Движимая несовпадающими, зачастую противоположными интересами человеческая деятельность, в том числе юридическая, не может уместиться в тесные рамки формального запрета на противоречие. Вследствие этого формально-логические противоречия проникают не только в повседневную юридическую практику, но и в правовую материю, становясь неизбежной характеристикой норм права[1].

Констатация объективной противоречивости социальной реальности вынуждает признать не только бесплодными, но и вредными попытки искоренить формально-логическое противоречие из наших рассуждений о ней. По нашему убеждению, для юриста не может быть никакой «непротиворечивой логической формы», никакого запрета, налагаемого на конъюнкцию высказываний или принципов, находящихся друг к другу в отношении логического отрицания. Соответственно и законотворчество не в состоянии обеспечить конструирование непротиворечивой системы принципов - оно призвано искать и находить форму разрешения противоречий.

В отличие от формально-логического мышления, именно диалектика способна охватить в рамках единого понимания противоборствующие принципы, «каждый из которых развивается в систему, претендующую на всеобщее значение и признание»[2]. Эта борьба не может быть устранена - речь должна идти только о том, как в каждом конкретном случае отыскать сферу и способ разрешения возникших противоречий, споров и антагонизмов.

Диалектическое противоречие является источником развития любых явлений и процессов. С точки зрения диалектической логики, «любой объект есть живое противоречие»[3].

Стороны диалектического противоречия не являются чуждыми друг другу противоположностями; это «соотносительные, взаимно обусловливающие, нераздельные моменты, но в то же время друг друга исключающие или противоположные крайнос- ти»[4]. В системе права такими противоположностями в ряде случаев оказываются принципы, которые взаимодействуют и ставятся в отношение друг к другу в некотором общем «пространстве» - например, в рамках единого процесса или процедуры. При этом всегда существует некоторая общая область, где «снимаются» противоположные стороны противоречия. Без этого стороны или принципы оставались бы внешними (внеположенными) друг другу и не могли бы функционировать как ограничивающие друг друга (и в этом смысле подчиненные друг другу) моменты.

Доктрина процессуального права исходит из органической связи правосудия и справедливости. Само слово «юстиция» (justitia), обозначавшее в латинском языке справедливость, теперь переводится на русский язык как правосудие. Во многих европейских языках правосудие и справедливость обозначаются одним словом (justice - в английском и французском, justicia - в испанском, giustizia - в итальянском и т. д.).

Правосудие представляет собой деятельность суда, составляющую его исключительную компетенцию и заключающуюся в рассмотрении и разрешении в особой процессуальной форме правовых споров. Причем неотъемлемой качественной характеристикой этой деятельности является соответствие как процедуры ее осуществления, так и ее результата (судебного решения) требованию справедливости. Собственно говоря, обеспечение справедливости и составляет главную цель правосудия, является обоснованием и смыслом существования этого вида государственной деятельности.

Начало справедливости охватывает и всю уголовно-процессуальную деятельность, им проникнуты цели и задачи уголовного судопроизводства, его принципы, все его стадии и институты, все действия и все решения[5]. Будучи общеправовым, принцип юридической справедливости оказывает влияние как на законотворческую деятельность, связанную с регламентацией процедуры уголовного судопроизводства, так и на правоприменение в сфере уголовного процесса.

Достижение справедливости - тот идеал, к которому постоянно стремится юридическая деятельность. Приближению к этому идеалу способствует не только исполнение действующих законов, но и никогда не прекращающийся процесс совершенствования законодательства, нацеленный на то, чтобы сама процедура обеспечивала необходимые условия для достижения справедливого результата судопроизводства.

Проведенный в предыдущих параграфах анализ содержания принципов правовой определенности и права на судебную защиту показал, что именно эти принципы играют ключевую роль в обеспечении юридической справедливости в сфере уголовного судопроизводства на этапах пересмотра вступивших в законную силу приговоров, определений и постановлений суда. Право на судебную защиту обеспечивает заинтересованным лицам возможность добиваться исправления судебных ошибок и восстановления нарушенной справедливости, тогда как принцип правовой определенности придает судебной защите реальный характер, гарантируя стабильность окончательных судебных решений, неизменность установленных судом правоотношений и исполнимость судебных актов.

Некоторые авторы придерживаются мнения, что принципиальный характер для пересмотра судебных решений по уголовным делам имеют право на обжалование[6] [7]свобода обжалования приговоров и иных судебных решений 145. Действительно, это диспозитивное по своей природе правомочие имеет исключительно важное значение для защиты и восстановления прав и свобод, нарушенных неправосудным судебным решением. Однако оно является лишь одним из элементов права на судебную защиту, которое включает в себя также комплекс публично-правовых средств защиты субъективных прав и свобод. В действующем уголовнопроцессуальном законодательстве это полномочия вышестоящих судов по проверке уголовного дела в ревизионном порядке, а истории уголовного процесса известны и другие публично-правовые средства, в частности действовавший в советском судебном надзоре порядок опротестования приговоров, определений и постановлений суда должностными лицами органов суда и прокуратуры. В связи с этим не право обжалования, а право на судебную защиту следует выделять в качестве системообразующего начала процедур пересмотра вступивших в законную силу судебных решений по уголовным делам.

И правовой определенности, и праву на судебную защиту свойственно общее для всех принципов права стремление занять в правовой системе доминирующее положение, абсолютизироваться, то есть прийти к такому состоянию, когда заложенные в них требования реализуются без каких-либо ограничений. Для принципа правовой определенности такая абсолютизация предполагает непреодолимую окончательность вступивших в законную силу судебных решений. Возведенное же в абсолют право на судебную защиту означало бы ничем не ограниченную возможность отмены и изменения судебных решений с целью исправления ошибок и нарушений закона, допущенных в ходе предшествующего производства по делу.

Очевидно, что в таком виде рассматриваемые принципы оказываются не совместимыми друг с другом, представая в качестве антиномии, то есть противоречия между рядом положений, из которых каждое имеет законную силу[8].

Вследствие такого положения система принципов права приобретает незавершенный вид, размыкается, что порождает объективную необходимость ее совершенствования - «вызревания» в конкретное диалектическое противоречие. Как писал Ф.Ф. Вякке- рев, прямое и непосредственное, самое острое столкновение тезиса и антитезиса, называемое антиномией, являет собой всего лишь первое действие той многоактной драмы, имя которой - диалектическое противоречие[9]. Сферой, в которой возникает объективная необходимость реализации обоих указанных принципов и, как следствие, происходит «вызревание» их антиномии в диалектическое противоречие, является уголовный процесс.

В сфере уголовного судопроизводства противоречие между принципами правовой определенности и права на судебную защиту становится диалектическим и находит свое разрешение в процедуре пересмотра вступивших в законную силу судебных решений. В ней, с одной стороны, сохраняется антиномичность указанных принципов, а с другой - обнаруживается их функциональное единство, способность к одновременной реализации в рамках единой процедуры.

При этом следует отдавать себе отчет в том, что вне процедуры пересмотра вступивших в законную силу судебных решений диалектического противоречия между принципами правовой определенности и права на судебную защиту существовать не может. Дело в том, что ни антиномия сама по себе, ни разрешенное в новом понятии противоречие, взятое вне внутренней связи с антиномией, порознь диалектического противоречия не порождают: в антиномии, взятой изолированно, его еще нет, а в результатах разрешения его, оторванных от антиномии и сопоставленных с нею внешним образом, его уже нет[10].

Будучи той формой, в которой опосредуются принципы правовой определенности и права на судебную защиту, процедура производства в судах кассационной и надзорной инстанций представляет собой синтез, качественно новое явление, которое, вбирая в себя содержание антиномичных принципов, в то же время уже не может быть только к ним сведено.

Необходимо понимать, что пересмотр вступивших в законную силу судебных решений - это вовсе не существующая в «готовом» виде процедура, в которой рассматриваемые антиномичные принципы «находят» сферу для разрешения существующего между ними противоречия. В действительности исторически процедура пересмотра вступивших в законную силу судебных решений как раз вводится в систему уголовного процесса именно для того, чтобы реализовать потенциал, заложенный в этих принципах, и разрешить объективно существующее между ними противоречие. Другими словами, антиномия принципов правовой определенности и права на судебную защиту, требующая своего разрешения в диалектическом противоречии, и «вызывает к жизни» соответствующую правовую процедуру. Именно это и дает основание для вывода о том, что надзорно-кассационная форма пересмотра судебных решений является результатом разрешения диалектического противоречия указанных принципов[11]. Так, окончательность судебного акта вовсе не исключает его неправосудности, что требует от законодателя предусмотреть эффективные средства для исправления допущенной судебной ошибки, а это возможно только путем его пересмотра. Однако любая попытка регламентировать процедуру отмены или изменения судебного решения после его вступления в законную силу обнажает антиномию с принципом правовой определенности, имеющим кардинально противоположное назначение. Следовательно, катализатором рассматриваемого противоречия является особый объект пересмотра - вступившее в законную силу судебное решение, поскольку в силу принципа правовой определенности такое судебное решение должно быть окончательным, не подлежащим отмене или изменению.

Значение рассматриваемого диалектического противоречия как основного для производства в судах кассационной и надзорной инстанций проявляется в том, что именно оно придает ту специфику пересмотру вступивших в законную силу судебных решений, которой нет и не может быть в производстве в суде второй (апелляционной) инстанции.

Будучи реализованными в надзорно-кассационной форме пересмотра судебных решений, принципы правовой определенности и права на судебную защиту придают ей внутренне противоречивый характер, делают ее «самопротиворечивой». С одной стороны, эта процедура должна обеспечивать заинтересованным лицам судебную защиту, открывая возможность пересмотра незаконных, ошибочных судебных решений, а с другой - гарантировать стабильность вступивших в законную силу приговоров, определений и постановлений суда. Здесь как раз и проявляется диалектический характер противоречия как единства взаимоисключающих противоположностей; находит свое подтверждение диалектическая формула противоречия как единства тождества и различия.

Столь противоречивое определение функций надзорно-кассационной формы пересмотра судебных решений, на первый взгляд, нарушает законы формальной логики. Однако особенность формальной логики как раз и состоит в том, что она «оставляет без внимания различия сталкивающихся в дискуссии представлений». По этой причине «самое твердое знание правил (в том числе и правил общей логики) вовсе не гарантирует безошибочности их применения»[12]. Единство противоположных определений образует обязательный элемент выражения диалектического противоречия. Это позволяет не только конкретно обозначить и добиться решения теоретической проблемы раскрытия понятия и сущности надзорно-кассационной формы пересмотра вступивших в законную силу судебных решений в уголовном процессе, но и наметить практические пути обеспечения эффективности решения стоящих перед этой процедурой задач (прежде всего путем выработки рекомендаций, направленных на совершенствование действующего уголовно-процессуального законодательства). Выводя из внутреннего противоречия внешнее, удается понять и то и другое в их объективной необходимости.

Осознание диалектического противоречия, которое находит свое разрешение в процедуре пересмотра вступивших в законную силу судебных решений по уголовным делам, позволяет объяснить происходящие в последние десятилетия преобразования уголовно-процессуального законодательства.

Принятие в 1993 г. Конституции РФ и последовавшая за этим ратификация Россией Конвенции о защите прав человека и основных свобод[13] обострили антиномию принципов правовой определенности и права на судебную защиту. В процедуре судебного надзора советского образца рассматриваемое противоречие также присутствовало, однако оно было выражено не так отчетливо и остро, как в современной российской правовой системе. Предусмотренное УПК РСФСР 1960 г. производство в надзорной инстанции не было способно обеспечить должным образом ни право на судебную защиту (жалобы граждан на неправосудные, по их мнению, приговоры, определения и постановления суда разрешались во внепроцессуальном порядке должностными лицами суда и прокуратуры в условиях отсутствия какой-либо возможности оспаривать принятое по ним решение), ни принцип правовой определенности, так как отмена и изменение судебных решений осуществлялись по широкому кругу оснований (включая связанные с установлением фактических обстоятельств дела) при отсутствии у стороны защиты реальных гарантий запрета поворота к худшему.

Практика Конституционного Суда РФ, прецеденты Европейского Суда по правам человека не только раскрыли российскому законодателю и правоприменителю всю глубину содержания рассматриваемых принципов, но и поставили на повестку дня вопрос о приведении в соответствие с этими принципами процедуры пересмотра вступивших в законную силу приговоров, определений и постановлений суда. На первый план выдвинулась проблема обеспечения принципа правовой определенности, уважения законной силы судебных решений. Европейский Суд по правам человека неоднократно обращал внимание на то, что возобновление уголовного судопроизводства возможно лишь в тех случаях, когда серьезные законные соображения перевешивают принцип правовой определенности[14].

Как следствие, законодателю пришлось вносить существенные изменения в процедуру уголовного судопроизводства (принятие УПК РФ 2001 г., Федерального закона от 29 декабря 2010 г. № 433-ФЗ), выразившиеся, с одной стороны, в изменении структуры проверочных стадий уголовного процесса за счет включения предварительного производства, ограничения предмета судебного разбирательства в судах кассационной и надзорной инстанций, «разведении» апелляционных и кассационных оснований для пересмотра судебных решений и т. д., а с другой - в придании процессуального значения жалобам и представлениям на вступившие в законную силу судебные решения, ограничении доводами жалоб, представлений пределов рассмотрения дела судом и т. д.

Таким образом, заключенное в процедуре пересмотра вступивших в законную силу судебных решений диалектическое противоречие выступает внутренним источником развития процессуальной формы, а внешние и внутренние факторы, связанные с изменением законодательства, становлением судебной практики, служат движущей силой этого развития.

Принципы правовой определенности и права на судебную защиту не просто сталкиваются между собой в процедуре производства в судах кассационной и надзорной инстанций, но постоянно взаимодействуют, находясь в состоянии динамического отношения. Чем больше одна противоположность, тем меньше другая. Соответственно, данные принципы, взаимодействуя внутри системы пересмотра вступивших в законную силу судебных решений, находятся в жесткой оппозиции по отношению друг к другу, стремятся к доминированию и подавлению своей противоположности, ее «сведению к нулю».

Рассматриваемое противоречие является для стадий производства в судах кассационной и надзорной инстанций основным, поскольку оно, с одной стороны, считается специфическим, присущим именно пересмотру вступивших в законную силу судебных решений: только на данном этапе уголовного судопроизводства необходимость исправления судебной ошибки «сталкивается» с фактом вступления судебного решения в законную силу (в суде второй инстанции данной специфики нет, поскольку осуществляется проверка правосудности судебных решений, которые еще не приобрели окончательного характера). С другой стороны, данное противоречие может характеризоваться как основное в силу того, что оно является в известном смысле всеобщим применительно к рассматриваемой процедуре, поскольку именно противоречие принципов правовой определенности и права на судебную защиту лежит в основе всех остальных противоречий, свойственных как законодательной регламентации отдельных этапов процедуры (например, предварительного слушания), так и правоприменительной практики.

За внешней, формально фиксируемой противоположностью принципов правовой определенности и права на судебную защиту скрывается внутренняя, органическая противоречивость интересов участников уголовного процесса, защищаемых этими принципами. Причем данное противоречие не может быть све-

дено к банальной оппозиции традиционных для уголовного процесса сторон обвинения и защиты. Различные позиции по вопросу пересмотра вступившего в законную силу судебного решения могут занимать и участники уголовного процесса, относящиеся к одной стороне (например, прокурор и потерпевший, осужденный и оправданный и т. д.).

Реализуя свои процессуальные функции, участники уголовного процесса руководствуются интересами (как личными, так и должностными). Эти интересы далеко не всегда нацелены на достижение справедливости. В частности, осужденный, как правило, заинтересован в отмене или смягчении обвинительного приговора и в тех случаях, когда для принятия такого решения нет законных оснований. Однако и такие интересы получают со стороны закона необходимую защиту через предоставление лицу права на судебную защиту. При этом процедура пересмотра вступивших в законную силу приговоров, определений и постановлений суда должна быть организована таким образом, чтобы реализация этого права была эффективной лишь в том случае, когда к тому имеются необходимые законные основания (то есть когда судебная ошибка имела место в действительности). С этой целью в качестве противовеса устанавливаются процессуальные средства и условия, гарантирующие принцип правовой определенности, не допускающий при отсутствии к тому оснований пересмотра окончательного судебного решения.

Поскольку в принципах правовой определенности и права на судебную защиту заложены правовые гарантии интересов участников уголовного судопроизводства, противоречие между этими принципами не может быть снято путем простого отказа от одного из них. В отсутствие процессуальных средств, гарантирующих реализацию в уголовном процессе любого из этих принципов, оказались бы необеспеченными соответствующие права личности, что привело бы к утрате правосудием свойства справедливости, то есть искажению его сути. К тому же как правовая определенность, так и право на судебную защиту обладают свойством нормативности, что исключает возможность их игнорирования в уголовном судопроизводстве, которое должно строиться в строгом соответствии с требованиями Конституции РФ и международного права.

Такое положение делает невозможным радикальное разрешение[15] противоречия: любой из вариантов такого разрешения привел бы к изменению самой системы уголовного судопроизводства, поскольку упразднял бы процедуру производства в судах кассационной и надзорной инстанций в том виде, в котором она функционирует в настоящее время. Так, «подавление» правовой определенности принципом права на судебную защиту имело бы следствием приобретение процедурой пересмотра вступивших в законную силу судебных решений ординарного характера, то есть его совпадение по форме и содержанию с производством в суде второй (апелляционной) инстанции. При ином варианте развития событий, то есть абсолютном доминировании принципа правовой определенности, пересмотр вступивших в законную силу судебных решений оказался бы невозможным, что привело бы к полной ликвидации соответствующих стадий уголовного процесса.

Таким образом, ни принцип правовой определенности, ни право на судебную защиту не могут приобрести в уголовном процессе абсолютного характера. Они должны сосуществовать не только на уровне выраженных в законе деклараций, но и будучи воплощенными в конкретных процессуальных формах пересмотра вступивших в законную силу судебных решений.

Способом разрешения противоречия между принципами правовой определенности и права на судебную защиту является закрепление в уголовно-процессуальном законодательстве конкретных правовых гарантий, обеспечивающих одновременную реализацию обоих этих принципов в процедуре пересмотра вступивших в законную силу приговоров, определений и постановлений суда. При этом реализация принципа справедливости в уголовном судопроизводстве оказывается достижимой только в том случае, если законодателю удается обеспечить

баланс154 принципов правовой определенности и права на судебную защиту.

Категорически нельзя согласиться с тем, что «...справедливость как ценность содержательно характеризуется актуальным присутствием всех иных ценностей в непротиворечивом (выделено нами. - И. Д.) отношении между собой»155. Достижение баланса обеспечивает взаимное сдерживание конфликтующих ценностей, препятствует подавлению одной из них другой, но вовсе не снимает и не устраняет противоречия между ними. Такой баланс - не статическое, застывшее положение вещей, а постоянно развивающийся процесс, на который влияет целый комплекс факторов, действующих как внутри, так и за пределами системы (в нашем случае - уголовного судопроизводства). Любой из этих факторов, оставшись не замеченным, не учтенным законодателем, может привести к нарушению баланса, вследствие чего процессуальная форма перестанет отвечать требованиям справедливости, а правосудие окажется неспособным реализовать свое назначение.

На то, что достижение в судопроизводстве (причем как по уголовным, так и по гражданским делам) искомого баланса конституционных ценностей является острейшей проблемой законодательства и правоприменения, неоднократно обращалось внимание в юридической литературе156 и в решениях высших судебных органов страны.

Следует обратить внимание на то, что Конституционный Суд РФ в решениях, принятых по вопросам, связанным с регламента- [16] [17] [18] цией порядка пересмотра вступивших в законную силу судебных решений, говорит о балансе принципа правовой определенности, с одной стороны, и принципа справедливости[19] либо права на справедливое судебное разбирательство[20] - с другой. На конкуренцию между этими принципами указывают и комментаторы решений Конституционного Суда РФ[21].

Однако противопоставление принципа правовой определенности принципу справедливости является некорректным, поскольку право на справедливое судебное разбирательство (которое выступает уголовно-процессуальным проявлением общеправового принципа справедливости) предполагает, помимо прочего, окончательность и стабильность судебных актов, вступивших в законную силу, а также их исполнимость, на что обоснованно указывал и сам Конституционный Суд РФ[22]. Следовательно, без правовой определенности справедливость в уголовном процессе недостижима - очевидно, что состояние нестабильности правовых отношений, произвольного изменения установленного окончательным судебным актом правового статуса их участников, неопределенность в материальных и процессуальных правоотношениях весьма далеки от торжества справедливости. А раз так, для противопоставления принципов правовой определенности и справедливости нет ни формальных (правовых), ни фактических (в сфере правоприменения) оснований.

Выявленное противоречие в позиции Конституционного Суда РФ носит формально-логический характер, поскольку вызвано неточным употреблением термина «справедливость», в который вкладывается слишком узкий смысл. По сути, Конституционный Суд РФ под справедливостью понимает только исправление судебных решений, тогда как его реальное содержание неизмеримо шире. Очевидно, что в рассматриваемом контексте правовой определенности необходимо противопоставлять не принцип справедливости в целом, а более частный принцип, обеспечивающий ее достижение за счет исправления судебных ошибок, а именно право на судебную защиту.

В юридической литературе можно встретить и иной вариант решения вопроса о том, какие правовые ценности противостоят друг другу в процедуре пересмотра вступивших в законную силу судебных решений. Так, некоторые исследователи полагают, что перед российской правовой системой стоит задача поиска баланса между принципами правовой определенности и законности. В частности, высказываются мнения, что требование законности является противовесом правовой определенности[23], что эти принципы конкурируют между собой[24], что в отечественной правовой системе проявился конфликт между требованием законности судебных решений и требованием защиты определенности устанавливаемого ими правового состояния[25].

Очевидно, что в данном контексте принцип законности связывается прежде всего с исправлением судебных ошибок. Однако ошибки исправляются не только (и не столько) ради торжества формальной законности, но прежде всего в целях восстановления нарушенных ошибочным судебным решением прав личности, которые берет под свою защиту государство (ст. 2 Конституции РФ). Исправление судебных ошибок осуществляется посредством отмены или изменения судебных решений в ходе их пересмотра вышестоящими судами. Поскольку, как было сказано выше, такой пересмотр является средством судебной защиты, именно право на судебную защиту оказывается в оппозиции принципу правовой определенности, который, будучи нацеленным на обеспечение стабильности судебных решений, служит препятствием отмене или изменению окончательных судебных актов.

Стремление законодателя «равновесно учесть как действие принципа правовой определенности, так и положения о праве каждого на судебную защиту» отмечается и в юридической литературе164. Именно баланс этих двух принципов имеет для процедуры пересмотра вступивших в законную силу судебных решений по уголовным делам ключевое значение165. Результатом поисков законодателем такого баланса является закрепляемая в уголовно-процессуальном законодательстве процессуальная форма производства в судах кассационной и надзорной инстанций (надзорно-кассационная форма). Только осознавая это, можно понять и объяснить как общее строение, так и частные особенности действующей модели пересмотра вступивших в законную силу приговоров, определений и постановлений суда.

Рассматриваемые принципы подкрепляются многочисленными правовыми гарантиями, образующими сложную систему процессуальных средств и условий, реализация которых на практике, с од- [26] [27] ной стороны, служит обеспечению возможности заинтересованных лиц добиваться судебной защиты своих прав и свобод, нарушенных незаконным приговором, определением или постановлением суда, а с другой - препятствует преодолению окончательности судебных актов в тех случаях, когда к тому нет достаточных оснований.

В уголовно-процессуальной литературе принято выделять основные начала (черты) производства в судах кассационной и надзорной инстанций, под которыми М.В. Мерзлякова, например, понимает установленные законодателем положения, которые, во-первых, позволяют охарактеризовать его как особый вид уголовно-процессуальной деятельности, отграничить от других производств, а во-вторых, предопределяют уголовно-процессуальную форму стадии, способствуют достижению назначения уголовного судопроизводства[28].

Обращение к теоретическим работам, подготовленным в период действия УПК РФ 2001 г., демонстрирует разнообразие точек зрения относительно того, какие конкретно положения составляют основные начала (черты) пересмотра вступивших в законную силу судебных решений.

По мнению А.В. Абрамова, такими началами являются: проверка законности и обоснованности приговора и иных решений нижестоящих судов; широкие полномочия суда надзорной инстанции; возможность представления в надзорную инстанцию копий процессуальных документов, подтверждающих доводы заявителя, и дополнительных материалов, не предрешающих вопросов необходимости проверки или оценки доказательств; приостановление исполнения судебного решения в случае возбуждения надзорного производства; недопустимость поворота к худшему при пересмотре судебного решения в порядке надзора; ревизионный порядок проверки при производстве в надзорной инстанции; неоднократность надзорного производства[29].

Ю.В. Сафиуллина выделяет в качестве общих свойств или принципов стадии надзорного производства следующие: ревизионный характер проверки уголовного дела в надзорной инстанции; запрет поворота к худшему (reformatio in peius); свобода обжалования судебного решения, вступившего в законную силу; инстанционность[30].

Е.Т. Демидова полагает, что основные черты надзорного производства детерминированы правилами, регулирующими деятельность судов надзорной инстанции, и относит к ним: свободу обжалования приговоров и иных судебных решений; недопустимость поворота к худшему; инстанционность проверки и пересмотра судебных решений; ревизионный порядок проверки и пересмотра[31].

М.В. Мерзлякова полагает, что основными началами надзорного производства являются: особый объект и процедура возбуждения пересмотра; недопустимость поворота к худшему; ин- станционность; ревизионный порядок[32].

Выделяет общие начала проверки судебных решений в судах вышестоящих инстанций и С.В. Бурмагин, который относит к ним единство (общность) задач; инстанционность пересмотра дела; свободу обжалования судебных решений; сочетание проверки законности с проверкой обоснованности судебных решений; ревизионный порядок рассмотрения дел; недопустимость поворота к худшему и обязательность указаний вышестоящих судов для нижестоящих[33].

Вопрос об основных началах проверки судебных решений специально исследовался В.Д. Потаповым[34]. На основе проведенного исследования им были выделены универсальные для всех форм проверки судебных решений начала, объединенные в две группы: 1. Основные начала проверки судебных решений, призванные к обеспечению интересов и прав заинтересованных лиц, при реализации контрольно-проверочных производств (широкая свобода обжалования судебных решений как исходное начало проверки в контрольно-проверочных стадиях и производствах; недопустимость поворота к худшему в процессуальном механизме проверки и пересмотра обжалованных судебных решений; проверка фактической и юридической сторон обжалованных актов суда). 2. Основные начала судебной проверки, призванные к обеспечению оптимальности отправления правосудия в суде вышестоящей инстанции (ревизионное начало деятельности суда апелляционной, кассационной и надзорной инстанций; инстанционность обжалования и судебной проверки в механизме проверки обжалованных актов суда; обязательность указаний суда как организующее начало проверки в судах вышестоящих инстанций).

Как видно, исследователям проблем пересмотра вступивших в законную силу судебных решений в целом удалось выделить ключевые черты процедур производства в судах кассационной и надзорной инстанций. Будучи элементами процессуальной формы соответствующих стадий, эти черты характеризуют и определяют, выражаясь в системе частных правовых норм, порядок пересмотра приговоров, определений и постановлений суда. Однако принципиально важно понимать, что названные основные черты имеют производный характер, с одной стороны, являясь продуктом влияния более общих правовых положений, под воздействием которых и формируется процессуальная форма пересмотра вступивших в законную силу судебных решений, а с другой - выполняя роль регуляторов, обеспечивающих в судопроизводстве баланс этих общих правовых положений.

Поскольку процессуальная форма производства в судах кассационной и надзорной инстанций определяется влиянием принципов правовой определенности и права на судебную защиту, их диалектическое противоречие и детерминирует возникновение и развитие в процедуре пересмотра вступивших в законную силу судебных решений большинства положений, именуемых в юридической литературе «началами».

Большинство этих положений, как будет показано ниже, выполняют роль гарантий принципов правовой определенности и права на судебную защиту, обеспечивая их сбалансированность в процедуре пересмотра вступивших в законную силу приговоров, определений и постановлений суда.

Баланс принципов правовой определенности и права на судебную защиту представляет собой такое их соотношение, при котором эти принципы являются полноценными противовесами друг другу, вследствие чего обеспечивается одновременная их реализация в процедуре пересмотра вступивших в законную силу судебных решений.

Приходится констатировать, что законодателю далеко не всегда удается обеспечить такой баланс. В качестве примера можно привести регламентацию порядка принятия решений судами кассационной и надзорной инстанций: согласно ч. 9 ст. 401.13 и ч. 8 ст. 412.10 УПК РФ при равном количестве голосов кассационные или надзорные жалоба, представление считаются отклоненными. В этом правиле, основанном на презумпции истинности приговора, заложен приоритет принципа правовой определенности, вследствие чего возникают непреодолимые препятствия для реализации права на судебную защиту. Очевидно, что разделение голосов судей поровну свидетельствует о весьма высокой вероятности судебной ошибки. Когда при таких результатах голосования судей стоит вопрос о пересмотре судебного решения по основаниям, ухудшающим положение стороны защиты, оставление судебного решения без изменения возражений не вызывает. Но когда половина состава суда считает, что по делу было допущено фундаментальное нарушение закона, в результате которого пострадали права и свободы осужденного, оправданного или лица, уголовное дело в отношении которого прекращено, оставлять судебное решение без пересмотра - значит, по нашему мнению, отказывать личности в судебной защите.

Ранее на эту проблему неоднократно обращал внимание В.А. Давыдов, с позиции которого при равенстве голосов членов президиума принятым должно считаться решение, наиболее благоприятное для осужденного, оправданного или лица, в отношении которого уголовное дело прекращено[35]. Добавим, что и по Уставу уголовного судопроизводства 1864 г. при равенстве голосов судей, рассматривавших дело в кассационном порядке, предпочтение отдавалось мнению председателя (первоприсутствующего сената), а когда мнения разделялись так, что голос председателя не мог дать перевеса, - то тому из равносильных по числу голосов мнений, которое снисходительнее к участи подсудимого[36].

В связи с этим предлагается изменить последнее предложение ч. 9 ст. 401.13 и ч. 8 ст. 412.10 УПК РФ, изложив их в следующей редакции: «При равном количестве голосов принятым считается решение, наиболее благоприятное для осужденного, оправданного или лица, в отношении которого уголовное дело прекращено»[37].

О достижении баланса принципов правовой определенности и права на судебную защиту можно говорить только тогда, когда эти принципы, с одной стороны, сдерживают друг друга, не допуская абсолютизации какого-то одного из них, а с другой - появляется возможность реализации заложенного в этих принципах потенциала ради достижения справедливости (формально выраженной в назначении уголовного судопроизводства, закрепленном в ст. 6 УПК РФ). В практической плоскости рассматриваемый баланс выражается в такой организации пересмотра вступивших в законную силу судебных решений, при которой решение об отмене или изменении вступивших в законную силу приговора, определения или постановления суда принимается только тогда, когда необходимость исправления допущенной по уголовному делу судебной ошибки велика настолько, что ради этого оправдано преодоление окончательной силы судебного решения.

Законодатель регулирует процедуру пересмотра вступивших в законную силу приговоров, определений и постановлений суда посредством установления комплекса процессуальных гарантий, служащих своего рода «настройками», изменение любой из которых неизбежно отражается на балансе принципов правовой определенности и права на судебную защиту.

В этой связи вопрос об уголовно-процессуальных гарантиях заслуживает отдельного внимания. Его разрешение позволит: во- первых, показать механизм реализации в процедуре пересмотра вступивших в законную силу судебных решений принципов правовой определенности и права на судебную защиту, а во-вторых, станет отправной точкой для рассмотрения конкретных процессуальных средств и условий, с помощью которых в процедуре пересмотра вступивших в законную силу судебных решений достигается баланс этих принципов.

Согласно ч. 1 ст. 17 Конституции в Российской Федерации признаются и гарантируются права и свободы человека и гражданина согласно общепризнанным принципам и нормам международного права и в соответствии с Конституцией РФ. В этой норме принцип гарантированности выражен как общее, универсальное начало, распространяющееся на все права и свободы, признаваемые за личностью в правовом государстве.

Гарантия - от фр. garantie - «ручательство; условие, обеспечивающее что-либо»[38]. Как верно замечает В.М. Корнуков, «все то, что в той или иной мере содействует достижению определенных результатов или обеспечивает определенное состояние, может быть расценено как гарантия соответствующей деятельности или состояния, потому что способствует деятельности, защищает состояние, то есть гарантирует их»[39].

Всю совокупность гарантий, обеспечивающих реализацию прав и свобод личности, принято разделять на экономические, политические, идеологические (духовные), общественные и специально-юридические [40]. Конкретные гарантии конструируются законодателем для обеспечения реализации отдельных прав и свобод. Такие гарантии носят характер специально-юридических и закрепляются как в конституционном, так и в отраслевом законодательстве, развивающем и конкретизирующем основополагающие конституционные нормы. Одной из разновидностей специально-юридических являются уголовнопроцессуальные гарантии, вопрос о форме которых вызывает в теории уголовного судопроизводства непрекращающиеся дискуссии.

Одни авторы полагают, что процессуальные гарантии - это средства (меры), направленные на обеспечение, в том числе охрану, соответствующих прав, свобод и интересов. При этом в слова «средство» и «мера» вкладывается общий смысл, поскольку «мера» есть не что иное, как «средство для осуществления чего-н., мероприятие»[41].

Так, Э.Ф. Куцова определяла уголовно-процессуальные гарантии как многочисленные и многообразные по своему конкретному содержанию средства, предусмотренные нормами уголовно-процессуального права, служащие обеспечению возможности осуществления, защиты прав и законных интересов граждан, участвующих в уголовном процессе[42].

По мнению Л.Д. Кокорева, процессуальные гарантии в уголовном судопроизводстве - это предусмотренные уголовно-процессуальным законом меры, средства, направленные на реальное обеспечение общественных и личных интересов[43].

В.М. Корнуков считает, что гарантиями конституционных прав и свобод личности выступают те правовые средства, с помощью которых гражданам обеспечивается охрана и реальная возможность использования предоставленных им прав и свобод[44].

Ф.Н. Багаутдинов определяет процессуальные гарантии как установленные законом средства, которыми охраняются, обеспечиваются и защищаются права и законные интересы участвующих в уголовном процессе физических и юридических лиц[45].

Другие исследователи относят к процессуальным гарантиям не только средства, но и способы, содействующие успешному осуществлению правосудия (достижение задач уголовного судопроизводства), защите прав и законных интересов личности[46].

Отметим, что содержательно данная позиция мало чем отличается от вышеприведенной (то есть сводящей уголовнопроцессуальные гарантии к соответствующим средствам и мерам), ведь средство - это и есть способ действия для достижения чего-нибудь[47]. По сути, в практической плоскости одни и те же уголовно-процессуальные гарантии могут именоваться и средствами, и мерами, и способами обеспечения прав и свобод личности. Однако для внесения в рассматриваемый вопрос терминологической определенности необходимо выбрать из названных терминов один, который максимально точно передает суть определяемой категории. Применительно к уголовно-процессуальным гарантиям наиболее правильно, по нашему мнению, использовать термин «средство». Дело в том, что средство представляет собой способ действия, а под способом понимается действие или система действий, применяемые при осуществлении чего-либо. Таким образом, средство выступает как общее понятие, которым охватываются как отдельные предусмотренные законом действия (меры), направленные на обеспечение прав и свобод личности, так и комплексы (системы) таких действий, представляющие собой сложные, комплексные правовые конструкции, выполняющие роль процессуальных гарантий.

В теории можно также встретить определение юридических гарантий через категории приема и метода[48]. Однако прием - это отдельное действие или способ осуществления чего-нибудь[49], а метод - способ действовать, поступать каким-нибудь образом, прием[50]. Таким образом, именуемые приемами или методами, уголовно-процессуальные гарантии по сути остаются средствами обеспечения прав и свобод личности, что лишний раз подтверждает адекватность и соответствие избранного термина смыслу определяемого явления. В связи с этим Л.Д. Воеводин обоснованно выделяет группу уголовно-процессуальных гарантий, именуемую «средствами», включая в нее гарантии, выступающие в качестве способов, приемов и методов охраны и обеспечения прав и свобод личности. Вторую группу гарантий автор именует «условиями», которые направлены на создание благоприятной обстановки для пользования основными правами и свободами и исполнения обязанностей[51].

Существование гарантий-условий признают представители как теории уголовного судопроизводства[52], так и науки гражданского процессуального права[53].

Выделение в отдельную группу юридических гарантий-условий представляется совершенно правильным. В отличие от гарантий-средств, используемых посредством совершения уполномоченными субъектами процессуальных действий (бездействия) и принятия ими процессуальных решений, существуют процессуальные гарантии, функционирующие в уголовном судопроизводстве независимо от усмотрения и деятельности субъектов правоприменения. Их назначение - в создании предпосылок, определенной обстановки («среды»), необходимых для соблюдения и защиты прав и свобод личности. Не являясь средством или результатом деятельности лиц, участвующих в уголовном судопроизводстве, такие гарантии функционируют объективно, в силу закона.

В юридической литературе условия и средства иногда называют структурными элементами процессуальных гарантий. Такую точку зрения высказывает, в частности, О.В. Еременко. При этом сами процессуальные гарантии автор определяет как основанные на общепризнанных принципах и нормах международного права, международно-правовых договорах, нормах Конституции РФ и конкретизированные в действующем гражданском процессуальном законе условия, средства и способы, создающие реальные возможности для охраны, защиты и реализации прав, свобод и законных интересов участников гражданского судопроизводства в рамках гражданской процессуальной формы[54]. Такой подход представляется спорным, поскольку условия, средства и способы не могут быть одновременно и гарантиями, и их структурными элементами.

По нашему мнению, правильнее рассматривать средства и условия как форму процессуальных гарантий. При этом отнесение гарантий к средствам или условиям определяется по их функциональности, то есть в зависимости от способа, посредством которого конкретная юридическая гарантия выполняет свое предназначение.

Итак, уголовно-процессуальные гарантии, имеющие форму средств обеспечения прав и свобод личности, представляют собой предоставленные законом участникам уголовно-процессуальной деятельности правомочия (в том числе властные полномочия) и возложенные на них обязанности, реализация которых служит обеспечению прав и свобод личности, а также закрепленные в законе процедуры, применение которых на практике обеспечивает решение тех же задач.

Включая в число гарантий-средств правовую процедуру[55], мы разделяем точку зрения М.И. Байтина и О.В. Яковенко, которые понимают под ней особый нормативно-установленный порядок осуществления юридической деятельности, обеспечивающий реализацию норм материального права и основанных на них материальных правоотношений, охраняемый от нарушений правовыми санкциями. Конкретные правовые процедуры подразделяются на макропроцедуры и микропроцедуры, соотносящиеся между собой как целое и его части[56]. К числу макропроцедур, выступающих в качестве уголовно-процессуальных гарантий, относится и пересмотр вступивших в законную силу судебных решений по уголовным делам[57], а, например, предварительное слушание (как элемент процедуры производства в судах кассационной и надзорной инстанций) является микропроцедурой.

Уголовно-процессуальные гарантии, имеющие форму условий обеспечения прав и свобод личности, представляют собой правовые нормы, реализация которых призвана создать необходимую среду и предпосылки, обеспечивающие соблюдение и защиту прав и свобод личности.

В качестве примера процессуальных гарантий-условий можно назвать установленные законом сроки[58], а также отдельные принципы уголовного процесса, например, гласность судопроизводства. Как писал М.И. Байтин, одной из гарантий соблюдения прав человека в уголовном процессе является прозрачность деятельности органов уголовно-процессуального применения[59].

Определение юридических (в частности, процессуальных) гарантий в качестве средств и условий позволяет обозначить их функциональное значение в механизме обеспечения прав и свобод личности, но не дает ответа на вопрос, чем является процессуальная гарантия - правовой нормой, актом юридической деятельности или чем-то иным. В юридической литературе на этот счет высказаны различные суждения.

Одни авторы сводят юридические гарантии к правовым нормам либо отождествляют их с законами198, другие полагают, что юридическими гарантиями являются не только правовые нормы, но и практическая деятельность по их реализации[60] [61] [62] [63]. Высказывается в науке уголовного процесса и идея о том, что уголовно-процессуальные гарантии сводятся к уголовно-процессуальной деятельности и исчерпываются ею. Сторонником данной позиции являлся А.М. Ларин, писавший: «...уголовно-процессуальные гарантии прав и законных интересов лиц, участвующих в расследовании, - это предписанные законом действия следователя (и их результаты), которыми создается реальная возможность использования субъективных прав и охраняются законные интересы»200.

По нашему мнению, включение уголовно-процессуальной деятельности в понятие юридической гарантии не вполне обосновано. Здесь уместно воспользоваться способом contradictio in contrarium. Так, если встать на позиции сторонников идеи о том, что юридические гарантии представляют собой результат взаимодействия норм права и правовой деятельности201, то придется признать, что вне этой деятельности юридических гарантий не существует. Однако это не так - юридическая теория и практика исходят из того, что нормативное закрепление того или иного субъективного права само по себе является одной из важнейших его гарантий. В частности, Конституционный Суд РФ признает важной гарантией защиты прав и свобод гражданина положения ст. 45 и 46 Конституции РФ, согласно которым каждому гарантируется судебная защита его прав и свобод и обеспечивается право обжаловать в суд решения и действия (или бездействие) органов государственной власти, органов местного самоуправления, общественных объединений и должностных лиц[64]. Таким образом, нормативно закрепленные гарантии прав и свобод личности существуют не только вне деятельности по реализации права, но и предшествуют ей.

В связи с этим представляется, что юридическими гарантиями являются только нормы права. В одних случаях такие нормы непосредственно служат средствами или условиями, выступающими в качестве гарантий прав и свобод личности, в других - строительным материалом правовых конструкций (прежде всего процедур), выполняющих ту же роль. В своей совокупности такие правовые нормы образуют институциональный элемент обеспечения прав и свобод личности.

Юридическая деятельность сама по себе не является юридической гарантией, но входит в качестве органического (динамического) элемента наряду с гарантиями в структуру обеспечения прав и свобод личности. Эти элементы, несмотря на их глубокую взаимосвязь, все же являются вполне самостоятельными по отношению друг к другу и не совпадают.

В рамках механизма обеспечения прав и свобод личности юридическая деятельность выступает в качестве проводника юридических гарантий в жизнь, то есть играет роль того элемента, благодаря которому гарантии выполняют свое назначение.

В общей теории права выделяют юридические гарантии, обеспечивающие реализацию как общеправовых принципов, так и отраслевых уголовно-процессуальных принципов. В частности, о юридических гарантиях обеспечения законности и правопорядка пишут в своих работах М.И. Байтин[65] и Н.Н. Вопленко[66].

Выделение юридических гарантий принципов ни в коей мере не противоречит сделанному выше выводу о том, что уголовнопроцессуальными гарантиями являются средства и условия, обеспечивающие соблюдение и защиту прав и свобод личности. Система процессуальных гарантий имеет сложную организацию. Не всегда гарантии обеспечивают то или иное субъективное право непосредственно (напрямую). Зачастую они выстраиваются «в цепочку», в результате чего гарантирование субъективных прав и свобод осуществляется опосредованно - через обеспечение принципов, назначение которых состоит в защите совершенно конкретных интересов личности.

Именно такая ситуация складывается, когда речь заходит об уголовно-процессуальных гарантиях принципов правовой определенности и права на судебную защиту. Каждый из этих принципов отражает определенные интересы, отстаиваемые в уголовном судопроизводстве его отдельными участниками. Соответственно, процессуальные средства и условия, выступающие в качестве гарантий этих принципов, в конечном счете нацелены на обеспечение конституционно значимых прав и свобод личности.

Осуществляемый в рамках производства в судах кассационной и надзорной инстанций пересмотр судебного решения, вступившего в законную силу, может повлечь за собой существенное изменение правового положения сторон, уже определенного таким решением (в том числе в сторону его ухудшения), в связи с чем Конституционный Суд РФ отметил, что закрепление в законе экстраординарных, чрезвычайных по своему характеру способов обжалования вступивших в законную силу судебных постановлений требует: 1) установления специальной процедуры открытия соответствующего производства, 2) ограниченного перечня оснований для отмены таких судебных постановлений, которые не могут совпадать с основаниями для отмены судебных постановлений в ординарном порядке, а также 3) закрепления особых процессуальных гарантий для защиты как частных, так и публичных интересов от их необоснованной отмены [67]. Другими словами, процедура пересмотра окончательных судебных актов должна быть снабжена комплексом процессуальных гарантий принципа правовой определенности, которые (опираясь на приведенную выше классификацию) можно разделить на гарантии-средства и гарантии-условия. Именно наличие этих процессуальных гарантий в механизме пересмотра вступивших в законную силу судебных решений и отличает такой пересмотр от ординарной (апелляционной) процедуры проверки правосудности судебных решений.

В процедуре пересмотра судебных решений в кассационном и надзорном порядке принципы правовой определенности и права на судебную защиту, в силу их диалектического единства, настолько глубоко проникают друг в друга, что их жесткая демаркация становится невозможной. В связи с этим одни и те же правовые средства (в том числе процедуры) и условия одновременно выполняют функции процессуальных гарантий обоих этих принципов. Это общее правило распространяется на все элементы надзорно-кассационной формы пересмотра судебных решений, среди которых можно выделить ключевые процессуальные гарантии (средства и условия), обеспечивающие баланс принципов правовой определенности и права на судебную защиту:

Предварительное производство - гарантия-средство (процедура), предназначение которой состоит, с одной стороны, в разрешении поступающих жалоб и представлений (что позволяет реализовать заинтересованным лицам свое право на судебную защиту), а с другой - в обеспечении неопровержимости судебных решений (правовая определенность).

Гарантии-условия:

- предмет разбирательства в судах кассационной и надзорной инстанций, который, с одной стороны, обеспечивает заинтересованным лицам возможность исправления судебной ошибки, а с другой - ограничивает такую возможность выяснением только вопросов права;

- закрепление в законе особого, отличного от применяемых в суде второй инстанции основания отмены и изменения приговоров, определений и постановлений суда, фундаментального нарушения закона;

- неоднократность пересмотра вступивших в законную силу приговоров, определений и постановлений суда;

- установленный законом срок пересмотра вступивших в законную силу судебных решений по основаниям, влекущим ухудшение положения осужденного, оправданного или лица, уголовное дело в отношении которого прекращено;

- установленный законом запрет поворота к худшему (reformatio in peius);

- ревизионное начало (ревизия) в деятельности судов кассационной и надзорной инстанций.

В качестве иллюстрации диалектической взаимосвязи принципов правовой определенности и права на судебную защиту, которая проявляется в их процессуальных гарантиях, кратко рассмотрим неоднократность пересмотра вступивших в законную силу приговоров, определений и постановлений суда.

Проводя реформу проверочных стадий, российский законодатель не воспринял идею единства кассационного суда, чем навлек на себя критику со стороны ряда ученых-процессуалистов, отмечающих, что российский уголовный процесс так и не приблизился к европейским стандартам[68].

Действительно, надзорно-кассационная форма пересмотра судебных решений, продолжая отечественную процессуальную традицию, характеризуется неоднократностью проверки вступивших в законную силу приговоров, определений и постановлений суда, которая обеспечивается:

- во-первых, предусмотренной законом возможностью пересмотра отдельных судебных решений как в кассационном, так и в надзорном порядке;

- во-вторых, множественностью кассационных инстанций, выражающейся в том, что функции судов кассационной инстанции выполняют последовательно: 1) президиумы верховного суда республики, краевого или областного суда, суда города федерального значения, суда автономной области, суда автономного округа, окружного (флотского) военного суда; 2) Судебная коллегия по уголовным делам и Судебная коллегия по делам военнослужащих Верховного Суда РФ [69];

- в-третьих, полномочием Президиума Верховного Суда РФ неоднократно пересматривать свои собственные постановления (п. 5 ч. 3 ст. 412.1 УПК РФ) [70].

Сохранение в уголовном процессе возможности неоднократного пересмотра вступивших в законную силу судебных решений получило в уголовно-процессуальной теории в целом негативную оценку. Высказываются мнения, что в подобных условиях правило res judicata превращается в фикцию[71], что неоднократный пересмотр вступивших в законную силу судебных актов снижает уровень их стабильности и не согласуется с принципом правовой определенности[72].

Нет оснований спорить с тем, что неоднократность надзорно-кассационного пересмотра вступивших в законную силу судебных решений ограничивает принцип правовой определенности. Однако следует отдавать себе отчет в том, что данное ограничение является вполне оправданным и необходимым. Всякая повторная проверка вышестоящим судом вступившего в законную силу приговора, определения или постановления суда значительно повышает шансы обнаружения и исправления судебных ошибок. Следовательно, неоднократность пересмотра служит гарантией- условием конституционного права личности на судебную защиту (ст. 46 Конституции РФ), выступая одним из регуляторов баланса двух ключевых для пересмотра вступивших в законную силу судебных решений принципов - правовой определенности и права на судебную защиту.

К тому же, как ни парадоксально это звучит, неоднократность пересмотра вступивших в законную силу судебных решений, с одной стороны, ограничивая принцип правовой определенности, с другой стороны, служит одновременно гарантией его же реализации, поскольку выступает предпосылкой для решения судами кассационной и надзорной инстанций задачи обеспечения единства судебной практики[73], являющегося одним из ключевых элементов данного принципа.

Таким образом, неоднократность надзорно-кассационного пересмотра судебных решений одновременно выступает гарантией как права на судебную защиту, поскольку расширяет возможности обжалования заинтересованными лицами судебных решений, так и принципа правовой определенности, поскольку обеспечивает условия для эффективного решения судами кассационной и надзорной инстанций возложенной на них задачи обеспечения единства судебной практики.