В теории гражданского права существует концепция, что такое понятие как «самозащита» представляет вариант, лишь так называемых, «фактических» защитительных действий[1] [2]. При таком подходе, самозащита проявляет себя, прежде всего, как крайняя необходимость, необходимая оборона, то есть в варианте действий, детально не регламентированных в праве, но в целом допустимых, в то время как меры оперативного воздействия - это меры одностороннего правозащитного характера в договорных обязательствах, которые определены законом, четко им регламентированы и влекут определенный «юридический» результат своего применения. Также в обоснование особого «юридического» характера мер оперативного воздействия в одном из известных учебных курсов по гражданскому праву отмечается, что «в отличие от мер самозащиты гражданских прав меры оперативного воздействия, несмотря на то что они применяются самим управомоченным лицом без обращения к государственным органам, носят юридический, а не фактический характер, то есть всегда влекут соответствующее изменение прав и обязанностей, прежде всего, для правонарушителя (например, прекращение права на оплату товара при обнаружении его недоброкачественности или появление обязанности устранить за свой счёт дефекты в поставленном оборудовании и т.д.)» . В более позднем издании того же учебного курса отмечается, что «фактические действия по самозащите гражданских прав не преследуют юридических целей, то есть не являются сделками. В отличие от них, действия по применению мер оперативного воздействия всегда являются односторонними сделками. Их применение в обязательном порядке влечет соответствующее изменение прав и обязанностей участников относительного гражданского правоотношения»[3]. Также в названном учебном курсе критикуется единый подход для понятия самозащиты, высказанный ранее

Ю.Г. Басиным[4], который понимал самозащиту не только как фактические действия управомоченного лица по защите прав, но и всякие допускаемые законом односторонние действия заинтересованного лица в целях «обеспечения неприкосновенности права». Отмечается, что «при таком подходе объединяются качественно различные правовые явления - фактические односторонние действия, направленные на личность правонарушителя и его имущество, и меры оперативного воздействия, применяемые самим управомоченным лицом как субъектом обязательственного правоотношения и направленные на изменение правового положения должника, вследствие чего они являются мерами юридического порядка»[5] [6]. Таким образом, в соответствии с подобной позицией к понятию «самозащита» следует относить лишь так называемые меры «фактические», не урегулированные непосредственно законом и следуя логике такого подхода, не влекущие никаких «юридических» последствий, а к мерам оперативного воздействия относятся возможности совершения правозащитных действий, урегулированные в законе, которые, применяются исключительно в договорных обязательствах и являются мерами некоего «юридического» поряд-

ка

Как представляется, применение любой самостоятельной меры защиты, вне зависимости от правоотношения, в котором она реализуется, происходит, как правило, спонтанно, полагаясь лишь на внутреннее убеждение в правомерности и адекватности (соразмерности) односторонних действий, то есть лица защищающегося. Поэтому все односторонние правозащитные меры, по сути, применяются защищающимся как «фактические», то есть согласно с внутренней (субъективной) оценкой конкретной ситуации и по факту нарушения прав, но в тоже время они могут порождать «правовой» результат - некоторые изменения в структуре прав и обязанностей сторон в правоотношении существен
ные или несущественные (радикальные или нерадикальные). Это подчеркивает условность и дуализм в «фактическом» и «юридическом» элементах. Неизбежность «юридического» результата применения правозащитных мер в виде, например, одностороннего прекращения или изменения договорного правоотношения может быть еще под сомнением - их должна не оспаривать сторона, на которую они направлены. Вещный правообладатель, выдворяя нарушителя за границы земельного участка, реализует правомочие на защиту в рамках субъективного права, чем обеспечивает неприкосновенность правового режима вещного права, поэтому результат таких действий имеет правовой характер.

В договорных правоотношениях правовой результат односторонних правозащитных действий существенно разнится в зависимости от применимых мер. Не все односторонние правозащитные меры влекут радикальное преобразование базовой структуры договорного правоотношения, что обычно отмечается в качестве весомого критерия для их выделения в отдельное правовое понятие, по признаку особых «юридических» последствий. Когда происходит стимулирующее приостановление исполнения встречного обязательства или удержание имущества должника, то подобные правозащитные действия не сравнимы по последствиям своего воздействия на базовую, идеально сформированную структуру прав и обязанностей сторон, с такими мерами, как полный или частичный односторонний отказ от исполнения обязательства или изменение его условий в одностороннем порядке. Последние действия, осуществляемые односторонним порядком, реализуют правомочие на защиту, может прекратится или изменится правоотношение целиком или в части. Так как субъективное право входит в структуру гражданского правоотношения, то движение правоотношения неразрывно связано и с движением субъективных прав в его содержании. Однако реализация защитительного правомочия может быть направлена не на радикальное преобразование правоотношения, а на выравнивание нарушенной правовой связи сторон до первоначальной некой идеальной его модели. С успешной реализацией подобного защитительного правопритязания (понуждение в форме косвенного принуждения), правовая модель подобно пружине возвращается в первоначальное состояние, поэтому в этом случае базовые элементы правоотношения радикально не изменяются и не прекращаются. Они изменялись лишь временно пока осуществлялось правозащитное, например, стимулирующее действие правозащитной меры. Но это происходит только в тех ситуациях, когда восстановить такую модель правового отношения еще возможно и есть интерес у самого защищающегося, а также имеется эффективность воздействия на волю правонарушителя. По этому поводу профессор О.А. Красавчиков отмечает, что «не исключены и такие случаи, когда правоотношение в целом не претерпевает изменений, а приходит в движение только один из его элементов - субъективное право. Развитие последнего (вне связи с движением правоотношения в целом) происходит в направлении от правомочия к правопритязанию. Возможно движение субъективного права и в обратном направлении, то есть правопритязание, теряя напряженный характер превращается в правомочие»[7]. Далее автор указывает, что «движение правоотношения - это движение и субъективных прав, но движение последних еще не означает движения правоотношения в целом»[8]. Действия по восстановлению нарушенного реализуются непосредственно самой стороной, нарушившей право, на волю которой произошло правозащитное воздействие, когда осознавая последствия неправомерности своих действий, сама же их и устраняет. Например, некомплектность товаров устранена продавцом, некачественные товары заменены на качественные. В некоторых случаях восстановление нарушенного осуществляет сам правообладатель. Собственник может оперативно вернуть только что утраченное владение или обеспечить нормальное пользование вещью, когда такие препятствия были осознанно созданы правонарушителем.

Правозащитные обеспечительные действия в обязательствах по своему механизму близки с правозащитными действиями в абсолютных правоотношениях, которые всегда направлены на сохранение и обеспечение их статичности. То есть некий элемент статичности присутствует и в обязательственных правах, но которые характеризуются главным образом как динамичные. Действия по защите прав в рамках абсолютного правоотношения также являются правовыми, хотя и не направлены непосредственно на динамику (изменение или прекращение) правоотношения. Они не влекут результат в виде движения правоотношения и даже косвенно на него не направлены, но они обеспечивают его стабильность (неприкосновенность), поэтому результат их применения тоже «юридический», реализуется правомочие на защиту в рамках абсолютного субъективного права. Действие этого правомочия в правопритязательном аспекте направлено на возврат абсолютного правоотношения в первоначальное ненарушенное состояние. О.А. Красавчиков, критикуя позицию Д.М. Г енкина в обсуждении конкретных видов юридических действий отмечает, что «любое действие, поскольку оно только фактическое, то есть не имеет юридической значимости, никогда не вызывает юридических последствий»[9]. Вызвало такую критику следующее высказывание профессора Д.М. Г енкина: «В ряде случаев фактические действия людей порождают юридические последствия, хотя эти действия совершаются и не с намерением достичь того или другого правового результата»[10].

Под «юридическими» последствиями особой природы оперативных мер авторы такой концепции, по-видимому, понимают их безусловное отнесение к понятию «сделки», но это утверждение, во всяком случае, не бесспорно, поскольку такое широкое понимание «сделки» в современной юридической литературе подвергается справедливой критике. Часто звучит вопрос, следует ли считать сделками любые действия сторон в рамках реализации обязательства уже порожденного договором - сделкой, которое уже является цельным (самодостаточным) правоотношением? Как было отмечено, некоторые односторонние правозащитные меры в договорных правоотношениях изначально имеют направленность на обеспечение неприкосновенности правоотношения (обязательства) и могут носить исключительно обеспечительный характер, то есть, направлены на обеспечение реального исполнения обязательства. Они лишь временно влекут изменение правоотношения в связи с правозащитным фактом применения подобной меры (факт приостановления исполнения встречного обязательства, например, приостановление продавцом передачи неоплаченных товаров до полной оплаты всех ранее переданных товаров п. 5 ст. 486 ГК РФ). Основная (базовая) структура договорного правоотношения, организующая товарно-денежное отношение, при применении подобной меры не меняется. Таким образом, правовое последствие реализации таких мер отлично от результата применения тех мер, которые влекут радикальное преобразование правоотношения или его прекращение. Причем радикальное преобразование правоотношения - это лишь промежуточный оперативный и организационный этап в достижении финального результата защиты, то есть полного восстановления нарушенного права, которое предполагает компенсационные последствия. Несмотря на это обстоятельство бессмысленно некоторые правозащитнообеспечительные меры исключать из круга мер оперативного воздействия[11], ведь они также защитительные по своей природе, но только не влекут некий чрезвычайный результат в виде движения базовой структуры правоотношения. Односторонние обеспечительные (стимулирующие) меры реализуются также как правозащитные, поскольку рассчитаны на предотвращение последствий нарушения субъективных прав, но происходит временное изменение элементов правоотношения. Это подчеркивает ошибочность придания некой исключительности и догматичности понятию мер оперативного воздействия в гражданском праве как мер, влекущих исключительно существенное изменение правоотношения или его прекращение, поскольку характер последствий их применения весьма разный. Выделение в эту правовую категорию лишь тех оперативных мер в договорных правоотношениях, которые влекут существенную его динамику в виде прекращения договорного правоотношения или существенного изменения его базовой структуры является не логичным, ведь это всего лишь часть таких правозащитных инструментов договорного обязательственного права. Другая часть таких мер, имеющих стимулирующий (обеспечительный) характер оказывается, в рамках этой концепции, в неком подвешенном состоянии, поскольку существенно отличается и от традиционных договорных способов обеспечения обязательств. Классические способы обеспечения обязательств, как правило, имеют договорный характер, образуют в большинстве случаев самостоятельное, но акцессорное обязательство, чего нельзя заметить при применении односторонних обеспечительных мер, применяемых в основном правоотношении. Например, одностороннее правозащитное удержание имущества должника явно является исключительным в системе поименованных способов обеспечения обязательств по отношению к договорному залогу, задатку, поручительству, независимой гарантии. Поэтому более логичным является размещение удержания в ряду других односторонних правозащитных обеспечительных мер договорных обязательств в структуре мер оперативного воздействия в рамках самозащиты как неюрисдикционной формы защиты прав. Между тем можно, и наоборот, в законе построить более мощную и много включающую систему мер обеспечения обязательств, которая включала бы и односторонние меры, поскольку всем способам обеспечения обязательств также присущ правозащитный признак. Однако все же договорные обеспечительные механизмы существенно разнятся с односторонними юридическими действиями, поэтому выделение отдельной и самостоятельной группы односторонних правозащитно-обеспечительных мер в рамках неюрисдикционной формы самозащиты более логично, нежели широкой группы способов обеспечения обязательств. Кроме того, например, приостановление исполнения встречного обязательства как обеспечительная мера, направленная на реальное исполнение обязательства, и отказ от его исполнения как мера, существенно преобразующая правоотношение, диспозитивно «сопутствуют» друг другу в качестве правозащитных мер в законе, что подчеркивает их прочную взаимосвязь и родство. В некоторых случаях они предоставляются для применения даже на выбор защищающемуся, что также подчеркивает их связанность в динамике договорного правоотношения (ст. 719 ГК РФ)[12]. Закон позволяет сторонам выбрать вариант односторонней защиты своих прав, который либо направлен на волю контрагента и является стимулирующим, либо полностью отказаться от дальнейшей правовой связи с контрагентом. В приведенном примере, характер юридического факта - нарушения субъективного права защищающегося не влияет на возможность применения менее или более «радикальной» для базовой структуры правоотношения правозащитной меры, стороне предоставляется диспозитивный выбор. Думается, это не является слепой ошибкой законодателя, наоборот, в этом видится элемент необходимой саморегуляции даже в условиях чрезвычайной реализации прав, то есть когда они нарушаются. Подрядчик, согласно ст. 719 ГК РФ, сам выбирает «радикальность» правозащитной меры, если он еще заинтересован в хозяйственном результате такого договорного правоотношения, то он оставляет шанс для дальнейшего делового сотрудничества и исправления заказчиком совершенного нарушения. Принуждение здесь осуществляется косвенно, работает механизм понуждения к исполнению обязательства. Если заказчик не предпримет дальнейших мер по нормализации «хозяйственного баланса» в таком правоотношении, то подрядчик отказывается от дальнейшего делового сотрудничества и у него есть право прекратить такую правовую связь. Однако право прекратить обязательство в одностороннем порядке в данном случае предоставлено по факту конкретного правонарушения вне необходимости выдвижения первичного стимулирующего требования. Похожий вариант диспозитивного регулирования выбран и в законодательстве о государственных закупках, когда для одностороннего прекращения договора предоставляется десятидневный срок, в который контрагент, возможно, исправит нарушения обязательства (п. 22, ст. 95 Федерального Закона от 5 апреля 2013 г № 44-ФЗ «О контрактной системе в сфере закупок товаров, работ, услуг для обеспечения государственных и муниципальных нужд»). В данном случае используется не альтернативный подход в возможности реализации односторонних правозащитных мер, а последовательный. Такое нормативное регулирование в законе подчеркивает природную взаимосвязь различных правозащитных мер в гражданских правоотношениях как стимулирующих (обеспечительных), так и радикально движущих правоотношение, их неразрывное единство в качестве диспозитивных инструментов реализации различных способов защиты, как пресечения нарушения прав, так и их реального восстановления. Поэтому односторонние правозащитно-обеспечительные меры во взаимосвязи с мерами, направленными на существенную динамику (движение) правоотношения, образуют неразрывное единство в договорных правоотношениях. Как можно видеть, «юридические» последствия односторонних правозащитных мер в договорном правоотношении различные, но это не означает их существенного различия. Поэтому они образуют единый односторонний правозащитный механизм в договорных правоотношениях, являются мерами неюрисдикционной формы защиты прав - самозащиты. Поскольку в частных правоотношениях предполагается инициативная защита прав самим правообладателем, то неюрисдикционная защита равна понятию формы самозащиты права.

Итак, односторонние защитительные действия, реализуемые во всех гражданских правоотношениях, зависят лишь от внутренней воли лица, их реализующего, и на момент применения таких мер характер допустимости действия защищающегося оценивается субъективно им самим. Хотя для мер договорного права предусмотрено и некоторое правовое сопровождение, но оно не носит, как правило, императивного характера, по своей сущности - это диспозитивный механизм, который лишь помогает субъекту в выборе средства воздействия на контрагента. Воздействие применяется исходя из внутренней оценки факта нарушения субъективных прав или такого поведения контрагента, которое может привести к их нарушению. Таким образом, «самозащита права» как конституционное понятие является слишком широким определением для выделяемых в самостоятельную концептуальную группу «фактических» мер защиты, а по сути, понимаемых под ними правозащитных мер лишь внедоговорных правоотношений[13] [14]. Даже если использовать понятие «самозащита», то нецелесообразно давать ему догматическое «наполнение» только возможностями защиты для внедоговорных ситуаций нарушения права. Отнесение лишь так называемых внедоговорных и пресекательных односторонних мер защиты к понятию «самозащиты» существенно сужает это весомое конституционное понятие - это чрезмерно узкий подход к понятию самозащиты права, тем более подразумевать под ними меры необходимой обороны и крайней необходимости, которые реализуются лишь в состоянии опасности. Неоправданно в современном праве также рассматривать подобную самозащиту во внедоговорных правоотношениях как некий исключительный вариант поведения субъектов гражданских правоотношений, это было актуально для раннего советского права. Самозащита в современных частных правоотношениях уже не может являться

69

неким «исключительным довеском» правоохранительного механизма .

В более широком смысле самозащитой в частном праве можно считать вообще любые самостоятельные действия лица, имеющие отношение к защите прав, например самостоятельное обращение с иском в суд. Такой подход следует признать чрезмерно широким. Чрезмерно же узкий подход в понимании явлений применения конкретных односторонних правозащитных мер способен довести до абсурда деление и вычленение новых гражданско-правовых институтов и понятий, которые на самом деле имеют общие черты и механизм реализации как мер защиты. Примером такого чрезмерно узкого подхода как раз и является разделение понятия мер защиты во внедоговорных отношениях и мер оперативного воздействия по признакам «фактическому» и «юридическому» соответственно. Поэтому все односторонние меры защитительного характера в гражданских правоотношениях следует относить ни к чрезмерно широкому и ни к чрезмерно узкому, а такому пониманию самозащиты, которое раскрывает его как специфическое отраслевое гражданско-правовое явление. Парадокс ситуации ещё и в том, что оперативное воздействие, урегулированное законом в качестве возможно применимого (например, отказ от исполнения обязательства из договора), является лишь субъективно оцениваемым. Это средство может быть признано неправомерным в конкретной ситуации, в то время как какое- нибудь действие, никак не названное законом во внедоговорном правоотношении может быть правомерным и адекватным в конкретной жизненной ситуации. Например, захват ключей от автомобиля у лица совершившего дорожнотранспортное происшествие и пытающегося на нем скрыться с места причинения вреда может являться самозащитой в варианте внедоговорной самопомощи, хотя и достаточно агрессивным. Однако завладение ключами от автомобиля происходит хотя бы и самоуправно, но необходимо для обеспечения последующего юрисдикционного механизма защиты прав потерпевшего. Подобным действием лицо стремится помочь себе в обеспечении оперативной защиты прав по возникшему деликтному правоотношению. Правовой результат такого, казалось бы, согласно с критикуемой концепцией, исключительно «фактического» действия в том, что возникшее деликтное обязательство будет более гарантированным, поскольку будет установлена личность нарушителя, зафиксированы следы правонарушения. Обеспечение большей статичности, гарантированности права также - результат правовой, поскольку он связан с субъективным гражданским правом кредитора в правоохранительном обязательстве. Гарантией получения полной компенсации от нарушения прав будет только возмещение убытков, которое реализуется уже государственно-принудительно как в договорных правоотношениях, так и во внедоговорных. Из приведенного примера следует, что регламентация в праве того или иного средства одностороннего действия субъекта обязательства всего лишь конкретизирует общий механизм применения самостоятельной защиты, само же одностороннее средство воздействия на субъекта применяется на собственное усмотрение и посредством самостоятельной оценки сложившейся ситуации, то есть фактически.

Исследовав явление частноправовой самозащиты, Г.А. Свердлык, Э.Л. Страунинг отнесли меры оперативного воздействия к разновидности широкого понятия самозащиты. Они считают, что самозащита гражданских прав - это допускаемые законом или договором действия управомоченного лица, направленные на обеспечение неприкосновенности права, пресечение нарушения и ликвидацию последствий этого нарушения . Д.В. Микшис считает включенным в понятие самозащиты мер оперативного воздействия . Ранее такой подход выразили Ю.Г. Басин и А.Г. Диденко, считая меры оперативного воздействия разновидностью мер самозащиты, подразумевая под последними действия как фактического так и юридического характера . В момент применения меры оперативного воздействия при нынешней редакции ст. 14 ГК РФ нет ясности в необходимости руководствоваться принципом соразмерности, поскольку специальным механизмом соответствующих норм обязательственного права устанавливаются, по сути, особые критерии правомерности применения подобных мер. Это создает некое разночтение в понимании самозащиты ни как доктринального понятия, а, к сожалению, как легального понятия закона. Думается, что на сегодняшний день в праве под односторонними правозащитными мерами следует всё же понимать любые самостоятельные односторонние действия лица, направленные на защиту своего права, как во внедоговорных правоотношениях (необходимая оборона, крайняя необходимость, самопомощь), так и в [15] [16] [17] договорных правоотношениях (оперативные меры различного характера, как обеспечивающие правовую связи сторон, так и влекущие радикальное движение правоотношения, его прекращение).

Можно выделить некоторые не принципиальные различия, в односторонних правозащитных мерах, применяемых в договорных и внедоговорных правоотношениях, которые не носят категоричного характера на основе наиболее типичных (штамповых) научных оценок этим правовым явлениям. На первый взгляд, различие односторонних правозащитных мер договорных правоотношений от остальных правозащитных мер может проявляться, во-первых, в возможности их применения без соблюдения принципа соразмерности, существующего в общих правилах о самозащите (ст. 14 ГК РФ). Как уже было отмечено, эти правила в современном законе сформулированы не очень удачно и, по сути, они относятся к действиям по защите в состоянии необходимой обороны и крайней необходимости. Отсутствие указания в законе о том, что правила о соразмерности самозащиты применяются к договорным отношениям, не дает основание полагать, что такие меры могут применяться вообще несоразмерно нарушению и причиняемому вреду. На сегодняшний день принцип соразмерности самозащиты в ст. 14 ГК РФ сформулирован таким образом, что, по сути, касается любого самостоятельного пресекательного действия по защите, а, следовательно, логично, что он в принципе должен распространяться и на правозащитные меры в договорных обязательствах. Следует учесть, что общий принцип соразмерности должен применяться в той мере, если иные элементы соразмерности не установлены для конкретных правозащитных действий в специальных нормах. Оперативные правозащитные меры применяются в договорных правоотношениях, и договор уже придаёт некую легитимность владения имуществом на момент воздействия на контрагента (например, в случае удержания имущества, до объявления о применении ретенции оно находится в титульном владении). Во внедоговорных правоотношениях критерий соразмерности приобретает более существенное значение, поскольку любой захват имущества, причинение вреда здоровью в качестве самозащиты может быть явно несоразмерным причиняемому вреду и способен причинить сам значительный вред, неадекватный поведению предполагаемого деликвента. Думается, принцип соразмерности должен быть более четко сформулирован для всех правозащитных мер и детализироваться для мер договорного права (удержание вещи), чтобы не возникало вопроса при применении норм о самозащите, действует ли принцип соразмерности для оперативных мер. Поэтому указанный критерий не является таковым, по которому следует диаметрально различать правозащитные меры договорных и внедоговорных правоотношений, требуется лишь более детальное правовое регулирование и юридическая техника. Во-вторых, применение односторонних правозащитных мер в договорных правоотношениях регламентировано подробно в договорном обязательственном праве, меры же внедоговорные применяются, полагаясь лишь на общую допустимость их применения. Необходимость законодательного закрепления и правовой регламентации в праве некоторых мер внедоговорной реализации не менее важна, нежели правозащитных мер оперативного воздействия, применяемых в договорном обязательстве, например, подробное раскрытие вариантов самопомощи. На сегодняшний день закон не закрепляет понятие и виды подобных мер защиты во внедоговорных обязательствах, но это не позволяет говорить об их какой-то особой, отличной сущности в праве. Закон не может регламентировать все возможные меры самостоятельной защиты, однако вполне возможно закрепление наиболее типичных мер и «проблемных» для правоприменения. Не случайно в дореволюционном праве подобные меры дозволялись хоть и не на уровне единого кодифицированного гражданского закона (такого просто и не было), а различными правилами в соответствующих сферах хозяйственного быта. В- третьих, отличает меру договорного одностороннего правозащитного воздействия, также регламентация в праве возможных последствий её применения. Такие последствия не всегда уже относятся к понятию правозащитного действия, скорее это уже регламентированный правом результат такого действия. Например, действия по удержанию вещи должника являются односторонними правозащитными и обеспечительными, совершаются с целью стимулирования к исполнению. Возможная последующая реализация вещи должника - это уже регламентированное правом прекращение применения односторонней правозащитной меры. Регламентация допустимости в правоотношении совершения того или иного действия является гарантией, что при неправомерном применении этой меры данные действия не могут уже рассматриваться как самоуправство уголовно или административно наказуемое. Применение правозащитной меры, не регламентированной прямо законом, может повлечь ответственность за публичное противоправное деяние, например, самоуправство административное или уголовное. Проблема уже была бы снята при наличии некоторого количества общих норм в законе. Существенным обстоятельством при применении подробно регламентированных правом мер является наличие какой-либо правовой связи между субъектами, в то время как, например, деликтное обязательство возникает как абсолютное правоотношение, в котором правовая связь между деликвентом и потерпевшим образуется по факту противоправного причинения вреда. В-четвертых, оперативные меры, которые реализуют защиту посредством существенного движения правоотношения, отличаются от односторонних правозащитных действий внедоговорных отношений тем, что имеют явные признаки односторонней сделки, по крайней мере, согласно с его современным понятием в ГК РФ. Широкое понимание сделки , в которое входят различные односторонние правозащитные преобразовательные действия является, по крайней мере, спорным. А.Н. Труба наиболее последовательно отстаивает позицию о некорректности широкого понимания односторонней сделки . Хотя подобное узкое понимание сделки не является новым для российской цивилистики. Этих вопросов касается В.В. Меркулов в монографическом исследовании, автор вообще критикует само понятие «односторонняя сделка» . Позиция данного правоведа сводится к тому, что общепринятым и естественным считается, что сделка это понятие родственное договору, а [18] [19] [20] иные правомерные волевые действия, по его мнению, являются актами одностороннего волеизъявления, которые не всегда приводят к результату - возникновению прав и обязанностей, следовательно, не верно их относить к сделкам. Поэтому В.В. Меркулов настаивает, что понятие сделки необходимо изменить таким образом, что она должна представлять действия, повлекшие возникновение прав и обязанностей. Все остальные односторонние волевые действия не следует, по его мнению, считать сделками, они являются согласно с представленным подходом актами одностороннего волеизъявления. Однако, не оспаривая существенную разность между договорами и любыми односторонними волевыми действиями, следует заметить, что даже договор не всегда с неизбежностью влечет возникновение, изменение и прекращение прав и обязанностей, но всегда на них направлен. Поэтому подобное предложенное определение не является совершенным. Не решает проблему и именование односторонних волевых действий с различной правовой целью «актами одностороннего волеизъявления», поскольку односторонние волевые действия чрезвычайно различны между собой и не во всех случаях относятся к понятию «актов». Думается, проблема, заключается в самой классификации юридических фактов по их направленности лишь на движение правоотношения. При такой классификации, понятие сделки в нашем праве остается достаточно «много включающим», а поэтому под понятие односторонней сделки «вынужденно» подпадают многие правозащитные действия, которые реализуют оперативную защиту права и влекут результат - радикальное движение правоотношения (изменение или прекращение). При этом вне такого широкого понятия односторонней сделки остаются те односторонние правозащитные действия, которые направлены на его сохранение (обеспечение правоотношения), что не является логичным и ставит под сомнение совершенство подобной концепции юридических фактов. Такие действия имеют правозащитный характер, изначально направлены на то, чтобы повлиять на волю контрагента и дополнительно гарантировать исполнимость обязательства, временное же правозащитное изменение обязательства не меняет базовой организационно-преобразовательной структуры правоотношения, в котором они реализуются. Главная их цель - обеспечительная. Например, правозащитное одностороннее приостановление исполнения встречного обязательства направлено на волю контрагента, в последующем такая ситуация в динамике обязательственного правоотношения может привести к его существенному изменению или прекращению, но это уже реализация иных правозащитных мер. Поэтому разделение односторонних правозащитных мер, реализуемых в различных гражданских правоотношениях по критерию относимости их к тому или иному юридическому факту, также не является удачным, поскольку сама система юридических фактов носит доктринальный характер и подвергается справедливой критике. Так, В.В. Груздев полагает, что «совершение управомоченным лицом одностороннего защитного действия, не связанного с окончательным отказом от обязательства, стимулирует должника к исполнению, а поэтому лишь опосредованно может повлечь наступление фактического результата (исполнение обязательства)»[21] [22]. По его мнению, «оперативное воздействие вовсе не обязательно влечет юридические последствия в виде изменения или прекращения правоотношения, несмотря на широко представленный в цивилистике подход» . Указанный автор полагает, что сделками являются действия граждан и юридических лиц, направленные на установление, изменение или прекращение гражданских прав и обязанностей (ст. 153 ГК РФ), а применение мер оперативного воздействия непосредственно направлено на защиту права, хотя при этом и влечет в рассматриваемых случаях динамику обязательственного правоотношения. Поэтому наступление правовых последствий оперативного воздействия нельзя поставить в зависимость от направленности воли защищающегося лица именно на данные последствия. В.В. Груздев считает, что речь идет о юридических поступках, то есть о действиях, порождающих правовые последствия независимо от направленности воли совершающих их лиц.

Кроме того, по его мнению, применение «оперативных санкций» кредитором не может привести к изменению или прекращению обязательства без другого юридического факта - нарушения этого обязательства (создания угрозы его нарушения) должником, то есть присутствует сложный юридический состав. Представляется, что эти аспекты анализа односторонних правозащитных действий как юридических фактов следует признать убедительными, но в части . Этим подчеркивается, что по критерию разности как юридических фактов односторонние правозащитные меры в договорных и во внедоговрных правоотношениях не могут быть разделены. Основная цель осуществления правозащитных мер - пресечь и (или) восстановить нарушенные субъективные права, а последствия таких действий в виде какой-либо динамики правоотношения наступают по факту направленности воли на реализацию таких способов защиты. Однако при нынешнем понятии сделки, согласно ст. 153 ГК РФ, некоторые односторонние правозащитные меры в договорном обязательстве входят в это юридическое понятие. Односторонний правозащитный отказ от исполнения договора более всего можно отнести к современному широкому понятию сделки (односторонней). Тем более что состав юридических фактов может состоять из действия (сделки) и основания ее осуществления (правонарушения). Иное видение юридических фактов, как действий, реализующих, в том числе и защитительное правомочие означает, что понятие юридического поступка более всего подходит для всех односторонних правозащитных мер, независимо от правоотношения, в котором они реализуются. Если же использовать исключительно подход к пониманию и классификации юридических фактов в зависимости от направленности их только на движение правоотношения, то оперативные правозащитные меры в договорном правоотношении, направленные на радикальное изменение или прекращение обязательства имеют основания считаться сделками, согласно с современным законодательством. Например, односторон- [23] ний отказ от некачественного товара по признакам современного понятия сделки вполне подходит для него.

Несмотря на разность механизма реализации различных односторонних правозащитных мер и их влияния на правоотношение, их объединяет единство первичной цели реализации. Все представленные типично выделяемые различия являются несущественными, что вряд ли дает весомое основание для разделения единой сущности всех односторонних правозащитных мер в гражданских правоотношениях.

Для большей убедительности представленной позиции рассмотрим и проанализируем один из наиболее «свежих» взглядов на проблему разделения односторонних правозащитных мер договорного и внедоговорного правоотношения. Так, В.В. Груздев, верно характеризуя меры оперативного воздействия как юридические поступки, тем не менее, настаивает именно на качественном их различии с самозащитой. Под самозащитой правовед понимает лишь меры внедоговорного применения, обращая внимания на разность природы самостоятельно совершаемых управомоченным лицом действий в договорных и во внедоговорных правоотношениях . Рассмотрим и проанализируем детально суть такого подхода. Во-первых, автор отмечает, что: «Избрание в качестве меры самозащиты того или иного действия фактического порядка всецело предопределено конкретной, сложившейся на практике ситуацией нарушения или угрозы нарушения права. Г оворя иначе, самозащита - это воздействие, совершаемое в ответ на наличные действия нарушителя, т. е. контрдействия, к которым поэто- му-то и возможно предъявить закрепленные в абз. 2 ст. 14 ГК РФ требования. Результат применения данных мер выражается в фактическом пресечении действий, нарушающих право (создающих угрозу нарушения права). Естественно, что заранее предусмотреть, какое именно действие по самозащите должно быть совершено управомоченным лицом в той или иной ситуации, крайне затруднительно. Поэтому реально привести лишь незакрытый, примерный их перечень». Далее правовед полагает, что «односторонние защитительные действия, воз- [24] можность совершения которых прямо предоставлена управомоченному законом или соглашением сторон, утрачивают признаки мер самозащиты» . Можно заметить, что примерный перечень правозащитных мер внедоговорной реализации тоже необходим в законодательстве, его отсутствие скорее пробел современного законодательства, нежели основание для признания таких мер исключительно фактическими. Односторонние правозащитные меры в договорном обязательстве имеют всего-навсего дополнительную регламентацию в законе в виде указания на допустимость их применения в конкретном случае нарушения права, однако они от этого не перестают быть самостоятельными односторонними мерами защиты, о чем также объективно свидетельствует уже приводимая выше судебная практика, в которой подчеркивается связь любой правозащитной меры договорного обязательства с понятием самозащиты права. Во- вторых, правовед полагает, что «явление самозащиты имеет строгие временные рамки: оно немыслимо ранее начала совершения конкретных действий, нарушающих (оспаривающих) право, и позднее прекращения таких действий. Односторонние защитительные действия фактического порядка, совершаемые после состоявшегося нарушения, уже не являются самозащитой и при наличии предусмотренных уголовным законом признаков могут быть признаны самоуправством. Иными словами, мерами самозащиты можно пресечь действия, нарушающие право или создающие угрозу его нарушения, но нельзя восстановить положение, существовавшее до нарушения права. Это означает, что самозащита до-

81

пустима только с целью предупреждения или пресечения нарушения права» . Следует согласиться с тем, что возможен конфликт этих гражданско-правовых возможностей с правилами о самоуправстве. Такая ситуация вызвана опять- таки объективным механизмом регулирования самозащиты в современном гражданском праве, исключительно как мер «пресекательных» с отсутствием четкого включения в это понятие мер восстановительной самопомощи. В гражданских правоотношениях самозащита может реализовываться реально- [25] [26] восстановительными мерами. Возможность применения, например, задержания вещей на месте незаконной рубки леса, скота, причинившего потравы регламентировалось в конкретных правовых нормах в отечественном дореволюционном законодательстве. Подобные меры являлись уже не пресекательными, а восстановительными, поскольку у защищающегося имеется цель восстановить самостоятельными действиями уже нарушенное право и даже возможно компенсировать за счет вещей нарушителя издержки. Такие меры также обеспечивали доказательственную базу для последующих возможных процессуальных действий, почему и рассматривался вопрос о возможности задержания должника для установления его личности. По мнению В.В. Груздева для признания односторонних защитительных действий фактического порядка самозащитой необходимо установить, что они совершались до момента окончания нарушения права в ответ на нарушающие право или создающие угрозу его нарушения действия, т.е. с целью пресечения последних. Правовед, по сути, говорит о некоторых особенностях необходимой обороны от уголовно-правовых посягательств, диспозиция которых в УК РФ и крайней необходимости. Безусловно, в вопросе своей допустимости причинения вреда эти меры значительно радикальны, нежели меры противодействия гражданско-правовым нарушениям, поэтому нельзя допускать совершение подобных мер за рамками пресечения нарушения права. Но гражданское право и не регулирует механизм применения подобных мер, оно лишь устанавливает последствия их применения, частично раскрывается лишь понятие опасности в крайней необходимости. В-третьих, по мнению В.В. Г руздева «иную природу имеют меры оперативного воздействия (оперативные санкции). Данные меры представляют собой совершаемые управомоченным лицом односторонние пассивные или активные действия. Однако их применение выражается в отступлении защищающегося лица от предписываемой ему как кредитору в обязательстве модели поведения в ответ на отклонение от требуемого поведения должника. А поскольку в силу ст. 310 ГК РФ односторонний отказ от исполнения обязательства и одностороннее изменение его условий допускаются в случаях, предусмотренных законом (если речь идет об обязательстве, связанном с осуществлением его сторонами предпринимательской деятельности, - также в случаях, предусмотренных договором), постольку мера оперативного воздействия должна быть указана в законе (или договоре). Именно в этом выражается юридический характер оперативного воздействия» . Далее автор отмечает следующее: «Однако цели защиты достигаются здесь посредством окончательного или временного отказа кредитора от совершения возложенных на него обязательством действий (так называемые меры отказного характера: отказ от договора, приостановление встречного исполнения обязательства, отказ от принятия ненадлежащего исполнения и т.п.) либо посредством изменения условий, на которых такие действия будут совершаться в дальнейшем (например, перевод неисправного плательщика на аккредитивную форму расчетов)» . Как можно видеть, никаких существенных отличий внедоговорных односторонних правозащитных мер от мер договорного обязательства не выявлено, кроме того, что мера должна быть закреплена в законе, что определяет якобы ее особый юридический характер. Нет существенных особенностей и в правозащитном механизме подобных мер, что они изменяют или прекращают правоотношение, поскольку это всего лишь способ реализации ими пресекательной или реально-восстановительной защитительной направленности, в некоторых случаях они вообще носят обеспечительный стимулирующий характер, как право удержания и восстановительный характер лишь при обращении взыскания на вещь. Все это, наоборот подчеркивает, что, как и в абсолютных правоотношениях, правозащитные меры договорных правоотношений имеют как пресекательный, так и восстановительный характер. Деликтные правоотношения в целом характеризуются как, возникающие по факту самого нарушения, то же касается и неосновательного обогащения. Поэтому отличие в механизме применения односторонних правозащитных мер проявляется скорее в различии деликтного и договорного обязательства. Волевые договорные отношения изначально являются доминантным элементом правового регулирова- [27] [28] ния в частном праве в противовес спонтанным обязательствам, возникающим из причинения вреда. В них нет элемента предвидения, а, следовательно, сами меры защиты в подобных обязательствах носят более агрессивный характер.

Таким образом, целесообразно отметить те признаки, которые объединяют все реализуемые односторонним порядком правозащитные меры в отрасли гражданского права в единое понятие односторонних правозащитных мер. Во- первых, так называемые внедоговорные меры самозащиты, и меры оперативного воздействия - это действия по реализации защитительного правомочия по факту нарушения (создания угрозы нарушения) защищаемого права. Во- вторых, правозащитные меры во внедоговорных правоотношениях и меры оперативного воздействия по своей сути - односторонние действия, которые совершаются без обращения в юрисдикционный орган за получением публично - правовой защиты и без учета воли обязанного лица (или даже вопреки такой воле), хотя оспариваться как первые, так и вторые могут в суде. В-третьих, подобные меры применяются самостоятельно, исходя из внутреннего осознания противоправного действия со стороны контрагента. Перечисленные признаки являются существенными для того, чтобы понимать единую природу таких мер в гражданском праве. Все они являются частноправовыми мерами реализации конституционного широкого права на самозащиту, поэтому представляют единое правовое явление, требующие связанности в объективном праве.

[1] Гражданское право. В 4 т. Т.4. / под ред. Е.А. Суханова. М., 2013. С. 478 // СПС «Гарант»

[2] Гражданское право. В 2 т. Т.1. 2-е изд. / под ред. Е.А Суханова. М.: БЕК, 1998. С. 418.

[3] Гражданское право. В 4.т. Т.4 / под ред. Е.А. Суханова. М., 2013. С 483 // СПС «Гарант».

[4] Басин Ю.Г. Основы гражданского законодательства о защите субъективных гражданских прав // Проблемы применения Основ гражданского законодательства и Основ гражданского судопроизводства СССР и союзных республик. Саратов, 1971. С. 36.

[5] Гражданское право. В 4.т. Т.4 / под ред. Е.А. Суханова. М., 2013. С. 593 // СПС «Гарант».

[6] О различиях во взглядах ученых на понятие самозащиты, удержания, мер оперативного воздействия обращает внимание О.Г. Лазаренкова. (См.: Лазаренкова О.Г. Взгляды современных исследователей на соотношение права удержания и самозащиты гражданских прав // Юридическая мысль. 2006. № 5. С. 60-68.)

[7] Красавчиков О.А. Категории науки гражданского права. Избранные труды. В 2 т. Т. 2. Юридические факты в советском гражданском праве. М.: Статут, 2005. С. 130.

[8] Там же.

[9] Там же. С. 212.

[10] Гражданское право: Учебник юридических вузов. М.: Юриздат, 1944. С. 64.

[11] См.: Карпов М.С. Гражданско-правовые меры оперативного воздействия. М.: Статут, 2004. С. 76. Автор самостоятельной концепции мер оперативного воздействия в гражданском праве считает, что таковыми являются только те меры, которые направлены на изменение и прекращение правоотношения. М.С. Карпов ставит под сомнение отнесение некоторых обеспечительных мер к такому понятию. Следуя этой логике не понятно, почему тогда в этом концептуальном взгляде на односторонние правозащитные меры в число мер оперативного воздействия включается обеспечительное право удержания, причем еще и как исключение. При этом приостановление исполнения встречного обязательства рассматривается как рядовая оперативная мера, в то время как эта мера, крайне родственная с удержанием вещи должника, явно проявляет обеспечительный признак, то есть направленность на обеспечение реального исполнения обязательства.

[12] А.Г. Карапетов в своем монографическом исследовании отмечает, что законодатель, сформировав ст. 328 ГК РФ (приостановление исполнения встречного обязательства), «намешал» в рамках одной нормы право на исполнение в случае состоявшегося или предвидимого нарушения и право на отказ от исполнения на случай состоявшегося или предвидимого нарушения. Следует обратить внимание, что обеспечительные односторонние правозащитные меры в динамике правоотношения предоставляют защищающемуся возможность сохранить обязательство, когда в нем еще имеется заинтересованность; когда такая заинтересованность пропадает, то он может применить одностороннюю правозащитную меру, направленную на существенное изменение и прекращение правоотношения. В этом смысле, это процесс динамичный, поэтому та или иная мера в конкретной ситуации может оказаться более удобной как для самого защищающегося, так, кстати, и для нарушителя, но вовсе не обязательно, что полный односторонний отказ от исполнения обязательства в этом смысле будет «самой жесткой мерой», как считает автор. (См.: Карапетов А.Г. Приостановление исполнения обязательства как способ защиты прав кредитора. М., 2011. С. 49, 98 // СПС «КонсультантПлюс».)

[13] Некоторые правоведы настаивают на разделении указанных мер по фактическому и юридическому признаку. (См., например: Мильков А.В. Правовое регулирование защиты гражданских прав и правовых интересов: автореф. дис. ... докт. юрид. наук. М.: 2015. С. 35.)

[14] Не все придерживаются подобного подхода. Так, Ю.Ю. Гиоев по вопросу реализации самозащиты гражданских прав замечает: «По своему содержанию право граждан на самозащиту носит обеспечительный характер в конституционном механизме прав и свобод, которые реализуются при неисполнении или недостаточном исполнении государством обязанности по обеспечению и охране прав и свобод личности». (См.: Гиоев Ю.Ю. Правовые аспекты реализации самозащиты гражданских прав в России // Вестник Северо-Осетинского государственного университета имени Коста Левановича Хетагурова. 2011. № 4. С. 34.) Думается, подобный подход неактуален в условиях развивающегося частного права, в котором неюрисдикционной защите права должен быть придан не вспомогательный характер, а равновеликий.

[15] Свердлык Г. Страунинг Э. Способы самозащиты гражданских прав и их классификация // Хозяйство и право. 1999. № 1. С. 35.

[16] См.: Микшис Д.В. Указ соч. С. 7.

[17] Басин Ю.Г., Диденко А.Г. Имущественная ответственность и оперативные санкции в системе хозяйственного механизма // Правоведение, 1984. № 3. С. 33.

[18] См.: Карпов М.С. Гражданско-правовые меры оперативного воздействия. М.: Статут, 2004. С. 68.

[19] См.: Труба А.Н.Субъективное право удержания и пределы его осуществления: автореф. дис. ...канд. юрид. наук., Екатеринбург, 2006. С. 15-16.

[20] См.: Меркулов В.В. Гражданско-правовой договор в механизме регулирования товарно-денежных отношений. Рязань: РВШ МВД РФ, 1994. С. 12-17.

[21] См., например: Груздев В.В. Гражданско-правовая защита односторонними действиями управомоченного лица // Законы России: опыт, анализ, практика. 2011. № 7. С 3. // СПС «Гарант».

[22] См.: Пугинский Б.И. Гражданско-правовые средства в хозяйственных отношениях. М., 1984. С. 144; Грибанов В.П. Пределы осуществления и защиты гражданских прав // Осуществление и защита гражданских прав. М., 2001. С. 117, 133; Российское гражданское право: Учебник. Т. 1. С. 429-430 (автор главы В.С. Ем); Брагинский М.И., Витрянский В.В. Договорное право. Общие положения. М., 2001; Карапетов А.Г. Расторжение нарушенного договора в российском и зарубежном праве. М., 2007.

[23] Односторонние правозащитные меры действительно логично признать юридическими поступками, но именно потому, что они направлены на защиту права (§ 4.1.) Проблема заключается в самой классификации юридических фактов по признаку их направленности на движение правоотношения. Понимание же конструкции юридического поступка как «действия, порождающего правовые последствия независимо от направленности воли совершающих их лиц» в данном случае не совсем корректно, поскольку получается, что защищающийся оперативными мерами не осознает характер своих действий и какой результат они влекут.

[24] См.: Груздев В.В. Указ. соч. С. 2.

[25] Там же.

[26] Там же.

[27] Груздев В.В. Указ. соч. С. 3.

[28] Там же.