Должная регламентация правового статуса участников уголовного судопроизводства и надлежащий порядок, процедура уголовнопроцессуальных производств являются важными средствами реализации общих начал уголовно-процессуальной деятельности, достижения ее конечного назначения. Система принципов уголовного процесса, сформулированная в гл. 2 УПК РФ, соответствует международным стандартам обеспечения прав личности[1] и позволяет охарактеризовать

российский уголовный процесс как процесс демократического типа. Однако при регламентации статуса участников процесса и порядка деятельности в различных его производствах законодатель допускает целый ряд пробелов, которые затрудняют реализацию принципов уголовного судопроизводства либо вообще ставят их под сомнение.

Задача данного исследования состоит не в перечислении всех существующих в уголовно-процессуальном законодательстве пробелов, количество которых весьма велико, а в выявлении наиболее значимых из них, которые отрицательно сказываются на регламентации уголовно - процессуальной деятельности и, как следствие, создают трудности в правоприменительной практике.

Как справедливо отмечено, «наиболее существенными являются пробелы, обусловленные широким внедрением в УПК РФ состязательных начал, приданием им значения правового принципа и распространением на всю систему отечественного уголовного процесса»[2]. Сегодня проблемы реализации принципа состязательности в российском уголовном процессе являются одними из наиболее дискуссионных[3], и это во многом вызвано наличием в УПК РФ целого ряда пробелов, связанных с полномочиями суда и порядком рассмотрения им уголовных дел.

Концепция судебной реформы в Российской Федерации зафиксировала необходимость построения отечественного уголовного процесса на началах подлинной состязательности[4]. Действующий УПК РФ закрепляет положение о том, что уголовное судопроизводство осуществляется на основе состязательности сторон. Функции обвинения, защиты и разрешения уголовного дела отделены друг от друга и не могут быть возложены на один и тот же орган или одно и то же должностное лицо. Суд не является органом уголовного преследования, не выступает на стороне обвинения или стороне защиты. Суд создает необходимые условия для исполнения сторонами их процессуальных обязанностей и осуществления предоставленных им прав. Стороны обвинения и защиты равноправны перед судом (ст. 15 УПК РФ).

Конституционный Суд РФ в своем постановлении от 28 ноября 1996 года дал следующую трактовку принципа состязательности: «Это такое построение судопроизводства, при котором функция правосудия (разрешения дела) осуществляется только судом, отделена от функций спорящих перед судом сторон. При этом суд обязан обеспечивать справедливое и беспристрастное разрешение спора, предоставляя сторонам равные возможности для отстаивания своих позиций, и потому не может принимать на себя их процессуальные (целевые) функции. В уголовном судопроизводстве состязательность означает строгое отграничение функций суда по рассмотрению и разрешению дела от функций обвинения и защиты, каждая из которых возложена на определенных участников процесса» [5].

Тем самым, основой принципа состязательности является выделение обвинения и защиты в качестве самостоятельных функций, то есть их размежевание между собой и отделение от судебной деятельности. Соединение данных функций несовместимо; при таком построении процесса стороны лишаются возможности осуществлять свои права, а суд неизбежно превращается в покровителя одной из сторон (чаще всего стороны обвинения)[6].

В регламентации производства в суде первой инстанции отчетливо прослеживается стремление авторов УПК РФ исходить из того, что основное назначение судебного разбирательства заключается в разрешении спора сторон. Ныне судья не оглашает обвинительное заключение, не продолжает процесс при отказе прокурора от обвинения. В соответствии с установленной процедурой судебного разбирательства инициатива в исследовании доказательств принадлежит именно сторонам, которые с учетом своих интересов и избранной позиции по делу самостоятельно определяют, в каком порядке наиболее целесообразно представить суду имеющиеся у них доказательства.

Наиболее сложным и противоречивым применительно к реализации принципа состязательности в российском уголовном судопроизводстве является вопрос о роли и полномочиях суда по участию в доказывании. Как уже отмечалось, в соответствии с ч. 3 ст. 15 УПК РФ суд не должен выступать ни на стороне обвинения, ни на стороне защиты, обеспечивая лишь необходимые условия для реализации сторонами их процессуальных полномочий. В то же время закон сохраняет за судом полномочия по собиранию доказательств. В соответствии со ст. 283 УПК РФ суд вправе назначить по делу экспертизу не только по ходатайству сторон, но и по собственной инициативе. Говоря о возможности проведения в судебном разбирательстве осмотра местности и помещений, следственного эксперимента, предъявления для опознания, освидетельствования, закон не конкретизирует, кто может инициировать данные судебные действия, что не исключает возможность такой инициативы со стороны суда.

В специальной литературе высказано мнение о том, что возможность проведения судебных действий по собственной инициативе суда позволяет ему проявлять не обусловленную какими-либо ограничениями активность в доказывании обстоятельств, образующих содержание предъявленного подсудимому обвинения[7]. Другие же авторы считают, что суд вправе по собственной инициативе устанавливать обстоятельства события преступления, так как это не всегда изобличает подсудимого, а, напротив, в ряде случаев может позволить решить вопрос об основаниях его оправдания[8] [9].

Основанием для таких разноречивых трактовок роли суда в доказывании являются не только нечетко сформулированные нормы УПК РФ, но и неоднозначная позиция Конституционного Суда РФ по данному вопросу. В ряде своих решений он указал, что при рассмотрении дела суд не должен подменять органы, обосновывающие обвинение, и устранять

3

имеющиеся сомнения в виновности подсудимого , что он должен оставаться объективным и беспристрастным арбитром, не подменяя стороны и не вставая ни на позицию обвинения, ни на позицию защиты, что суд не должен принимать на себя процессуальные правомочия сторон[10].

В то же время Конституционный Суд отрицает и тезис о пассивной роли суда в доказывании, обосновывая это тем, что посредством правосудия обеспечивается баланс значимых для общества ценностей. И поэтому суд там и тогда, где и когда это требуется для защиты прав и законных интересов участников, вправе, как по ходатайству сторон, так по собственной инициативе проводить необходимые процессуальные действия, без которых невозможно постановление обоснованного и справедливого приговора[11].

Как отмечает Н.С. Манова, наиболее правильно и четко правовая позиция Конституционного Суда относительно возможности участия суда в доказывании в ходе судебного разбирательства сформулирована в следующей формуле: суд, обеспечивая беспристрастное разрешение дела по существу, вправе использовать полномочия по участию в доказывании для проверки и оценки достоверности и допустимости доказательств,

-5

представленных обвинением или защитой . То есть, собирание доказательств по инициативе суда может и должно быть связано только с проверкой достоверности, допустимости и относимости доказательств, уже представленных сторонами. Суд не вправе заниматься восполнением пробелов предварительного следствия ни по вопросу доказанности виновности, ни по установлению иных обстоятельств совершенного преступления, толкуя все имеющиеся сомнения в соответствии с принципом презумпции невиновности в пользу подсудимого. Вместе с тем у суда должна быть возможность правильно оценить доказательства, которыми обосновываются его выводы в приговоре[12]. Подобное положение целесообразно прямо закрепить в тексте уголовно-процессуального закона для обеспечения единообразия судебной практики и устранения противоречий при толковании роли суда в той модели уголовного судопроизводства, которая закреплена в действующем законодательстве.

Не менее проблематичным, и также во многом «благодаря» противоречивым решениям Конституционного Суда РФ, сегодня является и вопрос о пределах прав суда по изменению квалификации действий подсудимого[13]. Важнейшим элементом состязательности справедливо считается положение о недопустимости «перекрещивания» функции уголовного преследования и разрешения дела, положение о том, что суд никоим образом не участвует в осуществлении уголовного преследования. Именно в силу этого суд был лишен полномочий по возбуждению уголовного дела, по возвращению дел на дополнительное расследование в связи с необходимостью собирания новых обвинительных доказательств или необходимостью предъявления более тяжкого обвинения. И Конституционный Суд РФ неоднократно подтверждал это в своих решениях, отмечая, что возложение на суд обязанности в той или иной форме выполнять функцию обвинения не согласуется с предписаниями ст. 123

Конституции РФ и препятствует независимому и беспристрастному осуществлению правосудия[14].

Но 2 июля 2013 года Конституционным Судом было принято постановление в связи с жалобой гр. Гадаева, в котором его позиция относительно возможности поворота к худшему в положении подсудимого по инициативе суда, претерпела кардинальное изменение[15]. В данном решении роль суда в судебном разбирательстве определена уже не как беспристрастного арбитра, разрешающего спор сторон, а как органа, самостоятельно, независимо от чьей-либо позиции, исключительно по своему внутреннему убеждению, оценивающего обстоятельства конкретного уголовного дела и правомочного исправлять допущенные органами уголовного преследования ошибки, в том числе при выборе подлежащей применению нормы права, затрагивающие интересы не только обвиняемого, но и потерпевшего.

Следствием указанного решения Конституционного Суда РФ явилось внесение изменений в ст. 237 УПК РФ, регламентирующую основания возвращения уголовного дела прокурору. В частности, данная статья была дополнена пунктом, позволяющим суду не только по ходатайству стороны, но и по собственной инициативе вернуть уголовное дело прокурору в случаях, если фактические обстоятельства, изложенные в обвинительном заключении (акте, постановлении, постановлении о направлении дела в суд для применения принудительной меры медицинского характера), свидетельствуют о наличии оснований для квалификации действий обвиняемого (лица, в отношении которого ведется производство о применении принудительной меры медицинского характера), как более тяжкого преступления (общественно опасного деяния) либо в ходе предварительного слушания или судебного разбирательства установлены фактические обстоятельства, указывающие на наличие оснований для квалификации действий указанных лиц как более тяжкого преступления (общественно опасного деяния)[16].

Данные изменения уголовно-процессуального закона, инициированные Конституционным Судом, по мнению многих ученых, крайне негативно отразились на формировании состязательной доктрины российского доказательственного права, существенно укрепив «смычку» судебной и следственной власти, усилив и без того существовавший обвинительный уклон в судебной деятельности[17] [18]. Думается, что это мнение во многом справедливо. Как точно отметил более ста лет тому назад И.В. Михайловский, у государства для уголовного преследования и изобличения преступников имеются специальные органы. И если они плохо делают своё дело, допускают ошибки, то и отвечать за них и исправлять эти ошибки должны именно они. Суд же, как охранитель законности, как главный устой правопорядка не может и не должен этим заниматься . В силу этого считаем необходимым исключить из ч. 1 ст. 237 УПК РФ положение о возможности возвращения судом по собственной инициативе уголовного дела прокурору для квалификации действий подсудимого как более тяжкого преступления.

Другой значимый пробел уголовно-процессуального закона, существенно влияющий на реализацию принципа состязательности, касается процессуального положения защитника, точнее, его полномочий по собиранию доказательств. Сегодня на досудебном производстве ключевой фигурой в процессе доказывания является следователь[19]. Он собирает, проверяет и оценивает доказательства (ст. 38, 86, 87, 88 и др. УПК РФ), а вот о защитнике в нормах о доказывании сказано однократно, применительно к способам собирания доказательств. Согласно ч. 3 ст. 86 УПК РФ защитник вправе собирать доказательства путем получения предметов, документов и иных сведений; опроса лиц с их согласия; истребования справок, характеристик, иных документов. Вопрос об участии защитника в доказывании в связи с его крайне пробельной регламентацией в УПК РФ уже много лет остается дискуссионным[20].

Положения, закрепленные в ст. 86 УПК РФ, не находят своей дальнейшей реализации и противоречат ст. 74 УПК РФ, так как в ней указано, что доказательствами по уголовному делу являются любые сведения, полученные в установленном законом порядке, на основе которых суд, прокурор, следователь, дознаватель устанавливает наличие или отсутствие обстоятельств, подлежащих доказыванию при производстве по уголовному делу, а также иных обстоятельств, имеющих значение для уголовного дела.

Получается, что защитник собирает лишь сведения, которые могут иметь доказательственное значение, но не доказательства. Поскольку среди видов доказательств, предусмотренных ч. 2 ст. 74 УПК РФ, не указано на материалы, собранные защитником, все его действия, предусмотренные ч. 3 ст. 86 УПК РФ, являются не собиранием доказательств, а собиранием фактических данных, сведений, информации[21]. То есть, защитник лишь участвует в процессе собирания сведений, которые, по его мнению, могут иметь значение для уголовного дела, но которые доказательствами не являются[22] [23].

В.И. Зажицкий верно указывает, что характеристика получаемых

3

защитником материалов как доказательств вызывает серьезное сомнение . Исходя из провозглашенного в УПК РФ понятия доказательств, материалы, получаемые защитником, средствами доказывания не являются. Путем реализации защитником прав, предусмотренных ч. 3 ст. 86 УПК РФ, создаются лишь условия и предпосылки для получения доказательств по уголовному делу властными участниками уголовного процесса. Возможность использования данных, полученных защитником, зависит от усмотрения следователя, то есть от стороны обвинения. Как точно заметил президент Гильдии российских адвокатов Г.Б. Мирзоев, «адвокат - ходатай, поручитель, проситель, не имеющий реальных полномочий для того, чтобы изменить судьбу своего подзащитного» \

Хотя, в соответствии со ст. 159 УПК РФ, следователь и дознаватель обязаны рассмотреть каждое заявленное по уголовному делу ходатайство и обвиняемому (подозреваемому) и его защитнику не может быть отказано в допросе свидетелей, производстве судебной экспертизы и других следственных действий, если обстоятельства, об установлении которых они ходатайствуют, имеют значение для данного уголовного дела, но вопрос о том, какие обстоятельства имеют значение для рассмотрения уголовного дела, а какие нет, в одностороннем порядке решает следователь.

Необходимо отметить, что на практике нередки случаи необоснованного отказа в удовлетворении ходатайств о собирании доказательств, заявленных защитниками на стадии предварительного расследования. Поэтому, как отмечает Л.В. Симанчева, сторона защиты все реже заявляет ходатайства о проведении тех или иных следственных действий в ходе расследования, приберегая эти ходатайства для суда[24] [25], хотя порой существует опасность утраты важной для защиты информации до начала судебного разбирательства[26].

защитнику выполнение своих задач по собиранию доказательств сможет норма об обязанности должностных лиц предоставлять по требованию защитника необходимые ему информацию и документы. Предлагается в случае неправомерного отказа от данной обязанности (отказ предоставить информацию по запросу, ее несвоевременное предоставление или предоставление заведомо недостоверных сведений) ввести

ответственность в виде штрафа для должностных лиц в размере от 1 тыс. до 3

Л

тыс. руб. Однако размер указанного штрафа, по нашему мнению, вряд ли сможет обеспечить исполнение требований защитника.

Пробельными, на наш взгляд, также являются нормы,

регламентирующие полномочия прокурора по осуществлению от имени государства уголовного преследования и надзора за процессуальной деятельностью следователя и дознавателя. Так, согласно ч. 2.1 ст. 37 УПК РФ, по мотивированному запросу прокурора ему предоставляется возможность ознакомиться с материалами находящегося в производстве следователя уголовного дела. Но подобная законодательная формулировка позволяет считать, что следователь вправе признать письменный запрос прокурора немотивированным и отказать ему в предоставлении материалов дела.

Или в соответствии с ч. 6 ст. 37 УПК РФ прокурору предоставлено право при несогласии руководителя следственного органа либо следователя с его требованиями об устранении нарушений федерального законодательства обратиться с требованием об устранении указанных нарушений к руководителю вышестоящего следственного органа. При несогласии руководителя вышестоящего следственного органа с указанными требованиями прокурора последний может обратиться к Председателю Следственного комитета Российской Федерации или руководителю следственного органа исполнительной власти (при федеральном органе исполнительной власти). И только после этого прокурор вправе обратиться к Генеральному прокурору Российской Федерации, решение которого является окончательным.

Такие законодательные установления дают основания считать, что обоснованность требований прокурора об устранении нарушений федерального законодательства проверяют соответствующие руководители следственных органов и следователь. Тем самым, «положения ч. 6 ст. 37 УПК РФ практически сводят на нет результаты прокурорского реагирования, а значит и возможности прокурора по обеспечению законности процессуальной деятельности следователя, защите прав и законных интересов участников уголовного судопроизводства, достижению его назначения»[27]. Полагаем, данная норма должна быть следующего содержания: требования прокурора об устранении нарушений федерального законодательства должны быть приняты к исполнению, но могут быть обжалованы следователем вышестоящему прокурору.

В части 3 ст. 38 УПК РФ говорится о том, что при несогласии с требованиями прокурора об устранении нарушений федерального законодательства, допущенных в ходе предварительного следствия, следователь обязан представить свои письменные возражения руководителю следственного органа, который «информирует об этом прокурора». Сам же руководитель следственного органа в соответствии с ч. 4 ст. 39 УПК РФ в случае несогласия с требованиями прокурора об отмене незаконного или необоснованного постановления следователя и устранении иных нарушений федерального законодательства вправе вынести об этом мотивированное постановление, которое в течение 5 суток направляет прокурору[28]. Полагаем, что справедливыми являются высказанные в специальной литературе предложения о том, что, исходя из правовой природы и задач судебного контроля в досудебном производстве (устранение и предупреждение вреда конституционным правам и свободам участников уголовного судопроизводства, обеспечение полноценного доступа граждан к правосудию), обоснованным является привлечение суда для разрешения противоречий в процессуальных позициях любых участников процесса (в том числе, прокурора и руководителя следственного органа)[29] [30].

Применительно к вопросам уголовно-процессуальных отношений прокурора со следователем и руководителем следственного органа также заслуживают внимания изменения, внесенные в ст. 140 и 148 УПК РФ . Часть 1 ст. 140 УПК РФ дополнена п. 4, содержащим новый повод для возбуждения уголовного дела - постановление прокурора о направлении соответствующих материалов в орган предварительного расследования для решения вопроса об уголовном преследовании. В статью 148 УПК РФ, регламентирующую порядок отказа в возбуждении уголовного дела, включена часть 1.1, согласно которой решение об отказе в возбуждении уголовного дела в связи с мотивированным постановлением прокурора о направлении соответствующих материалов в орган предварительного следствия для решения вопроса об уголовном преследовании по фактам выявленных прокурором нарушений уголовного законодательства, может быть принято

только с согласия руководителя следственного органа[31].

Тем самым, чтобы не согласиться с мотивированным постановлением прокурора, в котором содержится требование решить вопрос о возбуждении уголовного преследования, достаточно получить согласие руководителя следственного органа. При этом неисполнение содержащегося в постановлении решения прокурора, означает его фактическую отмену, на что у следователя и руководителя следственного органа нет полномочий. Пунктом 6 ч. 2 ст. 37 УПК РФ установлено, что в ходе досудебного производства по уголовному делу отменять незаконные и необоснованные постановления прокурора может только вышестоящий прокурор. Таким образом, в случае несогласия следователя и руководителя следственного органа с соответствующим постановлением прокурора они могут его обжаловать вышестоящему прокурору, например, по аналогии с порядком, установленным ч. 4 ст. 221 УПК РФ.

В УПК РФ содержатся и другие положения, фактически дающие следователю и руководителю следственного органа полномочия контролировать надзорную деятельность прокурора, проверять законность и обоснованность принимаемых им решений. Подобная регламентация полномочий прокурора в досудебных стадиях процесса, на наш взгляд, является пробельной и не обеспечивающей полноценной реализации таких принципов уголовного судопроизводства, как законность производства по делу, состязательность, охрана прав и свобод человека и гражданина.

Г оворя о проблемах реализации принципа состязательности в российском уголовном судопроизводстве, необходимо обратить внимание на неточность, пробельность положений УПК РФ, связанных с классификацией участников уголовного судопроизводства и разделением между ними

уголовно-процессуальных функций.

Ряд ученых справедливо отмечают, что законодательная классификация участников процесса вводит правоприменителя в заблуждение, позволяя, например, следователю считать себя исключительно представителем стороны обвинения, а значит свободным от обязанности объективного исследования обстоятельств дела, собирания доказательств, оправдывающих обвиняемых, смягчающих их вину. Это заблуждение наносит неисправимый вред достижению назначения уголовного судопроизводства, обеспечению прав и законных интересов его участников[32].

Одним из шагов на пути законодательного разрешения обозначенной проблемы является, по нашему мнению, уточнение редакции п. 45 ст. 5 УПК РФ, где следует закрепить, что сторонами являются не только те участники уголовного судопроизводства, которые выполняют функции уголовного преследования или защиты от него, но также и лица, чьи интересы подлежат защите в связи с осуществлением уголовного преследования.

Законодатель постепенно ведет реформирование положений УПК РФ в указанном направлении. Федеральным законом от 4 марта 2013 года № 23- ФЗ в ст. 144 Кодекса были внесены изменения, позволяющие лицам, участвующим в производстве процессуальных действий при проверке сообщения о преступлении, получить разъяснение их прав и обязанностей, осуществлять эти права в той части, в которой производимые процессуальные действия и принимаемые процессуальные решения затрагивают их интересы, в том числе права не свидетельствовать против самого себя, своего супруга (своей супруги) и других близких родственников, пользоваться услугами адвоката, а также приносить жалобы на действия (бездействие) и решения дознавателя, начальника подразделения дознания, начальника органа дознания, органа дознания, следователя, руководителя следственного органа[33].

Еще одной значимой проблемой в реализации принципа состязательности, является необходимость совершенствования процессуального положения потерпевшего, устранение пробельности тех норм УПК РФ, которые дают основания считать, что по сравнению с обвиняемым потерпевший обладает меньшими процессуальными возможностями для защиты своих интересов[34] [35] [36]. Как отмечают многие ученые и практикующие юристы, на протяжении многих лет действия УПК РФ российский законодатель видел за проблемой защиты прав человека только того, кто преступил закон, а не жертву преступлений ; потерпевший же долгое время рассматривался как объект, необходимый в производстве по уголовному делу лишь для дачи показаний, а его интересы - как второстепенная задача при принятии процессуальных решений .

Ныне существующее законодательное определение потерпевшего (ч. 1 ст. 42 УПК РФ) существенно отличается от определения, которое было закреплено в УПК РСФСР 1960 года. Потерпевшим теперь может быть признано не только физическое лицо, но и юридическое, то есть лицо, которое «имеет в собственности, хозяйственном ведении или оперативном управлении обособленное имущество и отвечает по своим обязательствам этим имуществом» (может от своего имени приобретать и осуществлять имущественные и личные неимущественные права, нести обязанности, быть истцом и ответчиком в суде (ч. 1 ст. 48 ГК РФ).

Однако необходимо понимать, что значимость потерпевшего как участника уголовного судопроизводства обусловливается тем, что вред причинен ему лично, а также тем, что, будучи жертвой преступления, он является носителем значимой доказательственной информации, которую предоставляет правосудию путем дачи своих показаний. С учетом этих принципиальных факторов законодатель определил его процессуальное положение, отграничив его от процессуального положения гражданского истца[37]. Юридическое лицо же сливается с представителем потерпевшего, потому что фактически в производстве по делу участвует представитель данного юридического лица, которому лично вред причинен не был. Функции у такого лица совпадают с функциями гражданского истца, требующего возмещения имущественного вреда или денежной компенсации морального вреда, образовавшегося в результате «порчи» деловой репутации юридического лица[38].

Одним из пробелов действующего законодательства является также неясность относительно наличия или отсутствия процессуальной фигуры потерпевшего в тех случаях, когда преступление по не зависящим от виновного обстоятельствам не было доведено до конца.

В ч. 1 ст. 73 проекта УПК РФ, подготовленном в Государственноправовом управлении Президента РФ, предлагалось считать потерпевшим «также физическое лицо, которому... вред мог бы быть непосредственно причинен, если бы совершенное запрещенное уголовным законом деяние было окончено»[39]. На наш взгляд, такая норма должна получить законодательное закрепление и в действующем УПК РФ.

Наиболее острым для российского уголовного судопроизводства применительно к обеспечению прав потерпевшего является вопрос о реализации права данного участника процесса на получение квалифицированной юридической помощи. Если лицам, в отношении которых осуществляется уголовное преследование, государство при необходимости гарантирует получение бесплатной юридической помощи защитника-адвоката при производстве по уголовному делу, то в отношении потерпевших подобное положение не предусмотрено. Точнее говоря, потерпевший имеет право на получение квалифицированной юридической помощи. Однако пригласить адвоката-представителя он может только за свой счет. Совершенно очевидно, что в нашей стране для многих потерпевших это затруднительно в силу финансовых причин. В то же время потерпевший, как правило, не обладает необходимыми юридическими знаниями и поэтому ему сложно самостоятельно реализовать те права, которые предоставлены ему законом для защиты своих интересов. Поэтому, как справедливо отмечено, в России отчетливо назрела необходимость предоставить потерпевшему надлежащее законодательное обеспечение профессиональной защиты его интересов по схеме, установленной для подозреваемых и обвиняемых[40]. В связи с этим обоснованным является предложение о том, что закон должен предусматривать возможность для потерпевшего получать юридические услуги за счет федеральных бюджетных средств в случае его имущественной несостоятельности, с определением на уровне нормативных актов Правительства РФ минимального порога доходов, позволяющих потерпевшему обращаться с ходатайством об обеспечении бесплатной юридической помощи[41] [42].

Следует заметить, что законодатель все же сделал некоторую попытку устранить данный пробел и решить вопрос об оплате юридический помощи, оказываемой потерпевшему. Федеральным законом от 28 декабря 2013 года № 432-ФЗ «О внесении изменений в отдельные законодательные акты Российской Федерации в целях совершенствования прав потерпевшего в уголовном судопроизводстве» ч. 2 ст. 131 УПК РФ дополнена пунктом 1.1, в соответствии с которым к процессуальным издержкам отнесены и суммы, выплачиваемые потерпевшему на покрытие расходов, связанных с выплатой вознаграждения его представителю. Но при этом ч. 1 ст. 131 УПК РФ предусматривает, что процессуальные издержки возмещаются либо за счет средств федерального бюджета, либо за счет средств участников уголовного судопроизводства. Думается, что если бы законодатель четко решил, что расходы, связанные с участием адвоката-представителя потерпевшего, будут возмещаться за счет государственного бюджета, то он бы указал, что эти суммы выплачиваются не потерпевшему, а непосредственно его представителю - адвокату, как это указано в п. 5 ч. 2 ст. 131 УПК РФ применительно к адвокатам-защитникам обвиняемого (подозреваемого), участвующим в процессе по назначению.

В действующем УПК РФ существует также целый ряд пробелов в регламентации уголовно-процессуального статуса лиц, способствующих осуществлению правосудия, и лиц, которые участвуют в осуществлении уголовно-процессуальной деятельности, но не включены в законодательную классификацию участников процесса. Так, УПК РФ не регламентирует должным образом требования, предъявляемые к лицу, привлекаемому в качестве переводчика, что не может не затруднять реализацию таких принципов, как язык уголовного судопроизводства, принцип обеспечения подозреваемому и обвиняемому права на защиту. Данная проблема актуализируется в связи с тем, что количество преступлений, совершенных иностранцами, неуклонно растет. В частности, за последние 15 лет этот показатель возрос в 130 раз, только число преступлений, связанных с незаконным производством наркотиков, совершаемых иностранными гражданами, увеличилось в 25 раз. Возросло и количество преступлений, совершаемых в России в отношении иностранных граждан[43].

Иностранные подозреваемые, обвиняемые, потерпевшие и свидетели в основной своей массе нуждаются в помощи переводчика. Анализируя нормы, содержащиеся в ст. 18, 59, 62, 69 УПК РФ, можно выделить такие законодательно закрепленные требования, предъявляемые к переводчику, как компетентность, то есть свободное владение языком, необходимым для осуществления перевода и незаинтересованность этого лица в исходе дела. Кроме того, по смыслу ст. 307 и 310 УК РФ, устанавливающих ответственность переводчика за заведомо ложный перевод и разглашение данных предварительного расследования, предполагается, что переводчик должен обладать признаками, характерными для субъекта этих составов преступлений - достичь соответствующего возраста и быть вменяемым.

Вместе с тем законодатель не дает определение понятия «свободное владение языком». По нашему мнению, данное понятие охватывает совокупность навыков и знаний лица, которые позволяют изъясняться на языке в устной (разговорной) форме, а также письменной форме, не допуская грамматических, лексических и логических ошибок при построении предложений, не используя словари и иные вспомогательные источники. Не прописаны в законе также требования, предъявляемые к уровню образования, подготовки, к степени освоения лицом языка, и документы, которые должны удостоверять квалификацию переводчика (диплом, лицензия, аттестат об образовании, о прохождении курса того или иного языка и т.п.).

Нечеткость требований, предъявляемых к переводчику, вызывает сложности при его отводе по основанию, предусмотренному ч. 2 ст. 69 УПК РФ, а именно в случае обнаружения некомпетентности переводчика. Отвод в подобной ситуации может быть заявлен не только сторонами, но и свидетелем, экспертом или специалистом. В уголовно-процессуальном законодательстве не дается определение понятия некомпетентности переводчика. Уровень знания двух рабочих языков оценивается правоприменителем и участниками уголовного судопроизводства[44].

Компетентность (то есть, знание, опыт в определенной области науки, деятельности, жизни[45] [46]) применительно к деятельности переводчика означает способность в соответствии со знаниями и опытом осуществлять необходимый перевод полно, точно и в темпе, достаточном для органов расследования и суда . Составители научно-практического комментария к УПК РФ обоснованно отмечают, что некомпетентность переводчика может выражаться в его неумении точно и быстро передавать содержание переводимой информации, в низкой общей грамотности, в обладании ограниченным словарным запасом, в невладении навыками письменного перевода. Профессор А.В. Гриненко уточняет, что некомпетентность переводчика выражается в слабом знании им переводимого языка, на котором предпочитают изъясняться участники уголовного судопроизводства. Некомпетентность также может проявляться в неспособности адекватно воспринимать слова или выражения, подлежащие переводу, переводить их точно в соответствии со смысловым значением сказанного, передавать особенности речи и т.д.[47]

Полагаем, что само по себе отсутствие у лица, участвующего в деле в качестве переводчика, специального образования и профессионального опыта априори не свидетельствует о его некомпетентности и не может служить причиной его отвода. При признании переводчика некомпетентным следует оценивать не только его личные качества, но и качество самого перевода на предмет адекватности, точности, репрезентативности, грамотности, доступности для понимания.

Процедура отвода переводчика содержит в себе трудности не только правового, но и этического характера. Переводимый материал (речь, текст, документ) может содержать профессиональную терминологию, этнические словесные обороты, а иногда и весьма своеобразные, труднопереводимые фразы, в том числе нецензурные, арготические (как правило, жаргонные) выражения, обусловленные низким культурным и менталитационным уровнем допрашиваемого, что само по себе снижает скорость и делает невозможной синхронизацию перевода. К тому же в уголовнопроцессуальной деятельности перевод должен быть буквальным, а не интерпретированным[48].

Таким образом, отвод переводчика ввиду его профессиональной некомпетентности нуждается в более точной правовой регламентации за счет указания на конкретные критерии такой некомпетентности и процедуры ее установления. Некомпетентность - не единственное основание отвода переводчика, есть и иные, которые не нашли своего закрепления в уголовнопроцессуальном законодательстве, несмотря на свою юридическую и этическую значимость.

Следует отметить, что отвод переводчика - это решение, которое не всегда должно приниматься единолично следователем, судьей. Ситуации перевода таковы, что может иметь место конфликт между переводчиком и любым участником процесса. Так, в судебном разбирательстве по делу М. прокурор потребовал отвести переводчика. Сам переводчик, участвовавший в деле, так пояснила ситуацию, сложившуюся в процессе перевода: «Осуществляя перевод, я, с точки зрения прокурора, долго переводила фразу, где-то в течение 2 минут. Прокурор посчитал время, потраченное мной на перевод, чрезмерным и сделал вывод о том, что я консультирую подсудимого. Но проблема была в том, что подсудимый М. не владел в достаточной мере юридической терминологией и, более того, обладал низким уровнем грамотности, поэтому мне пришлось долго объяснять значение слова «огласить». Суд отказал обвинителю в удовлетворении отвода[49].

И.Л. Петрухин, характеризуя требования, которые могут быть предъявлены к переводчику в уголовном судопроизводстве, кроме компетентности, свободы владения языками, необходимыми для перевода; незаинтересованности в исходе дела - как прямой, так и косвенной - указывал также на недопустимость совмещения функций переводчика с выполнением уголовно-процессуальной обязанности по уголовному делу[50]. Последний аспект деятельности переводчика может содержать в себе не только формальную, но и прикладную сторону, особенно когда речь заходит о самой процедуре перевода и его качестве.

С учетом изложенного, считаем целесообразным дополнить ст. 59 УПК РФ ч. 1.1, изложив ее в следующей редакции: «Лицо, привлекаемое к участию в уголовном судопроизводстве в качестве переводчика, должно иметь высшее профессиональное образование по соответствующему направлению подготовки, в исключительных случаях, когда предоставить дипломированного специалиста не представляется возможным, в качестве переводчика допускается лицо, являющееся носителем языка».

В целях же придания отводу переводчика логической завершенности с юридической и этической позиций целесообразно изложить ч. 2 ст. 69 УПК РФ в следующей редакции: «При наличии обстоятельств, предусмотренных ст. 61 настоящего Кодекса, отвод переводчику может быть заявлен сторонами, а в случае обнаружения и удостоверения некомпетентности переводчика - также свидетелем, экспертом или специалистом».

Являются пробельными и нормы УПК РФ, связанные с отводом иных участников уголовного судопроизводства. Так, в ст. 61 УПК РФ изложены далеко не все обстоятельства, которые должны исключать участие лица в уголовном процессе в качестве судьи, следователя (дознавателя и др.). В целом это представляется правильным, так как в законе невозможно предусмотреть исчерпывающий перечень случаев, когда соответствующее должностное лицо теряет возможность объективно осуществлять производство по уголовному делу. Но, тем не менее, ч. 2 ст. 61 УПК РФ, которая устанавливает, что лица не могут участвовать в производстве по уголовному делу в случаях, если имеются иные обстоятельства, дающие основание полагать, что они лично, прямо или косвенно заинтересованы в исходе данного уголовного дела, все же является пробельной, так как понятие «заинтересованность» не может охватить случаи, когда, например, судья перестает быть беспристрастным в силу возникновения у него неприязненных отношений к подсудимому. Здесь нет удовлетворения ни личного интереса судьи, ни его родственников и близких лиц[51] [52]. Поэтому, считаем необходимым устранить существующий пробел путем внесения изменений в ч. 2 ст. 61 УПК РФ, изложив ее следующим образом: «Лица, указанные в части первой настоящей статьи, не могут участвовать в производстве по уголовному делу также в случаях, если имеются иные обстоятельства, дающие основание полагать, что они лично, прямо или косвенно, заинтересованы в исходе данного уголовного дела, или если имеются иные обстоятельства, вызывающие обоснованные сомнения в их объективности и беспристрастности».

Отводу подлежат также незаконно состоящие в должности судья, следователь, дознаватель и др., а равно присяжные заседатели, которые не могут быть таковыми в соответствии с требованиями Федерального закона «О присяжных заседателях федеральных судов общей юрисдикции в Российской Федерации» .

В определенной степени пробелы в ст. 61 УПК РФ могут быть преодолены путем толкования. Но доктринальное толкование данной нормы не отличается единством. Например, мнения российских ученых- процессуалистов по поводу того, может ли судья, принимавший решение по делу, находящемуся в производстве органов предварительного расследования, принимать участие в его разрешении по существу, разделились. Многие авторы считают, что «предыдущее участие в судопроизводстве должно расцениваться ... как обстоятельство, устраняющее судью от дела»[53] [54] [55] [56], что если судьи еще в ходе расследования будут влиять на его ход и результаты, то это может привести к необъективности суда при последующем рассмотрении дела в судебном заседании2.

Другие ученые не видят в этом проблемы, полагая, что осуществление судебного контроля на досудебном производстве не отражается на

-5

объективности и беспристрастности судьи . Председатель Верховного Суда РФ В.М. Лебедев имеет половинчатую позицию по данному вопросу и отмечает, что «все зависит от того, какие именно действия и решения и в каком объеме предпринимал судья, осуществляя судебный контроль на

4

стадии предварительного следствия» .

Безусловно, радикальным решением данного вопроса было бы отделение функций судебного контроля и правосудия, но это вряд ли осуществимо в связи со значительным увеличением расходов на кадровое расширение и обеспечение деятельности судов.

Говоря о пробельности в регламентации правового статуса лиц, принимающих участие в уголовно-процессуальной деятельности, нельзя не сказать о помощнике судьи и секретаре судебного заседания. Данные лица даже не включены в классификацию участников уголовного судопроизводства, хотя имеют процессуальные и организационные полномочия и во многом обеспечивают соответствующую деятельность суда. УПК РФ предусматривает полномочия секретаря судебного заседания по составлению протокола судебного заседания (ст. 5, 245, 259, 372), проверки явки в суд вызванных лиц (ст. 245, 262); определен порядок его отвода (ст. 61, 62, 68). О помощнике судьи упоминается всего в трех статьях (ст. 326, 327, 328 УПК РФ) применительно к производству по уголовным делам, рассматриваемым с участием присяжных заседателей.

Должность помощника судьи введена приказом Судебного департамента при Верховном Суде РФ от 14 июля 2002 года № 71; им же утверждено Типовое положение о помощнике председателя суда (судьи) федерального суда общей юрисдикции[57]. В настоящее время принят новый Приказ Судебного департамента при Верховном Суде РФ от 6 декабря 2010 года № 272 «Об утверждении типовых должностных регламентов помощника председателя суда (судьи) верховного суда республики, краевого и областного судов, суда города федерального значения, судов автономной области и автономного округа, окружного (флотского) военного суда, районного суда и гарнизонного военного суда»[58]. Считаем, что процессуальный статус помощника судьи определенно нуждается в закреплении в отдельной норме УПК РФ. Например, АПК РФ четко закрепляет статус помощника судьи как лица, содействующего осуществлению правосудия, и относит его к «иным участникам» арбитражного процесса (ст. ст. 21 - 25, 54, 58, 60, 155).

Для устранения данного пробела в УПК РФ целесообразно закрепить норму, дающую понятие секретаря судебного заседания и помощника судьи, а также норму, содержащую их основные права и обязанности в уголовном процессе. В частности, ст. 5 УПК РФ следует дополнить пунктом «секретарь судебного заседания», определив его, как работника аппарата суда, осуществляющего ведение протокола судебного заседания и наделенного иными процессуальными и организационными полномочиями»; и пунктом «помощник судьи» - работник аппарата суда, осуществляющий деятельность по оказанию помощи судье в подготовке и организации судебного процесса и не имеющий права выполнять функции по осуществлению правосудия».

Главу 8 УПК РФ следует дополнить ст. 60.1 «Помощник судьи. Секретарь судебного заседания» следующего содержания: «1. Секретарь судебного заседания обязан: осуществлять ведение и изготовление протокола судебного заседания; полно и правильно излагать в протоколе действия и решения суда, а равно действия всех участников уголовного процесса, имевшие место в ходе судебного заседания; осуществлять проверку явки участников судебного разбирательства.

Помощник судьи уполномочен вести и изготавливать протокол судебного заседания, проекты судебных процессуальных документов, за исключением проекта итогового решения по делу, и совершать иные процессуальные действия в случаях и в порядке, которые предусмотрены уголовно-процессуальным законодательством.

Помощник судьи не вправе совершать действия, влекущие за собой изменения в процессуальном статусе сторон и в статусе других участников уголовного судопроизводства»[59].

Для того чтобы избежать дублирования в нормах УПК РФ положений Типовых должностных регламентов помощника председателя суда (судьи) верховного суда республики, краевого и областного судов, суда города федерального значения, судов автономной области и автономного округа, окружного (флотского) военного суда, районного суда и гарнизонного военного суда при определении прав и обязанностей помощника судьи, в них необходимо сделать ссылку на упомянутые выше подзаконные акты (Приказ № 272). К организационным обязанностям помощника судьи следует отнести обязанности, указанные в Инструкции по судебному делопроизводству в верховных судах республик, краевых и областных судах, судах городов федерального значения, судах автономной области и автономных округов (утв. Приказом Судебного департамента при Верховном Суде РФ от 15 декабря 2004 года № 161)[60] [61] [62]; в Инструкции по судебному делопроизводству в районном суде (утв. Приказом Судебного департамента при Верховном Суде

Л

РФ от 29 апреля 2003 года № 36) ; в Инструкции по делопроизводству в Верховном Суде Российской Федерации (утв. Приказом Председателя

-5

Верховного Суда РФ от 8 мая 2015 года № 32-П) .

Некоторые авторы предлагают делегировать помощнику судьи

полномочия, касающиеся примирения сторон (процедура медиации)[63] [64]. На наш взгляд, примирение сторон - это один из способов разрешения дела по существу, и, следовательно, такие полномочия нельзя передавать помощнику судьи.

Как мы отмечали ранее, пробелы в регламентации правового статуса участников уголовного судопроизводства тесно взаимосвязаны с пробелами в регламентации порядка уголовно-процессных производств. Последние нередко представляют собой частные случаи пробелов в правовом статусе тех субъектов, которые принимают участие в осуществлении того или иного уголовно-процессуального производства. Г оворя о пробельности регламентации уголовно-процессных производств, следует прежде всего отметить многочисленные пробелы в нормах, регулирующих порядок производства дознания в сокращенной форме. Регламентация данной дифференцированной процедуры осуществления досудебного производства имеет ряд существенных недостатков, на которые неоднократно указывалось в специальной литературе2.

К числу пробелов гл. 32.1 УПК РФ могут быть отнесены следующие ситуации. По смыслу данной главы УПК РФ, потерпевший уведомляется дознавателем о наличии ходатайства подозреваемого о производстве дознания в сокращенной форме и о том, что ходатайство удовлетворено дознавателем. При этом потерпевшему разъясняется право возражать против производства дознания в сокращенной форме. Однако законодатель не предусмотрел форму процессуального закрепления мнения потерпевшего. Изучение уголовных дел из практики органов предварительного расследования Саратовской и Пензенской областей за 2010 - 2016 гг. показало, что дознаватели отражают разъяснение потерпевшим положения гл. 32.1 УПК РФ в протоколе разъяснения порядка производства дознания в сокращенной форме. Однако мы встречались со случаями, когда потерпевшие выражали свое согласие с возможностью производства сокращенного дознания уже после составления протокола. Поэтому, считаем, что закрепление мнения потерпевшего в отдельном заявлении в большей степени обеспечит права и интересы лиц, потерпевших от преступления, будет соответствовать назначению уголовного судопроизводства и отвечать требованиям процессуальной формы. Поэтому целесообразно включить в гл. 32.1 УПК РФ следующее положение: «Согласие потерпевшего на производство дознания в сокращенной форме должно быть выражено в письменном заявлении, содержащем сведения о данном лице и его представителе, данные о характере и размере вреда, причиненного [65] [66]

преступлением, само согласие потерпевшего, удостоверенное подписью дознавателя, потерпевшего и его представителя».

Нормы о производстве дознания в сокращенной форме не содержат также гарантий возмещения либо заглаживания вреда, причиненного потерпевшему.

Не является оптимальным и предусмотренный уголовнопроцессуальным законом порядок ознакомления с материалами уголовного дела по окончании дознания в сокращенной форме. Часть 4 ст. 226.7 УПК РФ предусматривает срок для ознакомления с обвинительным постановлением и материалами уголовного дела для всех участников производства по делу в размере 3 суток со дня составления обвинительного постановления. Это требование закона не соответствует ч. 3 ст. 50 УПК РФ, согласно которой, если участвующий в уголовном деле защитник в течение 5 суток не может принять участие в производстве конкретного процессуального действия, а подозреваемый, обвиняемый не приглашают другого защитника и не ходатайствуют о его назначении, то дознаватель вправе произвести данное процессуальное действие без участия защитника, за исключением случаев обязательного участия защитника.

Нельзя, как представляется, к данной ситуации применить и правила ст. 215 УПК РФ, предусматривающей, что если защитник, законный представитель обвиняемого или представитель потерпевшего, гражданского истца, гражданского ответчика по уважительным причинам не могут явиться для ознакомления с материалами уголовного дела в назначенное время, то следователь откладывает ознакомление на срок не более 5 суток. Осложняет ситуацию правило, согласно которому, если до окончания срока ознакомления с обвинительным постановлением и материалами уголовного дела не поступили ходатайства либо поступили, но в их удовлетворении было отказано, то уголовное дело с обвинительным постановлением незамедлительно направляется прокурору. Указанный пробел необходимо устранить, увеличив срок для ознакомления с обвинительным постановлением и материалами уголовного дела.

Еще более существенные пробелы в части обеспечения прав потерпевшего имеются в регламентации производства по заключению досудебного соглашения о сотрудничестве. Среди условий заключения данного соглашения не предусмотрено получение согласия потерпевшего. Этот факт отмечают многие авторы, считая, что права потерпевшего при данной процедуре полностью проигнорированы, и факт исключения потерпевшего из процессов согласования условий досудебного соглашения о сотрудничестве и его непосредственного заключения является правовым, законодательным и социальным нонсенсом[67].

В главе 40.1 УПК РФ о потерпевшем упоминается всего один раз и то, когда говорится о том, что на подозреваемого или обвиняемого распространяются все меры государственной защиты потерпевших. Между тем соглашение о сотрудничестве подозреваемого и обвиняемого с прокурором непосредственным образом затрагивает права потерпевшего, которому не безразлично, какое наказание получит виновный.

Ныне участие потерпевшего в производстве по делу начинается с судебного заседания в отношении подсудимого, с которым заключено досудебное соглашение о сотрудничестве. Об этом свидетельствуют нормы ст. 317.7 УПК РФ, согласно которой такое судебное заседание проводится в порядке, установленном ст. 316 УПК РФ, с учетом требований ст. 317.7 Кодекса. Часть 4 ст. 316 УПК РФ обязывает судью выяснять у потерпевшего, если он участвует в судебном заседании, отношение к ходатайству подсудимого.

Пленум Верховного Суда РФ, разъясняя порядок проведения судебного разбирательства при согласии обвиняемого с предъявленным обвинением, в своем постановлении от 22 декабря 2009 г. указал, что если по окончании предварительного расследования обвиняемым заявлено ходатайство об особом порядке судебного разбирательства в соответствии с главой 40 УПК РФ, но мнение потерпевшего по данному вопросу не выяснялось, судья при отсутствии препятствий к рассмотрению уголовного дела в особом порядке назначает судебное заседание с учетом положений главы 40 УПК РФ. При этом мнение потерпевшего выясняется в подготовительной части судебного заседания. В случае если потерпевший возражает против заявленного обвиняемым ходатайства, судебное заседание продолжается в общем порядке[68].

Однако в принятом 28 июня 2012 г. специальном постановлении Пленума Верховного Суда РФ, посвященном особому порядку судебного разбирательства уголовных дел при заключении досудебного соглашения о сотрудничестве данный вопрос решается совершенно иначе: «Возражение потерпевшего (его законного представителя, представителя), гражданского истца и его представителя против особого порядка проведения судебного заседания в отношении подсудимого, с которым заключено досудебное соглашение о сотрудничестве, само по себе не является основанием для рассмотрения дела в общем порядке»[69].

Данную позицию Верховного Суда РФ поддерживают и некоторые ученые. Так, З.В. Макарова отмечает, что участие потерпевшего в решении вопросов уголовного преследования (включая, заключение досудебного соглашения о сотрудничестве) нецелесообразно, так как такая деятельность требует хорошего знания законов, и ее должны осуществлять только профессиональные юристы - следователь, прокурор, которые несут ответственность за законность и обоснованность своих решений и действий, а также обязаны принимать меры к обеспечению прав потерпевшего и возмещению причиненного ему вреда. Именно государственные органы должны защищать потерпевшего и восстанавливать его нарушенные права, «...уголовное преследование по общему правилу не есть дело самих жертв преступления, потерпевших, других частных лиц, а является обязанностью государственных органов, которую они не вправе перелагать на граждан»[70] [71].

Другие авторы подчеркивают, что «в этом случае прерогативу перед частным интересом имеет защита широкого круга лиц, реализация государством обязательств, указанных в Конституции РФ и

-5

ратифицированных Россией международных договорах» .

М.С. Поляева считает, что «допускать потерпевшего и его адвоката при заключении такой сделки, наверное, все-таки стоит. Хотя есть много минусов такого решения, потому что потерпевшему совершенно неинтересно, что будет раскрыто с помощью обвиняемого, какие страшные рецидивисты попадут за решетку, это его волнует меньше. Его в большей степени волнует конкретный человек, который нанес ему ущерб, и ему важно, чтобы этот ущерб ему возместили, я имею в виду ущерб не только материальный, но и моральный»[72].

Практика Верховного Суда РФ свидетельствует о том, что значение досудебного соглашения о сотрудничестве заключается не в обеспечении частных интересов конкретного потерпевшего, а, прежде всего, в обеспечении публичных интересов, в основе которых лежит не только скорейшее разрешение социального конфликта, но, и по возможности, полное раскрытие преступления, изобличение максимального числа виновных. Очевидно, что в таких ситуациях интересы общества и конкретного потерпевшего могут не совпадать. Роль прокурора и суда - правильно определить баланс данных интересов.

На наш взгляд, мнение потерпевшего о возможности заключения досудебного соглашения о сотрудничестве с подозреваемым или обвиняемым необходимо принимать во внимание. При этом допускаем, что возражение потерпевшего против заключения досудебного соглашения о сотрудничестве будет носить для прокурора рекомендательный характер при принятии им решения об удовлетворении ходатайства обвиняемого или подозреваемого либо отказе в его удовлетворении. Но, как справедливо указывается Н.И. Булдыгиной, при заключении досудебного соглашения о сотрудничестве интересы потерпевшего должны учитываться прокурором[73], который, принимая решение о заключении соглашения с обвиняемым, не должен забывать о позиции и интересах потерпевшего.

В связи с этим в ст. 317. 2 УПК РФ следует внести изменение, указав, что при рассмотрении прокурором ходатайства обвиняемого (подозреваемого) о заключении досудебного соглашения о сотрудничестве и постановления следователя о возбуждении ходатайства о заключении такого соглашения, он разъясняет потерпевшему особенности рассмотрения уголовного дела в порядке гл. 40.1 УПК РФ и фиксирует отношение потерпевшего к заключению досудебного соглашения о сотрудничестве в письменной форме.

По нашему мнению, внесение указанных изменений позволит обеспечить реализацию конституционного положения об обеспечении потерпевшим доступа к правосудию и компенсацию причиненного вреда и, тем самым, достижение назначения уголовного судопроизводства. Также это будет способствовать уравниванию положения потерпевшего с виновной стороной и предоставлению ему возможности участия в восстановлении нарушенных прав.

Другим примером пробела в регламентации порядка судебных производств может служить следующее: из УПК РФ была исключена норма о сроке подачи кассационной жалобы, и теперь жалобу можно подавать бессрочно, но в п. 3 ч. 1 ст. 401.5 УПК РФ, содержащей основания для отказа в принятии жалобы, такое основание, как пропуск срока подачи кассационной жалобы, не исключено. В соответствии с разъяснениями Пленума Верховного Суда РФ указанный выше пункт не был исключен из ст. 401. 5 УПК РФ ввиду того, что он распространяет свое действие на случаи поворота к худшему, при которых срок подачи жалобы составляет 1 год[74]. Такая пробельность норм УПК РФ чревата нарушением принципа права на обжалование процессуальных действий и решений, поэтому необходимо внести в ст. 401.5 УПК РФ оговорку о распространении действия этого

пункта только на случаи поворота к худшему в положении осужденного.