Преступные посягательства, причиняющие имущественный ущерб при отсутствии признаков хищения вследствие недобросовестного поведения лица, распоряжающегося в той или иной мере чужим имуществом, известны еще со времен древнего мира. Одним из первых письменных источников, зафиксировавших классический пример злоупотребления доверием, является Библия. В Евангелии от Луки содержится притча о неверном управляющем[1].

На протяжении столетий классическим образцом древних памятников права признается римское право. Среди деликтов, причиняющих имущественный ущерб, римскими юристами выделялся dolus, который приблизительно соответствует современному понятию обмана. Тем не менее говорить об абсолютной их тождественности нельзя. Dolus в римском праве — это хитрость, коварство, злонамеренность[2]. Помимо dolus, римскому праву был известен такой деликт, как furtum usus, заключавшийся в противоправном пользовании вещью, например, со стороны депозитария, принявшего вещь на хранение без права пользоваться ею[3].

В отечественных средневековых памятниках права также содержатся нормы, которые криминализировали отдельные проявления причинения имущественного ущерба без признаков хищения. Например, в ст. 12 Краткой редакции и в ст. 33 Пространной редакции «Русской правды» устанавливалась ответственность за противоправное пользование чужим имуществом, в частности конем[4].

В середине XIII столетия было образовано Великое Княжество Литовское, Русское и Жамойтское (далее — ВКЛ)[5]. Вершиной юридической мысли ВКЛ явился Статут 1588 года. Несмотря на то, что в Статуте ВКЛ 1588 года нормы о преступлениях против собственности были весьма казуистичны, закон выделял посягательства на собственность, совершаемые в форме хищений, и посягательства на собственность при отсутствии признаков хищения. В частности, обман и злоупотребление доверием по чужому наследственному имуществу

влекли ответственность на основании ст. 34 раздела III Статута ВКЛ 1588 года, в которой устанавливалась ответственность за злоупотребление доверием по чужому наследственному имуществу[6]. Следует отметить, что Статут ВКЛ 1588 года оказал существенное влияние на разработчиков российского Судебника 1649 года, а также на развитие уголовного законодательства многих европейских государств того времени.

С конца XVIII столетия белорусские земли вошли в состав Российской империи. В годы правления российского императора Николая I (1825-1855) было издано Уложение о наказаниях уголовных и исправительных от 15 августа 1845 года[7]. Уложение 1845 года и его позднейшие редакции не содержали общих понятий обмана и злоупотребления доверием. Ответственность за их различные проявления была предусмотрена в нормах, расположенных в разных разделах и главах. Причем различные виды обмана и злоупотребления доверием выступали в качестве самостоятельных составов преступлений, а не способов совершения имущественных преступлений. При этом в Уложении о наказаниях уголовных и исправительных (в ред. 1885 г.) была закреплена ответственность за отдельные случаи причинения имущественного ущерба без признаков хищения. Например, ст. 1132 данного Уложения предусматривалась ответственность почтальона, почтмейстера или станционного смотрителя за самовольный провоз при почте постороннего человека, повлекший причинение убытков[8].

Формирование дореволюционного уголовного законодательства об имущественных преступлениях во многом было предопределено развитием капиталистических отношений, которое привело к качественному изменению гражданского оборота. Это повлекло и изменение объекта имущественных посягательств. Наряду с посягательствами на телесные вещи, т. е. овеществленное имущество, на практике активное развитие стали получать преступления, направленные на извлечение имущественных выгод в виде неовеществленного имущества (имущественных прав). В доктрине уголовного права подобного рода преступления рассматривались в рамках концепции преступной (имущественной) недобросовестности. Под преступной недобросовестностью понималось, во-первых, всякое злонамеренное действие, которое направлено во вред интересам третьего лица, во-вторых, соглашение или распоряжение по имуществу, совершенные вопреки закону или путем подложного акта[9].

В качестве элементов преступной недобросовестности рассматривались составы злоупотребления доверием. Исторической основой для формирования дореволюционного законодательства о злоупотреблении доверием явились две теоретические концепции, начало развития которых связано с германской доктриной уголовного права.

Возникновение первой из них, получившей название теории неверности (Treuebruch), восходит к эпохе европейского средневековья, когда во главе угла феодальных отношений стояла доктрина личной верности вассалов своим сеньорам. Нарушение обязанностей личной верности влекло ответственность за неверность (Treuebruch). Данная концепция обладает существенным недостатком, который выражается в том, что уголовная ответственность за нарушение особой обязанности в отношении частного лица может пониматься чрезмерно широко[10]. По сути своей, в данном случае не исключена ответственность за нарушение доверия, основанного на личных отношениях. Тем не менее феодальная теория неверности (Treuebruch) до сих пор оказывает определенное влияние на юридическую науку и законодательство некоторых современных государств.

В конце XIX века на основе критики теории неверности появилась теория злоупотребления (Mifibrauchstheorie). Представители данной теории видели злоупотребление доверием не в нарушении особой обязанности личной верности, а в злоупотреблении юридическими полномочиями, вытекающими из отношений представительства. Развитие этого понятия было связано с бурным распространением капиталистических, рыночных отношений, что в свою очередь вызывало необходимость ограждать интересы инвесторов (акционеров) предприятий от злоупотреблений управляющих. Данная теория рассматривает ответственность за причинение ущерба имуществу в зависимости от злоупотребления формально определенными юридическими полномочиями по этому имуществу. Злоупотребление доверием в таком понимании выражается в незаконном распоряжении имуществом и вступлении в обязательства по нему[11].

Уголовное уложение 1903 года вывело злоупотребление доверием из системы преступлений имущественной недобросовестности. Составы злоупотребления доверием оказались вместе с присвоением в главе 31 под названием «О необъявлении находки, присвоении чужого имущества и злоупотреблении доверием». В ст. 577 Уголовного уложения 1903 года была закреплена общая норма о злоупотреблении доверием[12]. Помимо этого, данным Уложением предусматривался специальный состав злоупотребления доверием со стороны должностного лица, действовавшего во вред имуществу, вверенному ему по службе. К началу Первой мировой войны Уголовное уложение 1903 года лишь частично было введено в действие на территории Российской империи. Однако на территории Западной Беларуси немецкие оккупационные власти в 1915 году ввели Уголовное уложение в действие в полном объеме. Этот законодательный акт действовал на территории Западной Беларуси до 1932 года, когда уже польским правительством был принят УК Польши[13].

Дореволюционные ученые отграничивали злоупотребление доверием от злоупотребления доверчивостью. В первом случае имеет место юридическое отношение с определенным содержанием, вытекающим из прав и обязанностей одного лица к имуществу другого; во втором случае — фактическое, определяемое чисто субъективным моментом — личным доверием одного лица к другому[14]. Данный вопрос не утратил своей актуальности и в настоящее время.

Из обширной сферы имущественной недобросовестности выделялся имущественный обман. Он предполагал сознательное, умышленное искажение истины для введения потерпевшего в заблуждение, являющееся одним из способов имущественного обогащения виновного. Известный дореволюционный криминалист И. Я. Фойницкий определял обман как «...искажение истины, которое, с одной стороны, известно самому виновному как несогласное с истиной, с другой, которое производится для введения другого лица в заблуждение»[15]. При этом существовали три основные концепции уголовно наказуемого обмана.

Согласно теории легального перечня наказуемых случаев обмана наказуем не всякий обман, а лишь некоторые его случаи, специально указанные в законе. Недостатком этой концепции явилось то, что законодательство далеко не всегда успевает за происходящими в обществе социально-экономическими изменениями и соответственно не может своевременно реагировать на появление новых видов общественно опасных обманов. Это, в свою очередь, неизбежно приводит к пробелам в уголовном законодательстве.

Теория нормального благоразумия исходила из общего понятия преступного обмана, но стремилась при этом ограничить применение уголовного закона наиболее опасными его проявлениями. В связи с этим ненаказуемы обычные обманные уловки, от которых можно уберечься при обыкновенной житейской осмотрительности. Обман при этом наказывается не как нарушение того или иного права, а как нарушение установленной обычаем обязанности быть правдивым в имущественных отношениях, и наказание назначается лишь тогда, когда перейден предел дозволенной лживости. Однако в данном случае возникает вопрос: какая «лживость» является дозволенной, а какая таковой не является?

В основе теории индивидуального благоразумия, или индивидуальной личной осмотрительности, находился постулат о том, что при привлечении к ответственности за обман необходимо обращать внимание не на нравы и обычаи среды, где обман произошел, а на личность самого обманутого. Обман, от которого можно было бы уберечься при обычной для потерпевшего осмотрительности, не должен быть наказуем. В данном случае возникает вопрос о том, посредством каких критериев и кем (судом или виновным) должен определяться умственный уровень потерпевшего и возможная степень его благоразумия[16].

Анализ дореволюционных законоположений показывает высокий уровень и детальность правовой регламентации уголовной ответственности за имущественные преступления. Однако законодатель не осуществил четкого разделения имущественных преступлений на хищения и иные имущественные посягательства, не сопряженные с хищениями. В частности, и в Уложении о наказаниях уголовных и исправительных 1845 года, и в Уголовном уложении 1903 года отсутствовала универсальная норма о причинении имущественного ущерба путем обмана или злоупотребления доверием без признаков хищения.

Февральская и Октябрьская революции 1917 года полностью изменили социально-экономический строй на территориях, некогда входивших в состав Российской империи. Это привело к существенному пересмотру системы уголовного законодательства. Уголовное право стало развиваться в рамках парадигмы социалистического правосознания, во главе угла которой стоял классовый подход к регулированию общественных отношений. Данный подход установил приоритет уголовно-правовой охраны социалистического (государственного и общественного) имущества над уголовно-правовой охраной имущественных интересов частных лиц. Тем не менее на первоначальном этапе развития советского уголовного законодательства еще сохранялось традиционное понимание имущественных преступлений как посягательств на субъективные имущественные права и интересы.

Первый советский Уголовный кодекс (УК РСФСР 1922 года) был введен в действие 1 июня 1922 года. Действие этого уголовного закона было распространено на территорию БССР[17]. Различные виды обмана и злоупотребление доверием перестали рассматриваться в качестве самостоятельных преступлений и стали выступать в качестве способов совершения умышленных преступлений, в том числе посягающих на имущественные отношения.

В УК 1922 года ответственность за получение с корыстной целью имущества или имущественных благ или права на имущество посредством обмана или злоупотребления доверием устанавливалась ст. 187 (мошенничество). В этом УК впервые в отечественном законодательстве была предпринята попытка сформулировать легальное определение обмана. В примечении к ст. 187 УК 1922 года под обманом понимается «...сообщение ложных сведений, так и заведомое сокрытие обстоятельств, сообщение о которых было обязательно». В последующих кодексах данное определение уже не воспроизводилось, но в теории и практике уголовного права оно до сих пор является одним из наиболее распространенных.

В ст. 130 УК 1922 года содержалась весьма интересная норма, описывающая частный случай злоупотребления доверием и предусматривавшая ответственность за неисполнение обязательств по договору заключенному с государственным учреждением или предприятием, если доказан заведомо злонамеренный характер неисполнения договора или иные заведомо недобросовестные по отношению к государству действия с использованием предоставленных государством средств на цели, не относящиеся к исполнению обязательств по договору[18]. Однако общее понятие злоупотребления доверием в отечественном уголовном законодательстве советского и постсоветского периодов вообще никогда не раскрывалось, что привело к неоднозначному пониманию данного способа совершения умышленных преступлений в доктрине уголовного права и правоприменительной практике.

В первых советских УК РСФСР 1922 года и УК БССР 1928 года различные виды обмана и злоупотребление доверием перестали рассматриваться в качестве самостоятельных преступлений и стали выступать в качестве способов совершения умышленных преступлений, в том числе посягающих на имущественные отношения. При этом дифференциация оснований и условий ответственности за совершение мошенничества и причинение имущественного ущерба при отсутствии признаков хищения не проводилась. Таким образом, на ранних этапах развития советского уголовного права вопрос об ответственности за причинение имущественного ущерба без признаков хищения рассматривался с позиции аналогии уголовного закона. Такое положение вещей сохранялось до конца 40-х годов ХХ века.

С принятием указов Президиума Верховного Совета СССР от 4 июня 1947 года «Об уголовной ответственности за хищение государственного или общественного имущества» и «Об усилении охраны личной собственности граждан» термин «имущественные преступления» из доктрины советского уголовного права практически исчез[19]. При этом в юридической литературе было высказано мнение о том, что понятие «имущественные преступления» не соответствует советской доктрине уголовного права. Исходя из этого было предложено различать понятия «отношения собственности» как объект преступлений против собственности и «имущество» как предмет преступлений против собственности[20]. Данное предложение впоследствии было воплощено в советском уголовном законодательстве.

В период действия Указа Президиума Верховного Совета СССР от 4 июня 1947 года «Об уголовной ответственности за хищение государственного или общественного имущества» в судебной практике стал возникать вопрос о том, как квалифицировать обман и злоупотребление доверием, которые не были непосредственно связаны с изъятием и обращением в свою собственность государственного или общественного имущества, но вместе с тем причинили имущественный ущерб государственным или общественным организациям. Судебная практика перестала усматривать в таких действиях состав хищения государственного или общественного имущества, предусмотренный Указом от 4 июня 1947 года, и предложила рассматривать их как мошенничество, причинившее ущерб государственному или общественному имуществу[21]. После принятия постановления именно так квалифицировались случаи использования водителем в корыстных целях вверенной ему машины. Также квалифицировалось и уклонение от уплаты государству налогов путем предоставления фиктивных документов[22].

Следует отметить, что некоторые современные отечественные и зарубежные ученые ставят под сомнение необходимость существования специальной нормы, устанавливающей ответственность за причинение имущественного ущерба без признаков хищения, и предлагают данное деяние рассматривать в рамках мошенничества[23]. В настоящий период развития уголовного права такое решение представляется не имеющим под собой ни теоретических, ни практических оснований. Возвращение к законодательной модели, суще

ствовавшей в уголовном законе до принятия УК БССР 1960 года, приведет к размыванию признаков состава мошенничества как формы хищения. В противном случае одним и тем же составом преступления будут охватываться как деяния, связанные с завладением чужим имуществом или правом на него, так и деяния, не связанные с завладением чужим имуществом или правом на него. Это, в свою очередь, не может не привести к проблемам как законодательного, так и правоприменительного характера.

На основе норм УК БССР 1960 года и УК других союзных республик в доктрине уголовного права нашло теоретическое обоснование деление корыстных преступлений против собственности на хищения и иные корыстные преступления. Результатом этого стало выделение из состава мошенничества как формы хищения такого преступления, как причинение имущественного ущерба путем обмана или злоупотребления доверием без признаков хищения, и впервые его законодательное закрепление в отдельной норме — ст. 92 УК БССР 1960 года.

С 1 января 2001 года вступил в силу новый Уголовный кодекс Республики Беларусь 1999 года. Ответственность за причинение имущественного ущерба при отсутствии признаков хищения предусмотрена ст. 216 УК Беларуси. Сравнительная характеристика УК БССР 1960 года и УК Беларуси 1999 года свидетельствует о том, что подход законодателя к ответственности за причинение имущественного ущерба без признаков хищения претерпел существенные изменения.

Во-первых, в УК БССР 1960 года уголовная ответственность за причинение имущественного ущерба путем обмана и злоупотребления доверием наступала только в том случае, если общественно опасные последствия причинялись социалистической (государственной или общественной) организации[24]. С 1 марта 1994 года ст. 92 УК БССР 1960 года стала предусматривать ответственность за причинение имущественного ущерба путем обмана и злоупотребления доверием независимо от формы собственности, которой обладал потерпевший[25]. Данная позиция законодателя нашла свое отражение и в УК Беларуси 1999 года.

Во-вторых, понимание социалистической собственности как таковой носило специфический характер. В частности, понятием социалистической собственности охватывались все государственные фонды, в том числе формируемые за счет бюджетных платежей. Соответственно уклонение от уплаты бюджетных платежей (налоговых, таможенных сборов и пошлин) влекло ответственность на основании ст. 92 УК БССР 1960 года[26]. В ныне действующем УК уклонение от уплаты бюджетных платежей не охватывается составом причинения имущественного ущерба без признаков хищения и при наличии соответствующих оснований влечет ответственность в соответствии со ст. 231 или ст. 243 УК Беларуси.

В-третьих, ответственность на основании ст. 216 УК наступает, когда имущественный ущерб без признаков хищения причиняется посредством извлечения виновным имущественной выгоды. Диспозиция ст. 92 УК БССР 1960 года такого признака не содержала.

В-четвертых, в ст. 216 УК Беларуси 1999 года в качестве одного из способов причинения имущественного ущерба без признаков хищения называется модификация компьютерной информации. Данный способ не был известен составу преступления, ответственность за совершение которого предусматривалась ст. 92 УК БССР 1960 года.

В-пятых, ст. 92 УК БССР 1960 года в отличие от ст. 216 Беларуси УК 1999 года предусматривала ответственность независимо от размера причиняемого имущественного ущерба. Статья 216 УК Беларуси 1999 года влечет уголовную ответственность только в случае причинения имущественного ущерба в значительном размере.

[1] Евангелие от Луки. Глава 16. Стихи 1-18.

[2] Харитонов, Е. О. Основы римского частного права / Е. О. Харитонов. — Ростов н/Д: Феникс, 1999. — С. 221.

[3] Римское частное право / под ред.: проф. И. Б. Новицкого и проф. И. С. Перетенского. — М.: Юриспруденция, 2000. — С. 429.

[4] Русская правда // Российское законодательство X-XX веков: в 9 т. / под общ. ред. проф. О. И. Чистякова. — М.: Юрид. лит., 1984-1994. — Т. 1: Законодательство Древней Руси. —

С. 47, 66.

[5] Юхо, Я. А. Каротю нарыс псторьи дзяржавы i права Беларус / Я. А. Юхо. — Мшск: Ушверсиэцкае, 1992. — С. 71-72.

[6] Статут Вялшага княства Лйоускага 1588: Тэксты. Давед. Камент. / Беларус. сав. энцыкл.; рэдкал.: I. П. Шамякш (гал. рэд.) [i шш.]. — Мшск: БелСЭ, 1989. — С. 371.

[7] Уложение о наказаниях уголовных и исправительных 1845 года // Российское законодательство X-XX веков: в 9 т. / под общ. ред. проф. О. И. Чистякова. — М.: Юрид. лит., 1984-1994. — Т. 6: Законодательство первой половины XIX века. — С. 160-309.

[8] Уложение о наказаниях уголовных и исправительных 1885 г. / изд. Н. С. Таганцева. — СПб., 1892. — 796 с.

[9] Познышев, С. В. Особенная часть русского уголовного права. Сравнительный очерк важнейших отделов особенной части старого и нового Уложения. — С. 249.

[10] Решетников, Ф. М. Буржуазное уголовное право — орудие защиты частной собственности / Ф. М. Решетников. — М.: Юрид. лит., 1982. — С. б0.

[11] Аносовъ, I. И. Злоупотреблеше дов^емъ. — С. 3-40.

[12] Уголовное уложение 1903 года. — СПб.: Издание Государственной Канцелярии, 1903. —

200 c.

[13] Уголовное право. Общая часть: учебник / Н. Ф. Ахраменка [и др.]; под ред.: И. О. Грунтова, А. В. Шидловского. — Минск: Изд. центр БГУ, 2014. — С. 661.

[14] Белогриц-Котляревский, Л. С. Учебник русского уголовного права. Общая и особенная части. — С. 446.

[15] Фойницкий, И. Я. Мошенничество по русскому уголовному праву: сравнительное исследование / И. Я. Фойницкий. — СПб., 1871. — С. 187.

[16] Фойницкий, И. Я. Курс уголовного права. Часть особенная: Посягательства личные и имущественные. — С. 251-253.

[17] О распространении действия Уголовного кодекса РСФСР на территории ССР Белоруссии: постановление ЦИК ССР Белоруссии, 24 июня 1922 г. // Собр. узаконений и распоряжений рабоче-крестьян. правительства Социалист. Совет. Респ. Белоруссии. — 1922. — № 5. — Ст. 80.

[18] Уголовный кодекс РСФСР. — М.: Юрид. изд-во Наркомюста РСФСР, 1924. — 80 с.

[19] Об уголовной ответственности за хищение государственного или общественного имущества: Указ Президиума Верховного Совета СССР // Ведомости Верховного Совета СССР. — 1947. — № 19; Об усилении охраны личной собственности граждан: Указ Президиума Верховного Совета СССР // Ведомости Верховного Совета СССР. — 1947. — № 19.

[20] Розенберг, Д.Н. О понятии имущественных преступлений в советском уголовном праве (объект и предмет посягательства) / Д. Н. Розенберг // Ученые записки Харьковского юридического института. — Вып. 3. — 1948. — С. 55-75.

[21] Об уголовной ответственности за хищение государственного или общественного имущества: постановление Пленума Верховного Суда СССР от 6 мая 1952 г. // Сб. действующих постановлений Пленума Верховного Суда СССР 1924-1957 гг. / под ред. Н. К. Морозова. — М.: Госюриздат, 1958. — 279 с.

[22] Пионтковский, А. А. Посягательства на социалистическую собственность / А. А. Пи- онтковский // Курс советского уголовного права: в VI т. / редкол.: А. А. Пионтковский [и др.]. — М.: Наука, 1970-1971. — Т. IV: Государственные преступления и преступления против социалистической собственности / А. А. Пионтковский, В. Д. Меньшагин. — Разд. IV. — С. 398-399.

[23] Тутуков, А. Ю. Обман как способ совершения преступлений в сфере экономики: исторический, законодательный, теоретический и правоприменительный аспекты: автореф. дис. ... канд. юрид. наук: — С. 18; Хилюта, В. Причинение имущественного ущерба без признаков хищения: перспективы законодательной регламентации и практики правоприменения. — С. 51-56.

[24]Научно-практический комментарий к уголовному кодексу Белорусской ССР / А. В. Барков, И. И. Горелик, П. А. Дубовец [и др.]; под ред. А. А. Зданович. — 2-е изд., перераб. и доп. — Минск: Беларусь, 1989. — С. 180; Санталов, А. И. Причинение имущественного ущерба путем обмана или злоупотребления доверием / А. И. Санталов // Курс советского уголовного права: в 5 т. / под ред.: Н. А. Беляева и М. Д. Шаргородского — Л.: Изд-во ЛГУ, 1968-1981. — Особенная часть. Т. 3 / Н. А. Беляев [и др.]. — Гл. 4. — С. 448.

[25]О внесении изменений и дополнений в Уголовный кодекс Республики Беларусь и некоторые другие законодательные акты Республики Беларусь: Закон Респ. Беларусь от 1 марта 1994 г. № 2827-XII // Эксперт 2: Информационно-правовая система по законодательству Республики Беларусь [Электронный ресурс] / ОДО «Экспертцентр». — Минск, 2016.

[26] Лукашов, А. И. Комментарий к ст. 92 УК Беларуси. — С. 103; О судебной практике по делам о хищениях государственного и общественного имущества: постановление Пленума Верховного Суда СССР от 11 июля 1972 г. № 4 // Сборник постановлений Пленума Верховного Суда СССР 1924-1986 / под общ. ред. В. И. Терибилова. — М.: Изд-во «Известия Советов народных депутатов СССР», 1987. — 1039 с.; Уголовное право БССР. Часть Особенная / И. И. Горелик [и др.]; под общ. ред. И. С. Тишкевича. — Минск: Вышэйшая школа, 1978. — 384 с.