Тотальный характер угрозы нормальному функционированию государства обусловил активное развитие антикоррупционного законодательства. Федеральный закон от 25 декабря 2008 г. № 273-ФЗ «О противодействии коррупции» установил основные принципы, правовые и организационные основы предупреждения коррупции и борьбы с ней. Определены обязанности государственных служащих предоставлять сведения о доходах, об имуществе и обязательствах имущественного характера (ст. 8); сведения о расходах (ст. 81); уведомлять о склонении их к совершению коррупционных нарушений (ст. 9); предотвращать конфликт интересов (ст. 11); сформулированы ограничения, налагаемые на должностных лиц (ст. 12). Ограничения и запреты, связанные со службой, требования к служебному поведению служащих установлены в Федеральном законе от 27 июля 2004 г. № 79 «О государственной гражданской службе в Российской Федерации»[1]. Действует система нормативных актов, регулирующих порядок прохождения в различных органах власти.

Законодатель расширяет перечень лиц, на которых распространяются отдельные положения Закона «О противодействии коррупции». Статья 111 (введена Федеральным законом от 21 ноября 2011 г. № 329-ФЗ) устанавливает обязанности работников, замещающих должности в государственных корпорациях, иных организациях, создаваемых Российской Федерацией на основании федеральных законов, работников, замещающих отдельные должности на основании трудового договора в организациях, создаваемых для выполнения задач, поставленных перед федеральным государственными органами. Несмотря на предпринимаемые меры, население и должностные лица не ощущают серьезных успехов в противодействии коррупции.

В. В. Астанин причину неэффективности видит в «дефиците правового обеспечения»[2]. По данным института социологии РАН (за июль 2011 г.), 86% россиян считают, что антикоррупционные меры не улучшают ситуацию; только 2% россиян (по данным Левада-Центра) — что борьба удачна. В честность чиновничьих деклараций о доходах верит только 1% граждан[3].

В пресс-релизе Transparency International, посвященном анализу уровня восприятия коррупции в России в 2011 г., позитивная динамика (2010 г. — 154 место, в 2011 г. — 143) объясняется «принятием Россией комплекса антикоррупционного законодательства, определяющего основные правовые параметры предотвращения коррупции в публичном сек- торе»[4]. Но следует согласиться с аналитиками Transparency International в том, что не нужно «рассматривать полученный результат как повод считать, что дело сделано и в дальнейшем борьба с коррупцией в стране пойдет сама собой... Только если все законы будут применяться согласно принципам неизбежности и неизбирательности, можно будет говорить о реальном изменении ситуации к лучшему»[5]. По данным Генеральной прокуратуры Российской Федерации, «в 2010-2011 гг. с целью устранения около 60 тыс. нарушений закона внесено 12 тыс. представлений, принесено около 2,5 тыс. протестов на незаконные правовые акты, по требованию прокуроров к административной и дисциплинарной ответственности привлечено более 16 тыс. чиновников»[6]. В 2012 г. по результатам проведения надзорных мероприятий прокурорами вскрыто 349 тыс. нарушений законов в области противодействия коррупции[7].

Важнейшую роль в обеспечении позитивного социального эффекта от любых правоотношений, в том числе и урегулированных антикоррупционными нормами, играет уголовный закон. Между тем его потенциал в предупреждении посягательств, совершаемых должностными лицами, не соответствует вызовам времени и характеру угроз. Уголовная ответственность должна наступать не только за нарушения недобросовестными чиновниками интересов конкретных граждан и организаций, но и за совершение ими общественно опасных посягательств на общественные отношения в сфере реализации государственной функции противодействия коррупции. Такие преступления могут состоять в невыполнении должностными лицами обязанностей, несоблюдении запретов и ограничений, которые содержатся в Законе «О противодействии коррупции» и развивающих его нормативных актах, имевших место при наличии особых криминообразующих обстоятельств.

Ответственность за посягательства на общественные отношения в сфере противодействия коррупции предусмотрена в уголовных кодексах Эстонии[8] и Латвийской Республики[9]. Их объективную сторону образуют нарушения запретов и ограничений, а также неисполнение обязанностей, вытекающих из антикоррупционного законодательства. В УК Эстонии такими нормами являются ст. 1643 «Непредставление деклараций об имуществе, обязательствах и доходах, подлежащих обнародованию, либо представление в них ложных сведений», ст. 1644 «Непредставление деклараций об имуществе, обязательствах и доходах, не подлежащих обнародованию, либо представление в них ложных сведений» и ст. 1645 «Представление ложных сведений лицу или учреждению либо комиссии, осуществляющей проверку деклараций об имуществе, обязательствах и доходах». Сюда же можно отнести ст. 1662 «Нарушение запрета на предпринимательство или запрета работать по определенной специальности или занимать определенные должности». Особенность перечисленных норм состоит в том, что они не просто предусматривают преступления должностных лиц, а охраняют общественные отношения, урегулированные антикоррупционным законодательством Эстонии.

Эстонский законодатель активно использует административную преюдицию. Нарушение ограничений на замещение рабочих мест и неуведомление об отношениях, создающих угрозу для коррупции, признаются преступлениями, если «виновный за такие же деяния подвергался административному взысканию». Уголовная ответственность предусмотрена за неисполнение обязанности и другое незаконное поведение, связанное с декларированием доходов, если они повлекли «причинение значительного имущественного ущерба или иные тяжкие последствия для охраняемых законом прав и интересов лица, государства или местного самоуправления».

Статья 325 УК Латвийской Республики «Нарушение ограничений, установленных для государственного должностного лица» закрепляет ответственность за «умышленное нарушение установленных законом ограничений на предпринимательскую деятельность или совмещение должностей, или выполнение работ, или получение вознаграждения, или реализацию полномочий в ситуации конфликта интересов, совершенное государственным должностным лицом повторно или причинившее существенный вред государственной власти, порядку управления или охраняемым законом правам и интересам лица». Следует обратить внимание на коррупционное преступление, которое представляет собой «содействие имущественной сделке или участие в ней, запрещенные законом в связи со служебным положением государственного должностного лица и совершенные им с корыстной целью или из иной личной заинтересованности» (ст. 326 УК Латвийской Республики). В данном случае речь идет о реализовавшемся конфликте интересов.

Перед законодателями прибалтийских государств возникала трудная проблема определения криминообразующих признаков приведенных выше составов преступлений, которые бы однозначно свидетельствовали об общественной опасности коррупционного поведения чиновников и являлись процессуально обеспеченными. Полагаем, что решение такой задачи и сегодня актуально как в научном, так и в практическом плане.

Вопросы совершенствования механизма осуществления государственной функции противодействия коррупции уголовно-правовыми средствами должны решаться в рамках соответствующей системы. При формировании системы норм о посягательствах должностных лиц решения задач по обеспечению ее сбалансированности и устранению пробелов недостаточно. Система запретов на совершение коррупционных преступлений должна быть эшелонированной. Нужно сочетать нормы, уже ставшие традиционными в российском уголовном законодательстве, с новыми составами преступлений, образующими «дополнительные рубежи» охраны осуществления функций государства.

Признание противодействия коррупции в качестве важнейшей функции государства не может оставаться только декларацией. Задача по наполнению антикоррупционной деятельности реальным содержанием является политической. «21 сентября 2011 г. в ИЗиСП состоялся семинар-совещание на тему “Обеспечение междисциплинарного взаимодействия в рамках координации научного и учебно-методического обеспечения противодействия коррупции”... Открывая семинар-совещание, первый заместитель директора ИЗиСП Ю. А. Тихомиров подчеркнул, что... проблематика коррупции как никогда актуальна. В России за последние 16 лет приняты 4152 федеральных закона, что свидетельствует об избыточном правовом регулировании. Глубина и объем формальной регуляции нарастают, постепенно приобретая гипертрофированный характер, но при этом количество правонарушений не снижается»[10].

Как показывают социологические опросы, в 2008 г. общество положительно восприняло намерение власти бороться с коррупцией и формирование соответствующей законодательной базы. Но последующие годы вызвали у граждан серьезные сомнения в перспективах наведения порядка. Так, доля опрошенных, которые считают, что люди, находящиеся у власти, озабочены только своим материальным благополучием и карьерой, в 2007 г. составляла 60%; в 2008 г. — 31; в 2009 г. — 31; в 2010 г. — 43; в 2011 г. — 42%[11]. Понимание власти как высшего служения людям требует от власти полного отказа от своекорыстных интересов[12].

В России устанавливаются ограничения, запреты и требования к служебному поведению, определяются обязанности, призванные исключить коррупционную мотивацию у должностных лиц, препятствовать их вовлечению в коррупционные отношения. Вместе с тем достаточно злободневной остается проблема юридических последствий очевидно коррупционного поведения. В результате проверок, проведенных Генеральной прокуратурой Российской Федерации, «в 2010 году выявлено свыше 226 тысяч нарушений федерального законодательства в сфере противодействия коррупции, в том числе более 17 тысяч нарушений законодательства о государственной службе, к дисциплинарной ответственности были привлечены свыше 37 тысяч лиц, к административной — более 5,5 тысяч. Причем в основном нарушения законодательства о государственной службе из года в год носят достаточно типичный характер. Так, распространены случаи совмещения государственными служащими службы с занятием предпринимательской деятельностью. Причем нередко они воспринимают такое совмещение работ, как способ ведения бизнеса и защиту от какого-либо давления или вмешательства»[13].

Согласно данным, приведенным в отчете о борьбе с коррупцией в 2011 г., который Генеральная прокуратура направила в Государственную Думу, выявлено уже 312 330 нарушений закона, что почти на 40% больше, чем в 2010 г. Показатель значительно вырос из-за комплексных проверок деклараций чиновников, — объясняют в Генпрокуратуре. Рост числа правонарушений фиксировался и в других сферах, подверженных коррупционным рискам, говорится в отчете, нарушений при использовании госимущества выявлено больше на 21%, при размещении госзаказов — на 16%[14].

Вместе с тем, по результатам опроса, проведенного Всероссийским центром изучения общественного мнения, 55% россиян оценивают обязательное декларирование расходов чиновниками и депутатами как неэффективную меру в борьбе с коррупцией, 32% — как эффективную, 13% затруднились ответить[15]. Полагаем, что наложение дисциплинарных взысканий и увольнение от должности не во всех случаях обеспечивают надлежащее осуществление государственной функции по противодействию коррупции. При наиболее опасном поведении воздействие должно быть уголовно-правовым.

Предпринимаемым коррупционерами мерам конспирации, усилиям, направленным на сокрытие своей преступной деятельности, необходимо противопоставить новые подходы к конструированию уголовноправовых запретов. Задача состоит в выявлении признаков, которые бы неопровержимо свидетельствовали о коррумпированности чиновника, о степени предательства им интересов службы, характерной для преступления. Концепцией долгосрочного социально-экономического развития Российской Федерации на период до 2020 года предполагается «усиление ответственности за правонарушения, связанные с коррупцией и злоупотреблением служебным положением, в том числе на основании косвенных признаков коррупции (принцип незаконного обогащения)»[16].

Потребность в существенном обновлении законодательства, обеспечивающего противодействие коррупции, осознается учеными. «Прежде всего такое обновление, — пишет М. В. Бавсун, — должно происходить в части включения в его содержание принципиально новых норм, которые бы в полной мере отображали уже существующие сегодня формы и виды коррупционной деятельности»[17]. Автор высказывает солидарность со специалистами, которые указывают на игнорирование рекомендуемых на международном уровне средств[18].

В статье 20 Конвенции Организации Объединенных Наций против коррупции от 31 октября 2003 г., подписанной от имени Российской Федерации в г. Мериде (Мексика) 9 декабря 2003 г.[19], содержится следующая рекомендация: «При условии соблюдения своей конституции и основополагающих принципов своей правовой системы каждое государство-участник рассматривает возможность принятия таких законодательных и других мер, какие могут потребоваться, с тем чтобы признать в качестве уголовно наказуемого деяния, когда оно совершается умышленно, незаконное обогащение, т. е. значительное увеличение активов публичного должностного лица, превышающее его законные доходы, которое оно не может разумным образом обосновать».

А. Алексеев существо предполагаемых изменений образно представляет «в разумном ограничении в интересах общества “суверенитета” и прав, а если называть вещи своими именами, — непомерного корыстолюбия и своеволия облеченных доверием общества лиц, развившиеся “хватательные” инстинкты которых стали подлинным национальным бед- ствием»[20]. По результатам проведенного ВЦИОМ опроса 1600 человек в 42 областях, краях и республиках России, 44% граждан считают, что причина коррупции состоит в жадности и аморальности чиновников[21].

Основной аргумент противников уголовно-правовой борьбы с незаконным обогащением основан на необходимости соблюдения принципа презумпции невиновности, которому якобы противоречит вменение должностному лицу в обязанность обосновывать законность обогащения. Действительно, в соответствии с ч. 2 ст. 49 Конституции РФ «обвиняемый не обязан доказывать свою невиновность». Это конституционное положение получило развитие в ч. 2 ст. 14 УПК РФ: «Подозреваемый или обвиняемый не обязан доказывать свою невиновность. Бремя доказывания обвинения и опровержения доводов, приводимых в защиту подозреваемого или обвиняемого, лежит на стороне обвинения».

Заметим, само предложение должностному лицу в тексте уголовноправового запрета обосновывать правомерность своего поведения выглядит несколько странно. Традиционно описание составов преступлений составляют только объективные и субъективные признаки преступлений. А «не может разумным образом обосновать» — это негативный признак, который характеризует посткриминальное поведение. Возможно, такую оговорку следовало поместить в примечание к норме. Например, в соответствии с примечанием к ст. 151 УК РФ если родители вовлекали несовершеннолетнего в бродяжничество вследствие стечения тяжелых жизненных обстоятельств, то к уголовной ответственности они не привлекаются. В нашей ситуации, напротив, жизнь у должностного лица «удалась». Получается, если чиновник сумел найти «оправдания» своим сверхдоходам, то он перед законом чист, а если нет, то будем привлекать его к ответственности. В исследуемом аспекте интересно уточнение В. М. Быкова: «Презумпция невиновности — это не какое-то абстрактное понятие. В уголовном судопроизводстве она начинает реально и конкретно действовать только с появлением в уголовном деле процессуальной фигуры подозреваемого или обвиняемого»[22].

Правильно считать, что любое правонарушение, тем более преступление, есть категория объективная. Наличие или отсутствие незаконного обогащения не может зависеть от объяснений коррумпированного должностного лица. При этом, вне всяких сомнений, должны быть исследованы все обстоятельства дела. Чиновник, который обоснованно был заподозрен в незаконном обогащении, должен иметь возможность представить доказательства того, что имущество нажито честно. В соответствии с правовой позицией Конституционного Суда Российской Федерации «презумпция невиновности, так же как и право не свидетельствовать против самого себя, не исключает возможности проведения — независимо от того, согласен на это подозреваемый или обвиняемый либо нет, — различных процессуальных действий с его участием (осмотр места происшествия, опознание, получение образцов для сравнительного исследования), а также использования документов, предметов одежды, образцов биологических тканей и пр. в целях получения доказательств по уголовному делу»[23].

Статья 49 Конституции РФ и ст. 14 УПК РФ, в соответствии с которыми обвиняемый и подозреваемый не обязаны доказывать свою невиновность, не запрещают опрашивать данных участников судопроизводства. «Сам обвиняемый, — пишет И. Л. Марогулова, — имеет право доказывать свою невиновность, однако это только его право, которое он может использовать, но отнюдь не обязанность»[24]. Между тем нам известны случаи, когда общее право для отдельных категорий лиц перерастает в юридическую обязанность. Так, предупреждение и пресечение преступлений для обычных граждан являются правом, а сотрудники правоохранительных органов это делать обязаны. Врачи обязаны оказывать медицинскую помощь больным. Иногда права граждан ограничиваются в связи с особым родом их деятельности. Например, государственным и муниципальным служащим запрещено заниматься предпринимательской деятельностью, хотя право «на свободное использование своих способностей и имущества для предпринимательской...» деятельности (ст. 34 Конституции РФ), так же как и право на признание презумпции невиновности гражданина, является конституционным. Нормативные акты ряда других государств, определяющих порядок прохождения службы, «говорят о необходимости добровольного ограничения чиновника, отказа от некоторых прав и преимуществ по сравнению с рядовым гражданином»[25].

Достаточно иллюстративна правовая позиция Конституционного Суда Российской Федерации, в соответствии с которой «конституционное право свободно распоряжаться своими способностями к труду, выбирать род деятельности и профессию не исключает возможность закрепления в законе определенных требований к лицам, осуществляющим деятельность в органах государственной власти и местного самоуправления.

Гражданин Российской Федерации, пожелавший реализовать указанное конституционное право, добровольно принимает условия, ограничения и преимущества, с которыми связан приобретаемый им публично-правовой статус, и выполняет соответствующие требования согласно установленной законом процедуре. Из этого вытекает, что запреты и ограничения, обусловленные специфическим статусом, который приобретает лицо, не могут рассматриваться как неправомерное ограничение конституционных прав этого лица. Данная правовая позиция неоднократно была выражена Конституционным Судом Российской Федерации в его решениях»[26].

Практически невозможно заработать большой капитал преподавательской, научной или творческой деятельностью. Источником несоразмерного официальным доходам увеличения фактических активов должностного лица может быть только торговля публичными полномочиями и соответствующим положением. По результатам опроса, проведенного 15-18 марта 2013 г. Левада-Центром, 13% респондентов считают, что если чиновник или депутат очень богат, то это нормально, 33% — что неприлично и 44% — что преступно. Затруднились с ответом 11% опрошенных[27]. Сверхприбыли чиновника порождают серьезные сомнения в том, что он не коррумпирован. Действующее процессуальное законодательство позволяет применять меры государственного принуждения к лицу, только заподозренному в совершении преступления, и к тому, чья вина в общем доказана, но судом виновным он еще не признан.

Действительно, каждый человек изначально невиновен, недопустимо обвинять лицо в совершении преступления только потому, что отсутствуют доказательства его непричастности. Но при наличии фактических данных, свидетельствующих о совершении лицом преступления, можно говорить о презумпции сомнения в его невиновности. Именно обнаружение признаков преступления обязывает процессуально-уполномоченных лиц принимать все необходимые меры по установлению события преступления и изобличению лица, виновного в его совершении (ст. 21 УПК РФ).

Нельзя презумпцию невиновности рассматривать в качестве преграды для привлечения к уголовной ответственности лиц, представляющих повышенную опасность для общества. Она выступает основой для создания процедурных гарантий от необоснованного преследования лиц, не совершавших преступления. Изучая проблему соотношения истины и процедуры в судопроизводстве, В. В. Лунеев пишет: «Давно известно, что процедура всемогуща. Она может способствовать решению самых сложных проблем или загубить поиск даже очевидной истины. Но как бы ни относились мы к процессуальным проблемам, процедура никогда не может быть выше искомой истины по делу»[28]. Подобным образом процедура не должна быть препятствием для разработки новых подходов к криминализации общественно опасного поведения.

В противном случае, любой конституционный принцип можно довести до абсурда. Например, ст. 105 УК РФ, устанавливающую ответственность за умышленное убийство, можно признать противоречащей Конституции РФ в силу того, что она запрещает стрелять на поражение в каждого, кто без согласия хозяина переступил порог его квартиры, так как жилище неприкосновенно (ст. 25 Конституции РФ).

Установление превышения активов должностного лица над официальными доходами может состоять в доказывании отсутствия законных оснований его чрезмерного обогащения. Наличие негативного признака в рекомендуемой к ратификации норме можно устанавливать, например, путем исключения из активов должностного лица денежного содержания и иных официальных доходов. О незаконном увеличении активов свидетельствовало бы то, что они не являются оплатой педагогической, научной деятельности, не были унаследованы, выиграны, получены в качестве подарка от близких и друзей. Перечень возможных законных источников доходов чиновника может быть продолжен.

Непростым является вопрос о предполагаемом месте нормы о незаконном обогащении в системе запретов на совершение должностных преступлений. Запрет не направлен на ограничение уровня материального благосостояния чиновника. Задача состоит в подавлении мотивации коррупционных преступлений, которые обычно имеют корыстную направленность. По замыслу авторов Конвенции, ратификация государ- ствами-подписантами ст. 20 «Незаконное обогащение» призвана противодействовать наиболее латентным видам коррупционных преступлений. Но поскольку общее выражается в единичном и ни в чем другом выражено быть не может, о незаконности обогащения чиновника неопровержимо свидетельствовали бы выявленные конкретные корыстные должностные преступления. В качестве таковых выступают получение взятки (ст. 290 УК РФ), злоупотребление должностными полномочиями (ст. 285 УК РФ), незаконное участие в предпринимательской деятельности (ст. 289 УК РФ) и др. Таким образом, криминализация незаконного обогащения — это компромисс, следствие серьезных проблем в изобличении коррупционеров.

Однако норма о незаконном обогащении может рассматриваться в качестве общей по отношению к конкретным составам, указанным в Особенной части УК РФ, закрепляющим ответственность за корыстные коррупционные преступления. Действительно, при получении взятки или незаконном участии в предпринимательской деятельности, хищении с использованием своего служебного положения деньги, имущество или выгоды имущественного характера переходят к чиновнику незаконно. Следовательно, «незаконность» выступает в качестве обобщающего и вместе с тем ключевого признака. Л. М. Прозументов и Д. В. Карелин предлагают решить проблему криминализации незаконного обогащения, используя опыт гражданского законодательства (ст. 1102 ГК РФ)[29].

Возможно, некоторые противоречия между ст. 20 Конвенции и принципами российского законодательства будут не так очевидны, если в диспозиции нормы не предлагать должностному лицу разумным образом обосновывать возникшую диспропорцию между его активами и законными доходами. Трудно возразить против уникальности состава незаконного обогащения, но возведение в ранг признаков преступления возможности или невозможности субъекта прояснить те или иные обстоятельства квалифицируемого события является для нашего уголовного закона революционным. Полагаем, сам факт значительного превышения реальных активов должностного лица над имеющими законное происхождение свидетельствует о наличии признаков коррупционного поведения независимо от комментариев чиновника. Один из вариантов критерия «значительности» превышения был предложен С. В. Максимовым на совещании российских и зарубежных экспертов Комиссии Государственной Думы по противодействию коррупции, которое проходило 8 июля 2005 г. Для признания незаконного обогащения преступлением разница между официальным имущественным положением и законными доходами, по мнению ученого, может составлять 30 млн рублей. Эта достаточно крупная сумма, по мнению С. В. Максимова, позволит отграничить преступление от административного правонарушения и сориентирует правоохранительные органы на выявление наиболее опасных коррупционеров[30].

Важно отметить, что уголовная ответственность должна наступать не за сам факт несоразмерности реальных и официальных доходов чиновника, а за его коррупционное поведение, которое привело к подобному дисбалансу. Конструируя уголовно-правовой запрет на незаконное обогащение, нужно подчеркнуть, что оно стало следствием коррупционного поведения самого виновного, а не других лиц. Последний тезис показывает наличие еще одной серьезной проблемы, связанной с криминализацией незаконного обогащения. Это вопрос о релевантности, предлагаемой в Конвенции нормы, ч. 1 ст. 14 УК РФ, в соответствии с которой преступление — это всегда деяние. В процессуальном законодательстве указывается, что при производстве по уголовному делу подлежат доказыванию «событие преступления (время, место, способ и другие обстоятельства совершения преступления)» (п. 1 ч. 1 ст. 73 УПК РФ). Незаконное обогащение состоит в значительном превышении фактических активов должностного лица над законными. Если для привлечения к ответственности за предлагаемое к криминализации посягательство будет необходимо устанавливать конкретные способы обогащения: эпизоды хищений, получения взяток, корыстных злоупотреблений и т. д., то дополнение УК РФ запретом на незаконное обогащение теряет смысл.

В качестве одного из направлений решения проблемы состава незаконного обогащения можно определить введение в научный оборот представления о новом, наряду с формальным и материальным, третьем виде состава преступления. «Для научной мысли, — пишет Н. Н. Тарасов, — как известно, не считается “крамолой” подвергать сомнению положения, признанные на конкретном этапе науки очевидными истинами»[31]. Деление составов преступлений по конструкции на материальные и формальные является достаточно условным и совсем не означает, что соответствующие последним реальные преступления не влекут общественно опасных последствий. Законодатель избирает формальные составы для посягательств, в которых: во-первых, последствия наступают неизбежно, неразрывно связаны с деянием, во-вторых, описываемые преступления не подразумевают последствий первого порядка, но реально угрожают охраняемым общественным отношениям, в-третьих, если существуют объективные сложности с установлением меры причиняемого вреда.

Возможна ситуация, когда, напротив, последствия преступного поведения поддаются фиксации, но возникают серьезные проблемы с установлением конкретных обстоятельств причинения вреда. Встает вопрос о допустимости описания состава преступления посредством указания на особенности субъекта и результаты его преступной деятельности, без требования от правоприменителя установления деяния, характеризующего его способа и других обстоятельств. Если мы считаем возможным презюмировать последствия, так почему бы нам не подразумевать наличие деяния или даже преступной деятельности лица, исходя из ее результатов? Подобные составы можно назвать результативными.

«В рамках любой науки, — отмечает Н. Н. Тарасов, — сосуществуют как истинные положения, так и гипотетичные. Однако недоказанность гипотезы или невоспринимаемость концепции сегодняшней практикой вряд ли является достаточным основанием для отказа ей в научном ста- тусе»[32]. Впрочем, «кто ищет истины — не чужд и заблуждения»[33], — писал Гете. Идея состава преступления, объективная сторона которого не предусматривает общественно опасного деяния, действительно является, по крайней мере, сомнительной.

Проблему криминализации незаконного обогащения следует решать в рамках реализации концепции уголовно-правовой охраны общественных отношений, возникающих в связи с осуществлением государственной функции по противодействию коррупции. Искомое преступное поведение может состоять в невыполнении обязанностей, установленных антикоррупционным законодательством. Статья 8 Федерального закона от 25 декабря 2008 г. № 273-ФЗ «О противодействии коррупции»[34] обязала отдельные категории граждан предоставлять сведения о доходах. Эти сведения служащий предоставляет нанимателю (работодателю), который осуществляет их проверку как самостоятельно, так и посредством правоохранительных или контролирующих органов. В качестве санкции за невыполнение служащим обязанности предоставлять сведения о доходах определено освобождение от замещаемой должности или увольнение (ч. 9 ст. 8). Полагаем, особого внимания заслуживает ситуация, когда незадекларированные реальные доходы значительно, а возможно, и кратно превышают официальные. Очевидно, необходимо сформировать логическое продолжение нормы и реализовать пожелания, которые заложены в преамбуле. А в ней декларируется, что Законом «О противодействии коррупции» устанавливаются «правовые и организационные основы предупреждения коррупции и борьбы с ней...». Получается, основы созданы, а реальной борьбы нет.

Федеральным законом от 3 декабря 2012 г. № 230-ФЗ «О контроле за соответствием расходов лиц, замещающих государственные должности, и иных лиц их доходам»[35] установлен порядок проверки сведений о расходах лиц, подверженных риску коррупции, определен механизм обращения в доход Российской Федерации имущества, в отношении которого не представлено сведений, свидетельствующих о его приобретении на законные доходы. В соответствии со ст. 4 данного Закона подотчетное лицо обязано предоставлять сведения о своих расходах, которые превышают в три раза общий доход его и супруги (супруга) за три года. Если сделка совершена на сумму, крупнее указанной, и законность наличия у лица части средств не установлена, то имущество, приобретенное на «незаконные» доходы, обращается в доход государства.

Названные в Законе «контрольные» суммы могут выступить в качестве ориентира при описании признаков объективной стороны коррупционного обогащения. Как было показано выше, предоставляются сведения о расходах, превышающих общий доход должностного лица и его супруги (супруга) за три года. И если по какой-то части этой суммы не представлено доказательств, подтверждающих законность дохода, она по заявлению прокурора решением суда обращается в доход государства, служащий может быть уволен. Считаем, что о преступном незаконном обогащении может свидетельствовать такая не получившая обоснования законности происхождения часть суммы сделки, которая превышает общий доход должностного лица и его супруги (супруга) за три года. Итак, в отличие от дисциплинарного проступка, применительно к преступлению оставшаяся без объяснения законности происхождения часть суммы сделки должна превышать всю подлежащую в соответствии с законом контролю сумму расходов. Подобный подход обеспечит требуемый перепад от общественной вредности дисциплинарного проступка к общественной опасности преступления.

Учитывая, что контроль как над доходами, так и над расходами преследует одну цель — недопущение и выявление незаконного обогащения лиц, служебная деятельность которых подразумевает возможность совершения коррупционных преступлений, следует отметить, что подход к определению суммы преступного коррупционного обогащения должен быть одинаковым. Поэтому представляется возможной следующая редакция нормы о коррупционном обогащении:

«Статья. Коррупционное обогащение

1. Неисполнение лицом предусмотренной федеральным законом обязанности по предоставлению сведений о своих доходах, об имуществе и обязательствах имущественного характера и о доходах, об имуществе и обязательствах имущественного характера своих супруги (супруга) и несовершеннолетних детей, а равно предоставление заведомо ложных сведений в случае увеличения активов указанных лиц в сравнении с законными доходами в размере, превышающем общий доход такого лица и его супруги (супруга) по основному месту их службы (работы) за три года подряд, —...

2. Неисполнение лицом предусмотренной федеральным законом обязанности по предоставлению сведений о своих расходах, а также о расходах своих супруги (супруга) и несовершеннолетних детей, а равно предоставление заведомо ложных сведений, касающихся совершения сделки по приобретению земельных участков и других объектов недвижимости, транспортных средств, ценных бумаг, акций (долей участия, паев в уставных (складочных) капиталах организаций), в случае если часть суммы сделки, законность обладания которой не установлена, превышает общий доход такого лица и его супруги (супруга) по основному месту их службы (работы) за три года подряд, —...»

Следует признать, что далеко не все ученые и работники правоохранительных органов поддерживают идею криминализации незаконного обогащения в России. На вопрос: «Всегда ли отсутствие законных оснований появления крупной денежной суммы у должностного лица свидетельствует о коррупционном характере ее происхождения?» — 24% практических работников правоохранительных органов выбрали ответ «всегда» и 10% экспертов — «не всегда» (соответственно 76 и 90% опрошенных). Последний вариант ответа «Между необъяснимым обогащением должностного лица и его возможным коррупционным поведением связь отсутствует» не выбрал никто.

Комментируя итоги заседания Совета по противодействию коррупции, Глава Администрации Президента С. Иванов отметил, что принятые меры привели к увеличению числа служащих, предоставляющих сведения с 1,3 млн до 1,5 млн. В первом полугодии 2013 г. антикоррупционными подразделениями органов власти проведено свыше 130 тыс. проверок достоверности и полноты сведений о доходах в отношении муниципальных и государственных служащих. По итогам этих проверок почти к 3 тыс. служащих применены меры юридической ответственности[36]. Информация о суммах незадекларированных доходов отсутствует. Она была бы весьма интересна при анализе проблемы криминализации незаконного обогащения. Полагаем, что приведенные С. Ивановым цифры свидетельствуют о предпринимаемых отдельными должностными лицами мерах,

направленных на сокрытие своих незаконных доходов. Данное обстоятельство обусловливает необходимость разработки новых подходов к конструированию уголовно-правовых запретов. Как пишет В. В. Луне- ев, «речь идет не о попрании важнейших и выстраданных принципов уголовного правосудия и неотъемлемых прав человека. Речь идет об острой необходимости нахождения правового выхода из опасной криминологической ситуации»[37]. Статистические данные свидетельствуют о явно неадекватной уголовно-правовой реакции на причиняемый коррупцией ущерб обществу и государству (табл. 4).

Таблица 4. Соотношение количества коррупционных правонарушений и незаконных бюджетных трат с установленными суммами ущерба от должностных и экономических преступлений

Показатель

_________ Год__________

2011

2012

2013

Количество коррупционных правонарушений, выявленное прокурорами, тыс.[38]

312

349

350

Сумма незаконных бюджетных трат и нарушений, выявленных Счетной палатой РФ, млрд рублей[39]

718,5

781,4

804,4

Сумма материального ущерба, причиненного преступлениями, предусмотренными ст. ст. 285-293 УК РФ, установленная судом (форма № 4), млрд рублей

0,324

0,323

0,801

Сумма материального ущерба, причиненного преступлениями, предусмотренными ст. ст. 169-204 УК РФ, установленная судом (форма № 4), млрд рублей

7,960

3,164

2,075

Таким образом, при формулировании нормы о незаконном обогащении следует учитывать, что запреты, обусловленные специфическим статусом лица, не могут рассматриваться как неправомерное ограничение конституционных прав. Существенными признаками состава преступления должны выступать особый статус виновного и результат его коррупционной деятельности, выразившийся в значительном превышении его фактических активов над законными. Деяние могло бы состоять в непредоставлении субъектом сведений о доходах или расходах либо предоставлении ложных сведений в обстановке значительного несоответствия его фактических и законных доходов. Подобную норму допустимо рассматривать как вынужденную реакцию государства на повышенную латентность и опасность корыстных должностных преступлений. Важно понимать, что оборотной стороной описываемых в данном составе преступления «благоприятных» для чиновника последствий является причинение им вреда публичному интересу. При этом величина суммы незаконно нажитых коррупционером материальных благ прямо пропорциональна ущербу интересам личности, общества и государства.

Обоснованность криминализации посягательств на общественные отношения в сфере противодействия коррупции требует аргументации. В постановлении Конституционного Суда Российской Федерации от 26 июня 2005 г. № 7-П отмечается, что «введение законом уголовной ответственности за то или иное деяние является свидетельством достижения им такого уровня общественной опасности, при котором для восстановления нарушенных общественных отношений требуется использование государственных сил и средств»[40]. «Уголовный закон, — разъясняет высший орган конституционного контроля в другом решении, — будучи в силу своей правовой природы крайним средством, с помощью которого государство осуществляет реагирование на факты правонарушающего поведения, распространяет свое действие лишь на те сферы общественных отношений, регулирование которых с помощью правовых норм иной отраслевой принадлежности, в том числе норм, устанавливающих административную ответственность, оказывается недостаточным»[41]. Принимая решение об установлении уголовной ответственности за наиболее опасные нарушения антикоррупционного законодательства, важно понимать, что речь идет о случаях, когда административное реагирование по месту службы чиновника не может обеспечить охраны публичных отношений и необходимо применение мер уголовной репрессии.

Повышенная опасность коррупционных преступлений свидетельствует о необходимости формирования трех рубежей охраны общественных отношений в сфере реализации государственных функций. Первый рубеж охраны предполагает пресечение возникновения коррупционных связей, т. е. предупреждение коррупции. Его юридическое содержание могли бы составить предлагаемые нормы об ответственности за организацию коррупционной группы и участие в коррупционной сделке. Второй представят ныне действующие нормы о должностных преступлениях, которые предусматривают конкретные случаи хищений, получения взятки, злоупотреблений должностными полномочиями и их специальных видов. Третий рубеж следует обеспечить путем установления уголовной ответственности за незаконное (коррупционное) обогащение.

[1] Собрание законодательства Российской Федерации. 2004. № 31, ст. 3215. С. 6597-6650.

[2] Астанин В. В. Антикоррупционная политика в России: криминологические аспекты : автореф. дис. ... д-ра юрид. наук. М., 2009. С. 11.

[3] Всеразрушающая коррупция. Общественная палата констатирует провал антикоррупционной политики в правоохранительных органах, судебной системе и сфере ЖКХ. URL: http://vybor2012.com/blog/43913963607/Vserazrushayuschaya- korruptsiya.-Obschestvenaya-palata-konstatir (дата обращения: 13.02.2012).

[4] Законы по борьбе с коррупцией приняты. Осталось заставить их работать. URL: http://www.transparency.org.ru (дата обращения: 01.12.2011).

[5] Там же.

[6] Интервью начальника Главного управления по надзору за исполнением федерального законодательства Генеральной прокуратуры Российской Федерации Анатолия Паламарчука журналу «Законность» (15 февраля 2012 г.).

[7] Доклад Генерального прокурора Российской Федерации Ю. Я. Чайки на заседании Совета Федерации Федерального Собрания Российской Федерации 27 апреля 2013 г.

[8] Уголовный кодекс Эстонии. URL: http://law@ext.dvgu.ru (дата обращения: 26.12.2011).

[9] Уголовный кодекс Латвийской Республики. URL: http://law.edu.ru/norm/ norm.asp?norm (дата обращения: 05.01.2012).

[10] Мещерякова М. А., Хатаева М. А. Обеспечение междисциплинарного взаимодействия в рамках координации научного и учебно-методического обеспечения противодействия коррупции // Журнал российского права. 2011. № 12. С. 122.

[11] Общественное мнение - 2011 [Электронный ресурс].

[12] Клейменов М. П. Методология сравнительно-правового исследования // Вестник Омского университета. Сер. Право. 2011. № 1. С. 116.

[13] Буксман А. Э. Установленный ущерб от коррупции в 2010 г. превысил 12 млрд руб. URL: http://genproc.gov.ru/management/interview/document-65654/ (дата обращения: 26.03.2012).

[14] Сайт Электронного периодического издания «Ведомости». URL: http:// www.vedomosti.ru/politics/news/1566735/vzyatki_v_sud_ne_idut (дата обращения: 08.08.2012).

[15] Поможет ли декларирование расходов чиновников — борьбе с коррупцией [Электронный ресурс] // Пресс-выпуск № 1739. URL: http://wciom.ru/ index.php?id=459&uid=111557 (дата обращения: 13.02.2012).

[16] Собрание законодательства Российской Федерации. 2008. № 47, ст. 5489. С. 14009.

[17] Бавсун М. В. Соотношение целей и средств противодействия коррупции // Меры противодействия коррупции: проблема разработки и реализации : мат-лы науч.- практ. семинара с приложением международных правовых актов и проектов федеральных законов / под ред. С. В. Землюкова. Барнаул, 2009. С. 239.

[18] Там же. С. 237.

[19] О ратификации Конвенции Организации Объединенных Наций против коррупции : федеральный закон от 8 марта 2006 г. № 40-ФЗ // Собрание законодательства Российской Федерации. 2006. № 12, ст. 1231. С. 3769-3770.

[20] Алексеев А. Презумпции против коррупции // Законность. 2008. № 4. С. 4.

[21] Коррупция бессмертна, но бороться с ней все равно надо [Электронный ресурс] // Пресс-выпуск ВЦИОМ № 1210. URL: http://wciom.ru/index.php?id=268&uid= 11788 (дата обращения: 21.08.2012).

[22] Быков В. М. Препятствует ли принцип презумпции невиновности борьбе с коррупцией? // Рос. юстиция. 2011. № 11. С. 36.

[23] Об отказе в принятии к рассмотрению запроса Черкесского городского суда Карачаево-Черкесской Республики о проверке конституционности пункта 2 части четвертой статьи 46 и пункта 3 части четвертой статьи 47 Уголовно-процессуального кодекса Российской Федерации : определение Конституционного Суда Российской Федерации от 16 декабря 2004 г. № 448-О // Вестник Конституционного Суда Российской Федерации. 2005. № 3. С. 14.

[24] Цит. по: Комментарий к Конституции Российской Федерации / под ред. Л. А. Окунькова. М., 1996. С. 156.

[25] Волженкин Б. В. Коррупция. СПб., 1QQ8. С. 17.

[26] Об отказе в принятии к рассмотрению жалобы гражданки Королевой Александры Евгеньевны на нарушение ее конституционных прав статьей 13 Закона Российской Федерации «О статусе судей в Российской Федерации» [Электронный ресурс] : определение Конституционного Суда Российской Федерации от 18 июля 2006 г. № 191-О. URL: http://www.ksrf.ru/Decision/Pages/default.aspx (дата обращения: 12.11.2010).

[27] 44%> россиян: если чиновник богат — это преступно. URL: http://www.levada.ru/ 26-03-2013/44-rossiyan-esli-chinovnik-ili-deputat-bogat-eto-prestupno (дата обращения: 24.05.2013).

[28] Лунеев В. В. Проблемы юридических наук криминального цикла // Гос-во и право. 2007. № 5. С. 51.

[29] Прозументов Л. М., Карелин Д. В. Анализ нового антикоррупционного законодательства // Вестник Томского государственного университета. 2009. № 328. С. 108.

[30] Стенограмма совещания российских и зарубежных экспертов Комиссии Государственной Думы по противодействию коррупции. URL: http://rudocs.exdat.com/ docs/index-227859.html?page=3 (дата обращения: 23.11.2013).

[31] Тарасов Н. Н. Методологические проблемы юридической науки. Екатеринбург, 2001. С. 48.

[32] Там же. С. 179.

[33] Цит. по: Слово о науке. Афоризмы. Изречения. Литературные цитаты / сост. Е. С. Лихтенштейн. М., 1976. С. 214.

[34] Рос. газета. 2008. 30 дек.

[35] Там же. 2012. 5 дек.

[36] Комментарий Сергея Иванова по итогам заседания Совета по противодействию коррупции. URL: http://state.kremlin.ru/face/19520 (дата обращения: 02.11.2013).

[37] Лунеев В. В. Социальные последствия, жертвы и цена преступности // Гос-во и право. 2009. № 1. С. 38.

[38] Доклад Генерального прокурора Российской Федерации Ю. Я. Чайки на заседании Совета Федерации Федерального Собрания Российской Федерации 27 апреля 2013 г. ; Доклад на заседании Совета Федерации Генерального прокурора Российской Федерации Ю. Я. Чайки о состоянии законности и правопорядка в Российской Федерации и работе по их укреплению за 2011 г.

[39] Счетная плата не досчиталась в бюджете 700 млрд рублей [Электронный ресурс] ; Тезисы выступления С. В. Степашина на пленарном заседании Государственной Думы по отчету о работе Счетной палаты в 2012 году (15 февраля 2013 года) [Электронный ресурс].

[40] По делу о проверке конституционности положений частей второй и четвертой статьи 20, части шестой статьи 144, пункта 3 части первой статьи 145, части третьей статьи 318, частей первой и второй статьи 319 Уголовно-процессуального кодекса Российской Федерации в связи с запросами Законодательного Собрания Республики Карелия и Октябрьского районного суда города Мурманска : постановление Конституционного Суда Российской Федерации от 27 июня 2005 г. № 7-П // Рос. газета. 2005. 8 июля.

[41] Об отказе в принятии к рассмотрению запроса Курганского городского суда Курганской области о проверке конституционности части первой статьи 3, статьи 10 Уголовного кодекса Российской Федерации и пункта 13 статьи 397 Уголовно-процессуального кодекса Российской Федерации [Электронный ресурс] : определение Конституционного Суда Российской Федерации от 10 июля 2003 г. № 270-О // Вестник Конституционного Суда Российской Федерации. 2003. № 5. Доступ из справ.- правовой системы «КонсультантПлюс».