Следственный осмотр представляет собой следственное действие, заключающееся в визуальном обнаружении, восприятии, изучении и фиксации материальных объектов, в том числе следов преступления, имеющих значение для уголовного дела, их признаков, свойств, состояния и взаиморасположения. Следственный осмотр — это типичное «невербальное» следственное действие, в основе которого лежат закономерности наглядно-образного восприятия фрагментов объективной реальности, элементов вещной обстановки. Его сущность состоит в том, что дознаватель или следователь с помощью своих органов чувств непосредственно убеждается в существовании и характере фактов, имеющих доказательственное значение. Так, еще Н. В. Терзиев указывал на существенную черту осмотра, состоящую в непосредственном обозрении и изучении материальных объектов следователем1. В свою очередь, В. П. Колмаков отмечал, что такое непосредственное изучение материальных объектов подчеркивает активную познавательную роль осмотра[1] [2]. Вместе с тем представляется, что непосредственность восприятия при осмотре является весьма условной и имеет известные границы, поскольку в ряде случаев это следственное действие не может быть проведено «невооруженным глазом». Как справедливо отмечал Л. А. Иванов, участие лица, производящего осмотр, необходимо на всех этапах. Однако наблюдение объектов и процессов в условиях, требующих от человека специальной тренировки и соответствующей экипировки, иногда исключает непосредственное присутствие следователя в той или иной зоне ит.д., для чего необходимо использовать определенные технические средства и привлекать соответствующих специалистов[3].

Основным методом познания, используемым при проведении следственного осмотра, является наблюдение. Однако он может характеризоваться и другими методами, в частности различными измерениями и вычислениями, сравнением наблюдаемых объектов как между собой, так и с другими объектами (явлениями) и т. д[4]. Как показывает современная следственная практика, используемые при осмотре визуальные приемы восприятия объективной реальности вполне могут сочетаться с иными способами, связанными с использованием иных органов чувств, например слуха (прослушивание аудиоматериалов), обоняния (осмотр места пожара с резким запахом горения) и т. д. Следственный осмотр как самостоятельную процессуальную категорию необходимо отличать от иных следственных и процессуальных действий, предполагающих осмотр в качестве одного из частных методов исследования доказательств, например обыска, выемки, следственного эксперимента, производства судебной экспертизы. В этой связи С. П. Ефимичев, Н. И. Кулагин и А. Е. Ямпольский указывали, что осмотр, являющийся составной частью других следственных действий, отличается от осмотра как самостоятельного следственного действия тем, что в первом случае он носит вспомогательный характер и лишь обеспечивает реализацию целей основного следственного действия[5].

Многолетние исследования, ведущиеся в уголовно-процессуальной и криминалистической науке1, подкрепленные обширной следственной практикой, позволили выработать наиболее оптимальный порядок производства следственного осмотра (ст. 176—178 и 180 УПК РФ), который является достаточно устоявшимся и не вызывает серьезных затруднений в деятельности органов предварительного расследования, хотя в последнее время в связи с тенденцией реформирования режима досудебного производства в него были внесены некоторые изменения. В частности, процедура следственного осмотра лишилась правила об обязательном участии понятых (ч. 1.1 ст. 170 УПК РФ); закон был дополнен нормами о возможности проведения осмотра предметов и документов, а также трупа до возбуждения уголовного дела ( ч. 2 ст. 176 и ч. 4 ст. 178 УПК РФ) и т.д.

Освидетельствование — это следственное действие, представляющее собой наружный осмотр тела человека для обнаружения на нем особых примет, следов преступления, телесных повреждений, выявления состояния опьянения или иных свойств и признаков, имеющих значение для уголовного дела, если для этого не требуется производство судебной экспертизы. Таким образом, освидетельствование фактически является разновидностью следственного осмотра, поэтому характеризуется теми же «невербальными» методами уголовно-процессуального познания и осуществляется на основании тех же гносеологических закономерностей восприятия значимой для уголовного дела информации. Однако для освидетельствования характерно одно исключение, связанное с возможностью проведения этого следственного действия не самим следователем или дознавателем, а врачом (ч. 4 ст. 179 УПК РФ). В таких ситуациях субъект процессуального познания лишен возможности непосредственного восприятия фрагментов объективной реальности, расположенных на теле человека; его заменяет врач. Следовательно, в данном случае используемые при освидетельствовании механизмы «невербального» познания будут носить несколько условный, производный характер.

В криминалистической литературе существует точка зрения, согласно которой осмотр является более общей (родовой) категорией, а освидетельствование — видовой[6] [7]. В определенной степени данная, на наш взгляд, не совсем разумная позиция обусловлена тем, что ученые-криминалисты рассматривают осмотр и освидетельствование в контексте криминалистической тактики, предполагающей единые приемы и рекомендации для производства обоих следственных действий. Об этом, в частности, в своих работах пишет Л. В. Виницкий[8]. Вместе с тем установленный для освидетельствования собственный правовой режим, отличающийся от процедуры проведения следственного осмотра целым комплексом существенных процессуальных особенностей, позволяет говорить о нем как о сугубо самостоятельном следственном действии. Хотя по своей сути освидетельствование основано на едином с осмотром «невербальном» способе процессуального познания, тем не менее оно связано с восприятием достаточно специфичного материального объекта — живого человека, т. е. личности с присущими ей конституционными и уголовно-процессуальными правами и свободами. В этой связи тот же Виницкий отмечает, что регламентация осмотра оказалась недостаточной для проведения освидетельствования, потребовалось внести дополнительные требования, направленные на охрану здоровья, чести и достоинства личности и позволяющие выделить освидетельствование в качестве самостоятельного следственного действия1. Так, при освидетельствовании вполне допустимо применение мер принудительного характера, обеспечивающих возможность обследовать тело человека против его воли. Поэтому, согласно ч. 2 ст. 179 У П К РФ, для производства этого следственного действия необходимо вынесение соответствующего постановления[9] [10]. Кроме того, уголовно-процессуальный закон предусматривает ряд гарантий, обеспечивающих реализацию принципа уважения чести и достоинства личности и сводящихся к необходимости обследования лица иного пола в случае его обнажения врачом (ч. 4 ст. 179 УПК РФ) и запрету на фотографирование, видеозапись и киносъемку обнаженного лица ( ч. 5 ст. 179 УПК РФ). Для освидетельствования не характерно участие понятых, причем, в отличие от следственного осмотра, их отсутствие вовсе не должно быть восполнено использованием технических средств фиксации следственного действия. И наконец, существует дополнительное требование, установленное для освидетельствования свидетеля, — предварительное получение его согласия, за исключением случаев, когда это необходимо для оценки достоверности его показаний. Рассматривая вопрос о самостоятельности освидетельствования как следственного действия, как пишет Ю. Г. Торбин, необходимо исходить в первую очередь из требований уголовно-процессуального законодательства. Поместив осмотр и освидетельствование в одну главу УПК, законодатель, тем не менее, не только вынес термин «освидетельствование» в наименование этой главы, но и предусмотрел отдельную статью, определяющие общие требования к содержанию и процессуальному порядку его производства[11]. О собственном характере освидетельствования в системе следственных действий заявляют и другие ученые-процессуалисты[12].

Среди научных и практических проблем, сопутствующих производству освидетельствования, на наш взгляд наиболее актуальным является вопрос о направленности этого следственного действия на выявление состояния алкогольного или иного опьянения, о чем прямо указано в ч. 1 ст. 179 УПК РФ. В этой связи следует обратить внимание на то, что освидетельствование, являясь «невербальным» следственных действием, сопряженным с собственным восприятием дознавателем или следователем фрагментов объективной реальности, не может подменять судебную экспертизу, предполагающую проведение специальных исследований и формулирование соответствующих экспертных выводов. Вместе с тем полноценное выявление состояния опьянения без проведения специальных исследований невозможно. В медицинских инструктивных документах, определяющих методические подходы к выявлению состояния опьянения, прямо отмечается о необходимости всестороннего обследования лица и выявления целого ряда симптомов, а также проведения специальных функциональных проб у испытуемого. Там же особо подчеркивается недопустимость установления факта употребления алкоголя и состояния опьянения у обследуемого исключительно на основании запаха алкоголя изо рта, а также сведений о потреблении спиртных напитков1.

Подобные противоречия уголовно-процессуального законодательства и принятых в медицине методических подходов к проблеме выявления состояния алкогольного и иного опьянения приводят к весьма порочной практике, заключающейся в направлении лица в медицинское учреждение для проведения специальных исследований — так называемых медицинских освидетельствований. Кстати, об этом прямо говорится в ч. 2 ст. 44 Федерального закона «О наркотических средствах и психотропных веществах»[13] [14], предполагающей проведение медицинского освидетельствования по направлению органа дознания, органа, осуществляющего оперативно-розыскную деятельность, следователя, судьи или должностного лица, осуществляющего производство по делу об административном правонарушении, в специально уполномоченной медицинской организации.

Как известно, понятие «медицинское освидетельствование» уголовно-процессуальным законодательством не предусмотрено, но широко используется в других сферах правового регулирования. В соответствии со ст. 65 Федерального закона «Об основах охраны здоровья граждан в Российской Федерации»[15], под ним следует понимать совокупность методов медицинского осмотра и медицинских исследований, направленных на подтверждение такого состояния здоровья человека, которое влечет за собой наступление юридически значимых последствий. По результатам медицинского освидетельствования проводивший его врач составляет акт, который на практике нередко подменяет собой протокол освидетельствования и используется в качестве доказательства. При этом очевидно, что никакой процессуальной формы акта медицинского освидетельствования в уголовном процессе не существует, поэтому медицинские учреждения, как правило, используют аналогичные формы актов, предназначенных для других сфер правоприменения, например форму для медицинского освидетельствования лица, которое управляет транспортным средством1. По справедливому замечанию В. А. Семенцова, в данном случае имеет место не освидетельствование, а некий «суррогат» экспертизы[16] [17], что, согласно ч. 1 ст. 179 УПК РФ, недопустимо. Как отмечалось выше, судебная экспертиза не является следственным действием и предполагает наличие целого комплекса установленных гл. 27 УПК РФ дополнительных процессуальных гарантий, не свойственных освидетельствованию. Судебно-медицинская экспертиза живых лиц и освидетельствование, как пишут Ю. Г. Торбин и Е. В. Баранов, различны по своей природе и порядку их производства. Различны и задачи этих процессуальных действий[18].

Полностью разделяя указанные позиции, мы выражаем резко негативное отношение к существующей практике проведения «медицинских освидетельствований» в учреждениях здравоохранения и составления непроцессуальных актов. Полагаем, что единственным способом, позволяющим определить состояние опьянения лица, может быть только соответствующее судебно-медицинское, а точнее судебно-наркологическое, экспертное исследование, проводимое в порядке гл. 27 УПК РФ. Тем более что в настоящее время законодатель позволяет проводить экспертизу и до возбуждения уголовного дела.

В этой связи в процессуальной литературе высказывается точка зрения о полном исключении из ч. 1 ст. 179 УПК положения о нацеленности освидетельствования на выявление состояния опьянения[19]. Однако данная позиция представляется нам чересчур резкой и обесценивающей потенциал данного следственного действия. Являясь «невербальным» механизмом уголовно-процессуального познания, основанным на наглядно-образном восприятии следователем (дознавателем) фрагментов объективной реальности, освидетельствование в контексте уголовно-процессуального регулирования действительно не предполагает проведения медицинских или иных исследований, т. е. не позволяет точно диагностировать состояние опьянения. Вместе с тем в ходе его осуществления вполне могут быть выявлены отдельные признаки опьянения, подлежащие зрительному или какому-либо иному «невербальному» способу восприятия. Мы согласны с Л. Г. Татьяниной в том, что в процессе освидетельствования вполне могут быть констатированы признаки аномальности поведения и сделано предположение об их причине[20] [21]. К этим признакам, в частности, относят запах алкоголя, неустойчивость позы, нарушение речи, дрожание пальцев рук, покраснение лица и т. п5., т.е. те факторы, которые могут быть установлены на зрительном и органолептическом уровне1. Кстати, в сфере административноправового регулирования признаки опьянения, которые могут быть установлены без проведения специальных исследований, имеют нормативное закрепление. Например, Правительством РФ четко определен перечень признаков, дающих основания полагать, что водитель транспортного средства находится в состоянии опьянения, а именно: запах алкоголя изо рта; неустойчивость позы; нарушение речи; резкое изменение окраски кожных покровов лица; поведение, не соответствующее обстановке[22] [23].

Таким образом, при установлении факта нахождения лица в состоянии опьянения освидетельствование приобретает весьма существенное значение: оно позволяет быстро и оперативно установить отдельные признаки аномального поведения, выдвинуть соответствующую следственную версию и тем самым предопределить дальнейшее назначение требуемой в данном случае судебнонаркологической экспертизы. Поэтому мы не видим никаких препятствий к сохранению в правовой регламентации освидетельствования положения о его нацеленности в том числе на выявление состояния алкогольного опьянения. Тем не менее все же представляется целесообразной некоторая корректировка ч. 1 ст. 179 УПК РФ, а именно замена слов «выявления состояния опьянения» словами «выявления внешних признаков состояния опьянения».

Следственный эксперимент — это следственное действие, которое заключается в воспроизведении опытным (экспериментальным) путем действий, обстановки или иных обстоятельств преступления с целью проверки и уточнения собранных по делу доказательств, получения новых доказательств, проверки и оценки следственных версий о возможности существования тех или иных фактов, имеющих значение для уголовного дела. Законодатель помещает ст. 181 УПК РФ, регламентирующую производство следственного эксперимента, в одну главу с осмотром и освидетельствованием, предполагая тем самым близость их гносеологической сущности. Следственный эксперимент, действительно, по своему характеру и методам проведения очень напоминает осмотр и освидетельствование, поскольку в основе всех этих следственных действий лежат единые закономерности наглядно-образного восприятия дознавателем или следователем обстоятельств объективной реальности, составляющие ядро «невербального» способа процессуального познания. Кстати, отдельные авторы, в частности М. С. Строгович, несмотря на появление в УПК РСФСР отдельной нормы, регламентирующей следственный эксперимент, считали его не самостоятельным следственным действием, а всего лишь особой формой осмотра[24]. Вместе с тем многочисленные исследования других ученых подтвердили самостоятельный характер следственного эксперимента и его существенные различия с осмотром или освидетельствованием. Так, Н.И. Гуковская отмечала, что, в отличие от осмотра, следственный эксперимент всегда характеризуется проведением каких-либо опытных (экспериментальных) действий1. Р.С. Белкин писал, что при осмотре объектом восприятия является лишь результат какого-то события, тогда как следственный эксперимент направлен на познание и самого события, и его результатов[25] [26]. По мнению Н. В. Жогина и Ф. Н. Фаткуллина, наиболее характерной чертой следственного эксперимента, отличающей его от осмотра, является воспроизведение определенной обстановки с целью проверки возможности того или иного действия (события, обстоятельства) путем совершения опытных мероприятий[27]. О самостоятельном характере следственного эксперимента и о его отличиях от осмотра говорили и многие другие специалисты, посвятившие свои работы данной научной проблематике[28].

Полностью разделяя указанные позиции, мы полагаем, что, в отличие от осмотра и освидетельствования, следственный эксперимент имеет более сложную познавательную структуру и специфические объекты наглядно-образного восприятия. При проведении этого действия следователь или дознаватель воспринимают не фрагменты объективной реальности, оставшиеся после совершения преступления и сохранившие на себе его следы, а всего лишь искусственно воссозданную обстановку и обстоятельства данного преступления. Таким образом, следственный эксперимент направлен на «невербальное» познание результатов моделирования. Подобный метод, как писал И. М. Лузгин, тоже предполагает наблюдение, но в качестве наблюдаемого объекта используется лишь его модель, полученные знания о которой впоследствии переносятся на действительный объект[29]. Проводя следственный эксперимент, следователь или дознаватель может полностью смоделировать необходимые условия и обстоятельства, имевшие место в прошлом, например провести соответствующие опыты не в месте совершения преступления, а в специальном закрытом павильоне или ином помещении и т.д. В иных ситуациях моделирование может носить только частичный характер, например когда следственный эксперимент проводится в условиях той же самой обстановки, где происходило событие без существенной реконструкции.

Более того, в отличие от осмотра или освидетельствования, следственный эксперимент характеризуется наблюдением не только за обстановкой какого-либо места, но и за динамикой реконструированных действий участников уголовного судопроизводства: подозреваемого, обвиняемого, потерпевшего, свидетеля или заменяющих их лиц. В этой связи С. А. Шейфер справедливо замечает, что следственный эксперимент сочетает в себе воссоздание и исследование двух моделей: модели обстановки, в который проистекало событие, и модели действия, которое, по предположению, могло быть совершено (опытного действия)'. Указанное позволяет говорить о динамическом характере следственного эксперимента.

Обыск — это следственное действие, которое заключается в принудительном обследовании помещений, сооружений, участков местности, транспортных средств, отдельных людей и иных объектов в целях отыскания и изъятия скрываемых доказательств преступления, иных предметов, документов и ценностей, имеющих значение для уголовного дела, а также для обнаружения разыскиваемых лиц или трупов. По своей гносеологической природе обыск является типичным «невербальным» следственным действием, основанным на закономерностях наглядно-образного восприятия фрагментов объективной реальности, элементов вещной обстановки. Его сущность заключается в том, что дознаватель или следователь, проводя предварительные поисковые мероприятия, визуально воспринимают нахождение в определенном месте определенных объектов, имеющих значение для уголовного дела.

Используемые при обыске «невербальные» методы познания отчасти напоминают следственный осмотр. В этой связи в современной следственной практике иногда допускаются грубые ошибки, выраженные в подмене одного следственного действия другим. Наиболее типичными являются ситуации фактического проведения следователями обысков под видом следственного осмотра в тех случаях, когда отсутствуют необходимые правовые условия, позволяющие провести полноценный обыск.

В качестве примера подобной следственной ошибки можно привести случай, связанный с проведением осмотра места происшествия в служебном кабинете руководителя одного из отделов департамента образования города Москвы по факту поступившего заявления о вымогаемой им взятке. После проведения оперативного эксперимента, состоящего в передаче требуемой суммы взяткополучателю, в его кабинет незамедлительно вошли сотрудники полиции и, проведя там ряд поисковых действий, обнаружили в служебном сейфе чиновника ранее помеченные денежные средства. Результаты произведенного следственного действия — фактически обыска — были оформлены протоколом осмотра места происшествия, поскольку в соответствии с требованиями уголовно-процессуального законодательства обыск не может быть осуществлен до возбуждения уголовного дела[30] [31].

Кстати, подобная следственная практика находит поддержку и в юридической печати[32].

Вместе с тем, несмотря на близость используемых познавательных приемов, обыск существенным образом отличается от следственного осмотра по своим задачам, характеру, а также по условиям и порядку производства. Обыск не направлен на общее визуальное восприятие какого-либо помещения, сооружения, участка местности или оного объекта; его основной задачей является лишь отыскание с целью изъятия определенных предметов, документов или ценностей, имеющих значение для уголовного дела1. А. Р. Ратинов относил к ним следующее: вещественные и письменные доказательства; самого виновного и материалы, облегчающие его розыск; имущество, обеспечивающее возмещение ущерба и возможную конфискацию, а также предметы, изъятые из частного владения[33] [34]. Близкие по содержанию мнения относительно задач обыска, в частности объектов, подлежащих отысканию и изъятию, содержатся в работах В. И. Попова[35], А. А. Закатова и А. Е. Ямпольского[36], В. Е. Коноваловой и В. Ю. Шепитько[37], В. А. Жбанкова и Е. М. Девяткиной[38], а также целого ряда других исследователей, занимающихся указанной проблематикой. Данные позиции в целом разделяются и нами[39]. В этой связи законодатель устанавливает определенные основания для производства обыска. Так, в соответствии с ч. 1 ст. 182 УПК РФ, данное следственное действие может проводиться лишь при наличии достаточных данных для того, чтобы полагать, что в каком-либо месте или у какого-либо лица могут находиться орудия преступления, предметы, документы и ценности, которые могут иметь значение для уголовного дела.

В отличие от большинства других следственных действий, обыск в силу своих специфических задач характеризуется возможностью применения государственного принуждения, поэтому он производится на основании мотивированного постановления или судебного решения.

Вообще, обыск является достаточно устоявшимся процессуальным механизмом «невербального» познания в досудебном производстве. Правовые условия и порядок его производства (ст. 182 УПК РФ) были сформированы посредством большого количества процессуальных и криминалистических исследований, опирающихся на многолетнюю практику расследования уголовных дел. Вместе с тем развитие правовой системы РФ и научно-технический прогресс обусловили внесение в нормативное регулирование обыска некоторых изменений. В частности, появился новый специфический процессуальный механизм, направленный

на изъятие электронных носителей информации (ч. 9.1 ст. 182 УПК РФ). Кроме того, Конституционный Суд РФ в своих решениях высказывался о необходимости получения специальных судебных решений для производства обыска, предполагающего изъятие предметов и документов, содержащих информацию о вкладах и счетах в банках и иных кредитных организациях1, а также обыска, проводимого в служебном помещении адвоката или адвокатского образования[40] [41].

Выемка — это следственное действие, заключающееся в добровольной выдаче или принудительном изъятии имеющих значение для уголовного дела предметов или документов, если точно известно, где и у кого они находятся. Являясь «невербальным» следственным действием, выемка по своей гносеологической природе очень похожа на обыск, в связи с чем производится в аналогичном ему процессуальном порядке; ст. 183 УПК РФ по своей конструкции является отсылочной нормой. Вместе с тем выемку нельзя считать процессуальной или какой-либо иной разновидностью обыска. Это отдельное следственное действие, имеющее самостоятельные правовые основания и особенности, которые и отличают ее от обыска. В этой связи один из современных исследователей К. Д. Муратов даже высказывает не совсем рациональное, на наш взгляд, предложение о выделении выемки в самостоятельную гл. 25.1 УПК РФ[42]. Различия между выемкой и обыском, как писал А. Р. Ратинов, заключаются в том, что выемка производится только в отношении определенных предметов, тогда как предметы, подлежащие изъятию при обыске, могут быть известны ориентировочно, а иногда и вовсе неизвестны. Кроме того, при выемке должно быть известно местонахождение предметов, в то время как при обыске их предстоит еще отыскать[43]. Аналогичные высказывания содержатся и в работах М. С. Строговича[44].

Разделяя данную научную позицию, мы полагаем, что выемка отличается от обыска изначальной определенностью подлежащих изъятию объектов, а также отсутствием поискового элемента в действиях органов предварительного расследования. Поэтому сущность выемки заключается в том, что дознаватель или следователь без проведения предварительных поисковых мероприятий визуально воспринимают нахождение в определенном месте определенных заранее известных объектов, имеющих значение для уголовного дела. В современной следственной практике выемка достаточно часто подменяется близкими по сути непроцессуальными действиями — изъятием и добровольной выдачей. Изъятие обычно сопровождается применением принуждения и производится в случаях, когда владелец значимых для уголовного дела объектов не желает выдать их добровольно. В противном случае имеет место так называемая добровольная выдача. Особую актуальность эти квазипроцессуальные процедуры приобретают в стадии возбуждения уголовного дела, когда органы дознания и предварительного следствия еще не могут использовать весь предоставленный им арсенал процессуальных средств, в частности произвести полноценный обыск или выемку. Тем более что современный порядок проведения доследственной проверки предполагает возможность некого «изъятия документов и предметов в порядке, установленном настоящим Кодексом» (ч. 1 ст. 144 УПК РФ). В процессуальной и криминалистической литературе не раз обращалось внимание на недопустимость замены полноценной выемки подобными неправомерными способами1.

Однако указанные суждения представляются справедливыми лишь частично. Безусловно, и изъятие, и добровольная выдача являются некими «правовыми суррогатами», поэтому они не должны подменять собой выемку в таких ситуациях, когда ее производство действительно необходимо. Но при этом подобная необходимость в ряде случаев вызывает серьезные сомнения. Мы полагаем, что выемка — это не чисто технический прием попадания каких-либо предметов, документов или иных объектов в уголовное дело. Между тем в современной следственной практике большинство выемок проводятся исключительно с подобной целью.

В подтверждение можно привести массу различных примеров. Так, следователь одного из территориальных следственных отделов органов внутренних дел города Москвы произвел выемку истории болезни (медицинской карты) обвиняемого из психиатрической больницы для возможности последующего производства судебно-психиатрической экспертизы[45] [46]. В другой ситуации следователь Следственного управления Следственного комитета РФ по городу Москве произвел выемку юридического дела одной из коммерческих организаций в территориальной налоговой инспекции[47]. Еще одним примером может послужить производство выемки одежды погибшего Б. в Челябинском областном бюро судебно-медицинской экспертизы[48] и т. д. Очевидно, что в описанных ситуациях следователей вовсе не интересовали факты нахождения требуемых документов в больнице, экспертном учреждении или налоговой инспекции; они были и так очевидны. Здесь, как и в других подобных случаях, отсутствовал главный атрибут любого следственного действия — его познавательная направленность; результаты таких выемок не несли никаких новых сведений, имеющих значение для уголовного дела и, следовательно, не могли позиционироваться в контексте ст. 83 УПК РФ.

Мы полагаем, что выемка уместна лишь тогда, когда дознавателю или следователю действительно необходимо лично посредством «невербального» познания убедиться в нахождении каких-либо объектов в каком-либо определенном месте. Именно в этом случае ее результаты будут иметь доказательственное значение по уголовному делу. Кстати, таких случаев не может быть слишком много, поэтому классическая выемка познавательной направленности нам представляется достаточно редким следственным действием, намного более редким, чем обыск, для которого свойственна изначальная неопределенность объектов и (или) мест их нахождения. Что же касается простой технической передачи отдельных материалов (предметов или документов) для приобщения к уголовному делу, здесь необходимы более простые процессуальные механизмы, не являющиеся следственными действиями и не обусловленные столь сильными правовыми гарантиями, коими характеризуется выемка. В этой связи необходимо вспомнить о возможности использования в следственной практике таких процедур, как представление и истребование, которые, по справедливым суждениям С. А. Шейфера и В. А. Семенцова, действительно имеют более простую структуру1. В свое время Л. В. Воронина, рассматривая проблемы протоколов следственных действий, вполне разумно критиковала некоторых ученых (в частности, Г. А. Абдумаджидова) за искусственное усложнение природы этих процессуальных способов собирания доказательств и попытки их введения в систему следственных действий[49] [50]. Ранее эти способы наряду со следственными действиями прямо указывались в числе возможных приемов собирания доказательств (ст. 70 УПК РСФСР), поэтому вполне ожидаемой была их регламентация и в новом УПК РФ[51]. Но в реальности произошло обратное: современный законодатель фактически вообще потерял их из виду. Существование представления и истребования скорее вытекает не из текста закона, а из его смысла. Так, в ч. 4 ст. 21 УПК РФ говорится об обязанности исполнений требований, поручений и запросов прокурора, руководителя следственного органа, следователя, органа дознания и дознавателя. Нормы, регламентирующие процессуальный статус потерпевшего, подозреваемого, обвиняемого, защитника, гражданского истца и гражданского ответчика в системном единстве с ч. 2 ст. 86 УПК РФ содержат право этих лиц на представление доказательств. О возможности истребования предметов и документов вскользь говорится в ч. 1 ст. 144 УПК РФ. В этой связи мы полностью согласны с теми учеными, которые в своих публикациях пишут о необходимости более четкой регламентации этих правых механизмов в действующем уголовно-процессуальном законе[52].

Представление и истребование нельзя рассматривать как следственные действия, поскольку они не обладают их главным атрибутом — познавательным характером. На наш взгляд, эти процессуальные механизмы как раз и являются теми самыми техническими мероприятиями, которые, в отличие от обыска или выемки, направлены не на установление новых обстоятельств уголовного дела, а на простой переход каких-либо материалов в ведение дознавателя или следователя, т. е. на их процессуальную легализацию.

Все рассмотренные нами следственные действия: осмотр, освидетельствование, следственный эксперимент, обыск и выемка, несмотря на обозначенные теоретические, нормативные и практические проблемы, имеют весьма простую гносеологическую сущность, поскольку полностью подчинены «невербальному» способу процессуального познания и обусловлены закономерностями наглядно-образного восприятия дознавателем или следователем обстоятельств объективной реальности. Однако в системе «невербальных» следственных действий, как уже отмечалось выше, имеются познавательные приемы, имеющие более сложную гносеологическую природу, — предъявление для опознания (ст. 193 УПК РФ) и проверка показаний на месте (ст. 194 УПК РФ). Они предполагают сочетание элементов вербального и «невербального» характера. Остановимся на каждом из них подробнее.

Предъявление для опознания — это следственное действие, заключающееся в отождествлении конкретного объекта с мысленным образом, запечатленным в сознании опознающего лица. Его сущность состоит в том, что дознаватель или следователь предъявляют опознающему (потерпевшему, свидетелю, подозреваемому, обвиняемому) какой-либо опознаваемый объект (в том числе другое лицо или труп), для того чтобы установить, узнает ли он этот объект как наблюдаемый ранее в связи с расследуемым событием или нет1. Причем весь процесс наблюдения и узнавания (неузнавания) опознающим лицом опознаваемого объекта, а также его результаты находятся под непосредственным наблюдением дознавателя или следователя. Они лично воспринимают факт опознания (неопознания) и связанные с этим обстоятельства. Таковыми, в частности, могут быть условия проведения опознания, внешний вид и иные признаки опознаваемых объектов, степень индивидуальности опознаваемого объекта, т. е. его выделяемость из числа других предъявляемых вместе с ним однородных объектов и т. д. Это могут быть элементы поведения опознаваемого лица — так называемые улики поведения, которые во многих случаях имеют существенное доказательственное значение для уголовного дела[53] [54]. Это могут быть и особенности поведения опознающего субъекта, например как именно он узнал предъявленный ему объект — сразу без колебаний или после долгих раздумий и сомнений. Таким образом, в ходе предъявления для опознания широко используются «невербальные» способы получения доказательственной информации, в первую очередь наблюдение. И в этой связи данное следственное действие является родственным осмотру, обыску, выемке и тому подобным механизмам процессуального познания в уголовном судопроизводстве. Очевидно, именно поэтому ст. 87 УПК РСФСР, а вслед за ней и многие ученые-процессуалисты

относили результаты предъявления для опознания не к показаниям, а именно к протоколам следственных и судебных действий. Этот же вариант до сих пор используется в некоторых уголовно-процессуальных кодексах бывших союзных республик, например, в ст. 119 нового УПК Казахстана, ст. 99 УПК Республики Беларусь и т.д.

Вместе с тем представляется, что подобный подход является однобоким; он не раскрывает всего сложного и многогранного характера предъявления для опознания. Так, согласно установленной законом процедуре предъявления для опознания и устоявшимся тактическим рекомендациям по его проведению, опознающий субъект не просто воспринимает предъявляемые ему объекты и непосредственно указывает на опознанный объект. Часть 7 ст. 193 УПК РФ прямо указывает, что если опознающий указал на одно из предъявленных ему лиц или один из предметов, то ему предлагается объяснить, по каким приметам или особенностям он опознал данное лицо или предмет. Наряду с этим ученые-криминалисты предлагают задавать опознающему лицу дополнительные вопросы. Например, в случае положительных результатов опознания следователю надлежит выяснить у него наличие и характер внешних изменений опознаваемого объекта. При отрицательных результатах опознания целесообразно осведомиться о том, что послужило причиной неузнавания — недостаточно хорошо запомненный мысленный образ или четкая уверенность в отсутствии нужного объекта среди предъявленных[55]. Таким образом, предъявление для опознания просто изобилует сведениями вербальной природы. В этой связи В. М. Петренко прямо отмечал, что предъявление для опознания имеет некоторое сходство с допросом или очной ставкой. Оно состоит прежде всего в том, что как при предъявлении для опознания, так и при допросе или при очной ставке, даются показания, которые могут исходить от одних и тех же участников процесса — обвиняемого, подозреваемого, потерпевшего, свидетеля[56] [57]. На вербальный характер предъявления для опознания также указывал Г. И. Кочаров[58]; эта же позиция в настоящее время прослеживается и в работах С. А. Шейфера[59].

Приведенные нами аргументы косвенно подтверждаются еще целым рядом обстоятельств. Например, законодатель помещает ст. 193 УПК РФ, регламентирующую предъявление для опознания, в одну главу с допросом и очной ставкой, а не с осмотром, обыском или следственным экспериментом. Процедура предъявления для опознания каких-либо объектов свидетелю или потерпевшему традиционно сопровождается предупреждением их об уголовной ответственности за отказ от дачи показаний и за дачу заведомо ложных показаний по ст. 307 и 308 УК РФ. Кстати, ст. 165 ранее действовавшего УПК РСФСР предусматривала подобную обязанность специально для данного следственного действия. Нынешний закон напрямую такого императива не содержит, ограничиваясь лишь более общей нормой, содержащейся в ч. 5 ст. 164 УПК РФ.

Итак, предъявление для опознания обладает комплексным гносеологическим характером. В рамках этого следственного действия сочетаются и достаточно тесно переплетаются вербальные и «невербальные» методы познания. Следовательно, результаты его проведения обладают двойственной природой. Это могут быть показания, родственные тем, что формируются посредством допроса или очной ставки, тем не менее обладающие некоторой спецификой. Представляется, что данная специфика в первую очередь обусловлена узконаправленным предметом этих показаний: они могут касаться не любых обстоятельств уголовного дела, а лишь тех, которые как-либо образом связанны с фактом опознания. Но в равной степени это могут быть и результаты «невербальных» способов познания, соответственно подпадающие под смысл ст. 83 УПК РФ и, следовательно, родственные сведениям, получаемым в ходе производства осмотра, обыска, выемки или других «невербальных» следственных действий.

Проверка показаний на месте — это следственное действие, направленное на сопоставлении полученных ранее показаний подозреваемого, обвиняемого, свидетеля или потерпевшего с реальной обстановкой в каком-либо месте, имеющем отношение к обстоятельствам уголовного дела. Его сущность заключается в том, что ранее допрошенное лицо указывает конкретное место и находящиеся там объекты, одновременно описывая произошедшее в этом месте событие, демонстрируя отдельные действия. В ходе проверки показаний на месте может быть исследована фактическая обстановка указанного места, могут быть обнаружены и изъяты новые следы преступления или иные объекты, имеющие значение для уголовного дела'. Поэтому проверка показаний на месте во многом базируется на «невербальных» приемах получения доказательственной информации. В ходе производства данного следственного действия дознаватель или следователь лично визуально воспринимают указанное место и находящиеся там объекты, их признаки, свойства, состояние и взаиморасположение. Они же лично наблюдают за поведением проверяемого лица, за объектами, на которые оно указывает, за демонстрацией их отдельных действий и т.д. В этой связи проверка показаний на месте является родственной другим «невербальным» следственным действиям, в первую очередь следственному осмотру и следственному эксперименту. Вместе с тем вполне очевидна и вербальная составляющая проверки показаний на месте, поскольку все демонстрационные действия свидетеля, потерпевшего, подозреваемого или обвиняемого сопровождаются их соответствующими устными пояснениями. Согласно ч. 4 ст. 194 УПК РФ, такие пояснения могут быть даны посредством свободного рассказа и ответов на задаваемые вопросы. На вербальный характер проверки показаний на месте указывает и тот факт, что проверяемые свидетели и потерпевшие перед началом ее производства должны предупреждаться об уголовной ответственности за отказ от дачи показаний и за дачу заведомо ложных показаний по ст. 307 1 и 308 УК РФ1. О вербальности проверки показаний на месте свидетельствует и то обстоятельство, что законодатель так же, как и в случае с предъявлением для опознания, помещает ст. 194 УПК РФ в одну главу с допросом и очной ставкой. Поэтому, как совершенно справедливо отмечается в литературе, проверка показаний на месте имеет сложную познавательную структуру[60] [61]. Она сочетает в себе приемы получения вербальной (выраженной в слове) информации, а также информации, выраженной в физических признаках, т. е. в признаках местности, и сопоставление первой со второй. Иными словами, в проверке показаний на месте следователь сочетает операции расспроса, свойственные допросу, и наблюдения, свойственные осмотру, причем полученные данные сравнивает между собой для выявления соответствия или несоответствия показаний и признаков местности[62]. Сам смысл сочетания рассказа с показом заключается в объективизации критериев достоверности показаний[63].

Таким образом, проверка показаний на месте так же, как и предъявление для опознания, — это следственное действие комплексного гносеологического характера. Оно предполагает сочетание и достаточно тесное переплетение вербальных и «невербальных» методов познания. Следовательно, результаты ее проведения также обладают двойственной природой. Во-первых, это сами показания, а во-вторых — в равной с показаниями мере — это могут быть результаты «невербальных» способов познания, в частности факты непосредственного наблюдения окружающей обстановки, поведения лиц, обнаружения каких-либо значимых объектов и т.д., которые, бесспорно, подпадают под смысл ст. 83 УПК РФ.

Рассмотренный двойственный характер как предъявления для опознания, так и проверки показаний на месте, бесспорно, должен быть отражен в процессуальном порядке производства этих действий. Вместе с тем анализ соответствующих положений уголовно-процессуального законодательства показывает, что это лишь подразумевается по смыслу закона, но формально в тексте УПК РФ не закреплено. Поэтому мы считаем необходимым легально распространить на предъявление для опознания и проверку показаний на месте положения ст. 187—189 и 191 УПК РФ в части получения показаний и положения ст. 177 УПК РФ в части получения «невербальной» информации. А сведения, полученные в ходе предъявления для опознания и проверки показаний на месте, следует одновременно расценивать и как показания, и как результаты «невербальных» следственных и судебных действий в контексте ст. 83 УПК РФ. В этой связи заметим, что мы прекрасно понимаем практические трудности, которые могут возникнуть при подобном двойственном подходе к сущности предъявления для опознания и проверки показаний на месте. Многие дознаватели или следователи, к великому сожалению, привыкшие работать шаблонно, могут просто запутаться в том, как им позиционировать эти результаты в своих обвинительных заключениях, обвинительных актах и других процессуальных документах — как показания или как результаты «невербальных» следственных действий. Эта проблема действительно может возникнуть. Но, по нашему мнению, она носит исключительно технический характер; думается, что практика сама должна найти способы ее решения. Вместе с тем двойственный характер результатов предъявления для опознания или проверки показаний на месте — это более важный сущностный аргумент, нежели возможные технические сложности. Думается, что его никоим образом нельзя оставить без внимания при проверке, оценке и использовании данных доказательств по уголовному делу.

[1] См.: Терзиев Н. В. Некоторые вопросы следственного осмотра места происшествия. М.: ВЮЗИ, 1955. С. 4.

[2] См.: Колмаков В. П. Следственный осмотр. М.: Юрид. лит., 1969. С. 12.

[3] См.: Иванов Л. А. Следственный осмотр при расследовании транспортных происшествий. Саратов: Саратовский госуниверситет, 1993. С. 8.

[4] См.: Белкин Р. С.,Лифшиц Е. М. Тактика следственных действий. С. 44.

[5] См.: Ефимичев С. П., Кулагин Н. И., Ямпольский А. Е. Следственный осмотр: учеб, пособие. Волгоград: ВСШ МВД СССР, 1983. С. 5.

[6] См., напр.: Попов В. И. Осмотр места происшествия. Алма-Ата: Казтосиздат, 1956. С. 5—18; Шаламов М.П. Осмотр места происшествия. М.: ВЮЗИ, 1966. С. 3—8; Колмаков В. П. Следственный осмотр. С. 7—49; Шейфер С. А. Следственные действия. Основания, процессуальный порядок и доказательственное значение. С. 49—61 и др.

[7] См., напр.: Руководство для следователей / под ред. Н.А. Селиванова, В. А. Снеткова. М.: Инфра-М, 1997. С. 227; Тактика следственных действий: учеб, пособие/под ред. В. И. Комиссарова. Саратов: СГАП, 2000. С. 17; Баев О. Я. Тактика следственных действий. С. 105 и др.

[8] См.: Виницкий Л. В. Теория и практика освидетельствования на предварительном следствии. Караганда: КарагандинскаявысшаяшколаМВДСССР, 1982. С. 20—21; Он же. Освидетельствование на предварительном следствии. Смоленск: Смоленский гуманитарный университет, 1997. С. 11.

' См.: Виницкий Л. В. Освидетельствование на предварительном следствии. С. 11.

[10] См.: Макарьин А. А., Ялышев С. А. Проблемы производства освидетельствования при расследовании преступлений // Российский следователь. 2013. № 23. С. 9.

[11] См.: Торбин Ю Г. Теория и практика освидетельствования. СПб.: Питер, 2004. С. 50.

[12] См., напр.: Строгович М.С. Курс советского уголовного процесса. Т. 2 . М.: Наука, 1970. С. 125; Маркс Н. А. Освидетельствование при расследовании преступлений: автореф. дис. ... канд. юр. наук. Свердловск: СЮИ, 1980. С. 7; Шейфер С. А. Следственные действия. Основания, процессуальный порядок и доказательственное значение. М.: Юрлитинформ, 2004. С. 61; Писарев А. В. Производство следственных действий, ограничивающих право граждан на личную неприкосновенность. С. 34; Глебов В. Г. Освидетельствование при расследовании преступлений (проблемы эффективности). Волгоград: ВА МВД России, 2007. С. 20 и др.

[13] См.: Приказ Минздрава СССР от 2 сентября 1988 г. № 06—14/33—14 «Об утверждении методических указаний “Медицинское освидетельствование для установления факта употребления алкоголя и состояния опьянения”» с последующими изменениями и дополнениями.

[14] См.: Федеральный закон от 8 января 1998 г. № З-ФЗ «О наркотических средствах и психотропных веществах» с последующими изменениями и дополнениями.

[15] См.: Федеральный закон от 21 ноября 2011 г. № 323-ФЗ «Об основах охраны здоровья граждан в Российской Федерации» с последующими изменениями и дополнениями.

[16] См.: Приказ Минздрава России от 14 июля 2003 г. № 308 «О медицинском освидетельствовании на состояние опьянения».

[17] См.: Семенцов В. Л. Следственные действия. С. 44.

[18] См.: Торбин Ю. Г., Баранов Е. В. Освидетельствование подозреваемого на предварительном следствии: учеб, пособие / под ред. Г. Г. Зуйкова. Киев: Киевская высшая школа МВД СССР им. Ф. Э. Дзержинского, 1981. С. 10.

[19] См.: Быков В. М. Фактические основания производства следственных действий по УПК РФ // Журнал российского права. 2005. № 6. С. 67.

[20] См.: Татьянина JT. Г. Освидетельствование как следственное действие // Российский следователь. 2004. № 1. С. 9.

[21] См.: Шейфер С. А. Следственные действия. Основания, процессуальный порядок и доказательственное значение. С. 62.

[22] См.: Комментарий к Уголовно-процессуальному кодексу РФ / под ред. А.Я. Сухарева. М.: Норма-Инфра-М, 2002. С. 313.

[23] См.: Постановление Правительства РФ от 26 июля 2008 г. N° 475 «Об утверждении Правил освидетельствования лица, которое управляет транспортным средством, на состояние алкогольного опьянения и оформления его результатов, направления указанного лица на медицинское освидетельствование на состояние опьянения, медицинского освидетельствования этого лица на состояние опьянения и оформления его результатов и правил определения наличия наркотических средств или психотропных веществ в организме человека при проведении медицинского освидетельствования на состояние опьянения лица, которое управляет транспортньм средством» с последующими изменениями и дополнениями.

[24] См.: Строгович М. С. Курс советского уголовного процесса. Т. 2 . С. 131.

' См.: Гуковская Н. И. Следственный эксперимент: пособие для следователей. М.: Госюриздат, 1958. С. 6.

[26] См.: Белкин Р. С. Теория и практика следственного эксперимента / под ред. А. И. Винберга. М: ВШ МВД СССР, 1959. С. 14.

[27] См.: Жогин Н. В., Фаткуллин Ф. Н. Предварительное следствие в советском уголовном процессе. С. 144.

[28] См., напр.: Колмаков В. П. Тактика производства следственного осмотра и следственного эксперимента. Харьков: Харьковский госуниверситет, 1956. С. 40; Диденко Ф. К. Следственный эксперимент в практике органов военной юстиции. М.: Военно-политическая академия им. В. И. Ленина, 1957. С. 11 — 12; Глазырин Ф. В., Кругликов А. П. Следственный эксперимент /отв. ред. Р.С. Белкин. Волгоград: ВСШ МВД СССР, 1981. С. 10—11; Шейфер С.А. Следственные действия. Основания, процессуальный порядок и доказательственное значение. С. 118 и др.

[29] Ста.: Лузгин И. М. Расследование как процесс познания. С. 111.

[30] См.: Шейфер С-Л. Следственные действия. Основания, процессуальный порядок и доказательственное значение. С. 118. По этому вопросу см. также: Сапожков Н. Г. О сущности следственного эксперимента и необходимости уточнения формулировки статьи 181 УПК РФ // СПС «Консультант Плюс».

[31] См.: Архив Тверского районного суда г. Москвы. Уголовное дело № 1-567/2013.

[32] См., напр.: Чупахин Р.В. Осмотр места происшествия по делам о взяточничестве: теоретические и прикладные аспекты // Российский следователь. 2006. № 3. С. 5—8.

[33] Для более четкого разграничения следственного осмотра и обыска некоторые авторы даже предлагают внести определенные изменения в текст уголовно-процессуального закона. См., напр.: Карагодин В. Н. Осмотр места происшествия, обыск или выемка? // Российский юридический журнал. 2012. N° 5. С. 67.

[34] См.: Ратинов А. Р. Обыски выемка. М.: Госиздат, 1961. С. 17.

[35] См.: Попов В. И. Обыск. Алма-Ата: Казахский госуниверситет, 1959. С. 3.

[36] См.: Закатов А. А., Ямпольский А. Е. Обыск: учеб, пособие. Волгоград: ВШС МВД СССР, 1983. С. 4.

[37] См.: Коновалова В. £., Шепитько В. Ю. Обыск: тактика и психология: учеб, пособие. Харьков: Гриф, 1997. С. 6-7.

[38] См.: Жбанков В. А., Девяткина Е. М. Производство обыска и выемки органами дознания Государственного таможенного комитета России: учеб, пособие. М.: Российская таможенная академия, 2000. С. 6.

[39] См.: Российский С. Б. Обыск в форме специальной операции: учеб, пособие / под ред. В. Н. Григорьева. М.: Юнити-Дана, Закон и право, 2003. С. 51—56.

[40] См.: Определение Конституционного Суда РФ от 19 января 2005 г. № 10-0.

[41] См.: Определение Конституционного Суда РФ от 8 ноября 2005 г. № 439-0.

[42] См.: Муратов К. Д. Сущность, значение и правовые последствия выемки по уголовным делам. М.: Юрлитинформ, 2013. С. 86.

[43] См.: Ратинов А. Р. Обыск и выемка. С. 8.

[44] См.: Строгович М. С. Курс советского уголовного процесса. Т. 2 . С. 117.

' См, напр.: Белкин Р. С., Лившиц Е. М. Тактика следственных действий. С. 95; Шейфер С. А. Следственные действия. Основания, процессуальный порядок и доказательственное значение. С. 118; Он же. Досудебное производство в России: этапы развития следственной, судебной и прокурорской власти. С. 152.

[46] См.: Архив Таганского районного суда г. Москвы. Уголовное дело № 1-1126/2007.

[47] См.: Архив Мещанского районного суда г. Москвы. Уголовное дело № 1 -976/2012.

[48] См.: Кассационное определение Верховного Суда РФ от 9 сентября 2010 г. № 48-010- 89сп // СПС «Консультант Плюс».

[49] См.: Шейфер С.А. Досудебное производство в России: этапы развития следственной, судебной и прокурорской власти. С. 149; Семенцов В. А. О соотношении следственных действий и иных процессуальных действий, предназначенных для собирания доказательств // Законы России: опыт, анализ, практика. 2015. № 2. С. 40.

[50] См.: Воронина Л. В. Протоколы и иные документы как источники доказательств в советском уголовном процессе (по материалам Казахской ССР): автореф. дис. ... канд. юрид. наук.Л.: ЛГУ им. А. А. Жданова, 1987. С. 11.

[51] См.: Семенцов В. А. Следственные действия в досудебном производстве (общие положения теории и практики). С. 95.

[52] См., напр.: Семенцов В. А. Следственные действия в досудебном производстве (общие положения теории и практики). С. 95—116; Кузнецов А. Н. Истребование и представление предметов и документов как способы собирания доказательств в уголовном процессе // Российское правовое государство: итоги формирования и перспективы развития: материалы всероссийской науч.- практ. конференции. Ч. 5 / под ред. Ю.Н. Старилова. Воронеж: Воронежский госуниверситет, 2004. С. 112-113.

[53] Более подробно о cj’iuhocth предъявления для опознания см.. напр.: Кочаров Г. И. Опознание на предварительном следствии. М.: Госюриздат, 1955. С. 4; Цветков П.П. Предъявление для опознания в советском уголовном процессе. Л.: Ленинградский госуниверситет им. А. А. Жданова, 1962. С. 10; Гапанович Н. Н. Опознание в судопроизводстве. Минск: Белорусский госуниверситет им. В. И. Ленина, 1975. С. 124—125; Бурдонова В. С., Быховский И. Е. Предъявление для опознания на предварительном следствии. М.: ВНИИ Прокуратуры СССР, 1975. С. 3; Гинзбург А. Я. Опознание в следственной, оперативно-розыскной и экспертной практике. Алматы: Алматинская ВШ МВД Республики Казахстан, 1995. С. 8; Степанов В. В.. Михайлова Ю.Н. Научные и правовые основы тактики предъявления для опознания при расследовании преступлений. Саратов: СГАП, 2003. С.29 идр.

[54] См.: Белкин С. Р. Криминалистическая энциклопедия. С. 223.

[55] Более подробно о сущности проверки показаний на месте см., напр.: Васильев А. Н., Степичев С. С. Воспроизведение показаний на месте при расследовании преступлений / отв. ред. С. А. Голунский. М: Госюриздат, 1959. С. 12—16; Соя-Серко Л. А. Проверка показаний на месте. М.: ВНИИ Прокуратуры СССР, 1966. С. 3—6; Быховский И. Е., Корниенко Н. А. Проверка показаний на месте: учеб, пособие.Л.; Институт усовершенствования следственных работников, 1988. С. 10—15; Чаднова И. В. Проверка и уточнение показаний на месте: автореф. дис. ... канд. юрид. наук. Томск: Томский госуниверситет, 2003. С. 14; Меркулова М. В. Тактика проверки показаний на месте. М.: Юрлитинформ, 2009. С. 26 и др.

[56] См.: Гинзбург А. Я. Опознание в следственной, оперативно-розыскной и экспертной практике. С. 28-29.

[57] См.: Петренко В. М. Предъявления для опознания. М.: ВНИИ МВД СССР, 1975. С. 7.

[58] См.: Кочаров Г. И. Опознание на предварительном следствии. М.: Госюриздат, 1955. С. 26.

[59] См.: Шейфер С.А. Следственные действия. Основания, процессуальные порядок и доказательственное значение. С. ПО.

[60] См.: Гладышева О. В., Семенцов В. А. Уголовно-процессуальное право. Общая часть, досудебное производство: курс лекций. Краснодар: Кубанский госуниверситет, 2011. С. 287.

См.: Хлынцов М. Н. Проверка показаний на месте / под ред. Д. П. Рассейкина. Саратов: Саратовский юридический институт им. Д. И. Курского, 1971. С. 8; Чаднова И. В. Проверка и уточнение показаний на месте. С. 13—14,

J См.: Шейфер С. А. Следственные действия. Основания, процессуальные порядок и доказательственное значение. С. 128—129. Об этом же см.: Гаврилов А. К., Ефиминев С. Я, Михайлов В. А. /и др.] Следственные действия по советскому уголовно-процессуальному праву. С. 105.

[63] См.: Аверьянова Т. В., Белкин Р. С., Корухов Ю. Г. [и др.] Криминалистика. С. 612.