Питирим Александрович Сорокин (1889—1968), крупнейший социолог XX столетия, родился в селе Турья Яримского уезда Вологодской губернии, в семье сельского мастерового, зарабатывающего на жизнь ремонтом сельских храмов. Несмотря на то что почти половину своей жизни он провел на Западе, сначала в Европе, а потом в США, куда был вынужден иммигрировать во время бурных революционных событий в России, он никогда не порывал духовной связи со своей родиной. Находясь в зените мировой славы, П. А. Сорокин

написал: «Я рад, что прожил детство в этой девственной стране, даже сейчас, если бы мог выбирать, я не променял бы ее и на самую цивилизованную среду обитания в самом лучшем жилом районе самого прекрасного города в мире» (автобиографический роман «Долгий путь»).

Нет никакого сомнения в том, что научное творчество П. А. Сорокина, его преподавательская и общественная деятельность сформировались благодаря климатической среде и духовной культуре, в обстановке которых он вырос в крупнейшего мыслителя ушедшего века. Его учителями были выдающиеся отечественные социологи и правоведы: Е. В. Де Роберти, М. М. Ковалевский, П. А. Кропоткин, Л. И. Петражицкий, Н. И. Кареев и др. Они заложили особый взгляд на мир, который иногда резко расходился с тем, с чем он столкнулся на Западе. Находясь в совершенно чуждой ему языковой, культурной и ментальной системе координат, Сорокин оставался носителем русской гуманитарной парадигмы. Он никогда не был противником западного общества, но при этом не боялся говорить о его серьезных проблемах. В силу этого у Сорокина иногда складывались сложные отношения со своими коллегами по научному цеху и с властью.

Путь к научным вершинам был долгим и трудным. Обучившись элементарному письму и чтению у одной крестьянской женщины, Сорокин затем поступает в Еамскую двухклассную школу, а после этого учится в Хреновской церковно-учительской школе Костромской губернии. Окончив экстерном гимназию в Великом Устюге, Сорокин поступает в Санкт-Петербургский психоневрологический институт, а через год переводится на юридический факультет столичного университета при деятельном участии основателя психологической школы права профессора Л. И. Петражицкого.

Сконцентрировав свое внимание на проблемах уголовной социологии, со временем он увлекается социологией вообще. Ученый был уверен в единстве науки об обществе. В рецензии на книгу М. И. Еер- нета «Преступление и борьба с ним в связи с эволюцией общества»[1] Сорокин говорит, что любая «юридическая схема» выражает в себе много «неюридического элемента». Возьмите, например, теории о форме виновности, о причинной связи, о крайней необходимости, о противоправности и т. д. — и вы легко увидите, что «юридические» якобы конструкции представляют, по существу, не что иное, как смешение отрывочных данных психологии (мотив, представление, воля, чувство и т. д.), физиологии (соматическое состояние лунатизма и др.), антропологии и патологии, социологии и истории; иными словами, гордая чистота «юридических понятий» и «юридического мышления», якобы независимого от других наук и понятий, de facto была и есть просто набор пустых слов.

Общественные явления изучаются не только социологией, но и рядом иных наук: теорией права, политической экономией, историей, психологией. Но если политическая экономия изучает только хозяйственную жизнь общества, правовые дисциплины — только право, теория искусств — больше явления искусства, то социология — наука о родовых свойствах и основных закономерностях социально-психо- логических явлений. В системе общественных наук социология занимает то же место, что и общая теория права среди юридических.

Жажда знаний и тяга к непознанному сделали свое дело: П. А. Сорокин написал более сорока книг и около девятисот статей. Это ставит его в один ряд с К. Марксом, Г. Спенсером, Г. Тардом, Э. Дюркгей- мом, М. Вебером, В. Парето, а некоторые и вовсе считают его самым выдающимся социологом. Однако определять места и рейтинги — дело неблагодарное во всех отношениях. Важно лишь то, что в лице Сорокина мы действительно видим человека, который многих заставил посмотреть на наш мир и увидеть не только его хорошие стороны, но и те опасности, которые могут разрушить нашу цивилизацию.

Как мыслитель Сорокин сформировался в России, причем в течение долгой жизни система его политических, правовых, социальных взглядов существенно корректировалась. О своем дореволюционном периоде он писал, что политически его мировоззрение представляло из себя форму социалистической идеологии, основанную на этике солидарности, взаимопомощи и свободы. В целом это было оптимистическое настроение, весьма сходное со взглядами большинства русских и западных мыслителей предреволюционного времени. Он и не предполагал, что вскоре его взгляды подвергнутся жестоким испытаниям историческими событиями.

Оказавшись на Западе, Сорокин воочию увидел, что здесь социальные, политические, правовые и экономические институты также далеки от совершенства. Уже в 1935 г. он публично стал говорить об упадочном характере европейской цивилизации, истощении ее творческих сил. Над ним смеялись. Но после всех кошмаров Второй мировой войны многие были вынуждены признать обоснованность его аргументов. Война и другие катастрофические события подвигли его на изучение такого же влияния голода, эпидемий, кровавых революций и войн на ментальность и поведение людей, охваченных этими бедствиями, на экономику, политику, институт семьи, на социальную мобильность людей, их нравственность, веру, эстетические интересы и творческие способности. Результаты исследований были опубликованы в книге «Человек и общество в эпоху бедствий» (1942). В этой книге, по его собственному признанию, он хотел показать, какие изменения ждут человечество впереди.

К несчастью, сетует Сорокин, слишком мало простых людей услышали эти предупреждения. Большинство, ведомое невежественными политиками и эгоистичной властной элитой, едва ли обратило внимание на них. Действия их по-прежнему безнадежно глупы: вместо предотвращения катастроф они увеличивают вероятность возникновения бедствий, не считаясь с миллионами человеческих жизней, потерянных в напрасных мировых войнах и прочих военных конфликтах и революциях, умерших от голода и эпидемий; несмотря на гигантскую растрату природных ресурсов и национального богатства, эти слепые пастыри слепого человеческого стада не дали людям ни прочного мира, ни реальной безопасности, ни истинной свободы. Не создали они и справедливого, гармоничного и благородного общественного устройства. Вместо этого они высвободили гибельные силы, ненависть, массовые убийства, всеобщее помешательство, тиранию и поставили человечество на грань апокалиптического самоуничтожения.

В конце 50-х гг. XX в. Сорокин предпринимает шаги по созданию Гарвардского исследовательского центра по созидающему альтруизму. Аргументы в пользу этого заключались в том, что ни один из существующих рецептов предотвращения международных военных конфликтов и гражданских войн или других форм кровавых межчеловеческих усобиц не может не только уничтожить, но даже заметно уменьшить эти конфликты. Под такими популярными рецептами он подразумевал прежде всего уничтожение войн и конфликтов политическими средствами, особенно вследствие демократических и политических преобразований. Даже если завтра весь мир станет демократическим, все равно войны и кровавые стычки не исчезнут, поскольку демократии оказываются не менее воинственными, чем автократические режимы. Ни Организация Объединенных Наций, ни мировое правительство не способны дать длительного мира, международного и внутри отдельных стран, если только образование этих органов не будет подкреплено значительным увеличением альтруизма отдельных личностей, групп, институтов и культур.

В нашем жестком прагматичном мире мысли Сорокина имеют несколько наивный оттенок. Тем не менее он считал, что без значительного увеличения бескорыстной, созидательной любви (так, как это идеально сформулировано в Нагорной проповеди), во внешне проявляемом поведении, межличностных и межгрупповых взаимоотношениях, в общественных институтах и культуре в целом прочный мир и гармония между людьми невозможны. Эта бескорыстная (созидательная) любовь, о которой мы все еще мало знаем, потенциально является огромной энергией.

Деятельность центра и сама идея подвергались нескрываемому остракизму. Однако Сорокин ответил на эти усмешки книгой «Альтруистическая любовь». Изучив биографии всех христианских святых (около 4600 персоналий), он доказал, что их продолжительность жизни была гораздо более высокой, чем современных европейцев и американцев, даже несмотря на то, что 37% из них были подвергнуты мученической смерти. «Таинственной энергии любви» Сорокин, по его собственным признаниям, посвятил около десяти лет своей жизни и пришел к выводу, что принцип любви должен быть положен не только в основу межличностных отношений, ной в экономические, политические, правовые отношения между государствами, общественными группами.

Представляет несомненный интерес и его книга «Власть и нравственность» (1959), написанная в соавторстве с профессором У. Ланде- ном. В предисловии они отмечают, что сегодня процветание и выживание человека во многом определяет лишь горстка правителей великих ядерных держав. В своих руках они безраздельно сосредоточили контроль над беспрецедентно мощными, несущими смерть вооружениями. От их мудрости или глупости во многом зависят судьба человечества, прочный мир или самоубийственная война. Никогда прежде в истории не было, чтобы жизнь или смерть такого количества людей зависела от такой малой кучки правителей. Отношения к власти не вообще, а к ее носителям Сорокин выражает словами известного псалма: «Не надейтесь на князей (и правителей), нет в них спасения вам».

Как это ни грустно, но авторы названной работы, считая политиков особой «кастой», отказывают им в проявлении даже минимума интеллектуальной, нравственной и социальной квалификации, необходимой для успешного решения стоящих перед нами грандиозных задач. Опираясь на огромный исторический и статистический материал, они приходят к выводу, что:

нравственность и умственные способности правителей несут больше признаков ментальной и моральной шизофрении, чем таковых имеется у населения, которым они управляют;

правящие группы содержат большие доли как умственно одаренных, так и умственно отсталых или ненормальных в ментальном отношении людей, чем рядовые представители населения. Правящий слой в большей мере состоит из личностей, склонных к доминированию, агрессивности, высокоэгоистичных, смелых и авантюрных натур, людей жестоких и лишенных чувствительности, лицемеров, лжецов и циничных махинаторов, чем управляемое им население;

поведение правящих групп более преступно и безнравственно, чем поведение других слоев общества;

чем больше, абсолютнее и жестче власть правителей, политических лидеров и высших чиновников бизнеса, профсоюзов и прочих организаций, тем более коррумпированными и преступными оказываются эти группы людей; чем более ограничивается власть политиков и чиновников, тем менее преступными становятся их деяния.

Эти положения касаются не только правителей автократического типа, но и демократов, хотя между первыми и вторыми существуют различия, но это касается лишь последних двух положений.

Об истинном лице власти было написано и до Сорокина, но это скорее были интуитивные предположения, чем научная категория. Однако с помощью математики и статистики авторы превратили теорему в аксиому.

Правовые взгляды Сорокина следует рассматривать в контексте его общего негативного отношения к упадку современной цивилизации. Об этом, с его точки зрения, очень хорошо написал Ф. М. Достоевский, единственный, пожалуй, из русских писателей, которого Сорокин считал величайшим гением. Сорокин полагает, что любое интегрированное общество имеет этические идеалы и ценности как наивысшее воплощение его этического сознания. Точно также любое общество обладает своими законодательными нормами, которые определяют, какие формы поведения ожидаются, требуются и допускаются со стороны его членов, а какие запрещаются и наказываются. Этические идеалы и юридические нормы в обобщенном виде создают идеациональную, чувственную и идеалистическую системы этики и права. Можно легко увидеть разницу между этими системами из следующих примеров высших этических идеалов.

Идеациональные этические нормы. «Не собирайте себе сокровищ на земле, где моль и ржа истребляют и где воры подкапывают и крадут, но собирайте себе сокровища на небе, где ни моль, ни ржа не истребляет и где воры не подкапывают и не крадут».

«...Любите врагов ваших, благословляйте проклинающих вас, благотворите ненавидящих вас и молитесь за обижающих и гонящих вас».

Этические системы индуизма, буддизма, даосизма, зороастризма, иудаизма видят высшую этическую ценность не в этом чувственном мире, а в сверхчувственном мире Бога или Абсолюта. В этом смысле они абсолютны, безусловны, неизменны, вечны. Все идеациональные системы относятся к чувственным удовольствиям негативно.

Чувственные этические нормы. «Высшая цель — наслаждение».

«Давайте есть, пить, веселиться, ибо назавтра нас уже не будет».

«Следуй своим желаниям, покуда жив... Делай все, что пожелаешь, на этой земле и не тревожь сердца своего».

Цель чувственных систем этики заключается в увеличении суммы чувственного счастья, удовольствия и комфорта, ибо они не признают никакой сверхчувственности. Эти нормы созданы человеком, и если они не служат целям его счастья, то напрочь отвергаются.

Идеалистические этические нормы. Они представляют собой промежуточный синтез идеациональных и чувственных ценностей. Принимается все то, что не противоречит Богу и Абсолюту.

«В убеждении, что душа бессмертна и способна переносить любое зло и любое благо, мы все всегда будем держаться высшего пути и всячески соблюдать справедливость вместе с разумностью, чтобы, пока мы здесь, быть друзьями самим себе и богам... и в том тысячелетнем странствии... нам будет хорошо».

Последние четыре столетия явились свидетелями главенства чувственной этики в западном обществе. С эпохи Реформации и Ренессанса по воскресеньям пуританин верит в Бога и Вечность, в будни — в фондовую биржу. По воскресеньям его главная книга Библия, в будни гроссбух становится его Библией.

Той же методологии Сорокин придерживается, классифицируя системы права.

Идеационалыюе право. Идеациональный свод законов рассматривается как данный Богом или Абсолютом, хотя они и не отвергают в принципе утилитарные или некоторые другие соображения.

«Итак, Израиль, слушай постановления и законы, которые я научаю вас исполнять, дабы вы были живы, и пошли и наследовали ту землю, которую Господь, Бог отцов ваших, дает вам, не прибавляйте к тому, что я заповедую вам, и не убавляйте от того; соблюдайте заповеди Господа, Бога вашего, которые я вам заповедую» (Втор. 4:1—2).

Идеациональное право совершенно не руководствуется соображениями пользы, выгоды, целесообразности и чувственного благополучия даже в таких утилитарных делах, как производство, обмен и потребление экономических ценностей. Идеациональный закон не только урезает договорные отношения, запрещает или сдерживает принудительные отношения между индивидами и группами, он еще предписывает людям быть братьями, альтруистами, сострадательными, щедрыми и т. д., так как все люди — дети Бога. В обществах, которые управляются идеациональным законом, политический режим всегда явно или скрыто теократический. Такой режим имел место в средневековой Европе, браминской и индуистской Индии, Тибете, в законе раннеархаических Рима и Греции.

Чувственное право. Рассматривается в качестве созданного человеком исключительно в утилитарных целях: сохранение человеческой жизни, охрана собственности, счастье и благополучие общества в целом и господствующей элиты. В такой системе права не заложено ничего вечного и святого.

Переход к чувственному праву наметился в XVII в., а в 20—30-х гг. XX в. такие религиозные преступления, как обольщение, адюльтер, полигамия, кровосмешение, садомия, гомосексуализм, перестали считаться криминальными преступлениями. Подобные изменения произошли и в области гражданского и конституционного права. Практически во всех западных странах законы стали чувственными и остаются преимущественно таковыми по настоящее время. «Допустимо все, что выгодно» — главный нравственный признак нашего времени. И юридические, и этические нормы стали всего лишь румянами и пудрой для того, чтобы сделать макияж неприглядному телу экономических интересов Маркса, резидий Парето, либидо Фрейда и т. д. Наше общество помешано на деньгах. Удачливые стяжатели составляют нашу аристократию. Мир представляет собой общество бесконечно соревнующихся сторон без морального судьи, который мог бы разрешить эти споры. В результате — моральный хаос и анархия.

Идеалистическое право. По мнению Сорокина, оно занимает промежуточное положение между чувственным и идеациональным законами.

Есть основание полагать, что так называемые общечеловеческие ценности на самом деле — результат гниения западного общества, который США и их союзники пытаются разносить по всему миру с помощью своего «образа жизни», масс-культуры, политических, правовых, экономических и других институтов. Будем надеяться, что другие цивилизации и культуры сумеют сдержать этот агрессивный натиск.

Отдельные мысли Сорокина можно адресовать так называемой американской партии в России. «Мои иллюзии относительно западных правительств развеялись. Вместо помощи России, когда она нуждалась в этом, они старались ослабить ее, ввергнуть в гражданскую войну, расчленить ее, оттогнув поелику возможно и захватить ее территории. Они нарушили свои обязательства и после Второй мировой войны, начав все виды “холодной" и “горячей" войн против нее... Они все еще пытаются уничтожить не только русскую империю и советское правительство, но и сломать хребет самой русской нации».

Сегодня его уже нет среди живущих, но есть его идеи, которые, как известно, убить нельзя. Чувствуя близкую кончину, он как бы подвел итог своей жизни: «Что бы ни случилось в будущем, я знаю теперь три вещи, которые сохраню в голове и сердце навсегда. Жизнь, даже самая тяжелая, — это лучшее сокровище в мире. Следование долгу — другое сокровище, делающее жизнь счастливой и дающее душе силы не изменять своим идеалам. Третья вещь, которую я познал, заключается в том, что жестокость, ненависть и несправедливость не могут и не сумеют создать ничего вечного ни в интеллектуальном, ни в нравственном, ни в материальном отношении» («Долгий путь»).

[1] См.: Вестник Европы. 1916. № 5.