Переходя в настоящей главе к исследованию процесса принятия уголовно-процессуального решения, ключевым для нас является вопрос о том, результатом какого психического процесса является принятое промежуточное и окончательное уголовно-процессуальное решение чисто интеллектуального, эмоциально-волевого[1] или же, что более разумно, психического процесса, сочетающего «единство воли и разума» [55, c.125], «субъективного и объективного» [78, 121], «спонтанно-творческого и дисциплинированно-критического [54, c.1060]. Надо сказать, что подобный вопрос оставил след и в теории управления, где в качестве вариантов его разрешения было сформировано три парадигмы принятия решений: рациональная, интуитивная и интуитивно-рациональная [76, c.9].
Мы же, отвечая на этот вопрос, выступаем за учет в процессе принятия решения как интеллектуальных, так волевых и эмоциональных процессов и находим обоснование этому в самом устройстве человеческой психики как системы, перечисленные выше процессы которой едины[2]. Так, Т.В. Корнилова, закладывая основания психологической модели множественной многоуровневой регуляции выбора, указывает, что: «Без интеллектуальной подготовки нет выбора, поскольку выбор осуществляет человек разумный (выделено мной – К.С.), мыслящий, вменяемый (если ему не поставлен психиатрами диагноз полной или частичной невменяемости), осознающий направленность своих действий и их последствий. Но выбора нет и без личностной его регуляции, поскольку принимает решение человек, мотивационно-личностная сфера которого необходимо включена в психологическую регуляцию выбора, в становление его целей и смыслов. Идея единства интеллекта и аффекта, в психологии сформулированная Л.С. Выготским, в дальнейшем развивалась в работах школы О.К. Тихомирова – ученика А.Р. Лурии и сотрудника А.Н. Леонтьева. Применительно к принятию решений она была развита в идее функционирования единого интеллектуально-личностного потенциала человека (Корнилова и др., 2010)» [63, c. 34]. Сказанное отнюдь не означает, что всем факторам как личностным, так и интеллектуальным в исследовании будет отводиться одинаковая роль и отдаваться одно и тоже предпочтение.
Первоначально мы выделим объективные основания решения, являющиеся определяющими в процессе его принятия, а затем уже обозначим множество тех субъективных факторов, могущих искажать эту объективную основу.
Для этого мы в дальнейшем:
Поясним свою позицию относительно соотношения понятий «познание» и «доказывание в российском уголовном процессе»;
Покажем роль законов формальной и диалектической логики в уголовно-процессуальном доказывании;
Опишем формально-логическую и диалектико-логическую стороны уголовно-процессуального доказывания.
Выявим содержание достаточности в российском уголовном процессе как результата взаимодействия законов двух логик.
Дополнительно отметим, что в основу указанного плана положено убеждение о невозможности разрешения вопроса о ведущей стороне (интеллектуальной или же личностной) процесса принятия промежуточного и окончательного решения без анализа специфики деятельности по доказыванию в российском уголовном процессе, посредством которой собирается, проверяется и оценивается информация, позволяющая принять то или иное решение.
Следуя заданному ходу исследования, под познанием можно понимать творческую деятельность субъекта, ориентированную на получение достоверных знаний о мире [70, с. 766]. Однако перед дальнейшим использованием этого определения при соотношении понятий «познание» и «доказывание в российском уголовном процессе» его следует уточнить, поскольку:
во-первых, имеет место некорректная формулировка «достоверных знаний»[3];
во-вторых, в содержании понятия отсутствует указание на сущность познания, т.е. на единство мыслительной и практической деятельности. Такой вывод логически следует из понимания сущности как философской категории, фиксирующей устойчивые и определяющие характеристики предмета, составляющие его субстанциональное ядро (его «природу»), в отличие от меняющихся и второстепенных его черт, присутствующих в его конкретном явлении [88, с. 108]. Следовательно, сущностью будет то, что устойчиво в предмете и то, что определяет его «природу». Применяя все сказанное к познанию заметим, что устойчивым моментом в нем, определяющим его «природу» будет именно единство мыслительной и практической деятельности, т.е. чувственного и рационального. Отсюда следует вывод, что сущность познания – единство мыслительной и практической деятельности.
В связи со сказанным следует признать несостоятельными суждения, противопоставляющие мыслительную деятельность практической или же разрывающие их единство, поскольку: «…только единство мыслительного и практического дает то, что можно обозначить как познание» [8, с. 246]. Иное привело бы к нарушению естественных связей между частями (мыслительной и практической деятельностью) и целым (познанием)[4]. Такое заключение следует из того, что всякое: «Целое состоит из множества частей, поэтому целое и есть материя, а формой этого целого является расположение частей» [82, с. 70]. И из того, что деление целого на части есть продукт человеческого мышления, следовательно, части целого в действительности не могут быть разорваны. Расчленение же целого без его уничтожения возможно только мысленно, к примеру, в целях изучения какой-либо его части.
Завершая наше рассуждения определим понятие «познание» с учетом указанных дополнений. Под ним следует понимать творческую деятельность, состоящую из мыслительной и практических деятельностей, находящихся в единстве, направленных на получение знаний о мире.
Определяя же доказывание, исследователь сторонник позиции тех ученых, которые считают, что оно в своей сущности является познанием, однако понятие «познание» не является родовым по отношению к понятию «доказывание», а последнее соответственно видовым [8, с. 250; 11, с. 10; 38, с. 18]. Объясняется это тем, что всякое доказывание обладает признаками понятия «познание» и на этом основании оно просто охватывается его объемом и мыслится как познание, но не более. В то время как: «Вид состоит из рода и отличительного признака, т.е. из материи и формы, как статуя состоит из меди и своей особой формы» [82, с. 71]. Отсюда следует, что видовое понятие должно включать не только все признаки родового, но и обладать отличительным признаком, который бы отличал один вид от другого, но в рамках одного рода. При этом отличительные признаки, как пишет Л. Г. Тоноян, ссылаясь на трактат С. Боэция «О делении», «…присущи всегда и всякому субъекту и завершают субстанцию... Отличительный признак сам по себе (per se) нельзя отделить ни мысленно, ни действием…» [82, с. 69].
В нашем же случае протекание доказывания в особой правовой форме не является отличительным признаком, подходящим для выделения вида, поскольку он не отличает на сущностном уровне доказывание от других таких же познавательных актов, которые совершаются человеком каждый день. Видимо поэтому Л.Е. Владимиров, анализируя «уголовно-судебную достоверность», писал: «…по существу своему, она не представляет ничего особенного, сравнительно с тою достоверностью, добывание которой нам одинаково нужно как для ведения ничтожнейших житейских дел, так и для констатирования величайших событий в истории человечества или уяснения труднейших вопросов в различных областях науки» [17, с. 36-37]. Те же из процессуалистов, которые считают, что доказывание в уголовном процессе есть вид познания, поступают аналогично тому, как если бы мы, разделяя объем понятия «человек» по признаку цвета глаз, утверждали бы, что человек с голубым цветом глаз есть вид человека. Так авторы «Теории доказательств в советском уголовном процессе» пишут, что: «Доказывание в уголовном процессе обычно определяют как разновидность процесса познания. Такая гносеологическая характеристика означает, что познание в уголовном судопроизводстве подчинено общим гносеологическим закономерностям…» [41, http://www.twirpx.com/file/974951/]. С подчинением общим закономерностям мы согласны, но указание на «разновидность» подчеркивает и то, что как – будто доказывание в уголовном процессе, в сущности, отличается от познания, протекающего в любой другой сфере. Последнее же не соответствует действительности.
Другой процессуалист А.Р. Белкин пишет: «Но, будучи разновидностью всеобщего процесса познания, выражая все его существенные черты, доказывание имеет и свои особенности, коренящиеся в условиях протекания этого процесса» [11, с. 12]. Особенности-то есть, но не всякая особенность подходит для выделения вида, а только та, которая дана посредством отличительного признака (per se).
Итак, выше нами выяснено, что доказывание суть познание, а это означает, что первое так же состоит из мыслительной и практической деятельности, находящихся в единстве.
Из сказанного логически следует вопрос, если доказывание это единство мыслительной и практической деятельности, направленных на установление обстоятельств, подлежащих доказыванию, то чем должен руководствоваться субъект доказывания, организовывая свой интеллектуальный процесс по принятию промежуточного и окончательного уголовно-процессуальных решений, фиксирующих достижение определенного результата на пути познания события прошлого? Для ответа на него перейдем к рассмотрению доказывания через призму понятия деятельности и к обоснованию ведущей роли в познании события прошлого диалектики как познавательной парадигмы[5] в связке с формальной логикой.
Вводя понятие «деятельность» в наше исследование, мы мыслим познание через призму деятельности и на основании этого применяем к нему положение, согласно которому выбор средств деятельности определяется, поставленной целью [83, http://society.polbu.ru/mitroshenkov_philosophy/ch95_ii.html]. Дополнительно ко всему мы разграничиваем способ и средство деятельности. Под первым понимается – система приемов и операций, осуществляемая со средствами деятельности [20, c. 65], под последними - «предмет, явление или процесс, используемые человеком в его деятельности, т.е. все то, что благодаря своим свойствам служит орудием действий» [83, http://society.polbu.ru/mitroshenkov_philosophy/ch95_ii.html]. На примере связь способа и средства можно пояснить так: книга – средство получения информации, различные виды чтения (диагональное и т.п.) - способ ее получения. Из сказанного следует, что цель познания (получение знания) заставляет подыскивать определенные способы и средства, но эта же цель выполняет свою функцию и в доказывании на том основании, что последнее является таким же познанием (как нами доказано ранее). Но поскольку познавательная деятельность протекает в уголовно - процессуальной форме, основанной на публичном начале - по мнению исследователя - то и само познание и его цель приобретают определенную специфику.
Так цель познания (доказывания) задается нормативно и выражается, как сказано в ст. 85 УПК РФ, в установлении обстоятельств, предусмотренных ст. 73 УПК РФ. Однако публичное начало требует установления обстоятельств ст. 73 УПК РФ таким образом, чтобы по завершению доказывания было получено полное знание относительно события прошлого. Исходя из указанной зависимости между целью, способами и средствами деятельности можно заключить, что цель доказывания – установление обстоятельств, указанных в ст. 73 УПК РФ, заставляет подобрать адекватные ей способы и средства[6]. Предполагается, что такие способы[7], которые должен использовать субъект доказывания, могут быть найдены в разработках наук формальной и диалектической логики.
Здесь стоит пояснить, что необходимость использования формальной логики как науки прикладной, т.е. как одного из способов ведения познавательной деятельности [72, c.4-5], редко подвергается сомнению [44, c. 171, 173]. Так еще Л.Е. Владимиров писал: «Совершая эти умственные процессы, мы можем наделать много ошибок; мы нуждаемся в известных правилах, предостерегающих от таких ошибок; эти правила составляют содержание логики» [17, c. 38]. Подобную точку зрения мы находим и у советских [43, http://rudocs.exdat.com/docs/index-221525.html?page=4] и у современных авторов. К примеру, В.С. Балакшин указывает, что: «Анализируя доказательства, давая им оценку, субъекты доказывания используют как основные понятия теории доказывания, так и законы логики (закон тождества, законы непротиворечия, исключенного третьего, достаточного основания)» [7, http://law.edu.ru/book/book.asp?bookID=1212440]. Однако о важности соблюдения при познании законов диалектической логики в настоящее время упоминается редко. Мы же видим, что потребность применения в познавательной деятельности равно как формальной, так и диалектической логики обнаруживается при рассмотрении предметов этих наук.
Так формальная логика ставит своей целью изучение логической формы, т.е. способа связи мыслей в рассуждении человека. Профессор В. Ф. Асмус иллюстрирует это положение таким образом: «Рассмотрим три высказывания: «Суворов был храбр», «день был дождливый», и «бой был жесток»… Слово это (был – К.С.) показывает, что во всех трех высказываниях имеется один и тот же способ связи мыслимых частей содержания. Способ связи составных частей мыслимого содержания называется логической формой – в отличие от самого содержания…» [50, c. 7, 8].
Диалектическая же логика изучает само человеческое познание. В поле ее внимания находятся законы, по которым протекает этот процесс и достигается новое знание, и принципы, которыми должен руководствоваться познающий субъект в целях получения нового знания [49, c. 85-86]. Применяя указанное к познанию (доказыванию) как единству мыслительной и практической деятельности и к процессу принятия промежуточного и окончательного уголовно-процессуального решения можно утверждать, что формальная логика организует мыследеятельность и интеллектуальную сторону процесса принятия уголовно-процессуального решения, но только в части логической формы. Диалектическая же логика организует мыслительную и практическую деятельность и интеллектуальную сторону процесса принятия уголовно-процессуального решения в части подхода к объекту познания, то есть опять же саму познавательную деятельность. Можно сравнить и так, если формальная логика должна отвлечься от мыслимого содержания для того, чтобы изучить его форму, то диалектическая логика напротив должна работать с мыслимым содержанием, объяснять по каким законам развивается это содержание для получения нового знания. При этом формальная и диалектическая логики не отрицают друг друга, а органично дополняют и взаимодействуют между собой, образуя единство. Объясняется это тем, что и законы формальной и диалектической логики не придуманы произвольно человеком, а выведены им с опорой на действительность. Именно поэтому И.Д. Андреев, касаясь законов формальной логики, утверждает, что: «Соответствующие требования к мыслящему субъекту выражают также законы и правила формальной логики, отражающие ту или иную общую сторону или связь объективной действительности» [49, c.113]. Сообразно И.Д. Андрееву, М.М. Розенталь, но только по отношению к законам диалектической логики указывает, ссылаясь на Ф. Энгельса, что: «В отличие от законов действительности, существующих независимо от сознания и воли людей, законы познания, логические законы существуют в сознании, как отражение законов объективного мира» [74, http://www.kpu.org.ua/fragm_3.htm].
Отсюда следует, что только мышление, протекающие по законам двух логик способно произвести знание, которое может быть применено к самой действительности и использовано для принятия промежуточного или же окончательного уголовно-процессуального решения, на том основании, что оно получено по законам, которые сами суть отражение законов действительности. К примеру, на основании суждения «Если Н. был на месте преступления, значит, он совершил преступление» нельзя принять какое-либо уголовно-процессуальное решение, оно не применимо к действительности, поскольку при его построении нарушены требования двух логик, но может показаться, что здесь имеется нарушение только законов формальной логики, а в особенности закона достаточного основания. Нарушение имеется, но вместе с тем нарушены и требования диалектической логики, соблюдение которых позволило бы сформировать, это достаточное основание.
Будь здесь нарушение только требований формальной логики, то и исправить все можно было только, используя ее наработки, но это невозможно, поскольку последняя, формулируя закон достаточно основания, ограниченно указывает: «Всякая истинная мысль имеет достаточные для этого основания», но она лишь требует, но не показывает путь, по которому надо пройти для того, чтобы получить это достаточное основание [73, c. 195]. Правильно пишет А.Ф. Асмус: «Закон достаточного основания выражает наличие для каждой истины достаточного основания лишь в самом общем виде. Поэтому закон этот, разумеется, не может указать каким именно должно быть основание в каждом отдельном случае…» [50, c. 24]. Не способность здесь формальной логики ликвидируется как раз логикой диалектической, которая указывает, как необходимо подходить к объекту познания, чтобы сформировать достаточное основание. Похожая ситуация наблюдается и с иными формально-логическими законами.
Так, закон тождества, формулируя требование, о неизменности предмета в процессе мышления не может указать каким именно должен быть предмет мысли [50, c. 17]. И здесь формальная логика дополняется диалектической, которая указывает, что предмет должен мыслиться объективно и всесторонне, рассматриваться в движении и развитии и т.п.
же непротиворечия и исключенного третьего, применяемые к противоположным или противоречащим суждениям, не могут указать какие из них истинны, а какие ложны, хотя бы потому, что формальная логика не выясняет, что такое ложь, а что такое истина. Следовательно, опираясь только на нее, невозможно достигнуть цели познания. Диалектическая же логика, напротив, предлагает конкретные способы получения знания: принцип объективности, всесторонности, метод восхождения от конкретного к абстрактному и от абстрактного к конкретному и т.п.
Таким образом, обоснованно можно говорить о необходимости опоры субъектом доказывания в ходе своей познавательной деятельности на законы формальной и диалектической логики. Именно установленная через рассмотрение уголовно-процессуального доказывания определяющая роль законов двух этих логик приводит нас к выводу о главенстве в процессе принятия промежуточного и окончательного уголовно-процессуального решения интеллектуальной составляющей. Иное положение вещей сомнительно, сложно представить реализацию законов двух вышеуказанных логик, представляющих собой правила работы разума, при определяющем действии личностной компоненты.
Кроме того тезис о ведущей роли интеллектуальной стороны процесса принятия уголовно-процессуального решения дополнительно подтверждается возможностью отнесения промежуточных и окончательных решений в российском уголовном процессе, поскольку они связаны с познанием события прошлого, к категории рациональных решений, в принятии которых первой скрипкой выступает интеллектуальный процесс.
За более подробным объяснением этого положения обратимся к следующему отрывку:
«…При опосредованности выбора размышлением, обдумыванием, т.е. актуалгенезом мыслительной деятельности, в психологии говорят об интеллектуальных решениях (Корнилова, Тихомиров, 1990).
О.К. Тихомиров предложил проводить типологизацию психологической регуляции принятия решений по процессу, выходящему на вершинные (ведущие) уровни регуляции (выделено мной – К.С). Тогда решения можно классифицировать как интеллектуальные, эмоциональные, волюнтаристские и т.д. Существенными при этом стали предположения, что: 1) любой из психологических процессов может оказаться ведущим и 2) содержание ситуации не определяет психологическую регуляцию процесса; (выделено мной – К.С.) таковыми выступают процессы целеполагания и развертывание новообразований, характеризующих продуктивность принятия решений» [63, c.19]. В этой связи мы соглашаемся с утверждением еще одного психолога, Г.В. Сориной, что: «если конкретное решение не может претендовать на универсальность, то когнитивные процедуры, управляющие процессом принятия решений, носят универсальный характер[8](выделено мной – К.С.) Всякое принятие решений происходит в форме определенной мыслительной деятельности, сама же мыслительная деятельность, что показал еще Аристотель, проявляется в форме работы: с понятиями; суждениями (классическими и неклассическими); умозаключениями; вопросами» [78, c. 163].
О необходимости понимания промежуточных и окончательных решений как рациональных свидетельствует также и следующее рассуждение. Пусть все решения по степени регламентированности процедуры их принятия [78, c.163] возможно разделить на виды инструктивных и неинструктивных[9] [78, c. 23, 162-164]. Отталкиваясь от того, что инструктивные – это решения, процедура разработки которых четко оговорена в соответствующих регламентирующих документах нами делается вывод, что исследуемые уголовно-процессуальные решения как раз ими и являются, в силу заданности процесса их принятия нормами уголовно-процессуального права. Последнее же и заставляет нас обращать внимание преимущественно на интеллектуальную сторону процесса принятия решения. Получается, что это диктуется самим правом, поскольку схема правоприменения единая для всех видов юридического правоприменительного процесса, предполагает преимущественную работу разума. Недаром процесс правовой квалификации представлен «юридическим силлогизмом», где в схеме мышления норма права выступает большой посылкой, то есть суждением о должном[10] [60, c.38, 405], факты - меньшей посылкой, то есть суждением о сущем, а результат правовой квалификации – суждением о примененном.
Все сказанное подводит нас к выводу, что процесс принятия решения независимо от того, в какой сфере он осуществляется, протекает в форме мыслительной деятельности, а принятое промежуточное и окончательное уголовно-процессуальное решение выступает результатом действия именно интеллектуальной стороны процесса их принятия. Но здесь, дабы не запутаться, следует оговориться. Главенство интеллектуального процесса мы подчеркиваем тогда, когда идет сравнение с иными процессами психики (волевыми, эмоциональными и т.д.). Когда же вопрос будет касаться познания и соответственно уголовно-процессуального доказывания в публичном уголовном процессе, представляющим собой единство чувственного и рационального, мыслительной и практической деятельности преимущество в рассмотрении какой-либо одной стороне отдаваться не будет. Необходимо разводить интеллектуальную деятельность в процессе принятия решения в отграничении ее от иных процессов психики (волевых, эмоциональных и т.д.) и интеллектуальную деятельность в процессе познания, составляющую единство с практической деятельностью.
Следующим шагом после доказательства ведущей роли интеллектуальной стороны в процессе принятия решения над личностной компонентой станет определение того, отчего конкретно зависит эффективность мыслительной деятельности субъекта доказывания, принимающего промежуточное и окончательное решение с опорой на законы формальной и диалектической логики.
С этой целью мы приступим к описанию формально-логической и диалектико-логической стороны уголовно-процессуального доказывания с выявлением содержания достаточности в российском уголовном процессе как результата взаимодействия законов двух логик.
[1] Подробнее об интуитивном компоненте принятия решения. См.: [79].
[2] К слову сказать, понимание этого в среде процессуалистов было и в дореволюционное время. По этому поводу ученик А.Ф. Кони, П. Сергеич (П.С. Пороховщиков), писал: «Современная психология отрицает возможность таких состояний сознания, которые были бы или чистыми представлениями, или только чувством, или исключительно выражением воли. Господин Гефдинг говорит: мышление всегда связано с известным настроением; мышления без чувства не бывает.?...». См.: [36, c. 266].
[3] Достоверность – свойство информационных доказательств, а потому это понятие не может быть применено к знанию.
[4] В данном случае имеются в виду связи между познанием как процессом, протекающем в действительности и частями этого процесса, а не связи между понятием «познание» как целым и его частями объемом и содержанием.
[5] Так А.С. Барабашом и А.А. Брестером после анализа существующих теорий, претендующих на роль познавательной основы российского уголовного процесса прямо указывается, что: «На данный момент аргументов против того, что уголовно-процессуальное доказывание строится на достижениях гносеологии, в частности разработанном диалектическом методе познания, и формальной логики, мы не нашли» [9, c.66].
[6] В данном случае под средствами мы понимаем реальные и идеальные объекты, задействованные в доказывании. Под способами – систему приемов и операций, осуществляемых с этим объектами.
[7] Подобную логику определения способа деятельности (доказывания) через ее цель, мы можем встретить и в других работах [12, c. 10].
[8] Указанная универсальность форм мышления, их принадлежность всем людям на земле, за исключением, конечно, случаев воспитания человека животными, физических и (или) психических отклонений и т.д. и позволяет выделить в процессе принятия решения общее и производить некую схематизацию интеллектуальной стороны принятия решения, а значит и предложить практическим работникам схему доказывания применительно к различным видам решений. Очевидно, что подобное невозможно сделать с чувствами и иными внутренними движениями. Остается их учитывать.
[9] Тереньтьев Н.Ю. к примеру, по тому же основанию разделяет решения на формализуемые, частично формализуемые, неформализуемые [81, c. 81-82] .
[10]Также См.: [31, c.221-222].
|
0%