Шарль-Луи Монтескьё (1869—1755) — беспристрастный публицист («Персидские письма», 1721) и великий мыслитель, книга которого «О духе законов» (1848), плод 20-летнего труда, для многих правителей стала практическим руководством в делах государственного

устройства. Эта работа как сгусток ума и житейской мудрости, результат наблюдений образа жизни разных народов во многих положениях не утратила значения и сегодня. До настоящего времени ученые полемизируют по поводу одной из основных идей Монтескьё — идеи разделения властей в государстве. Но прежде чем обратиться к ней, изложим конспективно исходные позиции ученого.

Изучение людей привело Монтескьё к выводу, что все бесконечное разнообразие их законов и нравов не вызвано единственно произволом их фантазии. Существуют некие общие начала, и частные случаи подчиняются им, а история каждого народа вытекает из них как следствие; всякий частный закон связан с другим законом или зависит от другого, более общего закона. «Законы в самом широком значении этого слова суть необходимые отношения, вытекающие из природы вещей; в этом смысле все, что существует, имеет свои законы...»[1].

«Единичные разумные существа могут сами для себя создавать законы, но у них есть также и такие законы, которые не ими созданы. ...Говорить, что вне того, что предписано или запрещено положительным законом, нет ничего ни справедливого, ни несправедливого, значит утверждать, что до того, как был начерчен круг, его радиусы не были равны между собою. ...Надо признать, что отношения справедливости предшествуют установившему их положительному закону».

«Как существо физическое, человек, подобно всем другим телам, управляется неизменными законами; как существо, одаренное умом, он беспрестанно нарушает законы, установленные богом, и изменяет те, которые сам установил».

Человеческим законам предшествуют законы природы, по которым человек жил во время, предшествовавшее образованию общества. Природным (естественным) законам Монтескьё не уделяет много внимания. Первым законом является требование мира, соответствующее стремлению к самосохранению; вторым — отыскание пищи', третьим — влечение полов друг к другу, четвертым — стремление к общежитию, к единению с себе подобными, поскольку того требует разум. Закон, говоря вообще, «есть человеческий разум, поскольку он управляет всеми народами земли; а политические и гражданские законы каждого народа должны быть не более как частными случаями приложения этого разума».

Человеческие законы должны находиться в тесном соответствии со свойствами народа, для которого они установлены, и «только в чрезвычайно редких случаях законы одного народа могут оказаться пригодными и для другого народа».

Необходимо, чтобы законы соответствовали природе и принципам образуемого правительства; «они должны соответствовать физическим свойствам страны, ее климату — холодному, жаркому или умеренному, качествам почвы, ее положению, размерам, образу жизни ее народов — земледельцев, охотников или пастухов, — степени свободы, допускаемой устройством государства, религии населения, его склонностям, богатству, численности, торговле, нравам и обычаям; наконец, они связаны между собой и обусловлены обстоятельствами своего возникновения, целями законодателя, порядком вещей, на котором они утверждаются».

Монтескьё и рассматривает законы со всех этих точек зрения: «...Все эти отношения, совокупность их образует то, что называется Духом законов». Дух законов, другими словами, заключается в различных отношениях законов к различным предметам.

Многие вещи управляют людьми: климат, религия, законы, принципы правления, примеры прошлого, нравы, обычаи; как результат всего этого образуется общий дух народа. Чем более усиливается в народе действие одной из этих причин, тем более ослабляется действие прочих.

Если законы должны соответствовать образу правления, то очень важно установить природу каждого из них. Монтескьё это и делает, различая четыре образа правления. С его точки зрения, природа демократии состоит в том, что вся верховная власть зиждется на пристрастии (любви) к общему делу и принадлежит массе народа. Очень важно в такой ситуации иметь совершенные избирательные законы. По Монтескьё, народ не может управлять сам, но может избрать достойных для управленческого дела. Природа аристократии состоит в том, что здесь властвует ограниченное число лиц и, следовательно, важно, чтобы это были люди умеренные, склонные более к демократическому порядку, а не к деспотическому произволу. В деспотии как раз владычествует одно бесчестное лицо (через визиря и окружение) и его единоличная власть держится страхом. Там и законы становятся излишними. На чести держится монархия, где правит одно лицо, но через другие власти. Если положительные законы не основываются на основополагающих началах образа правления, приходит в негодность движущая пружина их развития и имеет место распад данного образа правления.

Елавной ценностью Монтескьё объявляет политическую свободу. Правда, он оговаривается, что понимают ее по-разному, так, «некий народ (московиты) долго принимал за свободу обычай носить бороду». Монтескьё предлагает следующее определение: «Политическая свобода есть право делать все, что дозволено законами». Представляется, что это глубокое понимание свободы, если сами законы понимаются как необходимые отношения, вытекающие из природы вещей.

«Политическая свобода имеет место лишь при умеренных правлениях. Однако она не всегда встречается и в умеренных государствах; она бывает в них лишь тогда, когда там не злоупотребляют властью. Но известно уже по опыту веков, что всякий человек, обладающий властью, склонен злоупотреблять ею, и он идет в этом направлении, пока не достигнет положенного ему предела». Именно отсюда — во имя чего и почему — делает Монтескьё свой замечательный вывод: «Чтобы не было возможности злоупотреблять властью, необходим такой порядок вещей, при котором различные власти могли бы взаимно сдерживать друг друга. Возможен такой государственный строй, при котором никого не будут понуждать делать то, к чему его не обязывает закон, и не делать того, что закон ему дозволяет».

Соответствующие рекомендации делаются для того народа, непосредственным предметом государственного устройства которого является политическая свобода.

В каждом таком государстве есть три рода власти: власть законодательная, власть исполнительная и власть судебная. «Если власть законодательная и исполнительная будут соединены в одном лице или учреждении, то свободы не будет, так как можно опасаться, что этот монарх или сенат станет создавать тиранические законы для того, чтобы так же тиранически применять их.

Не будет свободы и в том случае, если судебная власть не отделена от власти законодательной и исполнительной. Если она соединена с законодательной властью, то жизнь и свобода граждан окажутся во власти произвола, ибо судья будет законодателем. Если судебная власть соединена с исполнительной, то судья получает возможность стать угнетателем».

«Все погибло бы, если бы в одном и том же лице или учреждении, составленном из сановников, из дворян или простых людей, были соединены эти три власти: власть создавать законы, власть приводить в исполнение постановления общегосударственного характера и власть судить преступления или тяжбы частных лиц», — делает важный вывод ученый.

Судебную власть, по мнению Монтескьё, следует поручать лицам, которые в известные времена года по указанному законом способу привлекаются из народа. Она действует по необходимости. Судебная власть тем самым не будет связана ни с известным положением, ни с известной профессией. Более того, необходимо, чтобы в случае важных обвинений преступник пользовался по закону правом самому избирать своих судей или по крайней мере отводить их. Следует попутно заметить, что по существующим во Франции порядкам сам Монтескьё получил судейскую должность по наследству, а затем продал ее.

В то время как состав суда не должен быть неизменным, в приговорах его «должна царить неизменность, так чтобы они всегда были лишь точным применением текста закона. Если бы в них выражалось лишь частное мнение судьи, то людям пришлось бы жить в обществе, не имея определенного понятия об обязанностях, налагаемых на них этим обществом».

«Ввиду того что в свободном государстве всякий человек, который считается свободным, должен управлять собою сам, законодательная власть должна бы принадлежать там всему народу. Но так как в крупных государствах это невозможно, а в малых связано с большими неудобствами, то необходимо, чтобы народ делал посредством своих представителей все, чего он не может делать сам». Предпочтение отдается избранию тех, кого хорошо знают, представителей от каждого крупного населенного пункта, а не из всего населения страны в целом.

Представительное собрание следует избирать не для того, чтобы оно выносило какие-нибудь конкретные («активные») решения, а для того, чтобы создавать законы или наблюдать за тем, хорошо ли соблюдаются те законы, которые уже им созданы.

Монтескьё обосновал необходимость второй палаты парламента: «Во всяком государстве всегда есть люди, отличающиеся преимуществами рождения, богатства или почестей; и если бы они были смешаны с народом, если бы они, как и все прочие, имели только по одному голосу, то общая свобода стала бы для них рабством...» Чтобы удержать власти от крайностей, «необходима регулирующая власть; эту задачу очень хорошо может выполнить та часть законодательного корпуса, которая состоит из знати».

Законодательный корпус, состоящий из знатных, должен быть наследственным. Но так как власть наследственная может быть вовлечена в преследование своих отдельных интересов, забывая об интересах народа, необходимо, чтобы ее участие в законодательстве состояло бы в праве отменять, но не постановлять.

Исполнительная власть должна быть в руках монарха, так как «эта сторона правления, почти всегда требующая действия быстрого, лучше выполняется одним, чем многими; напротив, все, что зависит от законодательной власти, часто лучше устраивается многими, чем одним».

Если бы не было монарха и если бы законодательная власть была вверена известному количеству лиц из числа членов законодательного собрания, то свободы уже не было бы: обе власти оказались бы

объединенными, так как одни и те же лица иногда пользовались бы (и всегда могли бы пользоваться) и той, и другой властью.

Если исполнительная власть не будет иметь права останавливать действия законодательного собрания, «то последнее станет деспотическим, так как, имея возможность предоставить себе любую власть, какую оно только пожелает, оно уничтожит все прочие власти». Эти положения предвосхищают появление известного современности института вето.

Наоборот, законодательная власть не должна иметь права останавливать действия исполнительной власти. «Так как исполнительная власть ограничена по самой своей природе, то нет надобности еще как-то ограничивать ее; кроме того, предметом ее деятельности являются вопросы, требующие быстрого решения». Однако Монтескьё, что очень важно, настаивает на праве законодательной власти рассматривать вопросы, каким образом приводятся в исполнение созданные ею законы. В то же время, к чему бы ни привело это рассмотрение, «законодательное собрание не должно иметь власть судить лицо, а следовательно, и поведение лица, отправляющего исполнительную власть. Личность последнего должна быть священна, так как она необходима государству для того, чтобы законодательное собрание не обратилось в тиранию; свобода исчезла бы с того момента, как исполнительная власть подверглась бы обвинению или была бы привлечена к суду». Можно привлекать к ответственности только министров и советников главы исполнительной власти.

Если монарха вообще нельзя привлекать к суду, то привилегированные люди подлежат ответственности перед судом равных себе, судом той части законодательного собрания, которая составлена из знати. Более того, «верховному авторитету этого суда предстоит умерять закон для блага самого же закона произнесением приговоров, менее суровых, чем те, которые им предписываются». Нижняя палата может выступить в качестве обвинителя, если в каком-либо общественном деле совершено преступление против прав народа.

Исполнительная власть погибнет в том случае, если законодательная власть станет принимать участие в отправлении исполнительной власти. Но свободы также не будет, если монарх станет участвовать в законодательстве, издавая постановления. Его участие здесь должно выражаться только в праве отмены законодательных актов.

Монтескьё полагал, что «необходимое течение вещей» заставит все власти действовать согласованно. Е1оследнее обстоятельство часто забывают те, кто акцентирует внимание на различного рода сдержках и противовесах властям. Между тем Монтескьё можно трактовать так, что «сдержки и противовесы» заложены только в том, что каждая власть занимается исключительно своим делом.

Монтескьё прогрессивен своей просвещенческой критикой феодализма, своей рационалистической попыткой вскрыть закономерности развития форм государства, своим многофакторным анализом законодательства. Идеи «Духа законов» нашли свое воплощение в Декларации прав человека и гражданина 1789 г., в Конституции Франции 1791 г., в Конституции США 1787 г. Теория английской конституции Монтескьё воспринята англичанами. Как реакцию на семидесятилетний период отрицания ее в Советском государстве мы могли наблюдать живой интерес к ней российских политиков в начале 90-х гг. прошлого столетия.

[1] Здесь и далее приводятся цитаты из работы Ш.-Л. Монтескьё «О духе законов».