Следственные действия, находящиеся на сегодняшний день в арсенале органов дознания и предварительного следствия, весьма разнообразны по своей природе, механизмам процессуального познания и, следовательно, порядку

проведения. В этой связи в науке уголовного процесса и криминалистике существуют их различные классификации. Например, можно отметить так называемую легальную классификацию, предполагающую разделение следственных действий на группы, тождественные соответствующим главам Уголовно-процессуального кодекса1. Существует и классификация, в соответствии с которой следственные действия подразделяются в зависимости от последовательности проведения на первоначальные (первичные) и повторные, т. е. проводимые после выполнения одноименных первоначальных в тех же самых целях с теми же самыми участниками и в отношении тех же самых объектов[1] [2]. Выделяют также дополнительные, неотложные и многие другие виды следственных действий[3].

Однако наиболее актуальной и заслуживающей внимания нам представляется классификация следственных действий, предполагающая в качестве основы методы процессуального познания, используемые при их производстве. В свое время И. Е. Быховский предлагал разделить все существующие следственные действия на «вещные» (осмотр, освидетельствование, обыск, выемка и т.д.), «личные» (допрос и очная ставка) и «смешанные» (предъявление для опознания, проверка показаний на месте)[4]. При этом в основу своей классификации он клал не используемые способы процессуального познания, а подлежащие исследованию объекты (материальные объекты или сознание людей). В свою очередь, С. А. Шейфер, называя такую классификацию «по методам отображения фактических данных», разделяет все следственные действия на три группы. К первой группе он относит следственные действия, основанные на методах расспроса, ко второй — действия, основанные на методах непосредственного наблюдения, и наконец, к третьей — действия, предполагающие сочетание данных методов[5]. Близкую по сути позицию высказывает в своих работах

А. Ю. Головин[6]. В целом соглашаясь с данной точкой зрения, вместе с тем позволим себе заметить, что она не охватывает всего существующего в современных условиях многообразия форм процессуального познания. В предложенную концепцию не вписываются случаи проведения осмотра носителей аудиоинформации, например фонограммы, содержащей запись телефонных переговоров. Очевидно, что в основе такого осмотра лежит не метод наблюдения, а иной способ восприятия информации, предполагающий использование органов слуха. В качестве другого исключения можно привести пример проведения осмотра места происшествия по уголовному делу, связанному с пожаром, где следователь посредством органов обоняния воспринимает и фиксирует в протоколе факт наличия резкого запаха гари и т.д.

В этой связи целесообразно, взяв за основу классификацию С. А. Шейфера, представить ее несколько в ином виде, а именно в контексте разработанной нами концепции вербального и «невербального» способов уголовно-процессуального познания, обусловленных особенностями формирования соответствующих мысленных образов в сознании дознавателя или следователя. Мы полагаем, что все следственные действия можно условно разделить на три группы:

вербальные, предполагающие зрительное или слуховое восприятие субъектом познания интеллектуально-информационных сигналов, закодированных в условно-знаковую форму и впоследствии трансформирующихся в мысленные образы посредством рационального мышления. К ним относятся допрос и оная ставка;

«невербальные», которые, наоборот, заключаются в зрительном или каком-либо ином непосредственном восприятии дознавателем или следователем фрагментов объективной реальности, элементов вещной обстановки, сведения о которых поступают в кору головного мозга и обуславливают формирование мысленных образов посредством нагляднообразного мышления[7];

смешанные, сочетающие в себе элементы как вербального, так и «невербального» способов познания.

«Невербальные» следственные действия в системе средств процессуального познания представляют собой наиболее крупную группу. Как уже отмечалось выше, в их гносеологической сущности лежат закономерности наглядно-образного мышления, выраженные в образовании соответствующего перцепета и формировании на его основе посредством зрительного (в исключительных случаях — иного) гнозиса в сознании дознавателя или следователя мысленных образов, подлежащих фиксации в протоколе. «Невербальные» следственные действия, в отличие от допроса или очной ставки, предполагают проведение целой операции, характеризующейся определенным местом и вовлечением различных по своему процессуальному статусу лиц. В ходе производства осмотра, освидетельствования, обыска, следственного эксперимента и т.д. дознаватель или следователь сочетает пассивные методы восприятия информации с активными приемами воздействия на отражаемый объект — измерением, экспериментом, моделированием. Таким образом, «невербальные» следственные действия можно определить, как предусмотренные уголовно-процессуальным законом познавательные приемы, направленные на установление обстоятельств, имеющих значение для уголовного дела, которые осуществляются следователем или дознавателем (органом дознания) посредством использования активных и пассивных механизмов наглядно-образного («невербального») восприятия материальных фрагментов объективной реальности.

Каждое «невербальное» следственное действие имеет свою специфику, выражающуюся в особенностях используемых методов процессуального познания, в достигаемых результатах, в процессуальной регламентации, в круге участников и т.д. Вместе с тем их нельзя рассматривать как разрозненные, не зависящие друг от друга способы формирования доказательств. В уголовно-процессуальной литературе давно устоялась позиция о системном характере всех следственных действий, об их единстве и строгой организованности. Говоря о системе следственных действий, И. Е. Быховский писал, что она обладает внутренним единством в процессуальном, тактическом, психологическом, этическом и других аспектах1. В свою очередь, С. А. Шейфер отмечает, что все следственные действия имеют схожую правовую конструкцию, в равной степени подчинены принципам уголовного процесса и нравственным требованиям общества, в их основе лежат одни и те же познавательные и удостоверительные операции и т. д[8] [9]. О системном характере следственных действий высказывались в своих работах Н. В. Жогин и Ф. Н. Фаткуллин[10], Г. С. Казинян и А. Б. Соловьев[11], В. А. Семен- цов[12], А. П. Аленин[13] и целый ряд других авторов.

Разделяя эту позицию, мы полагаем, что «невербальные» следственные действия также образуют свою систему, которая по отношению к общей системе следственных действий является подсистемой. Система «невербальных» следственных действий — это еще более единое и целостное формирование. По сравнению с общей системой следственных действий она характеризуется дополнительным системообразующим признаком — использованием познавательных приемов наглядно-образного («невербального») восприятия информации. Кроме того, отдельные элементы системы «невербальных» следственных действий вообще имеют родственный характер; в теории уголовного процесса и криминалистики они рассматриваются как парные категории и предполагают очень близкий порядок производства (например, обыск — выемка, осмотр — освидетельствование).

Выделение системы «невербальных» следственных действий является несколько условным. В теории и практике уголовного процесса достаточно сложно провести четкую грань и отнести одни следственные действия строго к «невербальным», а другие — строго к вербальным. Как мы отмечали в своих предыдущих работах, наиболее рациональным нам представляется подход, заключающейся в возможности разумного наполнения «невербальных» следственных действий отдельными вербальными фрагментами и наоборот[14]. Вместе

с тем такой подход вовсе не предполагает разрушения устоявшейся системы следственных действий и размывания граней между ними. Разделение всех предусмотренных законом следственных действий на вербальные и «невербальные» и, следовательно, наличие собственной системы «невербальных» следственных действий хотя и условно, но вполне возможно. Все зависит от того, на формирование какого вида доказательств направлено это следственное действие по своей сущности, какой способ процессуального познания является доминирующим.

Вышеизложенное позволяет нам рассматривать в качестве элементарных «невербальных» следственных действий:

следственный осмотр;

освидетельствование;

обыск;

выемку;

следственный эксперимент.

В современном уголовном судопроизводстве существуют и другие, более сложные формы познания дознавателем или следователем обстоятельств, имеющих значение для уголовного дела:

предъявление для опознания;

проверка показаний на месте.

Они характеризуются достаточно тесным сочетанием вербальных и «невербальных» механизмов восприятия идеальных и материальных фрагментов объективной реальности, что обуславливает их отнесение вышеупомянутыми С. А. Шейфером, А. Ю. Головиным и другими авторами к самостоятельной подгруппе следственных действий. Тем не менее, достаточно сильная наглядно-образная составляющая не дает нам возможности полностью исключить их из системы «невербальных» следственных действий, хотя они и приобретают в данной системе несколько обособленный характер. Тем более что результаты таких следственных действий, как уже было отмечено выше, традиционно позиционировались учеными и даже законодателем в контексте ст. 83 УПК РФ (ст. 87 УПК РСФСР).

К анализу отдельных «невербальных» следственных действий мы планируем вернуться несколько позже. А в настоящее время для завершения рассмотрения вопроса об их системе необходимо определиться с возможностью включения в нее современных сложных познавательных конструкций комплексного (комбинированного) характера, а именно: наложения ареста на почтово-телеграфные отправления, их осмотра и выемки, контроля и записи переговоров и получения информации о соединениях между абонентами и (или) абонентскими устройствами. Так, законодатель помещает соответствующие ст. 185, 186 и 186.1 УПК РФ совместно с нормами, регламентирующими обыск и выему, видимо, тем самым предполагая их сущностную близость. Вместе с тем все эти три процессуальные процедуры можно рассматривать как следственные действия лишь частично, применительно к тем элементам, где осуществляется познание обстоятельств уголовного дела. Например, наложение ареста на почтово-телеграфные оправления, их осмотр и выемка соответствуют направленности следственных действий только в части осмотра и выемки, тогда как само по себе наложение ареста носит не познавательный, а исключительно обеспечительный характер. Контроль и запись переговоров, а также получение информации о соединении между абонентами и (или) абонентскими устройствами можно расценивать как следственное действие лишь в части соответственно просушивания фонограммы переговоров или осмотра материалов о соединениях.

В современной юридической науке существуют достаточно влиятельные точки зрения о нецелесообразности включения указанных механизмов в систему следственных действий и даже вообще об ошибочности их введения в предмет уголовно-процессуального регулирования. В частности, М. О. Баев и О. Я. Баев, поддерживая ранее выдвинутую С. А. Шейфером точку зрения относительно непроцессуальной природы контроля и записи переговоров, пишут, что данное действие не является следственным ввиду отсутствия определяющего признака следственного действия — непосредственного восприятия следователем информации, имеющей доказательственное значение1. Сам Шейфер в своих более поздних работах отмечает, что появление в УПК РФ таких процессуальных действий, как контроль и запись переговоров и получение информации о соединениях между абонентами и (или) абонентскими устройствами, следует расценивать как проникновение в уголовное судопроизводство оперативно-розыскных мероприятий. Свою позицию автор обосновывает тем обстоятельством, что в обоих случаях информацию из соответствующих средств технической коммуникации извлекает не сам следователь, а орган, осуществляющий оперативно-розыскную деятельность. Причем порядок прослушивания телефонных переговоров и извлечения информации о соединениях между абонентами и (или) абонентскими устройствами явно напоминает родственные по сути оперативно-розыскные мероприятия — прослушивание телефонных переговоров и снятие информации с технических каналов связи. В этой связи ученый выражает серьезное беспокойство относительно возможности дальнейшего расширения системы следственных действий за счет чуждых для уголовного процесса негласных познавательных процедур, как это происходит в ряде государств на постсоветском пространстве[15] [16]. В свою очередь, В. В. Кальницкий пишет о контроле и записи переговоров и о получении информации о соединениях между абонентами и (или) абонентскими устройствами как о мероприятиях, имеющих по сравнению со следственными действиями иную правовую природу. Их введение в систему следственных действий автор связывает с недостаточностью процессуальной культуры законодателя, мешающей увидеть различия между развитием процессуальной формы и узакониванием административных отношений и технических операций под видом следственного действия[17].

В настоящей работе мы не ставим перед собой цели подвергать критике указанные познавательные механизмы как не свойственные для уголовного судопроизводства в целом и системы следственных действий в частности. Тем более что упомянутое выше мнение М. О. Баева и О. Я. Баева об опосредованном восприятии следователем сведений, имеющих значение для уголовного дела, представляется не совсем верным. Ведь орган дознания в данном случае всего лишь выполняет лишь техническую запись телефонных или иных переговоров и передает их следователю «в первозданном виде», т. е. без собственной интерпретации (примерно в том же смысле, как это происходит с описанными выше случаями участия в-следственных действиях специалиста или врача). Анализ полученной фонограммы осуществляет сам следователь, который, в соответствии с ч. 7 ст. 186 УПК РФ, излагает в протоколе осмотра лишь ту ее часть, которая, по его мнению, имеет отношение к обстоятельствам уголовного дела. Как справедливо пишет М. М. Матвеев, при предоставлении материалом записанных переговоров следователю именно он, а не орган дознания, ознакомившись с их содержанием, должен оценить их значение для уголовного дела1. Что же касается получения информации о соединениях между абонентами и (или) абонентскими устройствами, то эта процессуальная процедура вообще не связана с техническим участием в ее производстве органа дознания; согласно ч. 4 ст. 186.1 УПК РФ, организация, осуществляющая услуги связи, передает все необходимые сведения и материалы следователю напрямую. Более того, включение размариваемых нами познавательных процедур в предмет уголовно-процессуального регулирование, очевидно, имеет и положительные стороны, выраженные, например, в безусловном доказательственном значении полученных таким образом сведений. Тогда как вопрос о придании статуса доказательств результатам непроцессуальных, в первую очередь оперативно-розыскных, мероприятий в настоящее время остается открытым и вызывает множество научных дискуссий и практических проблем[18] [19].

Вместе с тем при определении самой гносеологической сущности наложения ареста на почтово-телеграфные отправления, их осмотра и выемки, контроля и записи переговоров, получения информации о соединениях между абонентами и (или) абонентскими устройствами закономерно возникает вопрос: а являются ли они вообще средствами «невербального» познания? Основаны ли они на закономерностях наглядно-образного восприятия объективной реальности? В противном случае их включение в систему «невербальных» следственных действий, в частности помещение соответствующих статей в гл. 25 УПК РФ, будет ошибочным. При осмотре материалов почтово-телеграфных отправлений, фонограммы переговоров или сведений о соединениях между абонентами и (или) абонентскими устройствами субъект познания действительно сталкивается в первую очередь не с материальными фрагментами объективной реальности, а со сведениями, закодированными в языковую или иную условно-знаковую форму. Поэтому, на первый взгляд, данные процессуальные действия можно посчитать вербальными. Однако это не совсем так. В своих предыдущих работах мы уже подробно рассматривали эти вопросы применительно к следственному осмотру письменных документов[20]. Осматривая подобные объекты, следователь воспринимает их не как форму подачи определенных вербальных сведений, не как интеллектуальные продукты, а в первую очередь как материальные объекты. Непосредственно в ходе осмотра в контексте ст. 177 УПК РФ субъект познания не формирует в своем сознании мыленных образов, вытекающих из его содержания, а лишь констатирует факт наличия определенных слов, фраз и тому подобных объектов, не вникая в их смысл. Осмысленное изучение вербальных сведений, предполагающее рациональное мышление, завершающееся формированием полноценных мысленных образов, — это уже следующий этап работы с представленными материалами — его исследование, которое действительно имеет явно вербальный характер. Таким образом, сами по себе наложение ареста на почтово-телеграфные отправления, их осмотр и выемку, контроль и записи переговоров, получение информации о соединениях между абонентами и (или) абонентскими устройствами следует считать именно «невербальными» познавательными процедурами, хотя и с определенной долей условности, поскольку исследование субъектом представленных материалов вполне может совпадать по времени с их осмотром.

Вместе с тем ни наложение ареста на почтово-телеграфные отправления, их осмотр и выемку, ни контроль и записи переговоров, ни получение информации о соединениях между абонентами и (или) абонентскими устройствами нельзя признать традиционными (типичными) «невербальными» следственными действиями; они имеют свою специфику, выраженную в их комплексном (комбинированном) характере. По существу, они сочетают в себе самостоятельные следственные действия (осмотр, выемку) и иные процессуальные действия организационно-технической направленности. В этой связи следует обратить внимание на то, что в литературе сложилась достаточно четкая позиция о комплексной природе лишь наложения ареста на почтово-телеграфные отправления, их осмотра и выемки1. Относительно контроля и записи переговоров, а также получения информации о соединениях между абонентами и (или) абонентскими устройствами подобные суждения высказываются лишь фрагментарно[21] [22]. Комплексный (комбинированный) характер рассматриваемых нами процессуальных мероприятий обуславливает их близость к разработанным криминалистической наукой тактическим комбинациям (операциям). Под тактической комбинацией (операцией) ученые-криминалисты понимают определенное сочетание тактических приемов или самостоятельных следственных действий (иногда — оперативно-розыскных мероприятий), преследующее цель решения конкретной задачи расследования и обусловленное этой целью и следственной ситуацией[23]. Вместе с тем наложение ареста на почтово-телеграфные

отправления, их осмотр и выемка, контроль и запись переговоров и получение информации о соединениях между абонентами и (или) абонентскими устройствами, в отличие от тактических комбинаций (операций), представляют собой строго формализованные процедуры, предполагают определенную установленную законом последовательность и производятся на основании специального судебного решения. Тогда как содержание и последовательность тактической комбинации (операции) определяет сам следователь, руководствуясь при этом исключительно криминалистическими рекомендациями и своим опытом.

Существование подобных комплексных (комбинированных), но в тоже время строго формализованных процедур, направленных на решение частных (локальных) задач уголовного судопроизводства, приводит нас к убеждению о необходимости введения в уголовно-процессуальную науку новой категории, которую следует именовать процессуальной комбинацией1. Под процессуальной комбинацией мы понимаем предусмотренный уголовно-процессуальным законодательством комплекс определенных взаимообусловленных следственных и иных процессуальных действий, направленных на решение частных (локальных) задач уголовного судопроизводства и производимых на основании общего процессуального решения. Действующий УПК РФ предусматривает целый ряд процессуальных комбинаций, преследующих различные цели. Таковой, безусловно, следует признать, например, задержание подозреваемого (в широком смысле), процедура которого предполагает вынесение соответствующего решения (протокола), допрос подозреваемого (ч. 2 ст. 46 УПК РФ), личный обыск подозреваемого (ст. 93 УПК РФ) и направление уведомлений о задержании подозреваемого (ст. 96 УПК РФ)[24] [25]. Но все же наибольший интерес представляют процессуальные комбинации поисково-познавательного характера, т. е. прямо направленные на установление обстоятельств, подлежащих доказыванию по уголовному делу и тем самым близкие по своей природе к традиционным следственным действиям. Ими как раз и являются наложение ареста на почтово-телеграфные отправления, их осмотр и выемка, контроль и запись переговоров и получение информации о соединениях между абонентами и (или) абонентскими устройствами.

Так, наложение ареста на почтово-телеграфные отправления, их осмотр и выемка — это процессуальная комбинация, которая заключается в предусмотренном законом и производимом на основе общего процессуального решения комплексе действий по аресту почтово-телеграфных отправлений, их последующему осмотру и выемке, направленном на установление обстоятельств, имеющих значение для уголовного дела. Содержание этого комплекса сводится к следующему:

арест почтово-телеграфных отправлений;

осмотр арестованных почтово-телеграфных отправлений;

выемка почтово-телеграфных отправлений.

Причем осмотр и выемка задержанных почтово-телеграфных отправлений осуществляются следователем в соответствии с общими правилами производства этих следственных действий, т. е. при посредстве «невербального» способа познания.

В свою очередь, контроль и запись переговоров и получение информации о соединениях между абонентами и (или) абонентскими устройствами представляют собой предусмотренные законом комплексы мероприятий по негласному исследованию и фиксации сведений, составляющих предмет общения между участниками уголовного судопроизводства и (или) иными лицами посредством современных технических способов. Данные мероприятия также проводятся в целях установления обстоятельств, имеющих значение для уголовного дела. При этом предметом контроля и записи переговоров являются сами телефонные и иные переговоры. А получение информации о соединениях между абонентами и (или) абонентскими устройствами имеет своим назначением установление сведений об имевших место фактах подобных соединений, об их дате, времени, продолжительности, о номерах абонентов, других данных, позволяющих идентифицировать абонентов, а также сведений о номерах и месте расположения приемопередающих базовых станций. Содержание процессуальных комплексов по контролю и записи переговоров, а также по получению информации о соединениях между абонентами и (или) абонентскими устройствами сводится к следующему:

а) негласная запись телефонных и иных переговоров (предоставление информации о соединениях);

б) прослушивание и фиксация фонограммы этих переговоров (осмотр представленных документов о соединениях).

Прослушивание фонограммы записанных переговоров, и осмотр представленных документов о соединениях между абонентами и (или) абонентскими устройствами осуществляется по правилам следственного осмотра документов, что также предполагает использование следователем «невербального» способа процессуального познания.

Таким образом, рассмотренные процессуальные мероприятия, предусмотренные ст. 185, 186 и 186.1 УПК РФ в силу своего комплексного (комбинированного) характера не могут быть отнесены к традиционными «невербальным» следственным действиям; они имеют более сложную природу. Вместе с тем входящие в их структуру самостоятельные познавательные механизмы (осмотр и выемка) осуществляются на основании закономерностей наглядно-образного восприятия объективной реальности, т. е. посредством «невербального» способа познания. В этой связи представляется возможным включение наложения ареста на почтово-телеграфные отправления, их осмотра и выемки, контроля и записи переговоров, а также получения информации о соединениях между абонентами и (или) абонентскими устройствами в качестве специфических обособленных элементов в систему «невербальных» следственных действий.

[1] См., напр.: Семенцов В. А., Гладышева О. В., Решат М. С. Следственные действия и розыскные меры в стадии предварительного расследования. М.: Юрлитинформ, 2010. С. 24.

[2] См., напр.: Ульвачева И. И. Повторные следственные действия: уголовно-процессуальные и криминалистические аспекты. С. 22.

[3] Более подробно о классификациях следственных действий см., напр.: Комягина Ю. С.,Лавру- хин С. В. Следственные действия: сущность, классификация, принципы. М.: Юрлитинформ, 2009. С. 76—79; Францифоров Ю.В. Особенности классификации следственных действий // Российский следователь. 2010. № 24. С. 9—13; Шурухнов Н.Г. Классификация следственных действий, предусмотренных уголовно-процессуальным кодексом Российской Федерации. С. 258—264.

[4] См.: Быховский И. Е. Процессуальные и тактические вопросы проведения следственных действий. С. 21.

[5] См.: Шейфер С. А. Следственные действия. Система и процессуальная форма. С. 33—34.

[6] См ..Головин А. Ю. Криминалистическая систематика/под ред. Н.П. Яблокова. М.: ЛексЭст, 2002. С. 190.

[7] В этой связи следует обратить внимание, что термин «невербальные следственные действия» уже использовался в некоторых работах по уголовному процессу и криминалистике. См., напр.: Шурухнов Н. Г. Классификация следственных действий, предусмотренных уголовно-процессуальным кодексом Российской Федерации. С. 262; Тактика следственных действий: учеб, пособие / под ред. В. И. Комиссарова. Саратов: СГАП, 2000. С. 15. Некоторые авторы используют более близкий к латыни термин «нонвербальные следственные действия». См,: Еникеев М. И., Образцов В. А., Эминов В. Е. Следственные действия (психология, тактика, технология). С. 12; Князьков А. С. Признаки и система следственных действий. С. 132.

[8] См.: Быховский И. Е. Процессуальные и тактические вопросы проведения следственных действий. С. 15—16.

[9] См.: Шейфер С.Л. Следственные действия. Система и процессуальная форма. С. 55.

[10] См.: Жогин Н. В., Фаткуллин Ф. Н. Предварительное следствие. С. 109.

[11] См.: Казинян Г. С., Соловьев А. Б. Проблемы эффективности следственных действий. С. 31.

[12] См.: Семенцов В. А. Следственные действия в досудебном производстве (общие положения теории и практики). С. 27.

[13] См.: Аленин А. П. Виды и система следственных действий // Правоведение. 2004. № 1. С. 88.

[14] См.: Российский С. Б. Соотношение результатов невербальных следственных и судебных действий с показаниями по уголовному делу: возможные варианты решения проблемы // Российский следователь. 2013. № 17. С. 4—6; Он же. Результаты «невербальных» следственных и судебных действий как вид доказательств по уголовному делу. М.: Юрлитинформ, 2015. С. 112—118.

[15] См.: БаевМ. О., Баев О. Я. УПК РФ 2001 г.: достижения, лакуны, коллизии; возможные пути заполнения и разрешения последних: учеб, пособие. Воронеж: Воронежский госуниверситет, 2002. С. 38.

[16] См.: Шейфер С. А. Досудебное производство в России: этапы развития следственной, судебной и прокурорской власти. С. 159—161; Он же. Трансформация правового регулирования и научных представлений о системе следственных действий // Вестник Самарского госуниверситета. 2014. № 11/1 (122). С. 14-16.

[17] См.: Кальницкий В. В. Вопросы правовой регламентации следственных действий на современном этапе. С. 33.

[18] См.: Матвеев М. М. Контроль и запись телефонных и иных переговоров: понятие и содержание // Пятьдесят лет кафедре уголовного процесса УрГЮА (СЮИ): материалы международной науч.-практ. конференции. Ч. 2. Екатеринбург: Издательство Уральского университета, 2005. С. 71.

[19] Подробнее об этом см.: Российский С. Б. Результаты «невербальных» следственных и судебных действий как вид доказательств по уголовному делу. С. 171-196.

[20] См.: Российский С. Б. Результаты «невербальных» следственных и судебных действий как вид доказательств по уголовному делу. С. 162—167.

[21] См., напр.: Комментарий к Уголовно-процессуальному кодексу РФ / под ред. А. Я. Сухарева. М.: Норма-Инфра-М, 2002. С. 328; Комментарий к Уголовно-процессуальному кодексу РФ / отв. ред. Д. Н. Козак, Е. Б. Мизулина. М.: Юристъ, 2003. С. 383; Шейфер С. А. Следственные действия. Основания, процессуальные порядок и доказательственное значение. М.: Юрлитинформ, 2004. С. 81; Семенцов В. А. Следственные действия. С. 50—51.

[22] См.: Юрина JI. Г., Юрин В. М. Контроль и запись переговоров: учеб, пособие. М.: Приор, 2002. С. 20—21; Стельмах В. Ю. Получение информации о соединениях между абонентами и (или) абонентскими устройствами как следственное действие: автореф. дис. ... канд. юрид. наук. Екатеринбург: Уральский юридический институт МВД России, 2013. С. 14.

[23] См., напр.: Драпкин Л. Я. Особенности информационного поиска в процессе расследования и тактика следствия // Проблемы повышения эффективности предварительного следствия. Л.: ЛГУ им. А. А. Жданова, 1976. С. 54; Дулов А. В. Тактические операции при расследовании преступлений. Минск: Белорусский госуниверситет им. В. И. Ленина, 1979. С. 44; Белкин Р. С. Курс криминалистики. Т. 3 . М.: Юристъ, 1997. С. 211.

[24] Впервые вопрос о пропессуальной комбинации как о самостоятельной категории в системе уголовно-процессуального регулирования нами был поднят в 2005 г. Подробнее см.: Российский С. Б. Процессуальные комбинации: понятие и сущность // Пятьдесят лет кафедре уголовного процесса УрГЮА (СЮИ): материалы международной науч.-практ. конференции. Ч. 2. Екатеринбург: Уральский книверситет, 2005. С. 211-218.

[25] Подробнее об этом см.: Российский С. Б. Задержание подозреваемого как процессуальная комбинация // Фундаментальные и прикладные проблемы управления расследованием преступлений: сборник научных трудов.Ч. 1. М.: Академия управления МВД России, 2005. С. 164—168.