Как вы, вероятно, поняли, за прожитый больший отрезок своей жизни я успел «наследить» во многих областях. Я горжусь тем, что когда-то основал волейбольную команду «Дорожник» в Алма-Ате, которая в 1967 году стала чемпионом Советского Союза. Но уже без меня: в 1966 году я уехал оттуда, поступив в аспирантуру. Наука меня увлекла, и я довольно долго проработал научным сотрудником в одном известном институте. А если человек «ушиблен» наукой, то чем бы он ни занимался в жизни, науку не оставит.

Тема сегодняшней лекции довольно обширна. Я не впервые ее затрагиваю, поскольку она имеет много разных аспектов. Сегодня попытаюсь ответить на вопрос: чего люди вправе ожидать от правосудия, а чего оно заведомо не может дать? Вообще этот вопрос производный от другого, более общего: как государству и обществу следует относиться к преступности? Казалось бы, все просто: преступность — зло, вор должен сидеть в тюрьме, убийца тем более. Понятно, что преступников мы ругаем. Но это благодатная тема для демагогии и популизма. Послушайте любого кандидата во время выборной кампании: все обещают побороть коррупцию, снизить преступность и т. д. Создается впечатление, что они знают, как это сделать. Это один из вопросов, в котором «компетентны» все (другой вопрос, в котором «разбирается» каждый, — как воспитывать детей).

Сегодня моя задача — побудить вас к тому, чтобы вы старались трезво оценивать ситуацию, в которой живет современное общество, и основывать свои суждения на научных данных. Обратите внимание на интересный парадокс. Человечество бурно развивается в последние столетия. Меняются экономические формации, развиваются производительные силы, исчезают рабство, крепостничество, ликвидируются сословные привилегии, вводится главный принцип демократии и права — равенство всех перед законом и судом. Личность становится все свободнее, повышаются образовательный уровень и комфортность жизни. И в то же время преступность не только не снижается, но и растет! Вообще преступления совершались во все времена, и общество всегда реагировало одинаково: преступников старались изобличить и осудить. В древние времена и в традиционном сельском обществе преступность не была массовым явлением. Конечно, совершались кражи, мошенничество, случались убийства, телесные повреждения, но это были редкие исключения, отдельные эксцессы. В современном мире ситуация иная. Преступность стала неотъемлемой частью урбанизированного общества, поскольку она — явление преимущественно городское. Преступность — социальный процесс, который продуцируется противоречиями в общественных переменах, изменениями в сферах труда, быта и досуга людей. Соответственно меры, способные повлиять на глубинные причины преступности, лежат в экономической, социальной и культурной областях.

А с чем имеет дело правосудие? С отдельными преступлениями. В этом смысле для оперативных органов, следствия и суда ничего не меняется. Совершаются преступления, на них необходимо реагировать. Во все времена преступников ловили, изобличали, осуждали, приводили приговоры в исполнение. Поскольку человечество не отличалось особой гуманностью, преобладали весьма суровые наказания. И традиционно считалось, что чем страшнее возмездие, тем сильнее это должно воздействовать на людей и уменьшать преступность. Увы, история этого не подтвердила. Более того, ужесточение наказаний приводило не к снижению общего уровня преступности, а к повышению.

Здесь уместно затронуть проблему смертной казни. До середины XIX века она была чрезвычайно распространена. Считалось, что люди должны страшиться смерти, это, безусловно, будет их отрезвлять и отвращать от преступлений. Но, как выяснилось, страх — эмоция хотя и сильная, но недолговечная, люди обычно длительное время не руководствуются боязнью чего-либо. Кроме того, преступник чаще всего рассчитывает на то, что не будет изобличен. А в момент совершения насильственных преступлений — убийств прежде всего — человек во власти эмоций и о наказании не думает. В России на смертную казнь наложен мораторий, это было условием вхождения в Совет Европы. Но есть два крупных государства — одно авторитарное, другое демократическое, где смертная казнь применяется. В Китае уже много лет казнят коррупционеров, но их число почему-то не уменьшается. В частности, в 2010 году там были казнены 1137 человек. В Соединенных Штатах Америки смертная казнь применяется, но не везде, каждый штат имеет собственное законодательство на этот счет. Так вот, статистика свидетельствует, что в тех штатах, где смертная казнь не применяется, совершается либо меньше, либо столько же преступлений, что и в тех штатах, которые практикуют смертную казнь. Что я хочу в связи с этим сказать? Ни в коем случае нельзя ставить перед судопроизводством в целом и правосудием как его частью задачу снижения преступности напрямую. Необходим вдумчивый, взвешенный подход. Понятно, что необходимо выявлять преступников, доказывать их вину и осуждать — без этого обществу пришлось бы очень плохо. Но преступность — массовый процесс, она порождается глубинными причинами, и правоохранительным органам не дано их устранить. Известно, что на уровень преступности влияют социально-экономические, социокультурные, психологические и демографические факторы. Приведу пример. В конце 1950-х — начале 1960-х годов в Советском Союзе резко снизилась преступность. Это необоснованно было расценено как подтверждение утопической идеологической доктрины о постепенном отмирании преступности при социализме.

Поэтому в 1961 году была торжественно принята программа Коммунистической партии Советского Союза, где было сказано, что в СССР не должно быть места правонарушениям и преступлениям и даже намечено за 20 лет, к 1980 году, вовсе искоренить преступность. Так повелела партия. У нас длительное время в стране господствовала иллюзорная коммунистическая идея построения идеального общества. Но вот незадача — вскоре после того, как Коммунистическая партия приказала преступности постепенно исчезать, она стала нагло расти. Почему это происходило? В войне 1941-1945 годов, завершившейся победой над нацизмом, выжили только трое из каждой сотни мужчин, ушедших на фронт. То есть мужское население страны практически было выкошено. Мужчины молодого возраста, с одной стороны, наиболее работоспособны и приносят большую пользу стране, с другой — отличаются наибольшей криминальной активностью. Вот почему в послевоенные годы преступность снизилась: просто некому было совершать преступления. Я оставляю в стороне всплеск рецидивной преступности в 1953-1954 годах, вызванный непродуманной амнистией закоренелых рецидивистов, воров в законе. В 1946-1947 годах естественно пошел бум рождаемости. Дети стали подрастать, входить в криминальный возраст, и преступность увеличилась. Усилился процесс урбанизации — сельское население стало мигрировать в города, возросло количество городов-новостроек, обострялся жилищный кризис. Но глубинные причины наши руководители предпочитали не видеть. Поэтому стали предъявлять претензии правосудию: мы приняли решение, что преступность должна исчезнуть, а она растет — почему? Да потому, что либеральничаете, мало сажаете. И пошло взвинчивание уголовных репрессий, губительно отразившееся на динамике преступности, повлекшее рост рецидива.

Сегодня нам внушается ложное представление, что советская власть эффективно боролась с преступностью, а сама преступность была низкой. Это неправда. Преступность всегда была высокая. Правда, другая, ее характер определялся условиями жизни. Человек мог работать только на государство, а деньги практически не ценились. Все были уравнены в бедности. Достаточно вспомнить, что до того, как Хрущев инициировал строительство панельных пятиэтажек, 90 % населения страны жило в коммунальных квартирах. При этом преступность оставалась очень высокой, особенно быстро она стала расти с 1968 года и, главное, начала ухудшаться ее структура. Решили, что эффективнее всего с преступностью можно бороться уголовными репрессиями. В результате две трети осужденных приговаривались тогда к длительным срокам лишения свободы — не менее трех лет. Почему-то даже считалось, что за меньший срок человек никак не успеет перевоспитаться и исправиться. Но в конечном счете выросла рецидивная и тяжкая преступность. Это пример последствий, наступающих при предании забвению достижений научной — в данном случае криминологической — мысли. Лишение свободы само по себе никого никогда не исправляло. Напротив, в тюрьмах и колониях преступники повышают свою «квалификацию». Не все, конечно, но тенденция именно такая. Безусловно, преступники, совершившие тяжкие преступления, и воры-профессионалы должны сидеть в тюрьме. Но применять жесткие меры в ответ на преступления небольшой и средней тяжести ни в коем случае нельзя.

Криминологические исследования интенсивно велись в первые годы советской власти, но в 1930-х годах были прекращены и их достижения были «аннулированы». Институт по изучению причин преступности был воссоздан только в 1963 году, но статистика и другая информация, касающаяся преступности, были засекречены. У нас была наука «для служебного пользования», а объективные данные и выводы мы, криминологи, писали только в строго секретных отчетах для ЦК КПСС. Там мы могли резать правду-матку и обосновывать, например, что в будущем году преступность повысится, а через год — еще больше.

В общем, в нешироких научных трудах криминологи были «восстановлены в правах», и среди них французский ученый Эмиль Дюркгейм, который определил: «Преступление — это нормальная реакция нормального человека на ненормальные условия». Это определение, конечно, нельзя распространить на всю преступность.

Но вот объективные данные. На протяжении 2006-2014 годов, то есть восьми лет, мы наблюдали устойчивое снижение преступности в России. Заслугу в этом поспешили приписать себе органы милиции, следствия, суда — «стали лучше работать». На самом деле причина была гораздо проще: мы пожинали плоды снижения рождаемости в 1990-е годы. Меньше подрастало молодежи, которая склонна к правонарушениям сильнее других возрастных групп, а среди пенсионеров ни в одной стране никогда не наблюдался всплеск преступности. В прошлом году представители нашей славной полиции схватились за голову: «Какой ужас! Преступность среди несовершеннолетних выросла на 8 %!» Ну так посмотрите в демографическую статистику: несовершеннолетних, родившихся в нулевые годы, вообще стало больше, соответственно возросло число совершаемых ими правонарушений. Сейчас мы вошли в затяжной экономический кризис, больше граждан оказались за чертой бедности. Какие преступления стали совершаться чаще? Кражи. Причем такие, когда, как говорится, берут все, что плохо лежит: залезают в дачные дома, квартиры. Выросли ненасильственные грабежи: вырывают сумки, мобильники... Изменилась экономическая ситуация, и это тут же отразилось на характеристике преступности.

Извлекли ли мы уроки из того, что происходило в Советском Союзе начиная с 1960-х годов? Да, и это радует. Есть разные теории преступности, каждая из них верна в каких-то своих частях, но ни одна не может дать исчерпывающее объяснение причин этого сложного многопланового явления. Преступность — материя, раскрашенная в разные тона. Есть общеуголовная преступность, есть так называемая «беловоротничковая» — в сфере управления. Семь видов преступлений составляют так называемую «ядерную» преступность: умышленное убийство, умышленные тяжкие телесные повреждения, изнасилования, кражи, грабежи, разбои, мошенничество. Эти семь преступлений совершались во все времена и при всех режимах.

Криминологические исследования высвечивают личность современного преступника: 10 % — это несовершеннолетние, 12 % — женщины, 50 % — люди, которые не имеют постоянного заработка, 25 % — рецидивисты, совершающие преступления повторно (причем этот показатель можно считать большим достижением, так как в советские времена рецидив достигал 35-40 %). А вот среди тех, кто отбыл наказание в виде лишения свободы, рецидив составляет 50 %.

За последнее десятилетие было многое сделано для того, чтобы предотвратить осуждение человека, особенно к лишению свободы. В Уголовном кодексе РФ есть нормы, которые освобождают от уголовной ответственности тех, кто совершил преступление небольшой или средней степени тяжести, — за примирением с потерпевшим. Здесь была внесена важная корректива. Раньше считалось, что преступление против человека — это преступление против всего общества, государства, оно всегда должно караться, в обязательном порядке должно быть проведено полное расследование по делу, установлена истина. Но все-таки страдает от преступления против личности и имущественных преступлений не общество в целом, а конкретный человек — потерпевший. Социально полезнее, когда дело завершается примирением потерпевшего с виновным. Если примирились, вина заглажена, ущерб возмещен — дело прекращается. В России сейчас 23 % подобных дел (о нетяжких преступлениях) прекращаются за примирением виновного и потерпевшего. Еще одно основание для прекращения — деятельное раскаяние. Человек совершил преступление, но возместил вред, помог раскрыть преступление, полностью раскаялся в его совершении. В этом случае значительно полезнее предотвратить его осуждение и постановку «стигмы», которая останется на всю оставшуюся жизнь.

В переводе с греческого стигма — знак, клеймо, отметина. В криминологии есть теория стигматизации, в последние годы она отчетливо подтверждается. Человек, который признается виновным в совершении преступления, получает судимость. Судимость может быть погашена, снята, но продолжает сопровождать человека всю дальнейшую жизнь, препятствуя, например, достойному трудоустройству. В частности, человек с судимостью (даже погашенной или снятой) не может, например, поступить на работу в правоохранительные органы, на государственную службу. Возможны и другие неприятные последствия из-за предвзятого отношения общества.

Недавно Верховным Судом РФ была предложена интересная инициатива, которую мы с Юрием Михайловичем Новолодским, присутствующим сегодня здесь, поддержали. Уголовное наказание — не единственная мера, существуют и другие меры уголовно-правового воздействия. Лицам, впервые совершившим преступление, назначается мера уголовно-правового воздействия, не связанная с лишением свободы (принудительные работы, штраф и пр.) и не считающаяся уголовным наказанием. В этом случае человек не получает судимость. Это чрезвычайно важно, потому что часто совершение преступления молодыми людьми впервые — не продукт антиобщественной установки, является случайностью, оно вызвано стечением неблагоприятных обстоятельств, легкомыслием либо групповым заражением, которое свойственно несовершеннолетним и молодежи.

Вообще уголовное право должно применяться тогда, когда с правонарушением не в состоянии или неэффективно справляются другие отрасли права — гражданское и административное. Поэтому было внесено предложение, например, декриминализовать простые побои, которые совершаются не в семье (не тогда, когда избивают жен и детей). По нынешнему Уголовному кодексу любая драка (даже пара ударов) может повлечь осуждение. Справедливо и полезно ли это? Конечно, нет. Другой пример — угроза убийства. По формуле закона она наказуема, когда есть основания ее опасаться. Человек высказал угрозу, но очень трудно доказать, реальна ли она. Здесь велика доля субъективизма, и очень часто осуждаются люди, высказавшие угрозу в сердцах, в эмоциональном запале. Вот почему курс на разумную декриминализацию заслуживает всяческой поддержки.

Теперь обратимся к уголовному процессу. В настоящее время российское правосудие восприняло американскую модель — но непоследовательно. Американцы впервые столкнулись с массовой преступностью и сделали трезвые, прагматичные выводы из такой ситуации для правосудия. Если не дифференцировать формы расследования и судебного разбирательства уголовных дел, все выглядит следующим образом: зафиксировали преступление, должны расследовать и постановить приговор. Но деяния существенно различаются между собой. Есть те, по которым возникает спор о виновности, то есть человек, привлеченный к уголовной ответственности, вину отрицает и хочет отстаивать свою невиновность. А есть деяния, когда человек признает себя виновным, и с самого начала имеются доказательства преступления.

Цель правосудия, как говорил Шарль Монтескье, — оградить невиновность. Где может быть ограждена невиновность, что доказано всем развитием судопроизводства? В суде присяжных. А теперь давайте представим: по всем преступлениям решения принимает суд присяжных. Абсолютно нереально — существуют определенная пропускная способность судопроизводства, экономические резоны. Вряд ли возможно рассматривать судом присяжных миллион дел в год. И американцы, как прагматики, руководствующиеся целесообразностью, придумали так называемую сделку с правосудием — если обвиняемый признает свою вину, ему положен дисконт. Обвинение заявляет: «Мы не будем предъявлять тебе обвинение в грабеже, применим норму о краже, и поэтому ты получишь срок заключения не пять лет, а три года». Но судебного разбирательства не будет. Такого рода сделки составляют 90 % уголовных дел, рассматриваемых в США. Европа также пошла по этому пути.

В России сделки проводятся несколько иначе, но это сейчас не суть важно. Человек сам распоряжается своей судьбой. Главное — надо быть уверенным, что он признает себя виновным добровольно, не под давлением. И, конечно, есть доказательства, эту вину подтверждающие. В ряде регионов России уже до 70 % дел рассматриваются в особом порядке — когда спора о виновности нет и в суде доказательства не исследуются. Это правильное направление. Но это только часть американской модели. А другая часть, то есть те 10-15 %, которые себя виновными не признают? (Примерно 20 % признают вину частично.) В Америке и Европе дела, в которых обвиняемые вину отрицают, рассматривают суды присяжных. Акцентирую: все дела такой категории! Если мы приняли сделки, то нужно вводить суды присяжных по тем делам, в которых есть спор между сторонами обвинения и защиты. Но у нас ведь «особый путь», и получилось, что наши силовики одержали победу над защитой и исказили справедливость правосудия — в России изначально ограниченное число дел стало рассматриваться судами присяжных, а сейчас оно сведено к минимуму. А ведь человеку, не признающему свою вину, реально оправдаться можно только в суде присяжных. В наших федеральных судах оправдывается меньше 0,67 % подсудимых, а в судах присяжных — от 15 до 22 %. Президент В. В. Путин заверил Совет по правам человека, что с 2017 года постепенно будет расширяться подсудность судов присяжных. Это решение заслуживает всяческой поддержки — обвинение человека, не признающего себя виновным, должно быть рассмотрено в процедуре судопроизводства, гарантирующей действительную состязательность и применение презумпции невиновности.

А сейчас, при отсутствии реальной возможности получить оправдательный приговор, среди тех, кто идет на сделку с правосудием, есть обвиняемые, которые сами себя оговаривают, хотя они в действительности невиновны. Без суда присяжных институт сделки недоработан и сопровождается повышенными издержками. В год примерно 100 тыс. обвиняемых полностью не признают себя в суде виновными. Меньше 1 % из них оправдывают. Если мы возьмем суды присяжных, где действует презумпция невиновности, то эта цифра — беру среднюю за последние годы — увеличится до 15 %. Получается, что ежегодно около 15 тыс. наших сограждан осуждаются без надежных доказательств их вины. Это, между прочим, население небольшого города.

Еще одна важная проблема — необоснованное разделение групповых дел. Например, из пяти человек, совершивших преступление, один сотрудничает со следствием, заключает сделку, его дело рассматривается в упрощенном порядке, не проводится никакого расследования, он осуждается к «щадящему» наказанию. Тем самым искусственно создается так называемая преюдиция. То есть обстоятельства, которые установлены одним приговором, получают обязательное значение при рассмотрении другого дела, в котором участвуют другие лица, вину отрицающие. На самом деле такая преюдиция нарушает право на защиту и презумпцию невиновности. Но на практике длительное время в этом направлении ничего не удавалось добиться.

Совсем недавно произошли важные подвижки.

В одной из своих статей я описал интересную ситуацию. Слушалось дело о бандитизме. Один преступник признал себя виновным, раскаялся и был осужден. Затем рассматривалось дело четырех его подельников. Свердловский областной суд в Екатеринбурге оправдал всех подсудимых, заявив, что бандитизма не было. Другой, еще более интересный случай: из преступного сообщества, куда обвинение зачислило 14 человек, один признал вину, дал показания на подельников и был осужден. А областной суд оправдал остальных 13 человек, посчитав, что преступного сообщества не было.

Верховный Суд при рассмотрении этих двух приговоров (не могут оставаться в законной силе приговоры, противоречащие друг другу) отдал приоритет делам, которые были рассмотрены в общем порядке. А дальше совсем забавно. Осужденный написал в Верховный Суд РФ: «Я признал свою вину и раскаялся. Но суд установил, что преступного сообщества не было. Я один не могу состоять в преступном сообществе, поэтому прошу меня реабилитировать». И его реабилитировали. В результате в 2015 году было внесено изменение в ст. 90 Уголовно-процессуального кодекса РФ — дела, рассмотренные в упрощенном порядке, никакой преюдиции не создают.

Правосудие может ошибаться. Более того, ошибки неизбежны. Реальная задача — контролировать преступность. Правосудие

никоим образом не может ее ликвидировать, но в состоянии удерживать ее в определенных рамках, отправляя в места не столь отдаленные опасных преступников, предупреждая рецидив преступлений, сохраняя для общества случайно оступившихся. А напакостить правосудие действительно способно, когда репрессии взвинчены.