Современные конституции призваны закреплять основные начала взаимодействия человека, общества и государства. В этих целях они, как правило, содержат достаточно обширные каталоги прав человека, гарантирующих его достоинство, автономию и свободное развитие в обществе и государстве. Кроме того, права и свободы человека провозглашаются целым рядом международноправовых документов и обеспечиваются созданными на их основе международными (наднациональными) институтами. Однако поскольку права и свободы принадлежат всем членам общества (мирового сообщества), конституционные и международно-правовые акты предусматривают способы правового реагирования на ситуации коллизий как между правами отдельных лиц, так и между их правами и общим благом, т.е. допускают ограничения гарантируемых прав. В связи с этим актуализируются вопросы, касающиеся оснований ограничения прав человека, а также требований, предъявляемых к таким ограничениям в целях недопущения полного выхолащивания содержания прав.

Национальные органы конституционного контроля и международные и наднациональные суды и квазисудебные органы широко используют принцип пропорциональности (метод поиска справедливого баланса или «взвешивания»[1]) в целях определения того, были ли права человека ограничены правомерным образом или нарушены. В данном контексте возникает вопрос, любые ли права (и в любых ли случаях) могут быть ограничены на основе принципа пропорциональности или существуют так называемые абсолютные права, т.е. права, реализация которых не может быть поставлена в зависимость от результатов сопоставления их с другими правами или иными социальными благами. Эксплицитные формулировки положений конституционных и международных актов далеко не всегда содержат однозначные ответы на этот вопрос, как правило, их приходится искать в процессе разрешения конкретных дел.

Принцип пропорциональности в общем виде включает в себя четыре элемента оценки правомерности ограничения права: (1) установление легитимной цели, для достижения которой, собственно, было предпринято ограничение; (2) определение пригодности ограничения как средства достижения этой цели хотя бы в некоторой мере и (3) его необходимости, т.е. отсутствия менее обременительного средства, которое позволяло бы в той же степени достичь тех же целей; и наконец, (4) пропорциональность в узком смысле, т.е. сопоставление ограничиваемого права и цели ограничения (их «взвешивание»)1.

В литературе принцип пропорциональности обычно предлагается рассматривать как своего рода инструмент, позволяющий провести оценку допустимости ограничений, в каждом конкретном случае сделав выбор в пользу той или иной ценности (в пользу ограничиваемого права или в пользу блага, для достижения которого ограничение вводится)[2] [3]. Не останавливаясь на всех аспектах критики принципа пропорциональности, представленной в литературе[4], и на аргументах в его защиту[5], сосредоточимся лишь на проблеме, связанной с отказом в рамках использования принципа пропорциональности от понимания прав человека как «козырных карт», что ведет, по мнению некоторых исследователей, к принижению значения прав человека, которые ставятся в один ряд с другими социальными ценностями и вместо реальной защиты получают лишь некоторые возможности таковой, «уцелевшие» после их сопоставления с другими ценностями.

Заметим, что, действительно, при всех уточнениях, направленных на оптимизацию производимой в ходе применения принципа пропорциональности оценки, сам факт оценки и выбора принцип пропорциональности, конечно, не устраняет. В сущности, он и не претендует на это, поскольку неустранимость оценки — это проблема, возникающая не из-за обращения к принципу пропорциональности, а в результате (1) неизбежной в обществе конкуренции1 между различными интересами и (2) особенностей текстов конституций и международных актов, закрепляющих права человека, как правило, в достаточно общих формулировках, т.е. оставляющих «свободу маневра» для разрешения возникающих столкновений, но не предлагающих однозначных решений. Один из известных исследователей принципа пропорциональности Р. Алекси сделал более радикальный шаг и увязал применение принципа пропорциональности с особой природой прав человека. По его мнению, положения, закрепляющие права человека, представляют собой не правила {rules), а принципы {principles); это значит, что подразумеваемые ими блага являются не «козырной картой», имеющей безусловный приоритет, а интересом, который должен быть реализован настолько, насколько это возможно с учетом иных принципов[6] [7]. Иными словами, права представляют собой primafacie защищаемые принципы, реальный объем защиты которых становится очевидным только в результате сопоставления их с иными принципами.

Такой подход, однако, поднимает вопрос относительно возможности придания некоторым правам значения абсолютных, т.е. не подлежащих ограничению на основе требований принципа пропорциональности, независимо оттого, какие ценности противостоят данным правам[8]. Это возвращает нас к вопросу о том, действительно ли никакие права по своей природе не могут считаться «козырными картами».

Необходимо сразу обозначить базовый подход к самому пониманию категории абсолютных прав, проистекающий из определенных этических установок. Так, по мнению А. Гевюрта, «право является абсолютным, когда оно не может быть преодолено ни при каких обстоятельствах, то есть не может быть затронуто оправданным образом и должно осуществляться без каких бы то ни было исключений»1. С правовой точки зрения абсолютные права в первом приближении призваны противостоять триумфальному шествию принципа пропорциональности в том смысле, что вмешательство в них не допускается независимо от наличия легитимной цели и соблюдения требований пропорциональности[9] [10]. Иными словами, никакое вмешательство в абсолютное право не является оправданным; любое вмешательство должно быть признано нарушением данного права[11]. В этом смысле абсолютные права исключают обращение к принципу пропорциональности, потому что качество абсолютности делает невозможным ограничение права и означает максимальную его защиту.

Идея абсолютных прав выглядит привлекательной с различных точек зрения, прежде всего потому, что она возвращает нас к изначальному предназначению прав человека. Права призваны гарантировать лицу возможность выбора вида и меры поведения, обеспечивать ему свободу в различных сферах общественной жизни и развитие его личности; в этом смысле права человека показывают, какие действия государства недопустимы независимо от тех (возможно) выгодных последствий, которые они могли бы иметь[12]. Таким образом, права человека одновременно ограничивают публичную власть в выборе направлений ее деятельности и путей их реализации. Казалось бы, понимание прав человека как абсолютных адекватно их сущности. Это имеет большое значение в свете упомянутой выше критики принципа пропорциональности, акцентирующей тот факт, что он меняет взгляд на юридическую природу прав человека, сводя их к «принципам», «защищаемым лишьprimafacie интересам, реальный объем защиты которых всегда зависит от сопоставления с противостоящими интересами»[13], в то время как права человека должны предоставлять ему защиту, в том числе и в случае противостояния его интересов интересам других индивидов или общества в целом. Здесь существует опасность того, что понимание юридической природы прав человека было изменено таким образом, чтобы соответствовать принципу пропорциональности как основному инструменту разрешения конфликтов и ограничения прав, хотя, по всей видимости, движение мысли должно быть обратным — подходы к ограничению прав человека должны определяться их юридической природой.

В связи с этим представляется более чем оправданным ставить вопрос о том, что некоторые права по их значению, по защищаемому ими благу, по тем этическим соображениям, которые стояли за признанием и закреплением этих прав, должны оставаться нерушимыми. Однако на практике любое обсуждение перечня абсолютных прав отличается сдержанностью2.

Даже если допустить, что определение перечня абсолютных прав будет происходить не на основе замаскированного сопоставления с конкурирующими интересами, а с учетом иерархии ценностей, заложенных в конституции, и деонтологических соображений, стоящих за этими ценностями, сам факт столкновения различных интересов в обществе от этого не исчезнет, равно как и необходимость решения многих противоречий при выборе направлений государственной политики, а также конкретных действий в рамках этой политики. Безоговорочная защита абсолютных прав «независимо ни от чего» («по matter what») рискует поставить под удар те интересы, которые могли бы быть признаны достойными защиты в процессе «взвешивания».

Нельзя забывать и о том, что права человека подразумевают не только свободу от вмешательства в его действия, но и могут требовать совершения позитивных действий со стороны государства. Причем это касается прав не только второго, но и первого поколения, таких как право на жизнь, свободу, безопасность и др. Если соответствующие позитивные действия будут сопряжены с вмешательством в абсолютные права, их осуществление может оказаться заблокировано. Конечно, можно сказать, что государство, не имея возможности ограничивать абсолютные права, должно не отказываться от защиты других ценностей, а искать иные пути их обеспечения, т.е. выполнять свои задачи, не посягая на абсолютные права. Но дело даже не в том, что это кажется достаточно утопичным. В некоторых случаях это возможно, а если бы это было возможно всегда, проблемы ограничения прав человека просто бы не стояло. Основная проблема возникает, когда в противоречие входят права, каждое из которых имеет статус абсолютного, и чем больше прав попадает в категорию абсолютных, тем выше вероятность их конфликта.

Усугубляет проблему теоретическая конструкция различения ситуация полного и частичного конфликта между отдельными (разными или одними и теми же, но принадлежащими разным субъектам) правами[14]. Частичный конфликт означает, что возможный выбор в пользу одного из прав не уничтожит другое полностью, а лишь ограничит его2. Полный конфликт — это ситуация, когда выбор в пользу одного права одновременно означает отказ от защиты другого1. Как можно заметить, применение принципа пропорциональности весьма затруднено, когда необходимо «взвешивать» симметричные права (даже если речь идет о частичном конфликте, а в случае полного конфликта тем более). Если рассматривать абсолютные права как такие, даже частичное ограничение которых невозможно, ситуация их конфликта, по-видимому, всегда будет означать полный конфликт, и принцип пропорциональности ничем не может здесь помочь, особенно если в конфликте задействовано одно и то же абсолютное право разных субъектов.

Это можно проиллюстрировать на примере рассмотренного Европейским судом по правам человека дела, в котором затрагивалось право, являющееся одним из основных «претендентов» на роль абсолютного, — право не подвергаться пыткам[15] [16]. Речь шла о допустимости применения пыток к лицу, от которого необходимо было получить сведения о местонахождении похищенного им и предположительно еще живого, но находящегося под угрозой гибели ребенка. Е1о заявлению офицера полиции, отдавшего распоряжение применить угрозу физического воздействия (а при недостаточности угрозы — и само физическое воздействие), целью этого решения было спасение ребенка, а не просто продвижение расследования уголовного дела. Тем не менее Европейский суд указал, что ст. 3 Конвенции о защите прав человека и основных свобод, которая, по мнению заявителя (похитителя ребенка), была нарушена, имеет целью запрет ненадлежащего обращения (пыток, бесчеловечного или унижающего достоинство обращения) независимо от поведения жертвы такого обращения или мотивов действий властей. Такие виды обращения не могут быть задействованы, даже если чья-то жизнь находится под угрозой. Отступление от требований ст. 3 недопустимо даже при наличии угрозы существованию нации. Право каждого человеческого существа не подвергаться пыткам, бесчеловечному или унижающему обращению является абсолютным, неотчуждаемым правом. Философская основа, подкрепляющая абсолютный характер права, закрепленного в ст. 3, не допускает никаких исключений или оправдывающих обстоятельств, а также «взвешивания» интересов независимо от поведения затронутого лица и характера совершенного им правонарушения (и. 107). Признав, что угроза применить пытки в данном случае представляла собой бесчеловечное обращение с заявителем, Европейский суд пришел к выводу о нарушении государством своих обязательств по ст. 3 Конвенции.

Как видно из этого решения, запрету пыток, бесчеловечного или унижающего достоинство обращения был придан абсолютный характер. Ограничение права не подвергаться ненадлежащему обращению было признано недопустимым с учетом предназначения и философской основы этого права независимо от конкурирующих с ним ценностей. При этом в решении явным образом не обсуждалось, что на другой чаше весов могло бы быть не только право на жизнь похищенного ребенка, но также и его право не подвергаться ненадлежащему обращению. Между тем позитивная обязанность по защите этого права от посягательств со стороны третьих лиц в определенной мере возлагается на государство в рамках все той же ст. 3 Конвенции[17].

Если рассматривать конфликт между абсолютным правом похитителя не подвергаться ненадлежащему обращению и таким же правом ребенка, возникает вопрос, какие именно действия должно было совершить государство в рамках своих позитивных обязательств в соответствии со ст. 3 Конвенции по отношению к ребенку. Как отмечается в литературе, решить эту проблему можно, предположив, что для государства не существует позитивного обязательства действовать таким образом, которое нарушит его негативные обязательства, основанные на абсолютном праве[18]. В данном случае речь идет о том, что для выполнения позитивного обязательства по защите ребенка от бесчеловечного обращения со стороны третьих лиц государство не вправе нарушить свое негативное обязательство — не применять бесчеловечное обращение. Иными словами, любой человек в рамках своего права на уважение личного достоинства может претендовать на то, что государство будет защищать его от ненадлежащего обращения, но только до тех пор, пока такая защита не потребует от государства применения ненадлежащего обращения к другим лицам. Возможность защиты со стороны государства посредством ненадлежащего обращения с другими лицами не охватывается правом на уважение достоинства.

Представим себе гипотетическую ситуацию, когда полиция не может быстро получить сведения о местонахождении похищенного лица иначе как путем применения пыток к похитителю, но отказывается от такого способа как недопустимого нарушения абсолютного права похитителя. Допустим, похищенное лицо претерпевало пытки и после освобождения обращается в суд с жалобой на действия представителей государства, которые не применили пытки к похитителю, чтобы ускорить его освобождение и избавить таким образом от пыток. Какое решение в этом случае должен вынести суд, если государство докажет, что все иные разумные и допустимые меры были предприняты, но не дали такого быстрого результата, какой, возможно, дали бы пытки? По-видимому, в этом случае было бы признано, что государство не нарушило своих обязательств, потому что для жертвы преступного применения пыток притязание на спасение в результате применения государством пыток к преступникам не охватывается правом не подвергаться пыткам. Иными словами, конфликт был бы решен не в результате «взвешивания» конкурирующих ценностей; идея конкуренции была просто устранена за счет уточнения пределов абсолютного права, в принципе не охватывающего некоторые возможности его обеспечения. Принцип пропорциональности к таким случаям просто не имеет отношения. Это позволяет удержать «ядро» права не подвергаться пыткам (и соответствующий запрет для государства) в качестве абсолютного, но одновременно актуализирует вопросы относительно других содержательных элементов этого права, в том числе позитивных обязательств государства по его защите.

В литературе предлагаются и альтернативные варианты решения данного конфликта. Так, заслуживает внимания подход, предложенный М. Куммом, который рассматривал проблему методов получения сведений от похитителя ребенка. По его мнению, использование пыток в таких ситуациях, хотя и нарушает установленный законом и хорошо обоснованный запрет, не нарушает никакого морального права лица, ответственного за создание угрозы для другого человека и отказывающегося добровольно устранить эту угрозу. Как подчеркивает автор, речь здесь не должна идти о каком-либо количественном сопоставлении в духе процедуры «взвешивания». Жизнь даже одного ребенка оправдывает обращение к пыткам как к последнему средству воздействия на лицо, которое его похитило и оставило в ненадлежащем положении, поскольку отказ сотрудничать с органами власти в такой ситуации, по сути, представляет собой длящееся нападение на ребенка, а ведь в случае прямого нападения для его прекращения самое разное обращение с преступником, в том числе жестокое, является оправданным. Напротив, если речь идет о невиновном лице (например, любимом родственнике похитителя, пытки которого могут оказать на него еще более быстрое воздействие), то ненадлежащее обращение с ним недопустимо, даже если речь идет о большом количестве спасаемых людей, именно из-за отсутствия личной ответственности за созданную угрозу[19].

Иными словами, в рамках предложенной схемы в качестве абсолютного мог бы быть сформулирован запрет пыток лица, невиновного в совершении преступления, создающего угрозу жизни и достоинству других людей. В отношении же лица, чьи действия ставят под угрозу жизнь и достоинство других людей, следует говорить не о том, что в случае жестокого обращения с ним его достоинство не затронуто, и не о том, что, будучи затронуто, оно требует абсолютной защиты, а о том, что оно затронуто, но затронуто обоснованно. Соответственно, если принять этот подход, снимающий для конкретной ситуации деонтологические ограничения на применение жестокого обращения, то соответствующие меры остаются предметом не абсолютного запрета (но и не абсолютного разрешения), а оценки с точки зрения принципа пропорциональности1.

Представляется, что вопрос о допустимости применения тех или иных мер физического или психического воздействия в тех или иных ситуациях не имеет однозначного решения, особенно с учетом потенциальных рисков при любом выборе. Приведенное дело Европейского суда по правам человека показывает те трудности, с которыми могут столкнуться правоприменительные органы в процессе «взвешивания» различных интересов и ценностей при разрешении конфликтов прав человека. Схема, выстраиваемая в рамках принципа пропорциональности и получившая широкое распространение в практике органов конституционного контроля, а также наднациональных органов по защите прав человека, не является универсальной. Ее применение не предполагается в ситуации, когда какая-либо ценность признается абсолютной по своей природе и правовому смыслу. Однако и оперирование категорией абсолютных прав приводит к тому, что при максимальной защите одних интересов другие рискуют остаться без защиты2.

Очерчивая круг защищаемых в данном правопорядке интересов, конституция в некоторой мере определяет и правила разрешения конфликтов между ними. Это проявляется и в конструкциях, предусматривающих защиту прав человека. В частности, принцип пропорциональности воспринят многими правовыми порядками в качестве процедуры проверки правомерности ограничений прав человека. Е1онимаемый таким образом принцип пропорциональности хотя и предполагает соотношение прав человека как prima-

1 См.: Китт М. What do You Have in Virtue of Having a Constitutional Right? On the Place and Limits of the Proportionality Requirement. P. 38.

О

Об альтернативном подходе к структуре прав человека, в рамках которого сфера защиты прав понимается достаточно широко, но при этом сами права не рассматриваются как абсолютные и который мог бы способствовать более точной оценке конкурирующих ценностей и более обоснованному выбору в пользу некоторых из них, см.: Троицкая А. Пределы прав и абсолютные права: за рамками принципа пропорциональности? Теоретические вопросы и практика Конституционного Суда РФ // Сравнительное конституционное обозрение. 2015. № 2. С. 45—69.

facie защищаемых принципов с другими принципами (правами или иными благами), тем не менее, не обесценивает их значение. Степень же защиты права и отказ от рассмотрения его в качестве «козыря» связаны не с принципом пропорциональности как таковым, а с правовой природой самих прав в современном обществе, стремящемся обеспечить согласование социальных интересов и такую степень свободы для каждого, которая была бы совместима со свободой других. Конституционные права, субъективные по своему характеру и одновременно закрепляемые, как правило, в широких формулировках высокой степени абстрактности и рассчитанных на действие в самых разных ситуациях, содержат в себе потенциальную возможность конкуренции друг с другом и с общими интересами. Однако ни одно из прав человека не должно быть полностью устранено из правовой системы в результате такой конкуренции: даже будучи «перевешены» соображениями в пользу иного блага в конкретной ситуации, они, тем не менее, сами не перестают быть благом, способным «перевесить» другие ценности при иных обстоятельствах.

Однако несмотря на эти соображения, в науке и практике прослеживается тенденция сохранения понимания прав человека или, во всяком случае, некоторых из них как «козырной карты» или «щита». Такой подход требует обоснования отнесения конкретных прав к числу абсолютных, а также внимательного отношения ко всем иным ценностям, которые в случае столкновения с ними рискуют оказаться без защиты. Органы публичной власти нередко сталкиваются с серьезными трудностями при сопоставлении различных интересов, стоящих за теми или иными правами человека, что актуализирует проблемы определения природы прав человека и порядка их обеспечения.

[1] О принципиальном сходстве «американского» метода «взвешивания» и «европейского» принципа пропорциональности (по крайней мере, последнего его этапа, или пропорциональности в узком смысле) см.: Коэн-Элия М., Порат И. Американский метод взвешивания интересов и немецкий тест на пропорциональность: исторические корни // Сравнительное конституционное обозрение. 2011. № 3. С. 59—81. О сопоставлении двух методов см.: Schlink В. Proportionality (1) // Comparative Constitutional Law / Ed. By M. Rosenfeld, A. Sajo. Oxford, 2012. P. 721—722. О распространенности метода применительно к различным государствам см. также: Gcmlbaum S. Limiting Constitutional Rights // UCLA Law Review. 2007. Vol. 54. No. 4. P.791.

[2] См.: Шлите Б.К. Проблема баланса фундаментальных прав и общественных целей // Сравнительное конституционное обозрение. 2012. № 2. С. 57—62; Должиков А.В. «Гордость и предубеждение»: соразмерность полного конституционного запрета заключенным голосовать в России. Постановление Европейского суда по правам человека от 4 июля 2013 года // Международное правосудие. 2013. № 4. С. 25-32.

[3]

См.: MollerK. Proportionality: Challenging the Critics // International Journal of Constitutional Law. 2012. Vol. 10. No. 3. P. 709—731; Endicoil T. Proportionality and Incommensurability // Proportionality and Rule of Law. Rights, Justification, Reasoning. Cambridge, 2014. P. 328.

' См., например: Aleinikoff T.A. Constitutional Law in the Age of Balancing // The Yale Law Journal. 1987. Vol. 96. No. 5. P. 972—982, 984—994; Tsakyrakis S. Proportionality: An Assault on Human Rights? // International Journal of Constitutional law. 2009. Vol. 7. No. 3. P. 468—493; Urbina F. «Balancing as Reasoning» and the Problems of Legally Unaided Adjudication: A reply to Kai Moller // International Journal of Constitutional law. 2014. Vol. 12. No. 1. P. 214-221.

[5] См., например: MollerK. Op. cit. О пределах взвешивания см.: Grimm D. Proportionality in Canadian and German Constitutional Jurisprudence // University of Toronto Law Journal. 2007. Vol. 57. No. 2. P. 396.

[6] Термин «конкуренция» акцентирует соперничество ценностей, определенные элементы каждой из которых могут сохраняться в результате сделанного выбора, что принципиально для идеи пропорциональности. Тем не менее в ряде случаев оправданным является использование термина «конфликт», предполагающего более жесткое столкновение несовместимых позиций и выбор только одной из них. Эта проблема представляет собой существенное препятствие на пути понимания прав человека как «козырных карт». См.: Zucca L. Conflicts of Fundamental Rights as Constitutional Dilemmas // Conflicts Between Fundamental Rights / Ed. by E. Brems. Antwerpen, 2008.

[7] Cm.: Alexy R. A Theory of Constitutional Rights. Oxford, 2002. P.57.

[8]

Необходимо отметить, что P. Алекси вполне последователен в своей позиции и исключает существование абсолютных прав. См.: ibid. Р. 62.

[9] Gewirtli A. Are There Any Absolute Rights? // The Philosophical Quarterly. 1981. Vol. 31. No. 122. P.2.

Л _

Moller K. The Right to Tife Between Absolute and Proportional Protection // URT: http://www.lse.ac.uk/collections/ law/wps/WPS2010- 13_Moller.pdf (дата обращения: 04.08.2016).

' См.: Mavronicola N. What is an «Absolute Right»? Deciphering Absoluteness in the Context of the European Convention of Human Rights // Human Rights Taw Review. Vol. 12. 2012. No. 4. P. 729-730.

[12] О таком понимании прав см.: NozickR. Anarchy, State, and Utopia.Oxford, 1974. P. 28—29. Цит. no: Moller K. The Right to Tife Between Absolute and Proportional Protection. P. 9.

[13] Webber G.C.N. The Negotiable Constitution. On the Limitation of Rights. N.Y., 2012. P. 123-133.

О

Эту тенденцию можно проследить, начиная с обсуждения норм jus cogens в рамках международного права. Так, предлагая включить в Конвенцию «О праве международных договоров» статью, закрепляющую ничтожность договоров, противоречащих императивной норме общего международного права (jus cogens), Комиссия международного права ООН одновременно отметила проблематичность этого подхода с учетом того, что не существует простого критерия для отнесения норм общего международного права к числу императивных. Как отмечалось в докладе Комиссии, некоторые ее члены предлагали указать в качестве примера императивных норм нормы, запрещающие геноцид, работорговлю, пиратство, но в итоге был сделан выбор в пользу включения в Конвенцию статьи в общем виде с тем, чтобы содержательное наполнение перечня норм jus cogens происходило бы в практике государств и международных судов. См.: Report of the International Law Commission on the Work of its Eighteenth Session, 4 May — 19 July 1966 // Yearbook of the International Law Commission. 1966. Vol. II. P. 247—248.

[14] См.: Zucca L. Op. cit.

О

Например, если разные организаторы планируют проведение своих публичный мероприятий в одном месте в одно время, разрешение одному организатору предполагает, что другой также сможет провести свое мероприятие, толвко в другом месте и (или) в другое время (ситуация конфликта одного и того же права). Определение перечня личнвгх даннвгх, которвю не могут сообгцатвся в публикациях в средствах массовой информации, предполагает ограничение свободв1 слова (а одновременно и права на неприкосновенноств частной жизни), но в определенной мере сохранится возможноств реализации обоих прав (ситуация конфликта разнвгх прав).

[15] В качестве примера можно привести выбор при решении вопроса о допустимости добровольного прерывания беременности в пользу права на жизнь нерожденного ребенка или права на автономию личности матери (конфликт разных прав); или выбор одного из двух сиамских близнецов при проведении операции по их разделению в ситуации, когда спасти обоих невозможно, а без операции погибнут оба (конфликт одного и того же права на жизнь разных субъектов). См.: URL: http://www.theguardian.com/uk/2002/feb/05/sarahboseley (дата обращения: 30.04. 2016).

[16] Eur. Court H.R. Case of Gafgen v. Germany. Application no. 22978/05. Judgment of 1 June 2010 // URL: http://hudoc.echr.coe.int/eng?i=001-99015 (дата обращения: 04.08.2016).

[17] См., например: Eur. Court H.R. Case of A. v. the United Kingdom. Application no. 100/1997/884/1096. Judgment of 23 September 1998. // URL: http://hudoc.echr. coe.int/eng?i=001-58232 (дата обращения: 04.08.2016). См. также: EaclieJ., Galla- fenl К. Positive Obligations under Articles 2 and 3 of ECHR // URL: www.blackstone chambers.com (дата обращения: 30.04.2016).

[18] См.: Mawonicola N. Op. cit. Р. 732. См. также: Palmer S.A.Wrong Turning: Article 3 ECHR and Proportionality // Cambridge Law Journal. 2006. Vol. 65. No. 2. P. 448—449. По мнению автора этой работы, ст. 3 Конвенции, формулируя обязательства государства в абсолютных категориях, не предполагает различий в отношении к позитивным и негативным обязательствам государства, однако определение рамок позитивного обязательства требует рациональной оценки конкурирующих интересов: в контексте позитивного обязательства по ст. 3 государство обязано принимать разумные шаги для защиты лица от запрещенного обращения, о котором государству стало (или должно было быть) известно.

[19] См.: Китт М. What do You Have in Virtue of Having a Constitutional Right? On the Place and Limits of the Proportionality Requirement // New York University Public Law and Legal Theory Working Papers. 2006. Paper 46. P. 37.