

Принцип сильной государственной власти, на котором аргументированно настаивает английский теоретик, остается всегда актуальным. Его тезис — закономерность государственно-политической жизни. Государственной власти просто «не дано» быть слабой, она должна, по словам уже русского философа И. А. Ильина, «излучать авторитет». Маломощная, «уговаривающая» власть сама лишает себя авторитета, ибо в самую сущность государственной власти входят ее право и обязанность настаивать на своих законных велениях независимо от согласия «уговариваемых». Полезно объяснять людям законы и распоряжения, но гибельно превращать законы в необязательные советы, а распоряжения — в «покорнейшие просьбы». Кроме того, сила власти требует часто неожиданности и решительности в действии, что невозможно без соблюдения тайны.

Власть тем не менее не исключает всякое свободное и лояльное ее общение с гражданами, а также всякое подготовительное обсуждение, совет, возражение. Гоббс и начинает с человеческой самодеятельности и свободы, пытаясь примирить и уравновесить множество состязающихся личных центров, не угашая их жизни и творчества. Власть у Гоббса не небесного, а земного происхождения, она возникает не по Божественному установлению, а в результате общественного договора, добровольного соглашения людей. Хотя он предусматривает и другой способ образования государства, основанный на силе войска и завоевании, на приобретении власти. Он называет этот способ «естественным способом происхождения государства», но предпочтение отдает государству политическому, появляющемуся на свет как результат автономной деятельности самих людей в их общих интересах. «Граждане, — писал он, — по собственному решению подчиняют себя господству одного человека или собрания людей, наделяемых верховной властью».

Гоббс сосредоточивает государственную власть в руках «одного человека или собрания людей» и видит в этом важнейший признак сущности государства. При этом он не забывает о направленности этой власти — обеспечение безопасности населения. С учетом этих позиций он и дает развернутое определение государства в «Левиафане»: «Государство есть единое лицо (one person), ответственным за действия которого сделало себя путем взаимного договора между собой огромное множество людей, с тем, чтобы это лицо могло использовать силу и средства всех их так, как сочтет необходимым для их мира и общей защиты».

Стремление всемерно укрепить государственную власть, наделив ее всей полнотой «левиафановой мощи», не должно расцениваться как idea fixe английского теоретика. Он реалист-исследователь, рассматривающий государство «человеческими глазами», как и его коллеги, мыслители рубежа Нового времени. Каждый из них выделял свое — суверенное — содержание (Боден), государственное функционирование и внешнеполитические аспекты (Гроций), политическое искусство и волевую энергию государя (Макиавелли), права и свободы подданных (Спиноза), исторические духовные корни и соответствие «ходу вещей» (Вико). Но все это возможно при условии сильной государственной власти, подчеркивает Гоббс. Строго говоря, выражение «сильная власть» должно бы считаться неким политическим плеоназмом, плоской тавтологией, поскольку власть сама по себе есть общественно-выделенная и организованная сила, в этом ее сущность и назначение. Она — живое средоточие уполномоченной и могущественной воли, которую все признают, уважая ее, подчиняясь ей и исполняя ее требования. На данном историческом рубеже сильную государственную власть Гоббс рассматривал как conditio sine qua non (непременное условие) становления единой национальной государственности. Власть государства едина и нераздельна, она сводит волю всех граждан «в единую волю». Государство, по Гоббсу, есть «единое лицо» и носитель его, неважно, единоличный или коллективный, «называется сувереном... он обладает верховной властью, а всякий другой является его подданным».

В других исторических условиях встанет вопрос о разделении властей (Дж. Локк, Ш.-Л. Монтескьё), но на этапе конституирования государства это означало бы анархию и войну. Высказывавшийся на ту же тему французский теоретик Ж. Боден суверенную государственную власть ограничивал публично-правовой сферой. Гоббс в этом отношении более логичен и идет до конца. Анализируя случаи отеческого и деспотического господства, он подчеркивает, что в обоих ситуациях «суверен одинаково абсолютен», что «суверен может использовать все средства своих подданных», что неверно считать, «будто право собственности подданных на свое имущество исключает господство государства над этим имуществом».

Невозможно и либеральное истолкование последствий, вытекающих из нарушения сторонами общественного договора, поскольку из определения государства следует, что «огромное множество людей», создавшее государство путем взаимного договора, не только санкционирует все его действия, но и признает себя ответственным за эти действия. «Естественный разум» подсказывает людям условия, на которых происходит становление государственности и соблюдение которых предписывают естественные законы. Таким образом, естественный закон у Гоббса не является результатом соглашения людей, а представляет собой предписание человеческого разума.

Гоббс различает право и закон, поскольку право состоит в свободе делать или не делать что-либо, а закон определяет и обязывает человека сделать ясный выбор. Иными словами, закон и право соотносятся друг с другом как обязательство и свобода. Именно такая свобода существует в естественном состоянии, где и действует естественное право, разрешающее индивиду «делать все что ему угодно и против кого угодно».

Гоббс предостерегает от идеализации естественного состояния, в котором нет общественных связей и институтов, нет стимулов к производительной и творческой деятельности, царят страх за свою жизнь, тоска и одиночество. И здесь английский философ предлагает свою разработанную систему естественных законов, без которых не перейти к гражданскому обществу и государственному устройству.

Главный и самый фундаментальный естественный закон у него предписывает всякому человеку добиваться мира, пока есть надежда достигнуть его; если же такой надежды нет, закон разрешает использовать всякие средства, дающие преимущества на войне. Отметим, что концовка закона звучит явно на макиавеллиевский манер. Второй естественный закон более оптимистичен, потому что предусматривает: в случае согласия на то других людей человек должен согласиться отказаться от права на все вещи в той мере, в какой это необходимо в интересах мира и самозащиты, и довольствоваться такой степенью свободы по отношению к другим людям, которую он допустил бы по отношению к себе. Из второго естественного закона вытекает краткий третий: люди должны выполнять заключенные ими соглашения.

Помимо указанных трех, Гоббс выделяет еще шестнадцать естественных законов, большинство из которых носит характер предписаний или запретов: быть справедливым, милосердным, уступчивым, незлопамятным и, наоборот, не быть жестоким, мстительным, надменным, вероломным и т. и. Все они фактически сводятся самим Гоббсом к одному общему правилу, известному из Нового Завета: «Не делай другому того, чего ты не желал бы, чтобы было сделано по отношению к тебе». Гоббс не делает из данного подобия секрета и прямо утверждает, что «естественный и моральный закон есть закон божественный».

Фундаментальные естественные законы, будучи законами нравственности, повелениями разума, не могут претендовать на безусловные императивы поведения. Таковыми их делает сила, т. е. авторитет и мощь государства. Нельзя не подчеркнуть общее для всех отмеченных выше мыслителей рубежа Нового времени — силовое обоснование права. В случае с Гоббсом отметим дополнительно, что сила государственной власти не только превращает естественные законы в гражданские, но и делает последние критериями нравственности. В самом деле, в естественном состоянии не существует какой-либо морали. С момента подписания общественного договора устанавливается государственный порядок и появившемуся затем обществу государство в виде положительного законодательства предлагает «масштаб для измерения добродетелей и пороков».

Будучи предписаниями разума, данными людям природой, естественные законы не нуждаются в опубликовании или провозглашении и существуют неписаными. Гражданские же законы могут быть и писаными, и неписаными. Гоббс поясняет, что гражданский и естественный законы суть не различные их виды, а различные части, «из которых одна (писаная часть) называется гражданским, другая (неписаная) — естественным». И те и другие нуждаются в толковании представителями верховной власти или судьями, применяющими закон к конкретному случаю. Толкователю должны быть свойственны «ясное понимание основного естественного закона, называемого справедливостью», «презрение к излишнему богатству и к чинам», «способность отвлечься в своем суждении от всякой боязни, гнева, ненависти, любви и сострадания», «способность терпеливо и внимательно выслушивать и запоминать, обдумывать и применять слышанное».

Реальные события почти во всех странах Европы на протяжении всей долгой жизни философа убедили его в том, что никакой альтернативы абсолютной власти государства не существует. Он убеждал своих оппонентов в том, что неудобства и стеснения, проистекающие из-за неограниченной власти суверена над подданными, не идут ни в какое сравнение с бедствиями и несчастиями гражданской войны или состоянием безвластия, когда люди не подчиняются законам и не признают над собой никакой власти, удерживающей их от грабежей и насилий. Он писал, что «в абсолютной власти нет ничего тягостного, если не считать того, что человеческие установления не могут существовать без некоторых неудобств и эти неудобства зависят от граждан, а не от власти».

В какие же формы облекается абсолютная государственная власть? На сей счет Гоббс предлагает три вида правления: монархию, демократию и аристократию, при этом пользуется критериями, разработанными еще Платоном и Аристотелем. Так, к первому виду он относит государства, в которых верховная власть принадлежит одному лицу. Ко второму — «народоправство», т. е. государства, где верховная власть — у собрания граждан, каждый из которых имеет право голоса. Наконец, третий вид составляют государства, чья верховная власть также является прерогативой собрания, но правом голоса здесь обла

дают не все, а только известная часть граждан. Другие традиционные формы правления — тирания, олигархия — являются, по Гоббсу, несамостоятельными. Это оценочные категории, поскольку тем, кому не нравится монархия, именуют ее тиранией, а те, кто осуждает аристократию, называют ее олигархией.

Вместе с тем в учении о государственных формах Гоббс, в отличие от греков, не вдается в детали, не рассматривает весь диапазон их видов, не судит о том, какие из них «правильные», а какие «неправильные» и «извращенные». Но это не значит, что «Гоббс делает шаг назад даже по сравнению с Аристотелем»[1]. Гоббс живет в другое время. Это время требует от идеологов решения важнейшей задачи эпохи — становления единой, национальной, независимой и централизованной государственности, и Гоббс предлагает свой ответ вызову истории. По этой же причине едва ли обоснованно предъявлять претензии мыслителю в том, что «он не понимает значения противоречий между различными классами»[2]. Гоббс, конечно же, отдавал себе отчет в том, что и в Англии, и в других странах существует конфликт общественных интересов, но он решает иную задачу, перед которой различия всякого рода интересов людей должны отступить на задний план.

Велико и плодотворно идейное наследие Томаса Гоббса, разнообразны, порой диаметрально противоположны оценки его творчества, высказывавшиеся в течение не одной сотни лет. Подчас эти мнения конъюнктурны, субъективны и безосновательны, но даже краткий анализ его государственно-правовой доктрины дает представление о масштабах поднятых им проблем и глубине предложенных им решений. Имя Гоббса навсегда осталось в истории политической мысли.

[1] Мееровский Б. В. Гоббс. М., 1975. С. 148.

[2] Рассел Б. История западной философии. Новосибирск, 1997. С. 518.