На XI Всемирном политологическом конгрессе (1979) выступал с докладом профессор Гавайского университета Сленн Пэйг. Хладнокровно и доказательно излагал он теорию ненасильственной политики. Молодой полемически настроенный автор настоящих строк ринулся на кафедру с одним-единственным «аргументом»: «Коммунисты не толстовцы; они не могут подставлять левую, когда их бьют по правой». Между тем по прошествии некоторого времени и для него стало ясно, что ненасильственная теория имеет полное право на обоснование в качестве вполне приемлемого идеала.

Концептуальное изложение теория получила в трудах Мохандаса Карамчанда Ганди (1869—1948). В работе «Сатьяграха» (автор вводит этот термин (букв, «упорство в истине») для обозначения используемых им ненасильственных методов политической борьбы) Ганди пишет: «Когда человек скрупулезно следует законам общества, он в состоянии судить о том, какие из законов хороши и справедливы, а какие несправедливы и порочны. Только тогда у него появляется право на гражданское неповиновение определенным законам в точно определенных обстоятельствах».

«Сатьяграха не является физической силой. Сатьяграха не причиняет страданий противнику, она не стремится к его уничтожению. Сатьяграха никогда не прибегает к помощи оружия. В применении сатьяграхи нет ничего враждебного».

Сатьяграха у Ганди — чистая сила духа. «Истина есть сама субстанция духа. Вот почему эта сила называется сатьяграха. Душа наполнена знанием, в ней рождается любовь. Если кто-то причинил нам боль невежеством, мы победим его любовью». «Ненасилие — высшая дхарма (Ahimsa paramo Dharma). Это положение является испытанием силы любви. Ненасилие — это покой, но активное ненасилие — это любовь. Мир существует, движимый любовью. В английском языке есть такая поговорка: “Кто силен, тот и прав". Еще существует теория о том, что выживает сильнейший. Обе эти идеи противоречат изложенному выше принципу, они абсолютно неверны».

«Мы забыли принцип ненасилия, который является сущностью всех религий. Доктрина войны олицетворяет неверие в Бога». «Сатьяграха подобно небу простирается над всеми, она заразительна, и все люди: взрослые и дети, мужчины и женщины могут стать сатьяграха- ми. Никто не останется в стороне от армии сатьяграхов. Сатьяграх не прибегнет к тирании, он не применяет физическую силу, он никого не ударит. Каждый может обратиться к сатьяграхе, и она может быть применена почти во всех ситуациях».

«Лишения, которые необходимо принять в сатьяграхе, есть тапасья (тапасья — самовоздержание, аскетизм) в своей наиболее простой форме. Только когда тапасья будет способна приносить плоды, мы сами достигнем результатов. Этим утверждается факт, что при недостаточной тапасье результаты не будут успешными. Тапасья Иисуса Христа, хотя и была безгранична, все же была недостаточна для Европы».

Еанди призывает придерживаться ненасилия как своей цели и добиваться прогресса в ее достижении. Достижение свободы человеком, народом или миром должно быть в точном соответствии с достижением ненасилия каждым из них.

Еанди признает, что от тяжелейшего приступа скептицизма и сомнения, когда он был поборником насилия, его избавила книга Л. Н. Толстого «Царство Божие внутри вас». Она излечила его от

скептицизма и сделала убежденным сторонником ахимсы[1]. Ганди считает Толстого величайшим поборником ненасилия нашего времени: «Являя своей жизнью образец истинной высочайшей ахимсы, Толстой с его огромной, как океан, любовью к людям служит нам маяком и неиссякаемым источником вдохновения».

Таким образом, графа Толстого следует считать одним из основоположников ненасильственной позиции в политике. Рассмотреть его взгляды именно в этом направлении следует еще и потому, что именно ненасильственные идеи в учении Толстого подверглись решительной критике большевизма во главе с Лениным. Это и не удивительно: эти идеи не вязались с установкой на насильственную революцию, на диктатуру пролетариата, подавление классового противника.

Лев Николаевич Толстой (1828—1910) — великий, всемирно признанный русский писатель. Но Толстой не просто глубокий моралист, он общественно-политический мыслитель. В своих художественных, философских, многочисленных публицистических произведениях он писал о законах исторического развития, о социальном неравенстве и роли здесь частной собственности, о государстве и праве, правительственных и судебных органах, о религии и церковных учреждениях, о семье и браке и т. д. Он не только критик российской и буржуазной государственности, но и выразитель общественно-политических идеалов широких кругов народа. Он развивает идеи нравственного совершенствования людей как средства обновления общества, его переустройства на началах добра и справедливости.

Граф Толстой в своих изначальных правовых позициях следует в известном смысле анархической тенденции. К праву он со студенческой скамьи относился с недоверием, если не сказать больше — отрицательно. А правление у него «аристократическое, соединенное с монархическим, ...на основании существующих выборов». Впрочем, к концу века он и здесь обнаруживает анархические тенденции, поскольку любое государство склонен рассматривать как «учреждение для совершения постоянного насилия меньшинства над обманутым большинством».

Всматриваясь в ход революций XIX в., Толстой пришел к выводу о бесперспективности революционных средств сокрушить реакцию и власть правящих классов: «Очевидно, революция не может теперь одолеть государственную власть. Остается одно: такое изменение мировоззрения народа, при котором он перестал бы служить насилиям правительств. Такое изменение может произвести только религия...» Именно отсюда вытекает толстовская религиозно-нравственная и глубоко политичная идея «непротивления злу насилием».

Разумеется, ни одно государство, ни одна власть, если это власть, не могли согласиться с Толстым. Иначе это было бы самоуничижением и самоуничтожением. Не могли с означенной идеей согласиться и последовательные революционеры[2]. Ленин написал порядка семи работ, посвященных взглядам Толстого, и в одной из них он пишет: «...Всякая попытка идеализации учения Толстого, оправдания или смягчения его “непротивленства", его апелляций к “Духу", его призывов к “нравственному самоусовершенствованию", его доктрины “совести" и всеобщей “любви", его проповеди аскетизма и квиетизма и т. п. приносит самый непосредственный и самый глубокий вред». Однако в объективной оценке ненасильственных идей Толстого следует учитывать, что их не следует расценивать как примирение со злом. Напротив, Толстой был очень активен в неприятии всех видов угнетения и порабощения, активно протестовал против подавления личности.

Впрочем, не только большевики, но и некоторые откровенные противники большевистской идеологии не принимали позицию Толстого. И. А. Ильин написал работу «О сопротивлении злу силою». Н. А. Бердяев обрушился на нее со всей страстью верующего христианина, обвинив Ильина в антиисторизме, отвлеченном морализме, приверженности к смертной казни и проч., написав «Кошмар злого добра». Более того, Бердяев усмотрел в позиции Ильина дух большевизма, насильничество и злобность, хотя и в противоположных целях. В эмигрантских кругах зарубежья идеи Л. И. Толстого вновь оказались в центре полемики. 3. И. Гиппиус в этой полемике апеллировала к В. С. Соловьеву, который (как бы в ответ и Толстому, и Ильину) искал мост между бездною мертвого и мертвящего «непротивления злу», с одной стороны, и бездною злого и также мертвящего насилия — с другой.

Часто можно слышать, что именно в России свойственно было предаваться правовому нигилизму и взывать к совести. Ан нет! В далекие времена американец Генри Торо написал работу с характерным названием «О гражданском неповиновении». Ставятся те же толстовские вопросы: «Может ли гражданин хотя на секунду передоверить свою

совесть законодателю? Зачем тогда каждому человеку совесть?» И ответы выдержаны в толстовском духе: «Я думаю, что мы прежде всего должны быть людьми, и только потом — подданными. Нежелательно воспитывать такое же уважение к закону, как к справедливости. Единственная обязанность, которую я могу принять на себя, — это в любое время делать то, что я считаю справедливым». Рассуждения эти, как и выводы Толстого, навеяны тем, что законы оказывались сплошь и рядом несправедливыми.

Борцом за справедливость и за гражданские права был последователь гандистских позиций в США, всемирно известный теперь негритянский священник Мартин Лютер Кинг (1929—1968). У него можно найти ряд принципиальных позиций ненасильственной теории1.

«До чтения Ганди, — пишет Кинг, — я пришел к выводу, что мораль Иисуса является эффективной только для личных отношений. Мне представлялось, что принципы “подставьте другую щеку", “возлюбите врагов ваших" имели практическую ценность там, где индивиды конфликтовали друг с другом, там же, где был конфликт между расовыми группами или нациями, был необходим другой, более реалистичный подход. Но после прочтения Ганди я осознал, что полностью ошибался».

Знакомство с ненасильственной теорией помогло Кингу найти метод для социальных преобразований. «То интеллектуальное и моральное удовлетворение, которое мне не удалось получить от утилитаризма Бентама и Милля, от революционных методов Маркса и Ленина, от теории общественного договора Гоббса, от оптимистического призыва Руссо “назад, к природе", от философии сверхчеловека Ницше, я нашел в философии ненасильственного сопротивления Ганди. Я начал чувствовать, что это был единственный моральный и практически справедливый метод, доступный угнетенным в их борьбе за свободу». Впрочем, для священника и не удивительно чувство благоговения к Нагорной проповеди с ее величественным учением о любви и методу ненасильственного сопротивления Ганди. В большей степени примечательно то, что Кинг приводит ряд своего рода научных аргументов в обоснование содержательной стороны принятого им идеала.

Во-первых, он акцентирует внимание на том, что ненасильственное сопротивление — это не метод для трусов, это сопротивление. «Этот метод физической пассивности, но мощной активности духовной. Это не пассивное непротивление злу, а активное ненасильственное сопротивление злу».

Вторым основным моментом для характеристики ненасилия является, по Кингу, то, что с его помощью не стремятся победить или унизить противника, но хотят завоевать его дружбу и понимание.

Третьей характеристикой этого метода является то, что «атака направлена против сил зла в большей степени, чем против тех людей, к которым пришлось творить это зло».

Четвертым пунктом, характеризующим ненасильственное сопротивление, является «желание принимать страдания без возмездия — принимать удары противника, не отвечая на них».

«Пятая отличительная черта ненасильственного сопротивления состоит в том, что с его помощью можно избежать не только внешнего физического насилия, но и внутреннего насилия духа. Борец ненасилия отказывается не только стрелять в противника, но и ненавидеть его. Центром ненасилия является принцип любви. С тех пор как личность белого человека в большой степени разрушена сегрегацией и душа его сильно напугана, он нуждается в любви негра. Негры обязаны любить белых, потому что белые нуждаются в их любви, чтобы стереть пятно напряжения, нестабильности и страха».

Шестой момент ненасильственного сопротивления, по мнению Кинга, — его основа, связанная с тем, что на стороне справедливости находится весь мир. «Поэтому, кто верит в ненасилие — глубоко верит в будущее. Вера является другой причиной, по которой участник ненасильственного сопротивления принимает страдания без возмездия».

Сторонников ненасильственной теории часто упрекали в незнании жизни, в оторванности от ее суровых реалий. Но их можно понять и с точностью до наоборот: слишком глубокое восприятие и неприятие этих реалий вызвало надежду на единственный путь спасения. Ибо другие пути и средства результатов пока не дали.

[1] Ахимса (букв, «отрицание химсы, насилия») — ненасилие, непричинение зла, воздержание от причинения страданий. Учение ахимсы существовало еще в Древней Индии и является неотъемлемой частью всех религий Индии (примеч. из цитируемого издания).

[2] Толстой спорил с ними отчаянно: «Бей по голове двуглавую хищную птицу! — кричала на всю степь молодежь. — Не тронь и клопа! — отвечал Толстой». Это по воспоминаниям народника, политического ссыльного Е. Е. Лазарева. Он же вспоминает, какой искренней нежностью прониклись к нему противники в споре, когда он попросил у них прощения за то, что их рассердил.