При обращении к правоприменительной практике, прежде всего, бросается в глаза терминологическая невыдержанность при обозначении объекта преступления. В качестве тождественных правоприменительной практикой используются понятия «объект преступления», «объект уголовно-правовой охраны», «объект посягательства». Более того, с помощью термина «объект преступления» зачастую обозначается предмет преступления. Можно даже встретить правоприменительные акты, в которых термин «объект преступления» используется сразу в двух значениях: для обозначения и предмета преступления, и собственно его объекта. Так, суд в одном случае под объектом хищения подразумевает конкретное имущество, а в другом случае указывает, что объектом разбоя являются не только отношения собственности, но и личность[1].

В то же время констатация отсутствия значения объекта преступления для квалификации преступлений представляется преждевременной - в правоприменительной практике, в том числе высших судебных инстанций, можно встретить немало случаев обращения к объекту преступления для отграничения преступных деяний от непреступных. Например, при рассмотрении дела в отношении Б., осужденного по ч. 1 ст. 228 УК РФ, Верховный Суд РФ отметил, что объектом преступлений, связанных с незаконным оборотом наркотиков и психотропных веществ, является здоровье населения, поэтому преступными являются только деяния, связанные с немедицинским потреблением их людьми. Действия же Б. хотя и были связаны с нарушением правил оборота психотропных веществ, однако совершены в целях введения данных веществ животным, что исключает уголовную ответственность за данное деяние ввиду отсутствия состава преступления[2]. Аналогичная, по сути, позиция отражена применительно к сбыту наркотических средств или психотропных веществ в п. 15 Постановления Пленума Верховного Суда РФ от 15 июня 2006 г. № 14 «О судебной практике по делам о преступлениях, связанных с наркотическими средствами, психотропными, сильнодействующими и ядовитыми веществами»[3].

Интересным представляется и приведенное Н.И. Коржанским решение Верховного Суда РФ, вынесенное в результате пересмотра приговора по уголовному делу, в котором подсудимый обвинялся в изготовлении холодного оружия (ч. 3 ст. 223 УК РФ). Верховный Суд РФ принял во внимание то, что подсудимый являлся членом союза охотников, изготовленный им нож был вписан в его охотничий билет, и признал отсутствие состава преступления в действиях подсудимого. Н.И. Коржанский признал данное решение Верховного Суда РФ обоснованным, поскольку изготовление для целей охоты ножа, зарегистрированного в Союзе охотников, «не создает само по себе угрозы общественной безопасности, а потому не может считаться преступлением»[4]. В этом случае Верховный Суд РФ также обсуждал вопрос о том, носило ли изготовление оружия законный или незаконный характер, т.е. анализировал и объективную сторону деяния; однако в основе решения положен именно вывод об отсутствии в результате нарушения отношений общественной безопасности.

Действительно, случаи, когда отграничение преступного от непреступного происходит исключительно по объекту преступления, встречаются редко; как правило, разграничение проводится по иным элементам состава преступления. Однако стоит помнить, что иные элементы состава преступления изначально конструируются таким образом, чтобы описывать деяние, посягающее на объект преступления, т.е. в самой тесной связи с ним. В силу этого нельзя говорить об отсутствии значимости объекта преступления для отграничения преступных деяний от непреступных деяний - просто такое отграничение по объекту преступления в большинстве случаев сопровождается отграничением по иным элементам состава преступления, но не исключается даже при отсутствии прямых отсылок правоприменительных органов к объекту преступления при решении данных вопросов[5].

Гораздо чаще правоприменительные органы прямо опираются на объект преступления при решении вопроса о наличии или отсутствии в содеянном совокупности преступных деяний.

Так, применительно к случаям, когда в процессе причинения тяжкого вреда здоровью возникает умысел на убийство, Верховный Суд РФ указал, что здоровье выступает необходимым условием обеспечения жизни, является ее составной частью, в силу чего подлежит применению ст. 105 УК РФ, как наиболее полно предусматривающая объект посягательства, и дополнительной квалификации по ст. 111 УК РФ не требуется[6].

Рассматривая вопрос о квалификации применения при попытке побега из-под стражи опасного для жизни насилия в отношении представителя власти, высший судебный орган согласился с доводом суда первой инстанции о том, что деяния, предусмотренные ст. 313 (преступление против правосудия) и ст. 318 УК РФ (преступление против порядка управления), имеют разные объекты преступления, в силу чего совершенное деяние не охватывается ч. 3 ст. 30, ч. 3 ст. 313 УК РФ (покушение на побег из-под стражи, с применением насилия, опасного для жизни и здоровья) и требует дополнительной квалификации по ч. 2 ст. 318 УК РФ (применение насилия, опасного для жизни и здоровья, в отношении представителей власти в связи с исполнением ими своих должностных обязанностей)[7]. Таким образом, хотя само по себе применение насилия, опасного для жизни и здоровья, охватывается ч. 3 ст. 313 УК РФ, однако данная норма не предназначена для уголовно-правовой охраны порядка управления, нарушение которого выражается в том, что насилие применяется в отношении представителей власти в связи с исполнением ими своих профессиональных обязанностей.

По другому уголовному делу осужденные сбывали похищенные транспортные средства с использованием поддельных идентификационных номеров. Верховный Суд РФ согласился с квалификацией действий виновных по совокупности преступлений, предусмотренных ст. ст. 159 и 326 УК РФ, указав, что данные преступления направлены на различные объекты уголовно-правовой охраны[8].

Некоторые вопросы о допустимости квалификации преступлений по совокупности ставились перед Конституционным Судом РФ, например, совокупности деяний, предусмотренных п. «а» ч. 4 ст. 162 и ч. 2 ст. 209 УК РФ. Конституционный Суд РФ не признал квалификацию по совокупности преступлений в данном случае нарушающей право не быть повторно осужденным за одно и то же преступление (ч. 1 ст. 50 Конституции РФ), указав, в частности, на разные объекты данных преступлений[9]. Ссылкой, в том числе, на разные объекты посягательства Конституционный Суд РФ обосновывает необходимость квалификации действий виновных в разбойном нападении, в ходе которого потерпевшему причиняется смерть, по совокупности убийства и разбоя[10].

Представляется, что учет объекта преступления при квалификации преступлений может привести и к более любопытным рассуждениям и выводам.

В ходе покушения на убийство Г. был убит его водитель. Суд первой инстанции квалифицировал данное деяние как покушение на убийство по найму (ч. 3 ст. 30 и п. «з» ч. 2 ст. 105 УК РФ), однако Верховный Суд РФ отметил, что в данном случае произошла ошибка в предмете преступления, не влияющая на квалификацию деяния как оконченного убийства по найму (п. «з» ч. 2 ст. 105 УК РФ)[11]. В сходном по фактическим обстоятельствам деле высшая судебная инстанция также признала правильной квалификацию как оконченного убийства по найму (п. «з» ч. 2 ст. 105 УК РФ) деяния, в результате которого был убит случайно проезжавший мимо С., которого исполнитель преступления спутал с Р., в отношении которого и должно было быть совершено преступление. Суд указал на имевшую место ошибку в личности потерпевшего, которая не влечет изменения квалификации деяния[12].

В данных случаях суды действовали в соответствии с общепризнанным наукой уголовного права правилом квалификации преступлений при так называемой ошибке в потерпевшем, которую, на наш взгляд, можно трактовать и как ошибку в непосредственном объекте посягательства, если, конечно, признать наличие такого объекта у каждого преступления. В связи с этим интерес представляют правоприменительные акты по аналогичным делам, в которых, помимо ссылки на правило квалификации преступлений при ошибке в потерпевшем, изложена и иная мотивировка принятого решения о квалификации деяния как оконченного преступления. Например, по делу Г., которым по ошибке был убит потерпевший, суд указал, что ошибка подсудимого в личности потерпевшего не влияет на квалификацию деяния как оконченного убийства, «в связи с равноценностью объекта убийства и принципа правовой защиты жизни каждого человека»[13]. По другому делу суд отметил, что ошибка в личности потерпевшего «не влияет на квалификацию действий подсудимой, поскольку умысел на убийство другого человека у нее имелся и был ею реализован», «хотя подсудимая Цивилева О.С. не желала причинять смерть погибшему Д.Л., однако имела прямой умысел на причинение смерти Д.В.»[14].

Приведенные примеры квалификации преступлений требуют определенности в понимании объекта преступления. Обращение к истории становления учения об объекте преступления показывает, что наукой уголовного права выработано множество концепций объекта преступления. Так, можно встретить определения объекта преступления как общественных отношений, как правового блага, как физического лица, которому причиняется вред в результате совершения преступления, как субъективного права и другие варианты.

На каком же понимании объекта преступления базируется квалификация преступлений? Очевидно, что понимание объекта как физического лица, которому причиняется вред в результате совершения преступления, как субъективного права, а в некоторых случаях и как правового блага, предполагает индивидуальную принадлежность такого объекта преступления потерпевшему от преступления лицу, тесную связь с личностью последнего. Однако если понимать объект преступления именно таким образом, то на каком основании в случае ошибки в личности потерпевшего объект преступления фактически подменяется другим объектом преступления, пусть и равноценным, но не охватываемым умыслом лица? При связи объекта преступления с личностью потерпевшего квалификация преступлений в случае ошибки в личности потерпевшего должна быть иной: покушение на причинение вреда предполагавшемуся потерпевшему (в приведенных примерах - покушение на убийство, простое или по найму: ч. 3 ст. 30, ч. 1 ст. 105 УК РФ или ч. 3 ст. 30, п. «з» ч. 2 ст. 105 УК РФ) и причинение по неосторожности смерти реальному потерпевшему (в приведенных примерах - причинение смерти по неосторожности: ч. 1 ст. 109 УК РФ).

Учитывая же сложившуюся практику квалификации преступлений, можно сделать вывод о безотносительности объекта преступления и конкретной личности потерпевшего; объект преступления рассматривается абстрактно, в целом, а не через принадлежность кому-либо конкретно. При таком понимании объекта преступления в случае ошибки в личности потерпевшего значение приобретают факт направленности умысла виновного на нарушение объекта преступления и тот факт, что объект преступления пострадал в результате действий виновного; замена личности потерпевшего при таком понимании объекта преступления не имеет юридического значения, и становится возможной квалификация деяния, как оконченного преступления.

Не менее интересными с точки зрения понимания объекта преступления представляются случаи квалификации таких деяний, как хищение имущества у лица, не являвшегося его законным владельцем. Пленум Верховного Суда РФ дважды в своих постановлениях применительно к хищению оружия, боеприпасов, взрывчатых веществ, взрывных устройств в п. 13 Постановления Пленума Верховного Суда РФ от 12 марта 2002 г. № 5 «О судебной практике по делам о хищении, вымогательстве и незаконном обороте оружия, боеприпасов, взрывчатых веществ и взрывных устройств»[15] и применительно к хищению наркотических средств, психотропных веществ в п. 23 Постановления Пленума Верховного Суда РФ от 15 июня 2006 г. № 14 «О судебной практике по делам о преступлениях, связанных с наркотическими средствами, психотропными, сильнодействующими и ядовитыми веществами» указал, что уголовная ответственность за хищение данных предметов наступает при противоправном изъятии их у лиц, владевших ими законно или незаконно. При этом Верховный Суд подчеркивал применительно к хищению оружия, что объектом данного преступления является не только общественная безопасность, но и отношения собственности.

Однако при противоправном изъятии имущества у незаконного владельца вред собственности как благу или интересу не причиняется. В то же время, если мы рассматриваем объект хищения как отношения собственности, то нарушение объекта преступления можно рассматривать не только как причинение имущественного ущерба законному владельцу, но и как действия виновного не в соответствии с условиями функционирования отношений собственности, невыполнение им, со своей стороны, обязанности определенного поведения в рамках отношения между собственником и всеми иными лицами по поводу имущества, и данные действия виновного в нарушение отношений собственности могут признаваться не менее общественно опасными, чем конечное причинение имущественного ущерба законному владельцу. В данном случае видно, что объектом преступления выступает не только благо как таковое, но и права, обязанности, действия лица в связи ним; все вместе данные элементы объединяются общественным отношением, выступающим единым объектом преступления.

Вместе с тем наличие у имущества законного владельца высший судебный орган видит обязательным условием квалификации посягательства на такое имущество как преступления против собственности, в связи с этим им прекращено уголовное дело о вымогательстве, состоящем в требовании передачи части заведомо преступно приобретенного имущества[16].

Таким образом, анализ правоприменительной практики свидетельствует об использовании объекта преступления, как признака состава преступления, для отграничения преступного деяния от непреступного, для решения вопроса о наличии или отсутствии совокупности преступлений, а также для решения иных вопросов, возникающих в процессе квалификации преступлений. Сложившаяся правоприменительная практика позволяет сделать вывод о безотносительности объекта преступления и конкретной личности потерпевшего; объект преступления рассматривается абстрактно, в целом, а не через принадлежность кому-либо конкретно. При таком понимании объекта преступления в случае ошибки в личности потерпевшего значение приобретают факт направленности умысла виновного на нарушение объекта преступления и тот факт, что объект преступления пострадал в результате действий виновного; замена личности потерпевшего при таком понимании объекта преступления не имеет юридического значения, и становится возможной квалификация деяния, как оконченного преступления.

[1] Постановление Московского районного суда г. Твери от 16 января 2012 г. по делу № 1-1/2012 [Электронный ресурс] // Справочная правовая система «Консультант Плюс. Версия 4016.00.36» от 23.03.2017 г.

[2] Определение Верховного Суда РФ от 12 мая 2011 г. № 67-Д11-10 [Электронный ресурс] // Справочная правовая система «Консультант Плюс. Версия 4016.00.36» от 23.03.2017 г.

[3] См.: Бюллетень Верховного Суда РФ. - 2006. - № 8.

[4] Коржанский Н.И., Кудрявцев В.Н., Малинин В.Б., Павлов В.Г. Указ. соч. – С. 176.

[5] Дрожжина Е.А. Объект преступления и его влияние на квалификацию преступлений // Уголовное право. – 2015. -№ 3. – С. 31.

[6] Постановление Президиума Верховного Суда РФ от 26 января 2005 г. «Обзор качества рассмотрения окружными (флотскими) военными судами уголовных дел по первой инстанции» [Электронный ресурс] // Справочная правовая система «Консультант Плюс. Версия 4016.00.36» от 23.03.2017 г.

[7] Постановление Президиума Верховного Суда РФ 24 декабря 2014 г. «Обзор судебной практики Верховного Суда РФ» [Электронный ресурс] // Справочная правовая система «Консультант Плюс. Версия 4016.00.36» от 23.03.2017 г.

[8] Постановление Президиума Верховного Суда РФ от 14 марта 2012 г. «Обзор судебной практики Верховного Суда РФ за IV квартал 2011 г.» [Электронный ресурс] // Справочная правовая система «Консультант Плюс. Версия 4016.00.36» от 23.03.2017 г.

[9] Определение Конституционного Суда РФ от 29 мая 2014 г. № 1192-О «Об отказе в принятии к рассмотрению жалобы гражданина Степанова Александра Сергеевича на нарушение его конституционных прав п. «а» ч. 4 ст. 162 и ч. 2 ст. 209» [Электронный ресурс] // Справочная правовая система «Консультант Плюс. Версия 4016.00.36» от 23.03.2017 г.

[10] Определение Конституционного Суда РФ от 23 декабря 2014 г. № 2826-О [Электронный ресурс] // Справочная правовая система «Консультант Плюс. Версия 4016.00.36» от 23.03.2017 г.

[11] Кассационное определение Судебной коллегии по уголовным делам Верховного Суда РФ от 14 сентября 2005 г. № 4-О05-99 [Электронный ресурс] // Справочная правовая система «Консультант Плюс. Версия 4016.00.36» от 23.03.2017 г.

[12] Кассационное определение Судебной коллегии по уголовным делам Верховного Суда РФ от 6 июня 2012 г. № 53-О12-23 [Электронный ресурс] // Справочная правовая система «Консультант Плюс. Версия 4016.00.36» от 23.03.2017 г.

[13] Приговор Чернушинского районного суда Пермского края от 10 августа 2011 г. по делу № 1-138/2011 [Электронный ресурс] // URL://http://www.chernush.perm.sudrf.ru (дата обращения 23.03.2017).

[14] Приговор Кунгурского городского суда Пермского края от 24 февраля 2012 г. по делу № 1-56/2012 [Электронный ресурс] // URL://http://www.kungur.perm.sudrf.ru (дата обращения 23.03.2017).

[15] См.: Бюллетень Верховного Суда РФ. - 2002. - № 5.

[16] Постановление Президиума Верховного Суда РФ от 21 марта 2001 г. № 1039п2000 [Электронный ресурс] // Справочная правовая система «Консультант Плюс. Версия 4016.00.36» от 23.03.2017 г.