Как справедливо замечено в юридической литературе, «дифференциация уголовной ответственности в Особенной части УК осуществляется законодателем преимущественно посредством квалифицированных составов (квалифицирующих признаков) и соответствующих им новых рамок наказуемости» [1] . Именно с помощью квалифицирующих признаков законодатель отражает в уголовном кодексе существенное различие в уровне общественной опасности подгрупп преступлений, выделяемых в рамках одного и того же их вида. Наличие квалифицирующего признака указывает на повышенную либо пониженную типовую степень общественной опасности разновидности преступления «по сравнению с отраженной при помощи признаков основного состава»[2]. Индикатором этого служит появление более суровой или более мягкой типовой санкции[3].

Из содержания первой главы нашей диссертации вытекает, что и отечественный и зарубежный законодатель с давних времен занимаются конструированием квалифицированных составов в целях ранжирования уголовной ответственности за предоставление заведомо ложной информации, опасной для уголовного судопроизводства. Многие современные уголовные кодексы не являются в данном отношении исключением.

Так, по УК РФ повышенную ответственность влекут лжесвидетельство или заведомо ложный донос, «соединенные с обвинением лица в совершении тяжкого либо особо тяжкого преступления» (ч.2 ст.306 и ч.2 ст.307 УК РФ). Для дифференциации ответственности за заведомо ложный донос законодатель использует и особо квалифицирующий признак, облекая его в следующую формулировку: «деяния, предусмотренные частями первой или второй настоящей статьи, соединенные с искусственным созданием доказательств обвинения».

Признание первого из названных признаков квалифицирующим как для состава заведомо ложного доноса, так и для лжесвидетельства представляется вполне справедливым. При прочих равных условиях обременное подобным обстоятельством предоставление заведомо ложной информации, опасной для уголовного судопроизводства, обладает более высокой степенью общественной опасности, чем ложный донос или лжесвидетельство, совершенные в отсутствие подобного признака. Это связано как с тем фактом, что ложная информация касается совершения тяжкого или особо тяжкого преступления, так и с тем обстоятельством, что виновный указывает на конкретное лицо, как на якобы совершившее преступление. В результате создается угроза причинения большего вреда для основного объекта уголовно-правовой охраны: развитие уголовно судопроизводства может осуществляться вопреки его назначению (ст. 6 УПК РФ), создается опасность необоснованного обвинения и осуждения невиновного лица. Немаловажно и то, что «по делам о тяжких или особо тяжких преступлениях всегда производится предварительное следствие, ложные доносы такого рода всегда отвлекают больше сил и средств правоохранительных органов для их проверки»[4]. Кроме того, в подобных случаях обязательно нарушаются иные общественные отношения, охраняемые уголовным законом. Под сомнение ставится доброе имя оговоренного человека, возникает опасность применения к нему мер процессуального принуждения, включая меру пресечения, связанную с содержанием под стражей.

Типичность рассматриваемого квалифицирующего обстоятельства также не вызывает сомнений. Так, по нашим подсчетам, произведенным с учетом данных судебного департамента при Верховном Суде РФ, в 2011 году на долю лиц, осужденных по ч.2 ст. 306 УК РФ, приходилось ~ 18% от всех осужденных за заведомо ложный донос, а в 2012, 2013, 2014, 2015 г. ~ 12,4%, ~ 15,4%, ~ 16,2 %, ~ 13,5 % соответственно[5].

Например, обоснованным представляется вменение названного квалифицирующего признака Г., осужденному 27 октября 2011 года Кировским районным судом г. Астрахани по ч.2 ст. 306 УК РФ к одному году лишения свободы. Преступление совершено Г. при следующих обстоятельствах. Находясь в личных неприязненных отношениях со своим непосредственным начальником

Ч., Г. решил оговорить его в совершении должностного преступления. В целях реализации своего преступного умысла он подготовил от своего имени рапорт на имя начальника УВД по г. Астрахани. В указанном рапорте содержались сведения о том, что Ч., являясь непосредственным начальником Г., при исполнении своих служебных обязанностей, якобы оскорблял его грубой нецензурной бранью, а также ударил в правую часть головы, то есть совершил в отношении него преступление, предусмотренное ч.1 ст. 286 УК РФ, отнесенное уголовным законом к категории тяжких. Упомянутый рапорт был зарегистрирован в книге учета сообщений о преступлении УВД по г. Астрахани. Материалы проверки переданы по подследственности в следственные органы Следственного комитета при прокуратуре Российской Федерации по Астраханской области. Здесь также была осуществлена процессуальная проверка по факту, указанному в сообщении Г. Однако данный факт не нашел своего подтверждения, в связи с чем в возбуждении уголовного дела в отношении Ч.

было отказано на основании п.1 ч.1 ст. 24 УПК РФ, в связи с отсутствием события преступления[6].

Доля лиц, осужденных за лжесвидетельство, отягощенное рассматриваемым квалифицирующим признаком, в общем количестве осужденных по ст. 307 УК РФ не столь значительна. Однако и она позволяет рассуждать о том, что определенная часть лжесвидетелей осуществляет рассматриваемое преступление путем оговора заведомо невиновных граждан в совершении тяжких и особо тяжких преступлений. Так, в 2011 году эта доля была ~ 1,1 %, в 2012 году ~ 2,3 %, в 2013 году ~ 2,9 %, в 2014 году ~ 3,9 %, а в 2015 году ~ 3,4 %[7].

У нас не вызывает нареканий и факт отнесения к числу квалифицирующих признаков обстоятельства, закрепленного в ч.3 ст.306 УК РФ. Заведомо ложный донос, соединенный с искусственным созданием доказательств обвинения, значительно увеличивает шансы на принятие незаконных процессуальных решений, противоречащих основному назначению уголовного процесса, он создает угрозу причинения вреда отношениям, обеспечивающим использование в процессуальной деятельности только доброкачественной доказательственной информации. Повышается опасность причинения реального вреда и конкретному лицу. Интересно, что донос, соединенный с искусственным созданием доказательств обвинения гораздо чаще влечет возбуждение уголовного дела по факту, указанному в ложном заявлении, чем обычный ложный донос. Так, изучение судебных решений, в которых ложным доносам была дана квалификация по ч.3 ст.306 УК РФ, показало, что в 69% (207 из 300) случаев подобного рода ложных сообщений их ложность обнаруживалась лишь в ходе расследования возбужденных по указанным заявлениям уголовных дел. Подтверждается и типичный характер рассматриваемого обстоятельства, хотя его распространенность в квалификации преступлений соответствующего вида и не столь значительна, как у квалифицирующего признака, предусмотренного в ч.2 ст.306 УК РФ. Так, в 2011 году на долю особо квалифицированного доноса приходилось -3,1% всех ложных доносов, в 2012,2013,2014,2015 г. соответственно -2,8%, -2,8%, -2,5%, -3,3%[8].

Однако, к пониманию данного особо квалифицирующего признака в науке уголовного права отсутствует единый подход.

Так, в теории уголовного права встречается мнение, будто «данный признак будет иметь место тогда, когда виновный либо представляет фальшивые доказательства, либо фальсифицирует их»[9]. Подобная точка зрения, как верно пишут другие исследователи, не основана на законе. Так, еще М.Х. Хабибуллин отмечал, что для указанного вида заведомо ложного доноса «требуется не просто ссылка на какие-либо объективно-существующие обстоятельства, а искусственное создание этих обстоятельств»[10]. Сходным образом размышляет С.В. Смолин [11] . В то же время следует заметить, что в реальной действительности встречаются факты, свидетельствующие о том, что и предоставление доказательств, искусственно созданных другими лицами, указывает на повышенную опасность подачи при таких обстоятельствах заведомо ложного заявления. Ведь в подобном случае значительно облегчается введение правоохранительных органов в заблуждение, фальшивые доказательства делают поступившее заявление более убедительным, а, следовательно, более перспективным в качестве повода для возбуждения уголовного дела. Причем далеко не всегда правоприменителю удается установить, что к созданию такого рода фальшивых доказательств сам заявитель был причастен.

Так, суд Ханты-Мансийского автономного округа - Югры в своем апелляционном определении от 16 апреля 2015 г. по делу № 473 признал правильной квалификацию действий Н. по ч.1 ст.306 УК РФ, не согласившись с доводами, изложенными в апелляционном представлении заместителя прокурора г. Нижневартовска, о необходимости переквалификации действий Н. на ч.3 ст. 306 УК РФ.

Приговором Нижневартовска городского суда от 16 января 2015 года Н. был осужден по ч.1 ст. 306 УК РФ за заведомо ложный донос, совершенный при следующих обстоятельствах. 13 апреля 2013 года после того, как по предложению Т., с подачи С., неким И. была изготовлена рукописная записка без указания авторства с угрозами в адрес Н. и его детей и помещена И. под щелью стеклоочистителя лобового стекла автомобиля, принадлежащего Н., последний, осознавая, что фактически угрозы, изложенные в записке не имели к реальности никакого отношения, обратился по телефону в дежурную часть УМВД России по г. Нижневартовску, сообщив оперативному дежурному о совершении в отношении его и его близких преступления, предусмотренного ч.1 ст. 318 УК РФ. Затем Н. поехал в отдел полиции, где подал собственноручное письменное заявление с просьбой привлечь к уголовной ответственности неизвестное ему лицо, которое угрожает ему и членам его семьи посредством анонимной записки. При это Н., будучи предупрежденным об уголовной ответственности за заведомо ложный донос лично расписался в соответствующей графе бланка заявления.

Данное письменное заявление Н. передал старшему дознавателю отдела полиции для последующей его регистрации. Кроме того, Н. в подтверждение якобы совершенного против него преступления, предоставил дознавателю бумажную записку с текстом угрожающего содержания.

Отказывая в удовлетворении представления, апелляционная инстанция сослалась на то, что обвинение в организаторской роли Н. в написании записки, личном одобрении им ее содержания, в предоставлении автомобиля для ее размещения, не нашло подтверждения[12].

Однако проблема адекватной оценки такого рода деяний может быть решена лишь путем соответствующего изменения формулировки ч.3 ст. 306 УК РФ.

Не безошибочной оказывается и практика реализации ч.3 ст.306 УК РФ. Так, практические работники нередко упускают из виду, что согласно закону искусственным создание доказательств обвинения может быть признано лишь формирование такой недоброкачественной информации, которая предназначена для подтверждения совершения преступления определенным лицом, отождествляя понятие искусственного создания доказательств обвинения с понятие «искусственного создания доказательств совершения преступления». Например, Президиум Московского областного суда в своем постановлении от 2 марта 2011 г. №31 так обосновывает правильность квалификации по ч.3 ст.306 УК РФ действий С., данную Щелковским городским судом Московской области: «При этом в ходе осмотра места происшествия осужденный указал место совершения преступления, тем самым искусственно создал доказательства преступления. В результате следственным управлением при Щелковском ГУВД по данному заявлению было возбуждено уголовное дело №94425 в отношении неустановленных лиц по ст.161 ч.2 п.п. «а», «г», «д» УК РФ»[13].

Не опровергает наших суждений и обращение к зарубежному законодательству. Важно прежде всего отметить, что такое квалифицирующее обстоятельство, как соединенность деяния с обвинением лица в совершении тяжкого или особо тяжкого преступления, фигурирует в качестве

квалифицирующего признака заведомо ложного доноса и заведомо ложных показаний в уголовных кодексах большинства республик бывшего Союза ССР (расположенных хотя бы в части на его европейской территории), причем, как правило, без каких-либо модификаций. Лишь законодатель Эстонии не придает никакого значения этому признаку, конструируя соответствующие нормы[14]. По УК Литовской республики сообщение о тяжком либо особо тяжком преступлении призвано выполнять роль альтернативного признака основного состава, наряду с ложным доносом на невиновное лицо (ст. 236)[15].

В п «а» ч.2 ст.311 и п «а» ч.2 ст. 312 УК Республики Молдова этот признак с учетом произведенной молдавским законодателем категоризации преступлений сформулирован следующим образом: «То (те) же действие (я), связанное (ые) с совершением тяжкого, особо тяжкого или чрезвычайно тяжкого преступления»[16]. А в УК Литовской республики применительно к квалифицированному составу ложных показаний, выводов, перевода использовано такое словосочетание, как «тот, кто совершил деяние, предусмотренное частью 1 настоящей статьи, обвиняя лицо в мнимом совершении тяжкого либо особо тяжкого преступления» (ч.2 ст. 235)[17].

В ч.3 ст. 419 и ч.2 ст. 420 УК Казахстана содержится указание на квалифицирующий признак с более широким содержанием: «то (те) же деяние (я), соединенное (ые) с обвинением лица с совершением коррупционного, тяжкого или особо тяжкого преступления»[18]. Более широкое содержание имеет и соответствующий квалифицирующий признак заведомо ложных показаний по УК Латвии (ч.2 ст. 300). Здесь он изложен следующим образом: «те же действия, совершенные во время расследования или рассмотрения в суде дела о тяжком либо особо тяжком преступлении»[19].

Вместе с тем, следует заметить, что влияние этого признака на наказание различно в разных уголовных кодексах. В ряде стран названной группы за

данные квалифицированные преступления предусмотрена, как и в УК РФ, альтернативная санкция. В качестве альтернативных наказаний учитываются штраф (ч.2 ст.306, ч.2 ст.307 УК РФ, ч.2 ст.298, ч.2 ст.300 УК Латвии, ч.2 ст.235 Литовской Республики, ч.2 ст.311, ч.2 ст.312 УК Молдовы, ч.2 ст.370 УК Грузии), обязательные работы (ч.2 ст.307 УК РФ, ч.2 ст.384 УК Украины),

принудительные работы (ч.2 ст.306, ч.2 ст.307 УК РФ), ограничение свободы (ч.2 ст.400, ч.2 ст.401 УК Республики Беларусь, ч.2 ст.383, ч.2 ст.384 УК Украины), а также арест (ч.2 ст. 401 УК Республики Беларусь, ч.2 ст.235 УК Литовской республики)[20].

В уголовных кодексах Армении, Азербайджанской республики и Казахстана и за лжесвидетельство, и (или) за ложный донос, отягощенные рассматриваемым квалифицирующим обстоятельством, предусмотрен только один вид основного наказания - лишение свободы на определенный срок (ч.2 ст.333 УК Армении, ч.2 ст. 296, ч.2 ст.297 УК Азербайджанской республики, ч.2 ст.420 УК Казахстана)[21], ч.2 ст.373 УК Грузии[22].

Ориентируясь на максимум санкций, можно утверждать, что именно законодатель России менее всего строг к лицам, совершившим ложный донос, соединенный с обвинением в тяжком или особо тяжком преступлении. Максимум наказания за данное преступление здесь всего лишь 3 года лишения свободы, что позволяет относить данное преступление к преступлениям небольшой тяжести.

Этого нельзя сказать о квалифицированном виде лжесвидетельства, за который установлено лишение свободы на срок до 5 лет (ч.2 ст. 307 УК РФ). Подобное положение можно объяснить тем, что ответственность за ложный донос российский законодатель дифференцирует более тщательно, чем за лжесвидетельство, предусмотрев в ч.3 ст. 306 УК РФ особо квалифицирующий признак «деяние, соединенное с искусственным созданием доказательств обвинения» и установив за него максимальное наказание в виде лишения свободы на срок до 6 лет.

В большинстве же УК других государств типичным максимальным наказанием за лжесвидетельство и ложный донос, соединенный с обвинением лица в тяжком или особо тяжком преступлении, является лишение свободы на срок до 5 лет[23]. Однако есть и исключения. Так, самое суровое наказание за квалифицированный ложный донос (от трех до семи лет лишения свободы) устанавливает законодатель Азербайджанской республики (ч.2 ст. 296)[24]. А самое суровое наказание за лжесвидетельство такого вида (от пяти до десяти лет лишения свободы) предусмотрено по УК Казахстана[25].

Больший максимум лишения свободы (до шести, либо семи лет) установлен также в уже упомянутых ч.3 ст.419 УК Казахстана, ч.2 ст.373 УК Грузии и ч.2 ст.297 УК Азербайджанской республики[26].

Что же касается уголовного законодательства стран дальнего зарубежья и США, то для него использование подобного или сходного обстоятельства в качестве средства дифференциации ответственности является скорее исключением, чем правилом. Однако и здесь он изредка встречается. Так, в соответствии со ст.456 Уголовного кодекса Испании наказание за ложное обвинение другого лица в уголовном правонарушении варьируется в зависимости от его категории (тяжкое преступление, менее тяжкое преступление, проступок). При этом лишь за ложное обвинение в тяжком преступлении предусмотрено тюремное заключение (от шести месяцев до двух лет) со штрафом на сумму от двенадцати до двадцати четырех месячных заработных плат. За другие виды данного преступления установлен лишь штраф, размер которого также варьируется. Самое мягкое наказание влечет ложное обвинение в проступке (на сумму от трех до шести месячных заработных плат)[27].

По Уголовному кодексу штата Флорида наказание за лжесвидетельство усиливается, а само преступление отнесено уже к уголовным преступлениям второй степени (а не третьей, как лжесвидетельство без отягчающих обстоятельств), если «показания относятся к судебному разбирательству особо тяжкого преступления»[28].

Во многих же других государствах способность изучаемых нами преступлений причинять вред невиновным гражданам и больший вред правосудию ввиду опасности преступных посягательств, рассматриваемых судом, учитывается иначе. Во-первых, как уже утверждалось в настоящей работе, признак обвинения конкретного лица в совершении любого преступления, а не только тяжкого, в ряде УК европейских государств употребляется либо для обоснования уголовной ответственности, либо для ее дифференциации. Во- вторых, если отечественный законодатель, используя выше рассматриваемый квалифицирующий признак, исходит из потенциальной возможности наступления негативных последствий для правосудия и конкретного лица, то законодатель ряда европейских государств делает при этом акцент уже на наступивших последствиях. Так, в соответствии с ч.2 ст.207 УК Голландии наказание за лжесвидетельство усиливается и виновный подлежит лишению свободы не более девяти лет или штрафу пятой категории «если по уголовному делу ложное заявление было сделано в ущерб подсудимому в гражданском или военном трибунале»[29].

Уголовный кодекс Бельгии, устанавливая равную ответственность за дачу ложных свидетельских показаний в уголовном деле либо против обвиняемого, либо в его пользу (ст.215), тем не менее ответственность повышает, если лжесвидетельство привело к осуждению подсудимого к определенным видам наказания. Так, в ст.216 названного УК говорится: «Если подсудимый осужден к лишению свободы на срок более десяти лет либо к тюремному заключению от двадцати до тридцати лет, от пятнадцати до двадцати лет или от десяти до пятнадцати лет, лжесвидетель, который давал показания против него, подлежит наказанию тюремным заключением от десяти до пятнадцати лет, он будет подвергнут наказанию тюремным заключением от двадцати до тридцати лет, если подсудимый осужден к тюремному заключению пожизненно»[30].

Квалифицирующим признаком ложного доноса по ч.2 ст. 286 УК Болгарии признается наступление такого последствия, как привлечение оговоренного к уголовной ответственности. Максимальное наказание в этом случае повышается до 10 лет лишения свободы (вместо 6 за основной состав)[31].

Суровое наказание грозит за оговор невиновного лица по УК Норвегии, если потерпевший приговорен к лишению свободы, которое им полностью либо частично отбыто, либо приговаривается к смертной казни. Наказание виновному в данном случае определено не ниже 1 года лишения свободы. А если при этом смертный приговор приведен в исполнение или отбыт срок лишения свободы более пяти лет, то виновный может быть наказан тюремным заключением сроком до 21 года[32].

Сходный подход демонстрирует к построению квалифицированных составов ложного доноса и лжесвидетельства законодатель Турции. Примечательно, что в соответствии с ч.5 ст.285 и ч.4 ст.286 клеветник «наказывается пожизненным тюремным заключением», если в результате его преступных действий потерпевшему было назначено наказание в виде смертной

казни[33].

Весьма интересную норму содержит ч.4 ст.206 Уголовного кодекса Сербии. Здесь в качестве квалифицирующего признака дачи ложных показаний в ходе производства по уголовному делу указано наступление тяжких последствий для обвиняемого[34].

Нельзя не отметить, что в УК Латвии также содержится квалифицированный состав заведомо ложных показаний, заключения или перевода, в котором в качестве квалифицирующего признака указано на наступление тяжких последствий [35] . Однако, Латвийский законодатель не конкретизирует круг потерпевших от данного посягательства, придавая тем самым данному признаку более широкое содержание.

В отечественной науке высказывались предложения о целесообразности использования квалифицирующего признака «деяние, повлекшее тяжкие последствия» для дифференциации уголовной ответственности за некоторые преступления против правосудия. При этом одни авторы говорят об этом применительно к лжесвидетельству[36], а другие - касаясь ложного доноса[37].

Однако включение рассматриваемого признака в число признаков квалифицирующих должно быть оправданным не только с позиции повышения в результате его проявления уровня общественной опасности деяния, но и с точки зрения типичности данного обстоятельства.

Ответить на вопрос о том, насколько данный признак типичен для изучаемых нами посягательств на правосудие, можно лишь при условии выяснения содержания признака «деяние, повлекшее тяжкие последствия». В юридической литературе по данному вопросу, однако, нет единой точки зрения. Так, Л.В. Лобанова выделяет два вида тяжких последствий преступлений против правосудия. Во-первых, речь идет о тех вредных результатах, которые вообще не исправимы или трудно исправимы, и которые должны рассматриваться как тяжкие последствия любого деяния, в причинной связи с которыми они находятся: смерть потерпевшего, его серьезное заболевание, психическое расстройство, самоубийство. Во-вторых, тяжкими последствиями должен признаваться и тот серьезный ущерб, который причинен интересам процессуальной деятельности, в частности, самооговор, оговор заведомо невиновного лица, последовавшие под влиянием заключения под стражу или незаконного задержания, осуждение невиновного, уход от ответственности лица, виновного в тяжком или особо тяжком преступлении при фальсификации доказательств и т.п.[38].

С Л.В. Лобановой не соглашается С.В. Смолин, по мнению, которого «тяжкие последствия при совершении заведомо ложного доноса ... должны выражаться не в причинении ущерба процессуальной деятельности (например, уход от ответственности действительного преступника), а только в нанесении существенного вреда интересам личности»[39] , ибо они «призваны усиливать ответственность за лжедонос, а не обусловливать ее»[40].

Вряд ли с последним автором можно безоговорочно согласиться. Прежде всего неясно, почему вред, причиненный процессуальной деятельности, не может учитываться как вред, усиливающий ответственность. Ведь законодатель применительно к подавляющему большинству преступлений против правосудия, в том числе к лжесвидетельству и заведомо ложному доносу не конкретизирует общественно опасные последствия и тем самым не связывает с их наступлением уголовной ответственности за эти посягательства. Важно также иметь в виду, что объем и характер вреда, причиняемого правосудию, может быть различен. Кроме того, нельзя забывать о той роли, которую правосудие призвано выполнять. В любом случае правосудие функционирует не ради правосудия, а для обеспечения охраняемых законом интересов, однако не только личности, но и также общества и государства. Чем больший вред причиняется преступлением против правосудия этим субъектам, тем в большей мере терпит урон процессуальная деятельность. С этих позиций тяжкими последствиями для заведомо ложного доноса или лжесвидетельства равным образом следует считать и осуждение к лишению свободы лица, не заслуживающего этого наказания, и оставление на свободе опасного преступника, и длительное содержание под стражей, и т.п.

Мы полагаем, что при подобном подходе к толкованию понятия «тяжкие последствия» можно говорить о типичности соответствующего признака для совершения преступления, предусмотренного ст. 307 УК РФ. Об этом свидетельствуют данные, приведенные в предыдущих параграфах нашей работы.

Вместе с тем то же самое вряд ли можно сказать о типичности фактически наступивших тяжких последствий ложного доноса. Так, по данным С.В. Смолина, изучившего 280 материалов уголовных дел соответствующей категории, только по одному из них (0,36% от общего числа изученных доносов) ложность информации не была выявлена в ходе предварительного расследования и факт преступления рассматривался в суде и лишь по данному делу обвиняемый заключался под стражу[41].

Что же касается такого квалифицирующего признака заведомо ложного доноса, как заведомо ложный донос, соединенный с искусственным созданием доказательств обвинения, то тот или иной его аналог также обнаруживается в большинстве уголовных кодексов республик бывшего Союза ССР, расположенных в его европейской части. При этом в уголовных кодексах пяти государств данной группы (Республика Азербайджан, Республика Беларусь, Грузия, Латвийская Республика, Украина) рассматриваемый признак дается в той же формулировке, что и в УК РФ. В УК Республики Молдова для обозначения связи между заведомо ложным доносом и искусственным созданием доказательств обвинения используется эпитет «сопряженное» [42] , которое думается, не меняет содержание обозначаемого с его помощью признака. В уголовном кодексе Республики Армения прилагательное «искусственное» служит признаком доказательства, а не создания [43] . Полагаем, что такая постановка акцента «искусственный» не придает рассматриваемому квалифицирующему обстоятельству какого-либо иного смысла, чем тот, который вытекает из формулировки действующего УК РФ. Ведь искусственные, фальшивые доказательства являются результатом неестественного их формирования.

В то же время несколько иное содержание имеет аналог искусственного создания доказательств обвинения, предусмотренный в ч.2 ст.236 УК Литовской республики. Здесь содержится следующая дефиниция: «Тот, кто совершил деяния, предусмотренные ч.1 настоящей статьи и фальсифицировал доказательства для возбуждения уголовного преследования»[44]. Использование литовским законодателем термина «фальсификация» позволяет учитывать в качестве квалифицирующего обстоятельства не всякое формирование недоброкачественной доказательственной информации. В переводе с латыни «фальсификация» - «1) подделка, напр., документов; 2) изменение в сторону ухудшения ... при сохранении внешнего вида ... 3) искажение, подмена чего-л. (подлинного, настоящего) ложным, мнимым ...» [45] . Как видим, термин фальсификация доказательств не предназначен для того, чтобы охватывать собой какие-либо иные действия, помимо тех, которые связаны с созданием, подменой или искажением информации, имеющей материальный носитель. Кроме того, указание на цель фальсификации доказательств также способствует сужению сферы применения данного квалифицирующего признака. За его рамками оказывается заведомо ложное сообщение о совершении преступления, сопровождающееся фальсификацией доказательств, указывающих на совершение преступления конкретным лицом, но продиктованное иной целью,
чем возбуждение уголовного преследования, скажем, скрыть собственное преступление.

В уголовных кодексах Республики Армения, Республики Беларусь и Республики Молдова имеется еще одна специфическая черта, касающаяся использования квалифицирующего признака соединенности (сопряженности) деяния с созданием искусственных доказательств обвинения. Указанный квалифицирующий признак используется законодателем данных государств для дифференциации уголовной ответственности не только за заведомо ложный донос, но и за лжесвидетельство (см. п.2 ч.2 ст.338 УК Республики Армения[46],

ч.2 ст.401 УК Республики Беларусь [47] и п. «с» ч.2 ст.312 УК Республики Молдова[48] ). Резонно в этой связи поставить вопрос о криминологической обоснованности такого законотворческого решения. Нам, например, сомнительной представляется типичность связи между заведомо ложными показаниями и формированием лжесвидетелем какой-либо иной недоброкачественной доказательственной информации. По крайней мере при обобщении судебной практики такие случаи нам не встретились. Но, если в российской действительности имеются факты подобного рода, то их учет облегчится, если в УК РФ появится самостоятельная статья, посвященная составу оговора в совершении преступления заведомо невиновного лица, охватывающая собою соответствующие виды и ложного доноса, и лжесвидетельства. В рамках указанной статьи следовало бы расположить и состав оговора в совершении преступления заведомо невиновного лица, соединенный с искусственным созданием или предоставлением ложных доказательств.

Законодателями стран ближнего зарубежья по-разному определяется влияние рассматриваемого квалифицирующего признака на пределы уголовной ответственности. Как уже было сказано, только в УК РФ данному признаку
отведена роль особо квалифицирующего признака, а для большинства других УК стран рассматриваемой группы данный признак имеет такое же влияние на ответственность, как соединенность деяния с обвинением лица в совершении тяжкого или особо тяжкого преступления. При этом санкцию, установленную в

ч.3 ст.306 УК РФ за заведомо ложный донос, соединенный с искусственным созданием доказательств обвинения, вовсе нельзя назвать самой суровой. Российский законодатель устанавливает за это преступление наказание не только в виде лишения свободы на срок до шести лет, но и принудительных работ на срок до пяти лет. В то же время по большинству изученных УК за отягощенный рассматриваемым квалифицирующим признаком ложный донос предусматривается лишь один вид наказания - лишение свободы. Исключение составляют только УК Республики Беларусь[49], Латвии[50], Республики Молдова[51], Украины[52].

Не самым высоким оказывается и верхний предел санкции в российском УК. Он выше в УК Азербайджана (до 7 лет)[53], и совпадает с верхним пределом соответствующих санкций по УК Грузии[54].

Следует вместе с тем отметить и то обстоятельство, что в отличие от законодателей многих стран ближнего зарубежья, российский законодатель признает данный квалифицированный вид ложного доноса тяжким преступлением. Кроме России, это сделали также Азербайджанская Республика и Грузия. С позиции УК других республик бывшего Союза ССР, расположенных на европейской его части, заведомо ложный донос, соединенный с искусственным созданием доказательств обвинения, выступает преступлением средней тяжести.

Полагаем, что подход российского законодателя к определению пределов уголовной ответственности за заведомо ложный донос, соединенный с искусственным созданием доказательств обвинения, в целом представляется правильным. Содержащаяся в ч.3 ст.306 УК РФ санкция соответствует в основном потребностям судебной практики. Об этом прямо заявили 64% опрошенных нами работников правоохранительных органов (115 чел.).

Изучение 300 обвинительных приговоров, которыми виновные лица были осуждены за данный вид ложного доноса в период с 01.01.2010 г. по 01.01.2016 г. показало, что судам не пришлось прибегать к применению к лицам, осужденным по ч.3 ст.306 УК РФ, ст.64 УК РФ. В 100% случаев осужденным назначалось наказание в виде лишения свободы.

Вместе с тем важно подчеркнуть, что верхний предел рассматриваемой санкции определен законодателем с излишним запасом. Суды редко прибегают к назначению наказания близко к верхнему пределу санкции при определении его меры, за особо квалифицированный состав заведомо ложного доноса. Так, лишь 6,6% осужденным по данной части ст.306 УК РФ наказание было назначено в виде лишения свободы на срок 4 года (20 человек). А выше этой величины наказание не назначалось. Подавляющее большинство осужденных за указанное посягательство получили сроки лишения свободы менее средней величины санкции, точнее не более 2-х лет (240 человек). В этой связи нам не представляется обоснованным повышение нижнего предела санкции за заведомо ложный донос, соединенный с искусственным созданием доказательств обвинения, до трех лет лишения свободы[55]. К тому же на фоне такого же минимума в санкции ст.299 УК РФ, а также более низких величин минимального предела санкций за большинство преступлений против правосудия, включая преступления, предусмотренные ст.303 и 304 УК РФ, минимальный предел в виде трех лет лишения свободы за особо квалифицированный ложный донос выглядел бы несоразмерным. Проблема минимизации разрыва между нижним и

верхним пределом санкции[56] должна, думается, решаться путем понижения верхнего предела санкции ч.3 ст.306 УК РФ, по крайней мере до пяти лет лишения свободы (как в большинстве республик бывшего Союза ССР). С учетом сложившейся практики существующий максимум наказания за рассматриваемый вид заведомо ложного доноса выглядит слишком завышенным[57].

В отличие от УК РФ и большинства республик бывшего Союза ССР, УК европейских государств дальнего зарубежья, судя по уголовным законам, попавшим в сферу нашего научного поиска, не содержат квалифицированных составов ложных сообщений, сходных с заведомо ложным доносом, соединенным с искусственным созданием доказательств обвинения. Практически не используется здесь подобный квалифицирующий признак для дифференциации уголовной ответственности за лжесвидетельство.

Для дифференциации уголовной ответственности за предоставление ложной информации, опасной для уголовного судопроизводства, в зарубежном законодательстве используются и другие квалифицирующие признаки. Одним из самых часто задействуемых уголовными законами стран СНГ в данном качестве обстоятельств является признак «совершение преступления из корыстных побуждений». Так, в УК Республики Армения [58] , Республики Беларусь[59], Республики Казахстан [60] , Республики Молдова[61] и Украины [62] указанный признак является квалифицирующим для лжесвидетельства и для ложного доноса и сформулирован именно указанным образом. Законодатель Латвии использует для дифференциации ответственности за данные преступления признак «совершение преступления с корыстной целью»[63]. Варианты подобного признака встречаются в статьях Особенной части УК и некоторых европейских государств. Так, по УК Франции наказание за лжесвидетельство усиливается и составляет семь лет тюремного заключения и штраф в размере 100 000 евро, если причиной преступления «является вручение какого-либо подарка или какого бы то ни было вознаграждения»[64]. Однако, судя по большинству изученных уголовных кодексов стран этой группы, использование признака «совершение преступления из корыстных побуждений» для дифференциации ответственности за лжесвидетельство и ложный донос все же не характерно для европейских государств дальнего зарубежья. То же следует сказать и о законодательстве США.

Тем не менее в отечественной науке нередко звучат предложения о заимствовании правотворческого опыта зарубежных стран в части использования квалифицирующего признака «совершение преступления из корыстных побуждений» для дифференциации уголовной ответственности за рассматриваемые преступления.

С.В. Смолин, например, приводит немало аргументов в пользу отражения данного обстоятельства в ст.306 УК РФ. Он, в частности, обращает внимание на то, что корысть относится к числу наиболее типичных низменных мотивов и сопровождает значительное число фактов заведомо ложного доноса (по его подсчетам 15,7 % всех случаев совершения данного преступления)[65]. Многие исследователи, обосновывая необходимость регламентации в ст.307 УК РФ рассматриваемого квалифицирующего признака, также ссылаются на его распространенность Так, Т.И. Гарипов, аргументируя свое предложение о дополнении части второй названной статьи «квалифицирующим признаком с формулировкой «либо совершенный по мотиву корыстной или иной

517 ~

заинтересованности» [66] , отмечает, что «для заведомо ложных показании свидетеля, потерпевшего наиболее характерными являются два мотива: корыстный (около 75% случаев) и мотив мести (около 25% случаев)»[67].

О распространенности дачи заведомо ложных показаний на почве корысти говорят и данные, приводимые другими исследователями. Так, О.Г Карнаухова, проведя опрос среди следователей выяснила, что 39% ее респондентов наиболее часто встречающимся мотивом лжесвидетельства считают желание получить материальные блага[68].

Однако несмотря на это, мы не считаем целесообразной реализацию предложения о конструировании составов заведомо ложных доноса и заведомо ложных показаний, отягощенных таким квалифицирующим признаком, как совершение преступления из корыстных побуждений.

Во-первых, корыстная мотивация неоднородна. Причем, как справедливо замечено в юридической литературе, резкая имущественная дифференциация населения расширила ее спектр, в ней «все большее место начинают занимать мотивы, определяемые материальной и духовной бедностью»[69].

Во-вторых, совершение заведомо ложных доносов и лжесвидетельства в целом ряде случаев вызывается к жизни другими побуждениями, которые также вряд ли заслуживают одобрения или хотя бы оправдания и могут считаться низменными. На наш взгляд, ничем не лучше корысти месть за выполнение потерпевшим служебной или иной общественно полезной деятельности, зависть, негативное отношение к правоохранительным органам, стремление скрыть собственные неблаговидные поступки, карьеристские соображения и др.

Видимо, не считает корысть худшим вариантом мотивации человеческих поступков и американский ученый-правовед Стивен-Моррисон (Steven R. Morrison), разработавший классификацию видов лжи с учетом серьезности последней. Его классификация, включающая шесть видов лжи, расположенных начиная от наиболее серьезных (и наименее оправданных) и заканчивая наименее серьезными (и наиболее оправданными), выглядит следующим образом: 1) ложь, которая вредит другому лицу или обществу; 2) ложь, которая приносит пользу лжецу; 3) ложь, сделанная для достижения пользы другого лица или общества; 4) ложь, сделанная во избежание вреда для самого лжеца; 5) ложь, которая вредит только самому лжецу; 6) ложь, сделанная для предотвращения наступления вреда для другого лица или общества[70]. Автор приведенной группировки видов лжи, по комментариям других американских исследователей - Брайана Друзина и Джессики Ли (Bryan H. Druzin, Jessica Li), идет дальше и утверждает, что если ролью уголовного закона является максимизация счастья и безопасности общества, а также достижение максимальной эффективности, то виды лжи, которые относятся к категориям 2-5 вообще не должны быть криминализированы, поскольку если ложь становится причиной выгоды, уменьшения вреда для любого человека, или охватывает сразу оба последствия, то подобная ложь должна быть даже поощряема[71].

С оправданием корыстной лжи вряд ли можно согласиться, во всяком случае, применительно к сфере правосудия[72]. В то же время предложенная Стивеном-Моррисоном классификация позволяет нам с большей уверенностью отрицать повышенную общественную опасность заведомо ложного доноса из корыстных побуждений, по сравнению с ложным сообщением о совершении преступления, продиктованным иными соображениями субъекта и, прежде всего, стремлением причинить вред другим лицам.

Результаты нашего исследования показывают, что подобного рода мотивация также нередко присуща поступкам лиц, виновных в заведомо ложном доносе. Таковая имела место в 39% случаев из изученных нами фактов ложного доноса (702 из 1800). По указанным соображениям мы не можем признать обоснованным предложение о придании статуса квалифицирующего признака рассматриваемому обстоятельству применительно к преступлениям, ответственность за которые предусмотрена ст.306 и ст.307 УК РФ.

Определенную оригинальность в конструировании составов заведомо ложного доноса проявил законодатель Республики Казахстан, который в части 4 ст.419 Уголовного кодекса установил наказание от пяти до десяти лет лишения свободы за совершение преступления указанного вида, совершенное в интересах преступной группы. При изучении судебной практики мы не нашли подтверждения тому, что подобного рода обстоятельства являются типичными для преступления, предусмотренного ст.306 УК РФ. По этой причине постановку вопроса о целесообразности дополнения названной статьи Уголовного кодекса России указанием на такой особо квалифицирующий признак, как совершение преступления в интересах преступной группы, считаем нецелесообразной. По тем же соображениям мы не можем согласиться с С.В. Смолиным, предлагающим предусмотреть в качестве квалифицирующего признака преступления, предусмотренного ст.306 УК РФ, «совершение деяния по предварительному сговору о заведомо ложном доносе с другим лицом»[73] .

При изучении судебной практики мы не выявили типичного характера у данного обстоятельства применительно к заведомо ложному доносу. В тех редких случаях, из изученных нами, когда к ложному сообщению были причастны иные лица, помимо лжезаявителя, как правило, вменялся виновному квалифицирующий признак «искусственное создание доказательств обвинения», позволяющий учесть повышенную опасность согласованных действий лжедоносчика и лиц, сговорившихся с ним. В иных ситуациях сам по себе сговор вряд ли как-то способен существенно повлиять на уровень общественной опасности ложного доноса.

Несколько иное отношение выработано нами к предложению о придании статуса квалифицирующего обстоятельства совершению по предварительному сговору преступления, предусмотренного ст.307 УК РФ. На трудности распознания ложности показаний, данными скоординировавшими свои действия лицами, обращают внимание как ученые-процессуалисты[74], так и представители науки уголовно права[75]. Вместе с тем мы разделяем мнение Л.В. Лобановой, отмечающей, что конструируя соответствующий квалифицированный состав вряд ли можно будет прибегнуть к использованию традиционного указываемому законодателем признаку «совершение преступления по предварительному сговору группой лиц»[76]. Автор права в том, что в этой ситуации группового деяния не будет, так как каждый свидетель дает показания самостоятельно[77]. Весом и другой ее довод. Предлагая другую формулировку («те же действия, если они совершены свидетелями (потерпевшим, экспертом, переводчиков) по предварительному сговору о даче ложных показаний с другими лицами»), исследователь пишет: «Такая формулировка позволит учесть опасность сговора не только между свидетелями, но и, скажем, предварительную договоренность о даче ложных показаний свидетелей с обвиняемыми»[78].

Представляется, что выраженный подобным образом признак уже может претендовать на признание его типичным для лжесвидетельства. В 2,05% (22 приговора из 1069 изученных) изученных нами случаев совершения преступления, предусмотренного ст.307 УК РФ, лжесвидетельство

осуществлялось по предварительной договоренности с другими лицами. При этом в 81,8 % (18 из 22 приговоров) ситуаций такого рода в сговоре принимал участие обвиняемый (подозреваемый).

Обратим внимание еще на один, уже упомянутый выше квалифицирующий признак заведомо ложного доноса и лжесвидетельства, закрепленный в ч.3 ст.419 и ч.2 ст.420 УК Республики Казахстан - «то же деяние, соединенное с обвинением лица в совершении коррупционного преступления».

Полагаем, что и для российского уголовного законодательства было бы логичным конструирование подобного квалифицированного состава

преступления. Во-первых, подобного рода ложные доносы и лжесвидетельство не такая уж и редкость. Например, на их долю приходится 6% случаев совершения преступления, предусмотренного ст.306 УК РФ, материалы которых нами изучены (108 приговоров из исследованных 1800). Во-вторых, недавно начавшаяся в России полномасштабная борьба с коррупцией[79], включающая в себя усиление уголовной ответственности за взяточничество и коммерческий подкуп, а также ужесточение иных правовых мер, требует и адекватных гарантий от необоснованного осуждения и обвинения в преступлениях коррупционной направленности. Не следует забывать, что лишь за отдельные преступления, включая взяточничество и коммерческий подкуп, возможно назначение так называемых кратных штрафов (ч.2 ст. 46 УК РФ) и что лишь за немногие преступные деяния, включая коррупционные, возможно лишение права занимать определенные должности или заниматься определенной деятельностью в качестве дополнительного наказания на срок более трех лет (ч.2 ст.47 УК РФ).

Подводя итоги сказанному в настоящем параграфе, мы сформировали следующие выводы.

Произведенная в действующем УК РФ с помощью квалифицирующих признаков дифференциация уголовной ответственности за заведомо ложный донос и лжесвидетельство во многом соответствует тем требованиям, которые предъявляются уголовно-правовой наукой к содержанию такого рода обстоятельств. В ходе исследования подтверждены способность признака соединенности деяния с обвинением лица в совершении тяжкого или особо тяжкого преступления существенно повышать степень общественной опасности как заведомо ложного доноса, так и преступления, предусмотренного ст.307 УК РФ, а равно характерность указанного признака для определенной, но не преобладающей, части посягательств и того, и другого вида. По тем же соображениям не вызывает нареканий и возведение в ранг особо квалифицирующего признака заведомо ложного доноса соединенности деяния с искусственным созданием доказательств обвинения.

Признаки с аналогичным либо сходным содержанием весьма охотно используются для ранжирования уголовной ответственности за ложный донос и (или) лжесвидетельство подавляющим большинством республик бывшего Союза ССР.

Однако общественную опасность ложного обвинения в преступлении может повышать не только создание искусственных доказательств, но и их предоставление. По этой причине формулировку части третьей ст.306 УК РФ следует изменить, указав в ней на такой квалифицирующий признак, как «деяния, предусмотренные частями первой или второй настоящей статьи, соединенные с созданием либо предоставлением искусственных доказательств обвинения».

В случае конструирования в УК РФ самостоятельного состава оговора в совершении преступления заведомо невиновного лица названный особо квалифицирующий признак, а равно квалифицирующий признак соединенности деяния с обвинением в тяжком либо особо тяжком преступлении целесообразно использовать для дифференциации уголовной ответственности за его [оговора] совершение. Для дифференциации ответственности за ложный донос о мнимом преступлении логично предусмотреть в соответствующей части ст.306 УК РФ квалифицирующий признак с более широким содержанием, а именно «то же деяние, соединенное с созданием или представлением искусственных доказательств совершения преступления».

Мы не находим целесообразной реализацию высказанного в науке предложения о придании статуса квалифицирующего признака заведомо ложного доноса наступлению тяжких последствий в результате данного преступления. Ссылки на уголовное законодательство зарубежных европейских государств (Болгария, Норвегия, Турция, Сербия) в этом случае вряд ли могут считаться убедительными. Фактическое наступление тяжких последствий от ложного доноса не является типичным для данного преступления. В тоже время уместным нам представляется использование по принципу УК Латвии указанного квалифицирующего признака для ранжирования уголовной ответственности за лжесвидетельство. Последнее, в отличие от заведомо ложного доноса, способно причинять весьма ощутимый вред более широкому кругу потерпевших, а не только, как правило, оговоренному в преступлении лицу либо его близким. В связи с этим отрицать типичность тяжких последствий преступления, предусмотренного ст.307 УК РФ, вряд ли обоснованно.

Одним из самых часто используемых в качестве квалифицирующего признака заведомо ложного доноса и лжесвидетельства обстоятельством в законодательстве стран СНГ выступает признак «совершение преступления из корыстных побуждений» (Армения, Беларусь, Латвия, Казахстан, Республика Молдова, Украина). В то же время для УК России, а также для большинства европейских стран дальнего зарубежья и США, это не является характерным. Несмотря на распространенность фактов ложного доноса и ложных показаний, совершаемых по корыстным соображениям, усиление уголовной ответственности за преступления, предусмотренные ст.306 и 307 УК РФ, в связи с тем, что виновный руководствовался корыстью, было бы криминологически необоснованным. Неоднородность корыстной мотивации, возможность совершения рассматриваемых деяний из иных, не менее, порицаемых побуждений (месть за выполнение служебного либо общественного долга, зависть, ненависть к правоохранительным органам и др.), свидетельствуют о небезупречности утверждения, будто совершение преступлений названных видов с корыстным мотивом однозначно указывает на повышение общественной опасности заведомо ложного доноса либо лжесвидетельства, по сравнению со случаями осуществления данных посягательств по другим мотивам.

Учитывая повышенную общественную опасность ложного обвинения в совершении коррупционного преступления по сравнению с ложным доносом иного содержания, квалифицируемым ныне по ч.1 ст.306 УК РФ, относительную распространенность подобного рода ложных заявлений, а также принимая во внимание меры, осуществляемые для противодействия таковым в зарубежных государствах (Казахстан и др.) следует в формулировке диспозиции ч.2 ст.306 УК РФ указать на коррупционные преступления, наряду с преступлениями тяжкими и особо тяжкими. При условии конструирования самостоятельного состава оговора заведомо невиновного лица соответствующий квалифицирующий признак необходимо использовать для дифференциации ответственности лишь за это преступление, изложив его в соответствующей части новой статьи в следующей редакции: «то же деяние, соединенное с обвинением в тяжком или особо тяжком либо коррупционном преступлении».

Мы считаем нецелесообразным использование законодателем для дифференциации уголовной ответственности за заведомо ложный донос признака «совершение преступления в интересах преступной группы», как это сделано в УК отдельных государств (Казахстан), поскольку такого рода ложные заявления не являются распространенными в российской правоприменительной практике.

Вместе с тем мы находим резонным предложение ученых, высказывающихся за включение в число квалифицирующих признаков преступления, предусмотренного ст.307 УК РФ, признака «совершение преступления по предварительной договоренности о даче ложных показаний с другими лицами». Выраженный подобным образом признак характерен для определенной части фактов лжесвидетельства и способен увеличивать опасность причинения последним более ощутимого вреда правосудию, чем тот, который влечет лжесвидетельство, совершаемое лицом в одиночку.

Подход российского законодателя к определению пределов уголовной ответственности за квалифицированные виды заведомо ложного доноса и лжесвидетельства в целом представляется правильным. Содержащиеся в ч.2 и ч.3 ст.306, а также в ч.2 ст.307 УК РФ санкции в основном отвечают потребностям практики. Вместе с тем следует подчеркнуть, что верхний предел санкции части 3 ст.306 УК РФ определен законодателем с чрезмерным запасом. С учетом сложившейся практики, а также принимая во внимание опыт целого ряда республик бывшего Союза ССР, считаем резонным предложить российскому законодателю понизить верхний предел лишения свободы, установленный за заведомо ложный донос, соединенный с искусственным созданием доказательств обвинения, в последней санкции до пяти лет. Тем самым будет решена проблема разрыва между нижней и максимальной границей наказания, установленного за особо квалифицированный вид заведомо ложного доноса. В качестве дополнительного наказания, присоединяемого к лишению свободы на факультативной основе, во все санкции, предусматривающие ответственность за квалифицированные виды заведомо ложного доноса и лжесвидетельства включить штраф.

В случае конструирования состава оговора заведомо невиновного в совершении преступления лица часть 2 соответствующей статьи (3071 УК РФ) предлагается изложить следующим образом: «то же деяние, соединенное с обвинением лица в тяжком или особо тяжком либо коррупционном преступлении, а равно совершенное по предварительной договоренности об оговоре с другими лицами, - наказывается штрафом от ста тысяч до трехсот тысяч рублей или в размере заработной платы или иного дохода осужденного за период от одного года до двух лет, либо принудительными работами на срок до трех лет, либо лишением свободы на тот же срок со штрафом в размере до шестидесяти тысяч рублей или в размере заработной платы или иного дохода осужденного до трех месяцев, либо без такового».

Часть 3 данной статьи предлагается изложить в следующей редакции: «Деяния, предусмотренные в части первой или второй настоящей статьи, соединенные с созданием или предоставлением искусственных доказательств обвинения, а равно повлекшие тяжкие последствия, - наказываются принудительными работами на срок до пяти лет, либо лишением свободы на тот же срок со штрафом в размере восьмидесяти тысяч рублей или в размере заработной платы или иного дохода осужденного за период до трех месяцев либо без такового». Диспозицию части 2 ст.306 УК РФ в подобных условиях логично будет изложить таким образом: «то же деяние, соединенное с созданием или предоставлением искусственных доказательств совершения преступления». Санкцию же рекомендуется изложить в той формулировке, которая предложена нами для части 2 ст.3071.

Часть третью ст.306 УК РФ в рассматриваемой ситуации необходимо будет исключить. Диспозицию части второй статьи 307 УК РФ рекомендуется в подобных условиях изложить в следующей редакции: «то же деяние, совершенное по предварительной договоренности о даче ложных показаний с другим лицом», а санкцию данной части сформулировать в том виде, в котором ныне изложена санкция части 1 ст.306 УК РФ, но с указанием в ней на штраф как дополнительное наказание, присоединяемое на факультативной основе к лишению свободы - «в размере до сорока тысяч рублей или в размере заработной платы или иного дохода осужденного за период до двух месяцев».

Кроме того, в случае конструирования состава оговора в совершении преступления заведомо невиновного лица, статью 307 УК РФ также целесообразно дополнить частью третьей следующего содержания: «Деяние, предусмотренное частью первой или второй настоящей статьи, повлекшее тяжкие последствия, - наказывается принудительными работами на срок до пяти лет либо лишением свободы на тот же срок со штрафом в размере до восьмидесяти тысяч рублей или в размере заработной платы или иного дохода осужденного за период до четырех месяцев либо без такового».