До настоящего времени «[судейское] усмотрение, — как справедливо пишет известный правовед Аарон Барак, перевод работы которого на русский язык в 1999 г. явился серьезным стимулом для исследования проблем усмотрения в судопроизводстве современными отечественными исследователями, — остается затянутым в царство неведомого, окутанным покровом таинственности, с неясными даже философскими основами»[1] [2].

Так же, на наш взгляд, обстоит дело с методологическими основами исследования «усмотрения» и в российской общей теории права, в его отдельных отраслях.

При анализе современной отечественной процессуальной, в первую очередь, естественно, уголовно-процессуальной, литературы, в которой в тех или иных аспектах исследуются проблемы следственного усмотрения, отчетливо проявились несколько подходов к их решению.

Так, А. Б. Ярославцев полагает, что, усмотрение — это отношение к характеру разрешения неурегулированной законом ситуации. «Оптимальное усмотрение следователя, — пишет он, — это его отношение (мнения, суждения, взгляды, оценки) к характеру разрешения неурегулированной законом следственной ситуации, обусловленное имеющимся у него жизненным и профессиональным опытом, общими и профессиональными знаниями, навыками, умениями, физическими и психическими особенностями его личности»1.

Нам представляется, что основным недостатком данного определения является сведение содержания рассматриваемого феномена лишь к его генезису, к тому, что лежит в основе разрешения возникшей перед следователем ситуации.

Несомненно, что практическая, прикладная, процессуальная значимость усмотрения состоит не во внутренних душевных колебаниях этого субъекта, не в так называемом когнитивном диссонансе (его внутреннем конфликте). Она состоит в сущности принимаемых им в результате на этой основе процессуальных и криминалистических решений как таковых.

То, что обозначается данным автором в качестве усмотрения, составляет содержание других категорий, а именно индивидуального правосознания следователя и его внутреннего убеждения, на основе которых и формируется его усмотрение при разрешении проблем, возникающих при расследовании конкретного уголовного дела.

Напомним, что в самом общем виде под правосознанием понимается совокупность взглядов, идей, выражающих отношение человека к праву, законности, правосудию, его представление о том, что является правомерным или неправомерным. «Психологическую сторону правосознания составляют привычки, чувства, эмоции людей в отношении правовых явлений»[3] [4].

«Внутреннее убеждение следователя (судьи, эксперта) — психическое состояние, возникающее как результат оценки доказательств, осуществленной свободно, без следования каким-либо внешним догмам с учетом специфики конкретного уголовного дела. Внутреннее убеждение формируется при отсутствии каких- либо внешних критериев»1.

Иными словами, предлагаемое А. Б. Ярославским определение не раскрывает самую сущность и функцию усмотрения как деятельного — именно деятельного — феномена в области уголовного судопроизводства.

Аарон Барак понимает под усмотрением полномочие, которое закон дает судье, чтобы делать выбор из нескольких альтернатив, из которых каждая законна. И тут же совершенно верно обращает внимание (и, по сути, тем самым предвосхищая основное критическое замечание, которое вызывает у нас позиция А. Б. Ярославцева) на то, что «судейское усмотрение по определению не является ни эмоциональным, ни умственным состоянием. Это скорее юридическое условие, при котором судья волен делать выбор из ряда вариантов»[5] [6].

Добавим также, что введение А. Б. Ярославским указания на то, что усмотрение касается разрешения лишь неурегулированной законом ситуации, также представляется некорректным; видимо, о чем подробнее будет говориться далее, речь в этом отношении следует вести о ситуациях, способы и средства разрешения которых не предписаны законом однозначно, императивно.

Такими не допускающими какого-либо усмотрения при правоприменении, к примеру, являются императивно законом предписанные условия и порядок производства отдельных следственных действий, ряд обстоятельств, установление которых в силу требования закона возможно лишь указанным им образом (скажем, обстоятельства, указанные в ст. 196 УПК, как случаи обязательного назначения судебной экспертизы).

Мы всецело согласны с тем, что допустимое усмотрение (в правоприменительной деятельности в любой отрасли судопроизводства) по определению может относиться лишь к выбору из альтернатив либо прямо предусмотренных законом, либо ему не противоречащих.

Усмотрение есть не что иное, как принятие соответствующим субъектом решения возникшей перед ним проблемной ситуации в деятельности по достижению некоей сформулированной им для себя (либо нормативно ему предписанной) цели. Она же, цель, как известно, «как закон» структурирует всю деятельность по ее достижению.

Конечная цель уголовного судопроизводства заключается в установлении факта (отсутствия факта) существования уголовно-правового конфликта и его разрешении профессиональными участниками уголовного процесса, каждым в пределах своей уголовно-процессуальной функции, непрофессиональными его участниками — в пределах предоставленных каждому из них процессуальных прав по участию в разрешении уголовно-правового конфликта.

Для ее достижения соответственным образом структурируются конечные цели деятельности отдельных профессиональных участников уголовного процесса.

Как то было обоснованно ранее, конечная цель деятельности следователя (напомним ее в силу значимости для дальнейшего изучения проблемы следственного усмотрения) заключается в установлении факта существования уголовно-правового конфликта и его разрешении в пределах своей уголовно-процессуальной функции. Это предполагает обоснованное и законное формулирование следователем обвинительного тезиса в отношении конкретного лица либо констатацию факта отсутствия для того оснований или необходимости (либо возможности) разрешения уголовно-правового конфликта иными законными средствами.

Конечная цель деятельности прокурора в уголовном процессе (сформулируем ее в данном случае несколько «забегая вперед») — принятие решения о возможности и необходимости возбуждения в отношении привлекаемого к уголовной ответственности лица государственного обвинения, в поддержании и отстаивании его в судах различных инстанций (первой и контрольных)[7].

Конечная цель деятельности адвоката-защитника — в обосновании того, что его подзащитный — воспользуемся словами А. Ф. Кони — не виноват вовсе либо виноват не так и не в том, в чем его обвиняют представители системы уголовного преследования.

Иными словами, достижение всеми этими лицами конечных целей своей деятельности завершается принятием каждым из них — чаще всего более того, как правило, по своему усмотрению — соответствующих решений по ее итогам.

Само же принятие решения, независимо от сферы деятельности, в которой оно принимается, его вида, формы облечения, в посвященной теории принятия решений литературе чаще всего рассматривается как процесс, состоящий из пяти этапов: диагностика проблемы, формулировка критериев (стандартов) и ограничений, определение альтернатив, оценка альтернатив, окончательный выбор решения[8].

Однако до того, как предложить свое виденье феномена усмотрения и места его в следственном уголовном преследовании (уголовном преследовании, осуществляемом следователем), нельзя не остановиться на втором из перечисленных этапов принятия решений, для этой области деятельности весьма специфичном. Именно формулирование критериев и ограничений, соблюдение их (следование им) позволяют отличать допустимое усмотрение от произвола со стороны следователя (других лиц, осуществляющих уголовное преследование).

Ограничения, пишут специалисты в области исследования систем управления, обычно имеют внутренний и внешний характер. Первые из них находятся внутри организации, например, ограниченность ресурсов. Вторые, содержатся во внешней среде организации. К ним относятся, например, ограничивающие внешнюю деятельность организации законы.

В области же правоприменения, в том числе и при осуществлении досудебного (следственного) уголовного преследования, эти ограничения носят принципиально иной характер.

«Ограничивающие деятельность» следователя законы выступают для него в виде не внешних, а глубинных внутренних ограничений; вынужденный непрерывно в процессе его принимать соответствующие решения (как процессуальные, так и криминалистические), он «скован» требованиями уголовно-процессуального закона — он может действовать так и только так, как ему предписывает уголовно-процессуальный закон, в рамках этих предписаний.

В то же время любой закон, в том числе закон уголовно—процессуальный, несовершенен. Тем более когда он, как часто у нас случается, принимается в некой лихорадочной спешке, без серьезного и широкого обсуждения его проектов со специалистами.

Краткое на эту тему отступление.

Мы не хотим всерьез комментировать озвученную в СМИ одним из бывших ответственных сотрудников Воронежского областного УБОП «оперативную» информацию о том, что за то, чтобы проект УПК прошел в Госдуме, из воровского общака заплатили 500 млн дол.1 Однако и столь маститый ученый, как А. Б. Соловьев не так давно взял на себя смелость утверждать, что «для любого не предвзятого процессуалиста очевидно, что действующий УПК РФ создан преимущественно в интересах обвиняемого и его защитника, в силу чего он может быть охарактеризован как Кодекс по обслуживанию интересов стороны защиты»[9] [10].

Достаточно очевидными недостатками принятого УПК, в частности, объясняется то, что с момента принятия в 2001 г. Уголовно-процессуального кодекса РФ в него к настоящему времени внесено более 3000 (!) поправок, дополнений и изменений. Как подсчитала профессор Л. А. Воскобитова, из общего числа статей УПК к настоящему времени не изменялись лишь 168 (30%)[11].

Многие из этих изменений, в свою очередь, вызывают и у теоретиков, и практиков критические замечания; совершенно обоснованным потому является то, что они критически анализируются и комментируются в современной юридической литературе, что явится стимулом для совершенствования действующего закона и, главное, оптимизации его применения в практической деятельности.

Но после принятия Федеральным Собранием и утверждения президентом страны и до тех пор, пока закон действует, он — Его Величество Закон.

И потому действовать можно только по Закону и маневрировать в правоприменительной деятельности по своему усмотрению можно только в рамках Закона. В нем нет норм необязательных для исполнения, тех, которыми можно было бы пренебречь1.

«Судьи, — завершая анализ естественно-правовой, так называемой деклараторной, теории судебного усмотрения, верно, на наш взгляд, формулирует Л. Н. Берг, — не создают право, а лишь декларируют право, которое уже существовало до судебного прецедента. [...]. Судебное усмотрение... представляет собой выбор в пределах правовой нормы»[12] [13].

Это всецело относится и к деятельности следователя: осуществляя уголовное преследование, следователь не создает «удобные» ему для конкретного случая уголовные и уголовнопроцессуальные нормы; он действует исключительно в пределах соответствующих действующих законов.

И потому (повторим вновь ввиду принципиальной значимости этого положения) любое существенное нарушение закона следователем влечет применение процессуальных санкций в виде признания принятого им решения незаконным и (или) необоснованным. Доказательства же, сформированные в ходе его реализации, являются недопустимыми для доказывания обвинения.

Основные ограничения для принятия решений в целом, в том числе и «по усмотрению», накладываемые на следователя, заложены в первую очередь в установленных уголовно-процессуальным законом принципах уголовного судопроизводства (в свою очередь представляющих приложение к нему конституционных положений), сформулированных в виде категорических императивов.

Приведем ряд из них, более непосредственно, чем другие, касающихся изучаемой здесь проблемы:

уголовное судопроизводство осуществляется в сроки, установленные настоящим Кодексом. Продление этих сроков допустимо в случаях и в порядке, которые предусмотрены настоящим Кодексом, но уголовное преследование, назначение наказания и прекращение уголовного преследования должны осуществляться в разумный срок (ст. 6.1 УПК);

никто не может быть признан виновным в совершении преступления и подвергнут наказанию иначе как по приговору суда... (ст. 8 УПК);

в ходе уголовного судопроизводства запрещаются осуществление действий и принятие решений, унижающих честь участника уголовного судопроизводства, а также обращение, унижающее его человеческое достоинство либо создающее опасность для его жизни и здоровья (ст. 9 УПК)1;

никто не может быть задержан по подозрению в совершении преступления или заключен под стражу при отсутствии на то законных оснований... (ст. 10 УПК)[14] [15];

судья, присяжные заседатели, а также прокурор, следователь, дознаватель оценивают доказательства по своему внутреннему убеждению, основанному на совокупности имеющихся в уголовном деле доказательств, руководствуясь при этом законом и совестью (ст. 17 УПК)1.

Таким образом, осознавая тонкую грань между допустимым усмотрением и произволом правоприменителя, законодатель ограничил полномочия на усмотрение при принятии определенных решений рядом условий, иными словами, ввел правовые пределы для усмотрения при разрешении более или менее типовых ситуаций уголовного судопроизводства, в первую очередь осуществляемого в его рамках уголовного преследования.

Из сказанного следует, что пределы усмотрения — «это правовые рамки, установленные управомоченными субъектами с помощью правовых юридических средств, четко ограничивающие объем применения права»[16] [17].

«[Судейское] усмотрение, — пишет по этому поводу А. Барак, — предполагает наличие зоны законных возможностей, каждая из которых законна в контексте системы. Любой вариант, который находится вне этой зоны, по определению незаконен, и судья не вправе по своему усмотрению решать, выбирать его или нет»[18].

Видимо, учитывая выше приведенное суждение А. Барака о необходимом характере альтернатив, под усмотрением применительно к следственному уголовному преследованию следует — верно, на наш взгляд, считает П. Г. Марфицин — понимать «выбранный следователем в пределах своих полномочий из ряда альтернатив (каждая из которых законна) вариант поведения (решения), отвечающий конкретным условиям дела»[19].

А потому основополагающим атрибутивным признаком формулируемого нами понятия является то, что усмотрение — это выбор из альтернатив, каждая из которых законна или не противоречит закону.

К числу внутренних ограничений при принятии решений в области уголовного преследования следует отнести также необходимость неукоснительного соблюдения при этом следователем, лицом, принимающим решения в процессе этой деятельности, требований общей и судебной этики.

И в то же время усмотрение следователя в рассматриваемом здесь контексте — решение, обязательное для соблюдения и исполнения всеми лицами, на которых оно распространяется, носит обязательный для исполнения характер, что обеспечивается реализацией следователем своих властных на то полномочий.

В первую очередь они перечислены в самом процессуальном статусе следователя (ст. 38 УПК), в более конкретных его полномочиях и правах, которые в отдельных нормах закона сформулированы в терминах «уполномочен», «вправе» и т. п.

В частности, варианты альтернатив для принятия следователем по своему усмотрению уголовно-процессуальных решений, отвечающих, как отметил П. Г. Марфицин, конкретным условиям дела, в исчерпывающем виде заложены в уголовно-процессуальном законе. При этом они — варианты альтернатив принятия решения по его усмотрению — законом конкретизированы применительно к отдельным уголовно-процессуальным решениям.

Так, для разрешения заявления или сообщения о преступлении УПК предусматривает возможность выбора следователем одной из следующих альтернатив:

о возбуждении уголовного дела в установленном им порядке;

об отказе в возбуждении уголовного дела;

о передаче сообщения по подследственности или в суд при условиях, им предусмотренных (ст. 145 УПК).

Диапазон мер пресечения обвиняемому, одну из которых может выбрать следователь, формирующий по этому поводу и по своему на то (основанному на конкретных материалах расследуемого дела) усмотрению процессуальное решение, также в исчерпывающем виде приведен в ст. 98 УПК.

Для завершения предварительного расследования закон предоставляет следователю также исчерпывающий перечень альтернатив: составление по нему обвинительного заключения/акта или его прекращение по основаниям и при условиях, им же предусмотренных.

Тут же отметим, что отдельные следственные и судебные ситуации либо сокращают набор альтернатив, из которых следователь может произвести выбор, либо вообще исключают для него возможность принятия какого-либо решения по собственному усмотрению.

К примеру, отказ суда в удовлетворении ходатайства следователя об избрании в отношении обвиняемого меры пресечения в виде содержания под стражей обусловливает для него возможность избрания в отношении этого обвиняемого по своему усмотрению иной меры пресечения из числа, предусмотренных законом, за исключением содержания под стражей.

Большая свобода в формировании альтернатив имеется у следователя при принятии собственно тактических и методических решений, ибо они в принципе не могут быть прямо опосредованы в уголовно-процессуальном законе, принимаются исключительно на основе усмотрения на то соответствующего субъекта. В этой части закон лишь предоставляет ему право на усмотрение для того.

Так, следователь может при производстве следственных действий применять технические средства и способы обнаружения, фиксации и изъятия следов преступления и вещественных доказательств; он вправе привлечь к участию в следственном действии должностное лицо, осуществляющее оперативно-розыскную деятельность (ст. 164 УПК) и т. д.

И тут же нельзя не сказать об одном, по нашему убеждению, крайне необдуманном положении УПК, касающемся усмотрения следователя при производстве им допроса.

Мы имеем в виду положение, которое следует в ч. 2 ст. 189 УПК за запретом постановки допрашиваемому наводящих вопросов: «В остальном следователь свободен в выборе тактики допроса» (иными словами, она всецело оставлена на его усмотрение).

Нет сомнений, что это может быть воспринято на практике как своеобразная индульгенция для применения следователем ис-

ключительно на основе своего на то усмотрения тактических приемов, не соответствующих детально проработанным криминалистической тактикой критериям их допустимости, может размыть границу между допустимым усмотрением и произволом[20].

Само же производство большинства из следственных действий закон, как то уже отмечалось, оставляет на усмотрение следователя: в указанных в ст. 179 УПК целях следователь может произвести освидетельствование; он вправе провести следственный эксперимент (ст. 181), очную ставку (ст. 192), предъявить для опознания лицо или предмет (ст. 193) и т. д.

Однако, вновь на это обратим внимание, если следователь принял решение о производстве того или иного следственного действия по усмотрению, он под угрозой негативных процессуальных последствий (о которых мы также ранее неоднократно упоминали) обязан соблюдать предписанные законом условия и порядок их проведения.

Рекомендации по «набору по усмотрению» альтернатив и (забегая несколько вперед) обоснование рациональности выбора одной из них в той или иной следственной ситуации при исследовании преступлений отдельных видов составляет предметную область соответствующих разделов науки криминалистики. По сути, вся прикладная криминалистика, выбор субъектом использования результатов ее достижений для реализации той или иной криминалистической рекомендации (главным образом тактической или методической) есть его усмотрение о непосредственных способах формирования доказательств, предупреждения, преодоления и нейтрализации противодействия противостоящей ему стороны. Формируется таковое усмотрения в зависимости от конкретных обстоятельств исследуемого дела, сложившейся в этом отношении его ситуации, вида (категории) исследуемого преступления.

Для иллюстрации приведем пример тактико-методического усмотрения при формировании выбора вариантов решения возникшей перед следователем проблемы из собственно криминалистических альтернатив по материалам конкретного уголовного дела.

На месте обнаружения трупа потерпевшего, погибшего в результате произведенных в него выстрелов, обнаружены две стреляные гильзы от патронов к ПМ (пистолет Макарова), само же огнестрельное оружие, из которого произведены выстрелы, отсутствовало.

Очевидно, что одна из первоначальных проблем, возникающих перед следователем в данной ситуации — установление оружия, из которого эти выстрелы произведены, что позволит связать его владельца с совершенным убийством.

Возможные альтернативы для установления экземпляра пистолета, из которого они стреляны, видимо, следующие:

проверка всех ПМ, находящихся на легальном вооружении в стране по соответствующим видам регистрации (в частности, по пуле-гильзотекам);

выемка всех ПМ, находящихся на вооружении в органах милиции и военных частях, в первую очередь дислоцированных неподалеку от места происшествия, с последующим проведением по ним идентификационных судебно-баллистических исследований;

незамедлительное назначение и производство судебнобаллистической экспертизы на предмет диагностического исследования обнаруженных гильз для установления индивидуальных особенностей ствола, из которого были произведены выстрелы патронами, снаряженными этими гильзами (об этом виде судебно-экспертных исследований будет говориться во втором разделе данной работы);

производство осмотра оружия с участием специалиста в области судебной баллистики в указанных органах и выемка тех его экземпляров, которые имеют выявленные при диагностическом исследовании особенности.

Они и явятся объектами судебно-баллистической идентификационной экспертизы для разрешения вопроса, из какого числа предоставленных эксперту экземпляров ПМ выстреляны обнаруженные на месте происшествия гильзы.

И еще один довод в «пользу» неизбежности принятия решений в уголовном преследовании на основе усмотрения на то следователя.

Одним из этапов принятия решений, можно сказать, решающим, как уже упоминалось, является перебор альтернатив из числа возможных и допустимых (законных, не противоречащих закону) для разрешения проблемной ситуации, их оценка с точки зрения если не оптимальности, то рациональности той или иной из них для разрешения возникшей перед следователем проблемы.

В первую очередь им на основании собственного усмотрения определяются достоинства и недостатки каждой из этих альтернатив и возможные последствия от реализации. В то же время реально, что, очевидно, в большинстве случаев однозначное сопоставление всех альтернатив практически невозможно: все они имеют свои преимущества и недостатки.

В приведенном чуть выше примере, скажем, первая из формулированных альтернатив весьма трудоемка; более того, есть вероятность, что использованный при совершении убийства экземпляр пистолета в надлежащем порядке не был отстрелян. Реализация второй возможной альтернативы, и это очевидно, не только так же трудоемка, но и связана с массой организационных, процессуальных и других сложностей. Третья из них чревата тем, что основана лишь на «дедуктивном», возможно, ошибочном, допущении о совершении преступления из одного из пистолетов из числа, находящихся на вооружении в одной из названных выше организаций.

Однако на практике имеется множество причин, приводящих к тому, что ни одна из рассматриваемых альтернатив не обеспечивает оптимального решения проблемы. Иными словами, выбирается «по усмотрению» направление действия, являющееся приемлемым, но необязательно наилучшим из возможных, ибо в этот момент следователь просто не может однозначно оценить тот или иной вариант решения в этом качестве наилучшим.

Именно поэтому практически любое решение о действии в проблемной ситуации выбирается на основе интуиции и суждения, требует от следователя определенных эмоционально-волевых качеств — его индивидуального правосознания, хладнокровия, решительности, чувства ответственности, знания криминалистических рекомендаций, профессионального опыта и т. и.[21], других качеств, лежащих в основе усмотрения, формирующего выбор решения. В этой связи нам совершенно справедливым представляется вывод специалистов в области принятия решений, явившийся, несомненно, результатом обобщения практики, о том, что «в условиях неполноты информации ЛПР (лицо, принимающее решение — авт.), имеющие разные предпочтения, могут принять различные решения»1.

Об этом же применительно к судебным процессам пишет и А. Барак: «Различные судьи будут приходить к различным результатам, поскольку различны их личный опыт и их мировоззрение»[22] [23].

Для условий уголовного преследования с учетом его специфики главное, как нам представляется, заключается в том, чтобы сделанный выбор «не был безвозвратным», не исключал бы возможности реализации при необходимости других сформированных вариантов решения проблемы[24].

В анализируемом примере следователь отчетливо понимал, что ни одна из сформированных им альтернатив по вышеназванным причинам не является оптимальной. Однако он принял решение остановиться на последней из них, предполагая в случае, если это решение не приведет к рациональному установлению оружия, из которого были произведены смертельные выстрелы, перейти по очереди к реализации других возможных альтернатив.

Делая такой выбор, следователь основывался исключительно на логической посылке (которая, заметим, несомненно, могла оказаться и ошибочной) о том, что вряд ли в сельской местности, где было совершенно убийство, мог оказаться человек, обладающий пистолетом Макарова, не имеющий отношения к службе в указанных ведомствах[25].

Иными словами, решение следователя и есть его усмотрение; усмотрение следователя (и усмотрение любого другого профессионального участника уголовного судопроизводства) есть решение, соответствующее приведенным выше атрибутивным признакам.

В то же время существенным отличием усмотрения в уголовном судопроизводстве в целом от усмотрения в других сферах и областях жизнедеятельности человека и общества, а, следовательно, еще одним его атрибутивным признаком является то, что здесь оно, усмотрение, неукоснительно облекается в форму того или иного правоприменительного акта, в нем «материализуется». Без этого (повторим свое замечание по поводу определения этого понятия А. Б. Ярославцевым) оно остается «вещью в себе», для осуществления уголовного процесса незначимой; усмотрение во всем уголовном судопроизводстве, на всех его стадиях и этапах — деятельное, поведенческое.

Согласно латинской юридической фразеологии, понятие «actum» (акт) имеет два значения: поступок или действие, официальный документ, запись, протокол1.

По В. И. Далю, слово акт «принято в значении бумаги, заключающей в себе постановление, решение, сделку, свидетельство, грамоту, документ, письмо»[26] [27]. Такое же значение вкладывается в это понятие и в современном русском языке[28].

Иными словами, письменный акт — это либо некое постановление (решение), либо документ (свидетельство), опосредующее некое проведенное действие. С этих позиций в контексте этой части нашего исследования вполне правомерным является рассмотрение процессуального акта в следующих двух ипостасях:

как усмотрение следователя по поводу решения правовых вопросов при наличии для того допустимых альтернатив;

как его усмотрение о производстве следственных и других процессуальных действий также в случаях, когда закон предоставляет ему в этом отношении различные альтернативы[29].

УПК в 5 своей статье, не давая самого понятия процессуального акта (как то сделано в УПК ряда государств, ранее входивших в состав СССР1), в то же время опосредует и раскрывает содержание следующих письменных форм, в которые облекаются соответствующие усмотрения профессиональных участников уголовного судопроизводства: вердикт, заключение суда, определение, постановление, представление, приговор, согласие.

Сразу скажем, что при облечении усмотрения в уголовном процессе в большинство из названных форм оно — усмотрение — должно быть «документально» мотивированным[30] [31].

К сожалению, уголовно-процессуальный закон не содержит определений таких весьма значимых форм облечения усмотрения, как уведомление о подозрении в совершении преступления, обвинительный акт и обвинительное заключение, ходатайство и, особо это подчеркнем, протокол, что в ряде случаев ведет к разночтениям в понимании сущности этих письменных актов.

Но именно в форму протокола облекается усмотрение следователя о производстве допроса, предъявление для опознания, следственного эксперимента, иные следственные (судебные) и многие другие процессуальные действия, решение о чем (из возможных на то альтернатив) не требует предварительного его облечения в форму самостоятельного процессуального акта.

Следует в этой связи согласиться с Н. В. Глинской, что в таких случаях о том, что решения о производстве таких следственных действий принималось, «можно судить лишь на основе факта совершения и результатов производства конкретного следственного либо иного процессуального действия»[32].

Таким образом, как нам представляется в настоящее время, усмотрение следователя есть результат выбора нм варианта поведения и действий для разрешения проблемных ситуаций из альтернатив, предоставляемых ему уголовно-процессуальным законом или не противоречащих уголовно-процессуальному закону, выраженный в форме надлежащего процессуального акта, реализация которого обеспечена властными полномочиями следователя.

И в заключение рассмотрения этого вопроса следует подчеркнуть: усмотрение — это даже не просто полномочие следователя, основного профессионального субъекта уголовного преследования в досудебном производстве, а самая тяжкая из всех его процессуальных обязанностей — принимать решение (промежуточное, итоговое) по делу из числа альтернатив, каждая из которых, повторим, законна или не противоречит закону.

Это, можно сказать, — карма следователя.

К уголовному судопроизводству, к осуществляемому в его рамках уголовному преследованию таблица умножения не применима.

Каждое уголовное дело, каждое уголовное преследование в нем — процесс сугубо индивидуальный, в каждом деле невозможно обойтись без принятия решений следователем на основе его субъективного усмотрения.

Усмотрение в области уголовного преследования — «необходимое зло», но — и это особо вновь подчеркнем — исключительно в рамках соответствующих (уголовного, уголовно-процессуального и др.) законов.

С точки зрения гносеологии, думается нам, феномен усмотрения в области судопроизводства есть частный случай проявления всеобщего диалектического закона единства и борьбы противоположностей.

Без усмотрения осуществление судопроизводства в принципе невозможно, но в то же время необходимость принятия в нем решений «по усмотрению» должна всемерно законодательно ссужаться. Как минимум таким же законодательным образом должны максимально четко, взаимосвязано определяться его «поле и правила игры» — предмет, границы и условия допустимого усмотрения со стороны соответствующего правоприменителя для самого широкого круга следственных и судебных ситуаций, разрешение которых требует от него принятия соответствующих процессуальных и криминалистических решений.

И в последнее время законодатель, совершенствуя уголовнопроцессуальные отношения, идет именно по этому пути, хотя в отдельных случаях направленные на это изменения УПК не представляются нам бесспорными.

Так, одной из наиболее существенных новелл ст. 96 УПК, внесенных в нее Федеральным законом от 30 декабря 2015 г., является установление права подозреваемого в совершении преступления «на звонок» не позднее трех часов после его доставления к следователю[33].

Полагаем, что этот срок уведомления указанных в данной статье лиц о задержании подозреваемого — 3 часа — если не оптимален для соблюдения прав задержанного, то вполне разумен. Он достаточен для уяснения причин отсутствия в течение это времени близкого им человека.

Заметим, что и ранее — Федеральным законом «О полиции» 2011 г. — было предусмотрено право задержанного лица в кратчайший срок, но не позднее трех часов с момента задержания на один звонок в целях уведомления близких о самом факте своего задержания и месте нахождения (ст. 14 ч. 7 закона).

И уже тогда многими специалистами, в принципе признавшими гуманность этого положения применительно к задержанному и его семье, высказывались достаточно серьезные опасения о том, как оно скажется на эффективности проводимого расследования.

При реализации задержанным права на звонок, писал, в частности, В. М. Быков, «сам факт задержания подозреваемого в совершении преступления станет известен его соучастникам, которые могут скрыться от следствия и суда, а важные доказательства могут быть уничтожены, а похищенное имущество распродано или уничтожено, на потерпевшего и свидетелей может быть оказано незаконное давление, угрозы, попытки подкупа и т. д. [...]. Особенно негативные последствия реализация права задержанного на звонок повлечет для раскрытия и расследования групповых и организованных преступлений. [...]. Предоставление задержанному члену преступной группы права на звонок своим близким родственникам может сделать всю дальнейшую деятельность следователя по полному раскрытию и расследованию преступлений, совершенных преступной группой, совершенно неэффективной»[34].

Уместно в этой связи рассмотреть, как эта проблема разрешена хотя бы в УПК ряда государств постсоветского пространства.

В Уголовном процессуальном кодексе Украины право задержанного на звонок (ст. 213) изложено в следующей редакции:

«Уполномоченное должностное лицо, осуществившее задержание, обязано предоставить задержанному возможность немедленно сообщить о своем задержании и месте нахождения близким родственникам, членам семьи или другим лицам по выбору этого лица.

Если уполномоченное должностное лицо, осуществившее задержание, имеет основания для обоснованного подозрения, что при сообщении о задержании это лицо может повредить досудебному расследованию, оно может осуществить такое сообщение самостоятельно, однако без нарушения требования о его неотложности» (здесь и далее выделено нами — авт.).

В ст. 39 УПК Киргизии содержится следующее предписание: «Орган следствия обязан уведомить близких родственников задержанного о времени и месте его содержания».

Ст. 64 УПК Молдовы предоставляет задержанному право «незамедлительно, но не позднее чем в течение 6 часов уведомить через орган уголовного преследования родственников или другое лицо по своему выбору о месте своего задержания».

Мы полагаем, что в интересах обеспечения следственной тайны такое решение приведенных законодателей вполне разумно. По нашему мнению, и в отечественном УПК следовало оставить возможность предоставления подозреваемому личного телефонного сообщения близким лицам о своем задержании на усмотрение следователя. При этом следовало возложить на следователя обязанность в любом случае в указанный в ст. 96 УПК срок уведомить о факте задержании и месте нахождения подозреваемого близких последнему лиц[35].

Но это же — индивидуальность, уникальность каждого случая, отсутствие для многих ситуаций, складывающихся в практической деятельности, четких законодательных рамок и границ допустимого усмотрения при его в них разрешении — и есть генезис зачастую творимого в уголовном судопроизводстве произвола.

Причины его различны, диапазон их крайне широк, но, несомненно, наиболее негативной из них являются коррупционные факторы в деятельности СУ.

Они же, как представляется, в самом общем виде достаточно четко определены в разделе Постановления Правительства Российской Федерации от 26 февраля 2010 г., посвященном методике проведения антикоррупционной экспертизы нормативных правовых актов и проектов нормативных правовых актов.

А так как деятельность следователя есть, что очевидно, реализация его процессуальных полномочий, мы здесь считаем возможным ограничиться воспроизведением отдельных из этих факторов, содержащихся в названном Постановлении положений, которые, на наш взгляд, можно всецело экстраполировать на область усмотрений в деятельности следователя по уголовному преследованию.

«3. Коррупциогенными факторами, устанавливающими для правоприменителя необоснованно широкие пределы усмотрения или возможность необоснованного применения исключений из общих правил, являются:

а) широта дискреционных полномочий [...];

б) определение компетенции по формуле «вправе» [...];

в) [...] возможность необоснованного установления исключений из общего порядка [...].

4. Коррупциогенными факторами, содержащими неопределенные, трудновыполнимые и (или) обременительные требования к гражданам и организациям, являются: [...]

в) юридико-лингвистическая неопределенность — употребление неустоявшихся, двусмысленных терминов и категорий оценочного характера»1.

Нам представляется, что для обеспечения того, чтобы допустимое усмотрение следователя при реализации им уголовного преследования не переходило в следственный произвол, — а возможность этого во многом обусловливается и названными выше факторами — необходимо более четко определиться как в структуре следственного усмотрения, так и основах его информационного обеспечения.

Анализ нашего видения этих проблем будет проведен на примерах лишь нескольких следственных ситуаций, разрешение которых практически всецело отдано на усмотрение следователя.

По мнению А. Барака (и многих других, в том числе отечественных, авторов, в принципе разделяющих его взгляды на усмотрение в судопроизводстве), структуру предмета этого феномена составляют:

факты;

применение нормы;

сама норма[36] [37].

У нас также, в принципе, правомерность конструирования этой структуры предмета усмотрения сомнений не вызывает. Особо лишь следует подчеркнуть, что названые элементы усмотрения находятся между собой в теснейшей взаимосвязи и взаимообусловленности.

Деятельность в правовом поле требует усмотрения и в отношении фактов как таковых, и усмотрения в выборе правовой нормы относительно этих фактов, и обоснования правовой корректности самих своих решений, и действий «по усмотрению» при осуществлении уголовного преследования в их диалектическом единстве и, можно сказать, генетической взаимосвязи между собой. Разорвать эти компоненты друг от друга можно лишь условно, в теоретических исследованиях данной проблемы.

Иными словами, «поле» усмотрений (принятия решений «по усмотрению» — при наличии для того законных или не противоречащих закону альтернатив) следователя включает в себя факты, их правовую интерпретацию, соответствующую этому деятельность и, наконец, опосредующую ее промежуточные и итоговые процессуальные и криминалистические его решения по уголовному делу.

Если сделать попытку более «дробно» рассмотреть структуру системы усмотрений в уголовном преследовании, то в настоящее время она нам представляется состоящей из следующих групп материальных и процессуальных уголовно-релевантных элементов, также находящихся между собой в отношениях, взаимосвязи и взаимообусловленности (поэтому ниже приводимая последовательность их перечисления достаточно условна).

1. Усмотрение в отношении фактов.

Усмотрение в отношении фактов, дающих основания для стадийного развития уголовного преследования.

Усмотрение в выборе альтернатив применения информационно-познавательных процессуальных и собственно криминалистических средств если не оптимального, то рационального выполнения следователем — субъектом усмотрения — своей процессуальной функции в уголовном преследовании.

Усмотрение в отношении необходимости производства следственных действий, ограничивающих права личности (освидетельствования, обыска, наложения ареста на почтово-телеграфные отправления, снятия информации с технических средств связи, получения информации о соединениях между абонентами и (или) абонентскими устройствами, проведения ряда оперативно-розыскных мероприятий ит. и.).

Усмотрение о применении мер пресечения, других средств и видов процессуального принуждения.

Усмотрение в отношении факта совершения преступления.

Усмотрение в отношении факта совершения преступления конкретным лицом (лицами).

Усмотрение в отношении обстоятельств совершения преступления конкретным лицом (лицами).

Мы считаем необходимым выделить усмотрение следователя в этом отношении в отдельную группу элементов рассматриваемой системы по следующим основным причинам.

Как известно, многие уголовно-правовые понятия и категории носят оценочный характер, что предоставляет весьма широкое поле для их применения по усмотрению: например, пределы необходимой обороны и их превышение; особая жестокость совершенного убийства, состояние аффекта, не исключающего уголовную ответственность виновного, и другие обстоятельства.

Кроме того, проблема соотношения самого факта совершения лицом преступления и обстоятельств, при которых это преступление было им совершенно, имеет существенную собственно криминалистическую значимость, во многом обусловливает тактическое усмотрение следователя при допросе и производстве других следственных действий с участием этого лица[38].

Усмотрение о посткриминальном поведении лица, в отношении которого осуществляется непосредственное уголовное преследование (подозреваемого, обвиняемого в совершении преступления; заметим, что особое значение этот вид следственного усмотрения приобретает в свете проблемы заключения досудебного соглашения о сотрудничестве).

2. Усмотрение в выборе и применении нормы.

Как то убедительнейшим образом показывают практически все опубликованные обзоры судебной практики, причинами отмены (или изменений) большинства приговоров являются ошибки в применении уголовно-процессуальных и уголовно-материальных норм, т. е. ошибочное усмотрение в выборе и применении таких норм.

В этом «блоке» системы усмотрений в уголовном преследовании речь идет, разумеется, о принятии решений о выборе альтернатив по применению как собственно материально-правовых норм (в первую очередь, естественно, уголовно-правовых), так и норм уголовно-процессуального закона, в рамках которых осуществляется уголовное преследование, в котором материальноправовые нормы практически реализуются; иными словами, усмотрений в самом процессе осуществления всей этой достаточно детально регламентируемой правом деятельности.

Говоря об этом, напомним, что лицо, осуществляющее уголовное преследование, имеет властные полномочия только на применение диспозиций таковых норм. При этом усмотрение о выборе той или иной альтернативы из возможных зависит от множества достаточно субъективных факторов: от оценки следователем сущности бланкетных, относительно-определенных диспозиций, обоснования им необходимости избрания той или иной меры пресечения в отношении подозреваемого, обвиняемого, до учета зависящего от этого принятого им «по усмотрению» решения изменения подследственности уголовного дела и дальнейшей его подсудности[39].

Если говорить о структуре этого элемента предмета усмотрения более детально, то она представляет собой возможную и допустимую юридическую интерпретацию фактов и обстоятельств, составляющих его выше очерченный элемент. А потому в него уместно, в частности, включить также следующие взаимосвязанные и взаимообусловленные виды усмотрения.

Усмотрение в отношении выбора альтернатив из уголовно-процессуальных норм, регламентирующих порядок осуществления уголовного преследования на отдельных его стадиях и их этапах досудебного производства по уголовному делу.

Диапазон таковых весьма широк: от усмотрения о наличии в исследуемом деянии признаков преступления, предусмотренного определенной статьей Особенной части УК, до усмотрения в необходимости и возможности принятия итогового решения по уголовному делу, входящего в компетенцию соответствующего следователя.

Усмотрение в применении уголовно-процессуальных норм, регулирующих меры процессуального принуждения и опосредуемых в процессуальной форме средств информационнопознавательной деятельности следователя.

Усмотрение об отсутствии в структуре действий лица, в отношении которого осуществляется уголовное преследование, какого-либо необходимого элемента инкриминируемого ему состава уголовно наказуемого деяния, что влечет за собой прекращение уголовного дела по реабилитирующим основаниям.

В настоящее время ошибочные усмотрения в этом отношении наиболее характеры для решения вопросов, является ли обвиняемый в совершении инкриминируемого ему преступления по должности субъектом такового — должностным лицом.

К примеру. Отклоняя кассационное представление государственного обвинителя на оправдательный приговор Воронежского областного суда по делу заведующего отделением гигиены труда «Центра гигиены и эпидемиологии в Воронежской области» Л., преданного суду по обвинению по ч. 4 ст. 290 УК РФ, Судебная коллегия по уголовным делам Верховного Суда РФ указала следующее:

«Судом первой инстанции объективно был сделан вывод о том, что Л. не обладал полномочиями по принятию окончательных юридически значимых решений о соответствии (либо несоответствии) представляемой ему на проверку проектной документации. [Он]... не был наделен правом и полномочиями влиять на выводы других экспертов, контролировать результат экспертного заключения, фактически не мог способствовать получению положительного итогового заключения, повлиять на его окончательное содержание»1.

Усмотрение о возможности и целесообразности прекращения уголовного преследования в отношении конкретного лица, в действиях которого содержится состав преступления, по не- реабилитрующим основаниям.

Нет сомнений в том, что возможна (и, видимо, продуктивна) и более дробная классификация структуры предмета следственного усмотрения. Тем не менее совершенно очевидно, что в основе решений и действий «по усмотрению» лица, осуществляющего уголовное преследование, должна лежать некая не просто информационная база, а чаще всего база доказательственная; они должны обеспечиваться некоей совокупностью доказательств в точном уголовно-процессуальном смысле этого понятия[40] [41].

Наиболее принципиальные положения, касающиеся ответа на вопрос о том, что должно лежать в основе усмотрения при принятии уголовно-процессуальных решений (в том числе в уголовном преследовании), нашли себе выражение в нескольких нижеприводимых (в выдержках) статьях уголовно-процессуального закона.

Статья 17. Свобода оценки доказательств.

1. Судья, присяжные заседатели, а также прокурор, следователь, дознаватель оценивают доказательства по своему внутреннему убеждению, основанному на совокупности имеющихся в уголовном деле доказательств, руководствуясь при этом законом и совестью. [...].

Статья 87. Проверка доказательств.

Проверка доказательств производится дознавателем, следователем, прокурором, судом путем сопоставления их с другими доказательствами, имеющимися в уголовном деле, а также установления их источников, получения иных доказательств, подтверждающих или опровергающих проверяемое доказательство.

Статья 88. Правила оценки доказательств.

1. Каждое доказательство подлежит оценке с точки зрения относимости, допустимости, достоверности, а все собранные доказательства в совокупности — достаточности для разрешения уголовного дела. [...].

Иными словами, принцип законности производства уголовного преследования требует, чтобы все принимаемые в нем процессуальные решения (выражаемые в форме постановлений следователя, соответствующих процессуальных актах руководителя следственного подразделения, прокурора) должны быть не только, что очевидно, сами по себе законными[42], но обоснованными и мотивированными (ч. 4 ст. 7 УПК).

Нет никаких сомнений, что в первую очередь и непременно этими свойствами должны всецело обладать итоговые решения по делу, завершающие следственное уголовное преследование. К таковым можно отнести решения о прекращении уголовного дела, о предъявлении лицу обвинения, о необходимости возбуждения в отношении него государственного обвинения (выражаемое в составленном следователем обвинительном заключении, о чем более подробно будет говориться далее).

Они без всяких на то сомнений должны основываться исключительно на достаточной совокупности допустимых доказательств[43] .

Однако далеко не всегда принимаемое по усмотрению решение может основываться на внутреннем убеждении следователя, складывающемся в результате оценки им доказательств на таковой их совокупности. Зачастую убеждение в необходимости принятия решения базируется на неких сведениях, на исследуемых при принятии решений материалах, доказательствами как таковыми не являющимися.

К примеру, «основанием для возбуждения уголовного дела является наличие достаточных данных, указывающих на признаки преступления», говорится в ч. 2 ст. 140 УПК (выделено нами — авт.).

Иными словами, усмотрение на этой стадии уголовного судопроизводства обусловливается не совокупностью доказательств, которые подлежат оценке в соответствии с приведенными положениями УПК, а содержанием сообщения (заявления, рапорта) о преступлении и материалами доследственной его проверки. А проверочные материалы зачастую не только не полны, но и могут вызывать разумные сомнения в своей достоверности, в возможности трансформации их в дальнейшем в доказательства либо использования их непосредственно в судебном доказывании (последнее особо характерно для материалов, полученных в результате осуществления оперативно-розыскной деятельности при проверке заявления, сообщения о преступлении; эти проблемы вкратце рассматривались нами в предыдущем параграфе данной работы).

Нет никаких сомнений, что эти обстоятельства представляют следователю самое широкое поле для усмотрения, выражаемого в его решении о возбуждении уголовного дела или в отказе в том. И хотя обоснованность каждого из таких решений лица, компетентного на возбуждение уголовного дела (отказа в том), находится под ведомственным контролем и прокурорским надзором, количество необоснованных, а потому незаконных, решений главным образом об отказе в возбуждения уголовного дела, и в настоящее время, как известно, весьма существенно.

Причины принятия следователем последних решений — тра- диционны: во-первых, нежелание «портить статистику» о количестве регистрируемых преступлений в целом, а преимущественно регистрируемых по линии уголовного розыска; во-вторых, нежелание затрачивать усилия для раскрытия неочевидных преступлений, о которых сообщается в заявлении, сообщении (зачастую усугубляемое неумением их раскрывать).

Правоприменительная практика последних лет выявила и противоположную, не менее, если не более, тревожную тенденцию необоснованного возбуждения следователем уголовных дел. Причины ее также традиционны и достаточно глубоко исследованы в литературе.

В первую очередь это коррупционные составляющие в деятельности правоприменителей (они, заметим, присущи и необоснованным отказам в возбуждении уголовных дел, но, по нашим наблюдениям, для этих случаев не столь распространенны).

Особенно эта причина характерна для принятия решений о возбуждении уголовных дел сотрудниками, осуществляющими работу по линии выявления и раскрытия коррупционных и экономических преступлений, когда заинтересованными в том лицами (организациями) «руками правоприменителей» делаются попытки (зачастую успешные) устранения своих экономических, а в ряде случаев и политических конкурентов.

Во-вторых, опять же статистические критерии, по которым оценивается качество и эффективность работы лиц и органов, осуществляющих уголовное преследование, — повышение показателей выявленных и раскрытых преступлений. Этой причиной, по нашим наблюдениям, во многих случаях объясняются не столь уж редкие факты учинения провокаций в оперативно-розыскной деятельности и прямой фальсификации доказательств по уголовным делам[44].

И здесь в прямой связи с темой всего нашего исследования о следователе как субъекте досудебного уголовного преследования необходимо следующее отступление. Очевидно, что существующая «палочная» система оценки деятельности правоохранительных (да и судебных) органов направлена, как это на первый взгляд ни парадоксально выглядит, именно на ограничение усмотрения при таковой, на ее объективизацию, оценки компетентными в том государственными структурами (руководством соответствующих правоохранительных ведомств, в конечном счете — руководством страны).

В то же время приведенные выше рассуждения, думается, достаточно наглядно свидетельствуют о негативных последствиях такой статистической оценки самого качества деятельности в области уголовной юстиции. Нет сомнений, что эти критерии должны быть кардинально изменены — этого настоятельно требуют потребности социальной и общественной жизни общества.

Но в настоящее время мы не считаем для себя возможным сформулировать сколь-либо обоснованные предложения по решению этой проблемы. И (что несколько нас утешает) не только мы[45].

Возвратимся, однако, к проблеме информационных основ усмотрения на стадии возбуждения уголовного дела.

Даже когда сам факт криминального события сомнений не вызывает (к примеру, обнаружение трупа человека со следами насильственной смерти в ситуации, исключающей самоубийство), на данной стадии, как правило, нет полной ясности ни о его субъекте, ни о субъективной стороне совершенного деяния. Заметим, что и при возбуждении уголовного дела в отношении конкретного лица на этой стадии судопроизводства субъектом усмотрения не устанавливаются (и в принципе не могут быть установлены) все элементы, входящие в предмет доказыванию по нему.

Именно поэтому, как подчеркивает законодатель, дело возбуждается, напомним, даже не по факту совершения преступления, а по факту, в котором содержатся признаки преступления, предусмотренного определенной статьей Особенной части УК (как правило, объективной стороны преступления).

И тут субъект усмотрения (дознаватель, следователь) — воспользуемся словами А. Барака — при решении этого вопроса стоит перед необходимостью выбора из ряда альтернативных норм, возможных для применения «к данной совокупности фактов».

В основе принятия решения об этом лежит правосознание следователя (его правовые знания, правовая объективность и т. д.). В принципе, подлежит выбору та норма уголовного закона, которая по усмотрению этого лица наиболее адекватно отражает известную к этому моменту (возбуждения уголовного дела) совокупность фактов, которые более чем другие возможные «вкладываются» в модель криминального деяния, описанного в избираемой уголовно-правовой норме. Нет сомнений, что это, в частности, придаст далее проводимому расследованию более целеустремленный характер, оптимизирует процесс выдвижения следственных версий, выведения из каждой из них необходимых и возможных следствий, лежащих, как известно, в основе их практической проверки. Последнее же, что очевидно, может повлечь изменение квалификации расследуемого преступления относительно той, по признакам наличия которого данное уголовное дело было возбуждено.

Кроме того, что убедительно показывает следственная практика, повторим, следователь зачастую с субъективных позиций оценивает и вероятность изменения подследственности в случае, если проводимое по возбужденному уголовному делу по избранной квалификации из возможных на то уголовно-правовых альтернатив может оказать на то влияние (как, впрочем, и на других этапах уголовного преследования).

Этим образом следователь пытается избавить себя от необходимости дальнейшего расследования возбужденного им уголовного дела либо, напротив, по неким субъективным причинам (честолюбивым, коррупционным и др.) предпринимает попытку «закрепить» расследование его за собой (первая из указанных мотиваций принятия таких решений, по нашим наблюдениям, встречается чаще).

Думаем мы, что на предварительную квалификацию преступления, по признакам которого возбуждается уголовное дело, влияют во многих случаях и внешние факторы, в том числе (о чем уже вкратце упоминалось) желание снизить количество выявленных, тем более неочевидных преступлений, относящихся к категории особо тяжких. Либо, напротив, показать активность в борьбе с отдельными видами преступлений.

Примером того могут служить многочисленные факты возбуждения уголовных дел по фактам получения взяток, которые в дальнейшем не только вполне обоснованно переквалифицировались на другие составы преступлений, в частности, на мошенничество, неуместность и несостоятельность квалификации как взяточничества усматривалась изначально[46].

Из сказанного выше очевидно, что эти решения следователя — результат его усмотрения, они не могут расцениваться как принятые на основе его внутреннего убеждения в уголовно-процессуальном смысле этого феномена, более того, они в целом носят достаточно прогностический характер (возможно, преступление, по признакам которого возбуждено уголовное дело, имеет место, возможно — нет; возможно, расследуемое преступление будет в конечном счете квалифицировано по той статье УК, по признакам которой было возбуждено уголовное дело, возможно, квалификация преступления изменится).