В общей теории права распространено понимание коллизий в праве как конфликта моделей поведения, закрепленных в двух (или более) нормах права.

В учебной и научной литературе содержание конфликтного отношения между объектами коллизии в праве определяются как «расхождение по содержанию норм», «несогласованность норм», «одновременное действие различных норм по одному и тому же вопросу», «различие по содержанию»1, «антиномия норм права»[1] [2], «столкновение норм права»[3], «противоречие и различие норм права»[4], «...регулирующих одно и то же общественное отношение, на одной территории, распространяющееся на одних и тех же субъектов права и применительно к конкретной жизненной ситуации»[5].

Проще говоря, при коллизии в праве содержание предписаний или дозволений двух (или более) норм права таково, что реализация одного правила влечет невозможность реализации в той же ситуации другого в его неизменном виде.

Поэтому правоприменители в тех правовых системах, которые основаны на дедуктивном способе вынесения решений по праву (от абстрактной нормы - к индивидуализированному властному предписанию) и провозглашают идеал внутренней согласованности позитивного права, вынуждены каким-либо образом опознавать ситуации, требующие интеллектуально-волевых усилий по преодолению[6] рассогласованности юридических норм (так называемые коллизионные ситуации). Столкнувшись с коллизионной ситуацией, официальное лицо может пойти тремя путями:

на основании коллизионных норм установить приоритетное юридическое правило и применить его, проигнорировав другое (другие);

своим решением «примирить» конфликтующие правила, сняв тем самым коллизионную проблему;

отказаться совершать какие-либо действия для преодоления коллизии в праве.

Рассмотрим три указанных стратегии с позиций преодоления коллизий в праве, являющихся юридическими препятствиями в реализации прав и законных интересов граждан.

Заметим, что не любая правовая коллизия ведет к возникновению нормативных юридических препятствий в реализации прав и законных интересов. Рассогласованность юридических правил рассматривается как препятствие в реализации прав и законных интересов в нескольких случаях.

Во-первых, юридическое препятствие в реализации прав и законных интересов возникает, когда для правоприменителя неочевиден выбор одного из коллидирующих юридических правил на основе действующего позитивного права, например в ситуациях противоречивости самих коллизионных норм, либо при отсутствии правил разрешения коллизий в праве. Во-вторых, препятствие обнаруживается, когда разрешение коллизии в праве на основании применения коллизионных норм приводит к реализации менее благоприятного режима удовлетворения потребностей субъектов права, например, когда более приемлемые условия реализации и защиты прав и законных интересов закрепляются в норме, нижестоящей в иерархии, либо общей, либо ранее принятой, и, по общим правилам преодоления коллизий (lex superior derogate legiinferiori; lex specialis derogate legi general; lex posterior derogat legi priori), не могут быть применены1.

Поэтому стратегия выбора и применения одной из коллидирую- щих норм и, следовательно, полного игнорирования других для преодоления коллизий в праве как нормативных препятствий вряд ли будет успешна.

Напротив, стратегия «примирения» коллидирующих правовых норм, ориентирующая правоприменителя на маскировку рассогласованности правовых дозволений, обязываний и запретов, может использоваться для преодоления коллизий в праве как нормативных препятствий в праве. Ее несомненное достоинство - в направленности на поддержание важного для профессионального правосознания юристов в России и континентальной Европе мифа о разумной устроен- ности и непротиворечивости рукотворного (и поэтому обреченного на несовершенство) позитивного права. Эта стратегия позволяет правоприменителю подходить к коллизионной ситуации достаточно гибко, оперативно реагировать на специфику конкретного казуса, с которым он столкнулся, более взвешенно балансировать интересы сторон юридического конфликта. Но важно помнить и об основном ее пороке - субъективизме, порождающем, к примеру, невозможность для внешних наблюдателей и заинтересованных лиц более-менее достоверно предсказать, какое решение все же примет официальное лицо, столкнувшееся с коллизионной ситуацией.

В рамках данной стратегии возможны вариации.

Во-первых, умозаключение об отсутствии в конкретном случае коллизии в праве может никак не аргументироваться для внешних наблюдателей и участников спора. В тексте судебного постановления, например, читаем: «Доводы налогового органа, касающиеся наличия коллизии норм п. 10 ст. 101 Налогового кодекса РФ и п. 1 статьи 126 Федерального закона «О несостоятельности (банкротстве)» и необходимости применения в данном случае положений Налогового кодекса РФ, суд апелляционной инстанции признает несостоятельными, поскольку при рассмотренных выше обстоятельствах суд не усматривает наличие коллизий норм в указанных Законах»[7] [8]. Почему суд коллизии не усматривает, для внешнего наблюдателя, не погруженного в нюансы данного конкретного спора, остается загадкой. Такой вариант менее предпочтителен, поскольку оставляет широкое поле для домыслов и пересудов, понижает степень правовой определенности правоприменительного акта и сразу нацеливает субъектов правовых коммуникаций на его непринятие.

Во-вторых, ненахождение коллизии может основываться на как бы совместном применении конфликтующих правил, маскирующем реальный приоритет одного из них. Американский правовед Л. Фуллер так иллюстрировал данный прием: «... некогда в каноническом праве существовали два принципа. Согласно одному любое обещание, сделанное под присягой, является обязательным. Другой же гласил: обещание ростовщику не налагает никаких обязательств. Когда при рассмотрении конкретного дела суд сталкивался с обещанием ростовщику под присягой, сначала лицу, давшему обещание, приказывалось исполнить последнее. Затем человек, в отношении кого обещание оказывалось выполненным, немедленно принуждался возвратить полученное прежнему владельцу»1. По мнению Фуллера в этой ситуации суд посредством принудительной реализации контракта «драматизирует» юридическую норму об обязательности для людей обещаний под присягой, а затем «путем аннулирования собственного постановления напоминает лицу, кому было дано обещание, о том, какой ущерб причинило ему предпринятое мошенничество»[9] [10].

В-третьих, правоприменитель может осуществить такое официальное толкование конфликтующих норм, которое будет «сглаживать противоречия» между ними путем взаимного приспособления текстуальных формулировок нормативных высказываний[11]. Видимо, генетически такой метод восходит к средневековой схоластической традиции согласования противоречивых правил путем отыскания общего принципа, в рамки которого «укладывались» бы оба таких правила[12]. Данной логикой, по всей видимости, руководствовался Арбитражный суд Восточно-Сибирского округа, преодолевая юридические препятствия в реализации прав налогоплательщика, вызванные внутренней рассогласованностью муниципального нормативного правового акта в налоговой сфере Мирнинского района Якутии, вводящего единый налог на вмененный доход для отдельных видов деятельности1.

Арбитражный суд Восточно-Сибирского округа установил, что согласно одному предписанию указанного акта деятельность по предоставлению во временное владение (в пользование) мест для стоянки автотранспортных средств в перечень видов деятельности, подпадающих под обложение единым налогом на вмененный доход для отдельных видов деятельности, не входила. Однако для данного вида деятельности в другом предписании этого же акта были установлены конкретные значения корректирующего коэффициента К2, применяемого лишь для тех видов предпринимательской деятельности, что подпадали под действие данного специального налогового режима. Обнаружив рассогласованность между нормами одного и того же НПА, трибунал обратился к основным началам законодательства о налогах и сборах, в частности к установленной в п. 7 ст. 3 Налогового кодекса РФ презумпции, согласно которой все неустранимые сомнения, противоречия и неясности актов законодательства о налогах и сборах толкуются в пользу налогоплательщика, и признал, что единый налог на вмененный доход распространяется и на деятельность по сдаче в аренду гаражного помещения[13] [14]. Тем самым препятствие в реализации прав налогоплательщика было преодолено.

В-четвертых, различные правоприменительные органы, сталкивающиеся с коллизионной ситуацией и не уполномоченные ее окончательно разрешить, могут попытаться своими согласованными действиями и скоординированным толкованием «примирить» антиномию юридических регуляторов. К примеру, в современной России законодатель, наделив органы Пенсионного фонда РФ правом обращения взыскания на имущество при отсутствии информации об имеющихся счетах плательщика пенсионных взносов, не установил соответствующий механизм реализации данного права в исполнительном производстве, породив тем самым коллизию[15], являющуюся еще и препятствием в реализации прав и законных интересов Пенсионного фонда РФ. Федеральная служба судебных приставов и Пенсионный фонд РФ придумали, как минимизировать отрицательные последствия такой несогласованности норм: между ними было заключено соглашение о взаимодействии1, по которому «при направлении постановлений территориальных органов Пенсионного фонда РФ, вынесенных в связи с отсутствием информации о счетах плательщика страховых взносов, к постановлениям территориальных органов Пенсионного фонда РФ прилагается справка об отсутствии информации о счетах плательщика страховых взносов, составленная территориальными органами Пенсионного фонда РФ на основании полученных из регистрирующего органа выписок из Единого государственного реестра юридических лиц и Единого государственного реестра индивидуальных предпринимателей, а также полученных сведений от банков и плательщиков страховых взносов в установленном порядке»[16] [17].

Третья стратегия - уклонение от принятия решения при обнаружении антиномии норм. Здесь правоприменитель либо просто констатирует свое бессилие перед лицом юридической коллизии, а значит, и профнепригодность, либо перекладывает разрешение коллизионной ситуации на кого-либо другого.

Думается, такой подход может быть оправдан лишь в тех случаях, когда нормы позитивного права прямо обязывают официальных лиц в случае обнаружения рассогласованности юридических правил не принимать решения по спору, а обращаться к иным властным субъектам, наделенным специальной компетенцией. К примеру, ч. 3 ст. 15 Кодекса административного судопроизводства РФ содержит императивную норму, обязывающую суд, когда тот придет к выводу о несоответствии закона, примененного или подлежащего применению в рассматриваемом административном деле, Конституции РФ, приостановить производство по делу и обратиться в Конституционный суд РФ с запросом о проверке конституционности данного закона. Во всех других случаях уклонение правоприменителя от разрешения коллизии в праве путем ее преодоления является недопустимым.

[1] Данные определения принадлежат, соответственно, Н. Г. Александрову, М. Д. Шаргородскому, А. В. Мицкевичу, А. Ф. Черданцеву (цит. по: Власенко Н. А. Коллизионные нормы в советском праве. Иркутск, 1984. С. 20).

[2] Власенко Н. А. Логико-структурные дефекты системы советского права // Правоведение. 1991. № 3. С. 21.

[3] Алексеев С. С. Проблемы теории права. Т. 2. М., 1973. С. 137.

[4] Н. А. Власенко в этой связи пишет: «В одних случаях коллизия норм носит противоречивый характер, т. е. решения, содержащиеся в норме, взаимоисключают друг друга, являются полярными. Однако коллизия может выступать и как различие. Если в первом случае речь идет о взаимоисключении, полярности, то во втором - о несогласованности предписаний норм права. Сила столкновения между коллидирующи- ми нормами предопределяется содержанием самих норм» (Власенко Н. А. Коллизионные нормы в советском праве. С. 21-22).

[5] Толстик В. А. Иерархия источников российского права: монография. Н. Новгород, 2002. С. 31.

[6] Следует согласиться с высказанным в специальной литературе мнением о том, что формами (видами) разрешения коллизий в праве служат субъективное, ситуационное и одномоментное преодоление и объективное, окончательное для конкретной коллизии ее устранение (см., напр.: Власенко Н. А. Коллизионные нормы в советском праве. Иркутск, 1984. С. 29-35; Агашев Д. В. Коллизии в праве социального обеспечения: автореф. дис. ... канд. юрид. наук. Томск, 2003. С. 18).

[7] См. подр.: Юридические препятствия в реализации прав и законных интересов: проблемы теории и практики / под ред. В. Ю. Панченко, А. А. Петрова. М., 2015. С. 89121, 224-239.

[8] Постановление Девятого арбитражного апелляционного суда от 28 августа 2008 г. № 09АП-9987/2008-АК (Дело № А40-21110/08-33-63). Доступ из СПС «Кон- сультантПлюс».

[9] Фуллер Л. Мораль права. М., 2007. С. 84.

[10] Там же. С. 84.

[11] Там же. С. 87.

[12] Об этом феномене см., напр.: Царьков И. И. О правовых принципах в средневековой юриспруденции // Правоведение. 2003. № 2. С. 197-207.

[13] Положение о налогах и сборах муниципального образования «Мирнинский район» Республики Саха (Якутия) // Приложение № 1 к Решению Совета от 26.11.2008 // СПС «КонсультантПлюс: региональное законодательство».

[14] Постановление Арбитражного суда Восточно-Сибирского округа от 17.10.2012 по делу № А58-634/2013 // СПС «Право.Яи».

[15]

Имеется в виду коллизия между п. 5 ч. 1 ст. 12 Федерального закона от 02.10.2007 № 229-ФЗ «Об исполнительном производстве» и ст. 20, ч. 14 ст. 19 Федерального закона от 24.07.2009 № 212-ФЗ «О страховых взносах в Пенсионный фонд Российской Федерации, Фонд социального страхования Российской Федерации, Федеральный фонд обязательного медицинского страхования».

[16] Письмо Пенсионного фонда РФ от 01.02.2011 № КА-30-24/850 // СПС «Пра- во.Яи».

[17] Заметим, что суды отнеслись к подобному инструменту внесения ясности в правовое регулирование довольно лояльно. См., напр.: Постановление ФАС Поволжского округа от 27.02.2013 по делу № А65-16073/2012 // СПС «КонсультантПлюс: судебная практика».