В современных условиях развития интеграционных процессов в правовой сфере особое значение приобретает необходимость разработки проблем, имеющих унификационное значение для их характеристики не только на уровне национальных правовых систем, но и на межотраслевом и межсистемном уровнях. Такая задача в полной мере относится к учению о норме права, прежде всего идентичности содержания ее понятия многогранным проявлениям практического значения.

Практическое и теоретическое значение нормы права сложно недооценить или переоценить. В силу объективных потребностей в упорядоченном развитии социальная практика не может развиваться без правового регулирования, которое осуществляется посредством норм права. Нормы права образуют содержание права как социального регулятора и выступают институциональной основой процесса его юридической формализации. Нормы права могут рассматриваться в качестве матрицы процессов правовой институционализации1 со-

В широком смысле правовая институционализация может рассматриваться как процесс преобразования неформализованных социальных объектов в юридически фор- циально значимых явлений и отношений, в рамках которой, так или иначе, происходят опредмечивание и распредмечивание социальной сущности права. Правосознание как форма общественного сознания во многом основывается и формируется на восприятии норм права. Все это дает основание утверждать, что норма права выступает основополагающим системообразующим началом не только системы права, но и правовой системы в целом. Поэтому неудивительно, что такая значимая категория общей теории права вызывает неугасаемый интерес к ее изучению и имеет богатейшую историографию научного познания.

Нормы права занимают центральное место в категориально-понятийном аппарате юридической науки. Нормы права привлекали и продолжают привлекать внимание многих поколений ученых-пра- воведов. Они были предметом исследований древних и средневековых мыслителей, российских ученых досоветского (Е.В. Васьков- ский, Н.Н. Коркунов, Л.И. Петражицкий, Г.Ф. Шершеневич и др.), советского и постсоветского периодов (П.Е. Недбайло, О.Э. Лейст,

С. Пиголкин, М.И. Байтин, В.К. Бабаев и др.). Их исследованием активно занимаются и современные правоведы (В.М. Баранов, Ж.Л. Бер- жель, Н.Н. Вопленко, В.В. Малько, М.Н. Марченко, Н.И. Матузов,

М. Сырых и др.). Тем не менее предметное изучение и критическое осмысление имеющихся научных трудов, посвященных нормам права, позволяют сделать вывод о том, что сущность и содержание норм права все еще не нашли своего адекватного отражения в полноценной универсальной дефиниции.

Многогранные проявления сущности и содержания норм права обусловливают многозначность и несбалансированность исследовательских трактовок понятия нормы права, создают определенные трудности в вопросах их теоретического и практического восприятия. Противоречивость в определении содержания понятия, отсутствие единства в трактовке, способной охватить многогранные проявления сущности нормы права, сопровождаются появлением новых, смежных с нормой права понятий (правовая норма, нормативно-правовое предписание и т.п.). Все это обусловливает актуальность исследования проблемы определения идентичности содержания понятия нормы права и оснований ее классификации. Выявление идентичности содержания понятия нормы права имеет теоретическое значение мализованные формы их развития. О понятии правовой институционализации более подробно см.: ВалиевР.Г. О значении концепта «правовая институционализация» // Юридическая наука и практика: история и современность: Сборник материалов I Международной научно-практической конференции, 5 июня 2013 г. / Филиал МИГУП в Рязанской области; отв. ред. И.В. Пантюхина. Рязань: Концепция, 2013. Вып. I. С. 21-24.

для развития учения о нормах права. Решение данной задачи имеет важное практическое значение в деле обеспечения эффективности нормотворческого и правореализационного процессов. При этом, как представляется, следует руководствоваться следующими методическими установками.

Во-первых, в вопросе определения содержания понятия нормы права важное методологическое значение имеет тип правопонимания. Во многом он зависит от целей, которые преследуются субъектами его познания. В различные эпохи истории тип правопонимания менялся. В зависимости от предпочтений исследователей ему придавались различные конфигурации сущности и содержания. Так, содержанием естественного права являются прирожденные, естественные права человека. Содержанием права в контексте психологического правопонимания выступают психические процессы (эмоции, стрессы, психические переживания людей и т.п.). Содержанием легистско- позитивистского правопонимания являются законы и иные нормативно-правовые акты государства. При всем многообразии подходов к пониманию права в общей теории права не утрачивает своего методологического значения нормативное понимание права в его широком смысле, в контексте его интегративного единства с позитивистским и философским аспектами. Оно воспроизводит в себе рациональные проявления различных типов правопонимания. Такое понимание права, как представляется, методологически актуально для исследования содержания понятия и классификационной характеристики норм права. В конечном счете, в какой бы плоскости право не рассматривалось, оно в различных своих проявлениях опредмечивается в нормах, в них находят свое выражение его многогранная социальная сущность и структурированное содержание.

Нормативность права предполагает в качестве одного из методологических оснований изучения норм права использование герменевтического подхода, позволяющего изучать их содержание на уровне текстов юридических документов, с целью выявления подлинного смысла, которым руководствовался субъект правотворчества. Задача выявления общенормативного содержания унифицированной модели и формулирование интегративной дефиниции понятия нормы права обусловливают востребованность правил формально-юридической и диалектической логики, а также метода восхождения от частного к общему, позволяющего обобщить все многообразие проявлений многогранного содержания норм права на уровне системы права.

Во-вторых, при исследовании и выявлении идентичности содержания понятия нормы права необходимо исходить из того, что есть правовая реальность, реальные объекты правовой действительности, а есть теоретические категории и понятия, отражающие сущность и содержание этих объектов. Норма права как категория юридической доктрины олицетворяет собой микроформу абстрактного отражения реального объекта — объективно существующего права. Последнее в реальности представлено законами и подзаконными нормативно-правовыми актами, а также нормативно-правовыми договорами и другими формами его бытия, объединяющими собой разделы, главы, параграфы, статьи, части, пункты. Именно они служат предметом научного познания, и на их основе формируется доктринальное содержание понятия «норма права», которое представляет собой результат научного познания в виде логической конструкции. Здесь нельзя не привести методологически значимый тезис М.Л. Давыдовой о том, что «модель представляет собой аналог объекта, ее изучение дает знание о самом объекте»1. Это утверждение справедливо по отношению к нормам права, так как норма права — научная категория, выражающая теоретическую модель содержания объекта, т.е. объективно существующего права. Это утверждение справедливо и по отношению к праву в целом, так как в общей теории право существует на нормативном уровне. Поэтому при выявлении содержания и определении понятия нормы права продуктивным методом его познания является моделирование. Изучая нормы права, следует иметь в виду, что это идеальная модель, призванная на микроуровне отражать собой сущность и содержание объективно существующего права как социального регулятора. В литературе справедливо отмечается, что «норма права является образцом (моделью) типового общественного отношения»[1] [2], представляет «некую юридическую модель регулируемых общественных отношений»[3].

В-третьих, научные трактовки норм права не могут быть «истиной в последней инстанции». Они в той же мере относительны, в какой относительны их многоаспектное восприятие и представление исследователем. Вместе с тем все многообразие доктринальных трактовок норм права имеет гносеологическое значение и в конечном счете позволяет получить целостное восприятие изучаемого явления нормы права.

Изучение норм права в силу их многогранности можно осуществлять в рамках системного, формально-юридического, функционального и многих других подходов. Широкое распространение в общей теории права получил подход, в рамках которого норма права традиционно рассматривается в качестве правила поведения (С.С. Алексеев, Н.Н. Вопленко, В.В. Лазарев, М.Н. Марченко, А.С. Пиголкин и др.). Критичность такого подхода обусловлена тем, что в системе российского права имеются нормы права, структурные элементы которых не содержат правил поведения. Очевидно, что ставшая традиционной трактовка нормы права как установленного или санкционированного государством общеобязательного, формально-определенного правила или масштаба поведения не отражает всей многогранности содержания ее понятия. Обозначенная проблемная ситуация находит свое выражение в попытках дискретного восприятия норм права, в рамках которых наряду с нормой — правилом поведения за основу идентичности содержания понятия принимаются такие категории-критерии идентификации, как мера, установление, стандарт, образец, модель, и др. В общей теории права выделяют и иные проявления содержания нормы права, нашедшие свое выражение в таких конструкциях, как нормы-презумпции, нормы-исключения, нормы-примечания, элементы правового статуса их адресатов, декларативные и учредительные положения, и т.п. «С точки зрения регулятивного потенциала, — отмечает А.В. Погодин, — есть нормы-цели, нормы-дефиниции, нормы-принципы, нормы — правила поведения и другие»[4].

Текстуальный анализ отдельных нормативно-правовых актов свидетельствует о том, что содержание норм права значительно богаче их буквального восприятия как правил поведения и не ограничивается ими. Само законодательство дает повод усомниться в совершенстве и безупречности понимания нормы права как правила поведения. В системе российского права имеются нормы права, структурные элементы которых не содержат правил поведения. Действительно, рассмотрим, например, ст. 1 Конституции РФ и обнаружим подтверждение сказанному. Содержательный смысл данной нормы права лишен указания на поведение ее адресатов. Или другой пример. Норма ст. 130 Гражданского кодекса РФ определяет дефиницию понятия и состав движимого и недвижимого имущества. Норма ст. 19 Уголовного кодекса РФ содержит указание на общее условие уголовной ответственности. Приведенные примеры свидетельствуют о том, что не все нормы права имеют своим содержанием правило поведения их адресатов. И таких норм права немало, что не позволяет согласиться с самодостаточностью трактовки нормы права как правила поведения. В связи с изложенным можно говорить о проблеме адекватности сложившейся парадигмы восприятия и трактовки норм права, которая актуализирует вопросы идентичности содержания понятия нормы права, а также формулирования ее универсальной, если не унифицированной, дефиниции. Сложившаяся проблемная ситуация обусловливает необходимость критического осмысления трактовок нормы права как правила поведения.

Ограниченность трактовки нормы права как правила поведения в силу ее неспособности охватить собой все многообразие проявлений содержания норм права нашла свое выражение в попытках исследователей выразить не охваченные поведенческим аспектом проявления содержания норм права посредством иных конструкций. Так, по мнению В.С. Нерсесянца, норма права — это общее правило регулирования общественных отношений, согласно которому его адресаты должны при определенных условиях (гипотеза) действовать как субъекты определенных прав и обязанностей (диспозиция), иначе последуют невыгодные для них последствия (санкции)1. В соответствии с позицией В.М. Сырых норма права понимается как установленное государственными органами или должностными лицами властное предписание, обладающее свойствами нормативности, формальной определенности и ясности[5] [6]. В последнее десятилетие акцент в изучении норм права сместился на категорию «нормативно-правовое предписание»[7].

Научная разработка категории «нормативно-правовое предписание» обусловливает проблему ее соотношения с категорией «норма права». В контексте соотношения нормы права и нормативно-правового предписания возникает вопрос о том, что первично: норма права или нормативно-правовое предписание? Исходя из логической посылки о том, что не все положения нормативного правового акта состоят из правил поведения, ряд авторов (В.М. Горшенев, Н.Н. Вопленко, В.Н. Карташов, П.Б. Евграфов) выводит суждение о самостоятельном статусе1 или более широком объеме нормативно-правового предписания[8] [9], чем нормы права. На этой основе норму права рассматривают как разновидность нормативно-правового предписания[10]. И это притом, что этимология словосочетания «нормативно-правовое предписание» со всей очевидностью свидетельствует о его производности от терминов «норма» и «право», т.е. вторичности по отношению к норме права. В соответствии с другим подходом нормы права и нормативно-правовые предписания рассматриваются в качестве разнопорядковых категорий: норма права является основополагающим элементом системы права, а нормативно-правовое предписание представляет собой основной элемент системы законодательства[11]. На наш взгляд, данный подход является методологически противоречивым. Дело в том, что и система права, и норма права — научные категории. Если система права — это интегративная доктринальная категория, реальным объектом отражения для которой выступает система законодательства, то норма права по отношению к системе права выступает как операционная научная категория, непосредственным объектом которой является соответствующий структурный элемент системы законодательства. Получается, что одна научная категория (норма права) отражает другую научную категорию (систему права). Между тем норма права как научная категория призвана отражать реальные объекты.

Что касается нормативно-правового предписания как научной категории, то в отличие от конкретного предписания оно в той же мере, что и норма права, выступает идеальной конструкцией по отношению к системе законодательства. Поэтому, если мы норму права представляем как основополагающий элемент системы права, а нормативно-правовое предписание называем основным элементом системы законодательства, то имеет место подмена понятий. Основным элементом системы законодательства выступает статья. Поэтому норму права вряд ли будет правильным рассматривать в качестве разновидности нормативно-правового предписания. Напротив, нормы права складываются из двух разновидностей общеобязательных правовых предписаний: 1) правил поведения; 2) исходных (отправных, учредительных) норм1.

Можно согласиться с тем, что нормативно-правовое предписание — это минимальная смысловая часть текста нормативно-правового акта, представляющая собой элементарное властное веление общего характера, обладающее формальной определенностью, целостностью и логической завершенностью2, но лишь как идеальная конструкция и в рамках отдельного структурного элемента нормы права — например, гипотезы или диспозиции. Однако данная дефиниция представляется усеченной, так как в ней отсутствует указание на главное — то интегрированно выраженное существо, ради которого предлагается альтернативная норме права научная конструкция «нормативно-правовое предписание». Поэтому более точным и верным представляется другое суждение М.Л. Давыдовой, что «нормативноправовое предписание — это форма (способ) текстуального выражения частей правовых норм и других велений законодателя»3. В таком аспекте нормативно-правовое предписание может рассматриваться в качестве отдельного структурного элемента нормы права — например, диспозиции, которая предписывает «что-либо» (правила поведения, правила-дефиниции, правила учредительного, декларативного характера и т.п.)4.

В свете изложенного представляется продуктивным рассматривать нормативно-правовое предписание в качестве содержания норм права, многообразие проявлений которых предопределяет их классификационную дифференциацию. В этом смысле норма права может служить формой выражения проявлений содержания статей закона и подзаконных нормативно-правовых актов, охватываемых категорией «нормативно-правовое предписание»\ [12] [13] [14] [15] [16]

Другой аспект рассматриваемой проблемы идентичности содержания понятия нормы права — это непоследовательность и инерционность в использовании понятия «нормативно-правовой акт». Последний нередко подменяется словосочетанием «нормативный акт» или «правовой акт». Данный факт очень часто обнаруживается в учебной и специальной литературе. Возникает противоречивая ситуация, при которой нормативный и правовой акт как самостоятельные понятия отождествляются не только между собой, но и с нормативно-правовым актом. Такие неточности не просто демонстрируют отсутствие научной дисциплины и непоследовательность, но и порождают известные противоречия в восприятии указанных смежных правовых категорий. Это умаляет принципиальное положение общей теории права о том, что среди правовых актов только нормативно-правовой акт содержит нормы права. Между тем каждое из указанных понятий имеет свой логический смысл. Нормативный акт может быть и не правовым (инструкция по эксплуатации бытового прибора), а правовой акт — будучи основанным на нормах права, не содержать их (приказ о приеме на работу или применении дисциплинарного взыскания). Значимость рассматриваемого аспекта проблематики соотношения указанных категорий заключается в том, что в рамках обозначенной ситуации возникает проблема разграничения понятия нормы права и правовой нормы. Дело в том, что наряду с практикой их использования как равнозначных категорий имеются и попытки их разграничения. Действительно, если из лексического оборота исключить слово «нормативный», то нетрудно снизойти до заблуждений относительно понятия нормативности в праве или очевидного его игнорирования как существенного признака нормативного правового акта. Очевидно, этим можно объяснить попытки разграничения нормы права и правовой нормы. Этой же причиной можно объяснить и тенденцию «стирания» границ между понятиями нормы права и индивидуально-правовой нормы, трактуемых в поведенческом аспекте. Данная тенденция берет свое начало с Г. Кельзена. В.М. Марченко со ссылкой на Г. Кельзена, утверждавшего, что понятие нормы права не сводится только к общему правилу, касающемуся всех или многих граждан, считает весьма важным в плане более глубокого познания нормативизма отойти от сложившейся догмы, согласно которой любая правовая норма представляется не иначе как только в виде общего, «типового» правила поведения[17]. Причиной такого суждения, вероятно, является восприятие нормы права как правила поведения, которое позволяет распространять поведенческий аспект и на трактовку индивидуально-правовых норм. Однако в связи с этим существует актуальность такого свойства, которое бы адекватно отражало идентичность норм права, не позволяя отождествлять или сводить их к индивидуально-правовым нормам.

Хорошо известно, что на основе норм права как правил общего характера создаются индивидуальные нормы. Однако их целесообразно называть не нормами права в буквальном смысле, а индивидуально-правовыми нормами, что подчеркивает их конкретизированный и производный от норм права характер. В отличие от норм права индивидуально-правовые нормы имеют своим формальным источником индивидуальные правовые акты. Однако главным свойством, обусловливающим решение проблемы разграничения норм права и индивидуально-правовых норм, является масштабность круга охватываемых ими субъектов отношений, т.е. общий характер одних и индивидуальный, персонифицированный характер других соответственно. Именно общий, неперсонифицированный характер является свойством, определяющим идентичность норм права, в отличие от индивидуально-правовых норм, которые, по мнению Г. Кельзена, тоже являются правилами поведения, хотя и иного порядка[18]. Нормативно-правовые акты тем и отличаются от индивидуальных правовых актов, что содержат нормы права, т.е. правила общего характера. Приведенное суждение об основаниях разграничения норм права и индивидуально-правовых норм обусловливает вывод о том, что правовая норма — это элемент правовой системы. Норма же права — элемент системы права. При этом правовая норма обладает теми же свойствами, которыми характеризуются нормы права, за исключением их общего характера. Таким образом, как показывает сравнительная оценка норм права и правовых норм, это близкие по регулятивному потенциалу, но не тождественные понятия различного порядка.

Представляется, что вопрос о том, могут ли нормы права рассматриваться как правила индивидуального характера, должен решаться с учетом природы тех форм права, в которые эти нормы облечены. Для правовых систем, относящихся к семье общего права, такой подход приемлем, так как судебный прецедент как общее правило имеет индивидуально-определенный или казуализированный характер. Однако для правовых систем, в которых основной формой права выступает нормативно-правовой акт, признание индивидуального характера норм права означало бы противоречие самой природе данных актов. Следовательно, необходима актуализация тех свойств норм права и правовых норм, которые бы определяли их идентичность и не позволяли отождествлять или сводить нормы права к индивидуальным правовым нормам.

Таким образом, рассматриваемая проблема трактовки норм права может решаться в контексте нормативности права, исходя из того, что норма права представляет собой не только правило поведения, а правило вообще, правило общего характера, выраженное в виде властного предписания, определяющего социально значимую модель возможного и должного в регулировании общественных отношений, а также правовой статус их участников в целях упорядоченного развития общества и государства.

Одним из классических положений общей теории права является тезис о государственно-властном характере норм права (В.В. Лазарев, Ж.Л. Бержель, Н.Н. Вопленко и др.). Так, согласно В.К. Бабаеву норма права — это общеобязательное веление, выраженное в виде государственно-властного предписания и регулирующее общественные отношения[19]. Трактовка нормы права как государственно-властного веления или предписания является традиционной для теории права, если иметь в виду законы и подзаконные нормативные правовые акты государства. Данный тезис был закономерен в условиях огосударствления всех сторон жизнедеятельности общества. Однако в условиях актуализации моделей правового государства и гражданского общества, когда в соответствии с конституционным принципом носителем суверенитета и источником власти в Российской Федерации выступает многонациональный народ, абсолютизация исключительности государственно-властного характера норм права представляется критичной. В современных условиях становления гражданского общества, которое является источником социально-экономического, политического и правового плюрализма, предполагающего полицентрич- ность, полисубъектность правообразовательного и правотворческого процессов, нормы права создаются не только государственными, но и негосударственными органами и организациями, а также частными субъектами. Так, например, локальные или корпоративные нормы трудового права, содержащиеся в уставах, правилах внутреннего трудового распорядка, учредительных и иных актах, создаются и реализуются самими коллективами негосударственных предприятий, организаций и учреждений. Игнорирование такого факта было бы умалением сущности теории права, которая призвана оперативно, системно и адекватно отражать правовую действительность в ее динамике в порядке совершенствования адекватного ей категориально-понятийного аппарата. Поэтому ограничивать государственным началом или государственным санкционированием современное правотворчество, на наш взгляд, неправильно.

С учетом изложенного можно выделять в качестве общего признака норм права не государственный характер, а властность велений, содержащихся в нормах права. Властность велений можно рассматривать не только как существенный признак норм права, но и как функциональный ресурс, обеспечивающий реализацию норм права. Абсолютизация государственного характера норм права представляется критичной и в силу того, что в рамках данного подхода остается без внимания действительная природа норм права — обусловленность потребностями общества в его упорядоченном, целенаправленном развитии. Указанные обстоятельства являются основой для следующего умозаключения. В современных условиях право не ограничивается законами и иными нормативно-правовыми актами, издаваемыми органами государства. В гражданском обществе принимаются и действуют нормативно-правовые акты негосударственных субъектов власти. Поэтому объективное право в широком смысле не может расцениваться исключительно как признак государства. Оно является признаком гражданского общества. Существенным же признаком государства выступают законы и подзаконные нормативные правовые акты, изданные органами государства.

С государственно-властным характером норм права тесно связывают и такой их признак, как обеспеченность или гарантированность силой государственного принуждения. Данное утверждение справедливо в отношении органов государственной власти и органов местного самоуправления. Однако обеспеченность норм права силой государственного принуждения не следует преувеличивать. Ранее уже отмечалось, что нормы права создаются, легализуются и охраняются властью трудового коллектива, профессионального сообщества и администрации негосударственных предприятий и организаций. Последние самостоятельно реализуют предусмотренные уставом организации меры принуждения к лицам, нарушившим локальные нормы права. Следовательно, обеспеченность или гарантированность силой государственного принуждения как признак норм права не является абсолютным. Вместе с тем, если определенным субъектам делегировано правотворческое полномочие, делегированное правотворчество не может быть лишено обеспеченности государственным принуждением (не путать с санкциями, которые, будучи

не связаны с государством, тем не менее реализуются усилиями самих субъектов правотворчества). Так, органы самоуправления как негосударственные субъекты правотворчества издают обязательные для исполнения локальные нормативно-правовые акты, обеспеченные мерами государственного принуждения, которые реализуются правоохранительными, контролирующими и иными государственными органами. В этом находит свое выражение связь права с государством.

В контексте изложенного представляется логичным выделять общим признаком норм права обеспеченность санкциями. Санкции приводятся в действие не только государственными, но и негосударственными субъектами. Кроме того, реализация норм права обеспечивается и поощрительными мерами, которые также относятся к санкциям. Однако здесь следует уточнить содержание понятия санкции. На наш взгляд, санкция — это предусмотренная нормативно-правовым актом мера обеспечения юридической силы нормы права.

Завершая анализ содержания понятия нормы права, нельзя не отметить, что назначение общей теории права заложено в ее названии. Она призвана в интегрированной, унифицированной форме выражать в научных конструкциях многогранную объективную реальность. Попытки же расчленения единой общетеоретической конструкции нормы права или ее подмены смежными конструкциями с тем же содержанием малопродуктивны и вряд ли отвечают природе общей теории права.

Разнообразие трактовок понятия нормы права закономерно обусловливает актуальность поиска универсальной дефиниции, охватывающей собой многогранные проявления ее сущности и содержания. «Дефиниция, в идеале, это модель, позволяющая сравнивать и, как следствие, соотносить с содержательной частью концепта конкретные ситуации, порождаемые юридической жизнью»1. При этом следует учесть, что познание любого общественного явления, изучение его сущности завершаются определением содержания его понятия. По мнению А.И. Тимофеева, «для образования понятия необходимо, во-первых, выделить существенные признаки, имеющиеся у предметов, и, во-вторых, связать их в некотором единстве»[20] [21]. По справедливому замечанию Ф.Н. Фаткуллина, логические требования к понятиям предполагают, чтобы в них охватывались существенные черты всех структурных частей определяемого[22]. Следовательно, для того чтобы более точно определить содержание понятия нормы права, необходимо уточнить его существенные черты, признаки. При этом адекватность признаков как существенных для идентификации норм права логично верифицировать методом поочередного их вычленения или исключения из единой дефинитивной системы, при котором отсутствие одного из них повлечет неполноценность или несостоятельность искомого понятия, т.е. нормы права.

Представляется, что в свете изложенного такими существенными признаками идентификации содержания понятия нормы права выступают следующие ее существенные свойства: обусловленность потребностями общественного развития, социальная значимость, регулятивность, определенность формы выражения, властный и целеполагающий характер, обеспеченность санкциями, императивность, системность, всеобщий и обязательный характер.

Норма права — это правило, выступающее социальным регулятором, формой юридически значимой модели возможного или должного в регулировании общественных отношений, так как ее предмет регулирования ограничен пределами (границами), за которыми действуют иные социальные регуляторы.

Норма права — это не любое правило, а правило общего характера. Общий характер нормы права означает ее абстрактность и неперсони- фицированность.

Норма права — это правило обязательного характера, не допускающее или исключающее ее игнорирование адресатами. Такой характер нормы права обеспечивается ее защитой от нарушения или несоблюдения кем-либо с помощью специальных правовых средств — санкций, призванных гарантировать ее реализацию. Санкции — это меры обеспечения норм права. Они могут иметь поощрительный или принудительный характер.

Норма права — это правило, выражающее властное веление (волеизъявление) уполномоченного субъекта правотворчества. Н.М. Кор- кунов писал, что «юридические нормы, как и все вообще нормы, суть правило должного и в этом смысле веления»[23].

Норма права — не любое властное волеизъявление, а лишь формально закрепленное, т.е. отвечающее установленной форме его внешнего выражения.

Наконец, норма права характеризуется системностью: норма права существует не отдельно, а в комплексе с другими нормами права, на уровне институтов и отраслей права.

С учетом изложенного сформулируем следующее определение понятия нормы права, отвечающее статусу права как социального регулятора.

Норма права — это обусловленное потребностями общественного развития, легализованное в установленном порядке уполномоченным субъектом, формально определенное и обеспеченное санкцией правило общего характера, олицетворяющее собой властное предписание о возможной или должной модели регулирования общественных отношений и соответствующем статусе их участников в целях гармоничного развития личности, общества и государства.

2.2. Об отдельных классификационных новациях норм права

Многогранный характер и многообразие общественных отношений отражаются не только на содержании норм права, но и на их дифференциации, которая находит свое выражение в учении о классификации норм права. Поэтому для уточнения идентичности и определения содержания понятия нормы права существенное значение имеет ее классификационная характеристика.

Классификация норм права находится в зависимости от того, какие основания (критерии) берутся за основу их дифференциации и группировки. Современная классификация норм права характеризуется широким диапазоном оснований дифференциации норм права. Общепризнанными основаниями классификации норм права в общей теории права являются отрасль права (гражданско-правовые, гражданско-процессуальные, уголовно-правовые, административно-правовые нормы и т.п.); условность или безусловность норм права (диспозитивные и императивные); место и роль норм права в механизме правового регулирования (материальные и процессуальные); способ правового регулирования (управомочивающие, обязывающие, запрещающие); степень определенности содержания структурных элементов (абсолютно определенные, относительно определенные).

Динамика общественного развития и тенденции правоприменения обусловливают необходимость нового осмысления действующей системы права в порядке выявления и характеристики классификационной идентичности отдельных групп норм права. К ним можно отнести нормы права с абсолютной или относительной степенью неопределенности содержания их предписаний[24]. Их реализация поставлена в зависимость от дискреционных полномочий властных публичных субъектов (от франц. discretionnaire — зависящий от личного усмотрения). Дискреционные полномочия, от которых во многом зависит реализация как объективного, так и субъективного права, широко представлены в российском законодательстве нормами, как предполагающими, так и непосредственно закрепляющими возможность властных субъектов по своему усмотрению выбирать соответствующий вариант юридически значимого решения (действия). Технико-юридическая конструкция данных норм права выражается в использовании законодателем лингвистических средств, таких как наречие «вправе» или глагольная форма «может». Именно в силу таких технико-юридических конструкций свобода усмотрения в принятии юридически значимого решения (действия) органично вплетена в содержание полномочий властных субъектов, осуществление которых зависит от их личного усмотрения. На уровне общего нормативного правового регулирования она находит выражение в правотворческой деятельности уполномоченных субъектов; на уровне поднормативного, индивидуально-правового регулирования — в правоприменительной деятельности субъектов правоприменения. Значительный удельный вес таких норм в системе права актуализирует вопрос о статусе данных норм в механизме правового регулирования.

Традиционное восприятие управомочивающих норм права не позволяет отразить в их рамках специфику юридической дискреции как основы их классификационной идентичности. Управомочивающие нормы права различаются не только технико-юридическими формами закрепления меры самостоятельности их адресатов, но и степенью регламентации условий их возникновения и использования. Кроме того, не все управомочивающие нормы права адресованы властным публичным субъектам, обладающим дискреционной властью, опосредующей процессы правового регулирования и правоприменительной формы реализации права. Не все они имеют дискреционный характер, основное проявление которого находит выражение в статусных дискреционных полномочиях властных субъектов, обусловливающих возможность действий по усмотрению. Дискреционный характер значительного массива управомочивающих норм права свидетельствует об особой идентичности, позволяющей дифференцировать их в рамках такой юридической конструкции, как дискреционные нормы права. Предметное исследование такого рода норм права, адресованных властным субъектам юридической деятельности, позволяет выявить их исключительную роль в правоприменительной деятельности. В пользу актуализации данного вопроса свидетельствует то обстоятельство, что реализация относительно определенных норм права опосредуется правоприменительной дискрецией, т.е. юридически обусловленной свободой усмотрения субъекта правоприменения, предполагающей возможность выбора одного из нескольких вариантов правореализационного решения. Именно от правоприменительной дискреции зависят различные (позитивные и негативные) тенденции реализации как объективного, так и субъективного права.

Исходя из изложенного представляется целесообразным выделять в качестве разновидности управомочивающих норм права дискреционные нормы права как объективно предполагающие либо непосредственно закрепляющие дискреционные полномочия властных субъектов, выражающиеся в возможности свободного, по их усмотрению и в пределах законности, выбора и принятия правотворческого и (или) правореализационного решения. Именно в силу таких норм юридическая дискреция органично вплетена в содержание властной компетенции и составляет основу дискреционных полномочий, выступающих в качестве судьбоносного фактора юридической деятельности властных публичных субъектов.

Дискреционные нормы присутствуют в системе российского публичного и частного права на уровне как материальных, так и процессуальных норм права. Так, например, п. 1 ст. 31 «Права налоговых органов» Налогового кодекса РФ содержит дискреционное полномочие, выражающееся в том, что налоговые органы вправе совершать предусмотренные данной нормой фискальные действия. Согласно п. 2 ст. 39 Семейного кодекса РФ суд вправе отступить от начала равенства долей супругов в их общем имуществе исходя из интересов несовершеннолетних детей и (или) исходя из заслуживающего внимания интереса одного из супругов, в частности, в случаях, если другой супруг не получал доходов по неуважительным причинам или расходовал общее имущество супругов в ущерб интересам семьи. Приведенные примеры свидетельствуют о сегментированности дискреционных норм права на уровне межотраслевых связей в подсистемах как частного и публичного права, так и материального и процессуального права. Эта сегментированность дискреционных норм права свидетельствует об их общеправовом характере, позволяющем рассматривать их совокупность в качестве содержания общеправового института дискреционного права.

Дискреционные нормы права служат институциональной основой правотворческой, правоприменительной и правоинтерпретационной дискреции. И если правотворческая дискреция опосредует процесс «опредмечивания» объективного права в нормативно-правовых актах, то правоприменительная дискреция — процесс «распредмечивания», т.е. трансформацию абстрактного по своему характеру объективного права в конкретное, реальное право на уровне субъективных прав и юридических обязанностей. Эта трансформация осуществляется на основе дискреционных норм права. Выступая важнейшим средством правоприменительной формы реализации права, дискреционные нормы права обеспечивают преодоление неопределенности объективного права и его гибкость с точки зрения обстоятельств места, времени, круга лиц и т.п. На этой основе устраняется объективно существующее противоречие как между общим характером нормы права и индивидуальностью конкретной социальной ситуации, так и между диспозитивным характером дискреционной нормы права и императивностью права.

В рамках системы права институт дискреционных норм права представлен в составе различных отраслей права и регулирует отношения разного рода (имущественные, личные, процессуальные, административные, налоговые и др.) как на уровне отдельных отраслей, так и на их стыке между собой. Соответствующим образом на уровне отдельных отраслей либо на уровне межотраслевых взаимосвязей институционализируются и дискреционные полномочия. При этом на уровне как отдельных институтов дискреционных полномочий, так и их субинститутов имеет место их внутрисистемная корреляция. Так, институт дискреционных полномочий властных публичных субъектов в качестве своих субинститутов имеет дискреционные полномочия субъектов правотворчества и субъектов правоприменения. В свою очередь, например, институт дискреционных полномочий субъектов правоприменения в качестве субинститутов имеет дискреционные полномочия субъектов юрисдикционной правоприменительной деятельности и неюрисдикционной правоприменительной деятельности. В процессуальном праве дискреционные полномочия институционализируются на уровне дискреционных норм гражданско-процессуального, арбитражно-процессуального, уголовно-процессуального и административного процессуального права. В материальном праве дискреционные полномочия институционализируются на уровне дискреционных норм административного, налогового, семейного и прочих отраслей материального права.

Актуализация дискреционных норм права представляется продуктивной для изучения механизма нормативно обусловленной детерминации негативных издержек реализации правоприменительных дискреционных полномочий в виде нарушений гражданских прав и свобод, злоупотреблений властью, бюрократического произвола и коррупции. Как в неюрисдикционном, так и в юрисдикционном юридическом процессе имеется потенциальная возможность дискреционного произвола, имеющего как открытую, так и латентную форму злоупотребления дискреционными полномочиями субъектов правоприменения. В связи с этим представляется необходимым обратиться к вопросу о природе дискреционных норм права.

Статус дискреционных норм права дает основание полагать, что их природа детерминирована потребностями правового регулирования и правореализации. Исходной предпосылкой институционализации дискреционных норм выступает абстрактный и относительно определенный характер норм права, обусловливающий необходимость их адекватного конкретизированного применения с учетом сложившейся правореализационной ситуации. Представляется, что дискреционные нормы и отражают эту предпосылку. Общий и относительно определенный характер норм права юридически обусловливает востребованность дискреционных полномочий субъектов правоприменения в тех пределах, в которых задачи правореализации не могут быть изначально решены в рамках правотворчества. По мнению К.И. Комиссарова, законодатель «предусматривает основное направление регулирования, а точное определение объема и содержания прав поручает суду»1. Как справедливо отмечает И.А. Ильин, если бы законодатель попытался заменить общие нормы единичными императивами, приспособленными к индивидуальному поведению, то он поставил бы перед собой нелепую задачу бесплодной погони за бесконечным разнообразием индивидуального материала, число императивов оказалось бы бесконечным и строй жизни остался бы неурегулированным[25] [26]. Очевидно в связи с этим, что и правоприменение есть следствие невозможности для законодателя охватить исчерпывающей регламентацией все обстоятельства социальной практики как предмета правового регулирования. Поэтому законодатель, ограничиваясь установлением общих правил, предусмотрительно руководствуется целесообразностью предоставления субъекту правоприменения возможности выбирать из предусмотренных нормой права вариантов адекватного правоприменительного решения, например решения о конкретной мере наказания. Таким путем обеспечивается реализация правил общего и относительно определенного характера, содержащихся в нормах права, посредством их подведения под частные случаи. И решающая роль в этом процессе отводится правоприменительному усмотрению. С этой точки зрения дискреционные нормы права отражают потребность в гибком индивидуальном подходе и конкретизирующей деятельности правоприменительных органов. При таких условиях дискреционные нормы выступают важнейшим механизмом, обеспечивающим решение задач правового регулирования и реализации права.

Таким образом, природа дискреционных норм права обусловлена невозможностью для субъекта правотворчества охватить с исчерпывающей полнотой все многообразие жизненных ситуаций и обстоятельств социальной практики в рамках динамично развивающихся общественных отношений.

В массиве рассматриваемых норм права имеются такие нормы, которые предусматривают возможность реализации дискреционных полномочий в зависимости от предусмотренной нормой ситуации. В юридической науке подобные нормы рассматривают в качестве основания выделения ситуационного права[27]. В этих нормах закрепляется право субъекта правоприменения исходя из конкретных обстоятельств дела (ситуации) осуществлять реализацию правовых норм. Другими словами, ситуационные нормы права обусловливают наступление правовых последствий в зависимости от обозначенных в них обстоятельств или своеобразия ситуации. Поэтому ситуационными являются не все нормы права, имеющие относительно определенный характер, а те из них, в которых имеется указание на те или иные конкретные ситуации (обстоятельства), в силу и на основе которых субъект правоприменения может принимать индивидуально-правовые акты. При отсутствии указанной в норме ситуации такая норма не может быть применена. При этом статус таких ситуаций, установление обстоятельств и определение их юридического значения относятся к предмету усмотрения субъекта правоприменения, всецело зависят от его дискреционных полномочий, т.е. ситуационные нормы права обладают дискреционным характером, так как их реализация опосредуется дискреционными полномочиями субъекта правоприменения. Так, например, обстоит дело с реализацией нормы п. 4 ст. 38 Семейного кодекса РФ, в соответствии с которой суд может признать имущество, нажитое каждым из супругов в период их раздельного проживания при прекращении семейных отношений, собственностью каждого из них. Согласно смыслу данной нормы только в случае усмотрения судом факта приобретения имущества одним из супругов в условиях действительно раздельного проживания, свидетельствующего о прекращении брака, описанная в норме ситуация станет юридическим фактом для наступления такого правового последствия, как возникновение права собственности.

Во власти правоприменительного усмотрения будет находиться и квалификация характера обстоятельств раздельного проживания супругов в качестве оснований признания судом факта прекращения брака. Другими словами, восприятие ситуаций в качестве юридически значимых фактов, имеющих отношение к делу, всецело находится в зависимости от власти усмотрения суда, т.е. дискреционной власти1. Именно в силу дискреционного характера норм, т.е. норм, предполагающих дискреционные полномочия субъектов правоприменения, реализуются предусмотренные относительно определенными нормами права ситуации, и возникает так называемое ситуационное или реальное конкретное право, являющееся формой бытия субъективного права. Вне дискреционной власти субъекта правоприменения, выступающей в роли движущей силы, приводящей в действие юридический механизм правоприменения, ситуации в качестве юридически значимых обстоятельств сами по себе выступать не могут. Поэтому представляется логичным данные нормы называть в качестве разновидности дискреционных норм, т.е. дискреционно-ситуационными, поскольку реализация предусмотренных ими ситуаций, равно как и реализация дискреционных полномочий, в конечном счете предполагает их симбиоз. Этот симбиоз выступает условием реализации подобного рода норм и является классификационным основанием их выделения в качестве отдельной разновидности относительно определенных норм права.

Отдельные авторы, исследующие сущность дискреционных полномочий суда, полагают, что дискреция по отношению к деятельности суда представляет собой совокупность полномочий, предоставленных органу правосудия, выраженных в правах, поступать определенным образом в конкретных ситуациях, указанных законодателем[28] [29]. Не возражая против такой позиции, следует отметить, что трактовка дискреционных полномочий исключительно как возможности «поступать определенным образом в конкретных ситуациях, указанных законодателем» не может иметь абсолютный характер, так как не учитывает нормы, технико-юридическая конструкция которых предполагает либо непосредственно закрепляет возможность реализации дискреционных полномочий субъектов правоприменения при отсутствии в нормах указания на какие-либо конкретные ситуации.

Дело в том, что в системе права выделяются отличающиеся своей идентичностью нормы, формально-юридическая конструкция которых содержит только указание на избыточное дискреционное полномочие, которое субъект правоприменения может использовать для принятия решения по делу в порядке осуществления правоприменительной деятельности. В них отсутствует не только привязка дискреционного полномочия к нормативно выраженным вариантам ситуации или возможные варианты решения вопроса реализации нормы, но и содержание условий применения дискреционного полномочия, которое имеет решающее значение для правоприменительного решения. Данная особенность, полагаем, является основанием идентичности таких норм права и их актуализации в качестве абсолютно-дискреционных норм. Примером такой нормы может служить ч. 1 ст. 187 Уголовно-процессуального кодекса РФ, согласно которой следователь вправе, если признает это необходимым, провести допрос в месте нахождения допрашиваемого. В данной норме не приводится каких-либо обстоятельств, от наличия которых должен решаться вопрос о месте допроса. Это может означать, что решение данного вопроса следователем зависит исключительно от его усмотрения. Другими словами, реализация подобных относительно определенных норм в конечном счете находится в зависимости не от конкретных ситуаций, а от произвола дискреционной власти субъекта правоприменения.

Исследование массива относительно определенных норм права позволяет выделять среди них и такие, которые непосредственно не закрепляют, но предполагают дискреционные полномочия субъектов правоприменения в целях реализации предусмотренных нормой вариантов правоприменительного решения. Альтернативные нормы предусматривают возможность применения одного из нескольких точно обозначенных в норме вариантов. Таковыми, например, являются нормы Особенной части Уголовного кодекса РФ и нормы Кодекса РФ об административных правонарушениях. Так, например, ст. 177 Уголовного кодекса РФ за совершение одного и того же преступного деяния в качестве возможных к применению вариантов санкций устанавливает четыре меры наказания. Применение санкций, предусмотренных указанной нормой права, опосредуется правоприменительным усмотрением суда, от которого зависит не только выбор одной из предусмотренных нормой санкций, но и конкретизация выбранной санкции, т.е. определение конкретной меры ответственности виновного лица, включая назначение наряду с основным и дополнительного наказания. Так, согласно ст. 285 Уголовного кодекса РФ наряду с основным наказанием в порядке применения санкции суд может использовать лишение права занимать определенные должности или заниматься определенной деятельностью. Предметом правоприменительного усмотрения при реализации данных норм являются такие обстоятельства, как степень вины правонарушителя, характеристика его личности, последствия совершенного правонарушения, и др. Аналогичные дискреционные нормы имеются и в процессуальном праве. Так, например, согласно ст. 216 Гражданского процессуального кодекса РФ суд может по заявлению лиц, участвующих в деле, или по своей инициативе приостановить производство по делу в случае нахождения стороны в лечебном учреждении, розыска ответчика и т.д.

В рамках системы права имеются и дискреционные нормы права, предусматривающие возможность применения факультативных вариантов правореализации. Данные нормы предусматривают иной порядок урегулирования вопроса, возможность использования наряду с главным вариантом факультативного варианта, который может быть применен правоприменительным органом в порядке замены основного варианта. Так, например, согласно ч. 1 ст. 212 Гражданского процессуального кодекса РФ суд может по просьбе истца обратить к немедленному исполнению решение, если вследствие особых обстоятельств замедление его исполнения может привести к значительному ущербу для взыскателя или исполнение может оказаться невозможным. В данном случае выбор и реализация факультативного варианта зависят от усмотрения судом «особых обстоятельств», с учетом которых возможна реализация права истца на немедленное исполнение решения.

В массиве относительно определенных норм права можно выделять нормы, структурные элементы которых содержат оценочные категории или понятия, обусловливающие необходимость их интерпретации в порядке осуществления правоприменительной деятельности. При этом интерпретация и квалификация содержания самого оценочного понятия находятся во власти дискреционного полномочия правоприменителя. Так, например, согласно п. 2 ст. 10 Гражданского кодекса РФ в случае злоупотребления правом суд, арбитражный суд или третейский суд с учетом характера и последствий допущенного злоупотребления отказывает лицу в защите принадлежащего ему права полностью или частично, а также применяет иные меры, предусмотренные законом. При этом данной нормой приводятся лишь некоторые из многих форм злоупотребления правом — осуществление гражданских прав исключительно с намерением причинить вред другому лицу и действия в обход закона с противоправной целью. Что же касается иных форм злоупотребления, возможные проявления которых законодателем не приводятся, то их квалификация оставлена на усмотрение суда. В силу отсутствия законодательной дефиниции и исчерпывающего перечня форм злоупотребления правом суд может подходить к делу дифференцированно, т.е. в зависимости от усмотрения в действиях одной из сторон наличия или отсутствия признаков злоупотребления правом. В связи с этим справедливость судебного решения находится исключительно во власти судебного усмотрения.

В законодательстве имеются варианты дискреционных норм права, в которых оценочные конструкции закрепляются в качестве условия реализации юридических исключений. Так, согласно п. 1 ст. 11 Семейного кодекса РФ при наличии уважительных причин орган записи актов гражданского состояния по месту государственной регистрации заключения брака может разрешить заключение брака до истечения месяца. В соответствии с ч. 1 ст. 64 Уголовного кодекса РФ при наличии исключительных обстоятельств, связанных с целями и мотивами, ролью виновного и других, суд может назначить более мягкий вид наказания, чем предусмотрено статьей. В данной норме установление и оценка таких обстоятельств, как цель, мотивы, роль виновного, активное содействие раскрытию преступления в качестве условия для назначения в порядке исключения более мягкого наказания, чем предусмотрено за данное преступление, всецело зависят от усмотрения суда.

К рассматриваемой категории дискреционных норм права примыкают и нормы, содержащие принципы права, конструкция которых имеет оценочный характер. Так, согласно п. 2 ст. 6 Гражданского кодекса РФ при невозможности использования аналогии закона права и обязанности сторон определяются исходя из общих начал и смысла гражданского законодательства (аналогия права) и требований добросовестности, разумности и справедливости. Это означает, что интерпретация принципов добросовестности, разумности и справедливости оставлена законодателем на усмотрение субъекта правоприменения.

Наконец, в процессуальном праве можно обнаружить нормы, в которых реализация дискреционных полномочий правоприменителя поставлена в зависимость от согласия участника процесса. Так, согласно ч. 2 ст. 115 Гражданского процессуального кодекса РФ судья может с согласия лица, участвующего в деле, выдать ему на руки судебную повестку или иное судебное извещение для вручения их другому извещаемому или вызываемому в суд лицу. Согласно ч. 1 ст. 77 Уголовно-исполнительного кодекса РФ в исключительных случаях лица, осужденные к лишению свободы, ранее не отбывавшие лишение свободы, которым отбывание наказания назначено в исправительной колонии общего режима, могут быть с их согласия оставлены в следственном изоляторе или тюрьме для выполнения работ по хозяйственному обслуживанию. Данная норма предусматривает для осужденных лиц исключение из установленного порядка отбывания уголовного наказания, реализация которого зависит от усмотрения как субъекта применения данной нормы права (начальник следственного изолятора), так и самого осужденного. Представляется, что данные нормы с учетом их специфики могут быть дифференцированы в качестве консенсуально-дискреционных норм права.

Изложенная классификация дискреционных норм права позволяет сформулировать вывод о том, что различие в объеме правоприменительного усмотрения является критерием их своеобразия. При этом отдельные из рассмотренных видов дискреционных норм права олицетворяют собой институциональную основу пределов правореализационной дискреционности. Так, например, консенсуально-дискреционная норма права ограничивает правоприменительное усмотрение согласием адресата правоприменения.