Одна из наиболее важных проблем, которая возникает в механизме реализации односторонних правозащитных действий субъектов во всех гражданских правоотношениях - это соразмерность, то есть правовая адекватность применения той или иной меры в различных ситуациях. Механизм подобной оценки (принцип) должен быть изначально общим для всех мер, как в договорных правоотношениях, так и во внедоговорных, поскольку все такие действия мерны по своей природе и закрепляться он должен в рамках неюрисдикционной (самостоятельной) формы самозащиты. К договорным правозащитным мерам должен быть установлен общий правовой механизм самозащиты, как допустимой формы отраслевой защиты прав, это подчёркнет применимость понятия гражданской самозащиты не только для мер необходимой обороны и крайней необходимости. Детализация же общего принципа соразмерности необходима также и в специальных нормах договорного обязательственного права, которая может быть регламентирована по-разному для различных мер. Чем более подробно правовая норма частного права регламентирует возможности к применению той или иной меры, тем более доступен и прозрачен будет такой механизм для правоприменения. В современном правовом регулировании этот вопрос находится в противоречивом состоянии. Общий принцип соразмерности (ст. 14 ГК РФ) рассчитан по логике современного закона лишь на случаи защиты в ситуации необходимой обороны и крайней необходимости. Механизм же применения различных односторонних правозащитных мер в договорных обязательствах регламентирован в современном обязательственном праве. Принцип соразмерности в применении таких мер не всегда четко выражен и конкретизирован в обязательственном праве. Например, в отношении удержания имущества явно недостаточно правовых норм, которые детализировали ли бы его допустимость, в зависимости от стоимости имущества. В отношении права на односторонний отказ от исполнения договора, например поставки, закон более детально определяет хотя бы основания, при которых такая мера допустима. Например, п. 2 ст. 475 ГК РФ конкретизирует, что следует понимать существенным нарушением требований к качеству товара (обнаружение неустранимых недостатков, недостатков, которые не могут быть устранены без несоразмерных расходов или затрат времени, или выявляются неоднократно, либо проявляются вновь после их устранения, и других подобных недостатков). Таким образом, совершенство принципа соразмерности односторонних правозащитных мер тесно связано с вопросом о более детальном их регулировании в гражданско-правовых нормах.

В вопросе оценки правомерности правозащитного поведения только суд может поставить окончательную точку в соразмерности того или иного действия стороны. Поэтому неизбежность правового результата применения мер защиты отсутствует. Например, подрядчик, который применяет удержание материалов заказчика по договору подряда полагает, что действует правомерно, ведь возможность такой меры в конкретной хозяйственной ситуации предусмотрена в Гражданском кодексе (ст. 359, ст. 712 ГК РФ). Подрядчик, удерживая материалы заказчика, мотивирует это тем, что ему не заплатили за определенный этап работы, сам же может частично являться нарушителем исполнения обязательства, например, он не выполнил часть своей работы в положенный срок. Частичная неоплата работы тоже является мерой оперативного воздействия со стороны заказчика, по-другому, способом его односторонних действий в рамках обязательства. В свою очередь подрядчик тоже является самозащищающимся, полагая, что справедливо применяет удержание. В ответ заказчик может применить и иные меры оперативного воздействия или, иначе говоря, односторонние оперативные правозащитные меры на встречной основе, полагая, что действует адекватно. Цепь таких односторонних действий («самодействий») может осуществляться до тех пор, пока чья-то односторонняя мера окажется более действенной на волю контрагента или кто-то первым не обратится в суд. Обычно исковая активность проявляется у лица, которое находится в более слабом положении в результате применения против нее односторонней правозащитной меры. Все может зависеть и от степени оперативной выгодности, применяемой правозащитной меры. Применение первой оперативной меры может оказаться решающим воздействием на волю контрагента, и тот примет во внимание негативный прогноз развития правоотношения со своим участием. Во всех остальных ситуациях уже при судебном рассмотрении дела суд должен руководствоваться правовым принципом соразмерности в применении таких мер, почему он и должен быть прозрачным и понятным в том числе и для самого суда . Если дело оборачивается защитой в судебном порядке, то возникает вопрос о том, какой вообще резон в применении односторонних правозащитных мер, ведь обращение к судебной власти практически нивелирует смысл самостоятельной защиты, ее инициативное, частное начало? Суд олицетворяет государственно-принудительную защиту, а смысл применения односторонней, самостоятельной защиты часто состоит в получении оперативной позиции, которая даст возможность реализовать свой законный интерес и право. Например, при применении меры удержания судна судоремонтной мастерской как односторонней правозащитной меры договорного обязательства происходит воздействие, прежде всего, на волю контрагента, на его имущественный интерес. Воздействие проявляется в том, что в случае адекватности оперативного правозащитного поведения судоремонтной мастерской (ретентора) будет возможно удовлетворить свой интерес из стоимости удерживаемого предмета, продав судно, можно обеспечить все издержки, в случае правомерности действий ретентора, признанной судом. Имущество является гарантией исполнимости обязательства. Оно обеспечивает не только издержки - долг по обязательству, но и санкции в виде штрафов и пени. Практика применения подобной меры показывает, что при утрате факта владения вещи в ретенции применяемая мера теряет смысл, также как и утрата факта владения вещи в ретенции, нахо- [1] дящейся в титульном владении третьего лица (арендатора), а не собственника, поскольку на нее нельзя обратить взыскание. Например, в ситуации, когда судно, удерживаемое судостроительным комбинатом, принадлежит на праве собственности не заказчику, а третьему лицу, то на такое удерживаемое имущество не возможно обратить взыскание, а поэтому теряется ценность обеспечительной меры . Неизбежный правовой результат таких мер может быть подтвержден только судом, кроме случаев, когда применение таких мер нарушителем не оспаривается. В случае применения односторонних правозащитных мер внедоговорного характера роль суда в оценке действий защищающегося приобретает еще большее значение. Как ранее было замечено, правила о форме самозащиты с единым созданным механизмом соразмерности логично относить и к договорным правозащитным мерам. Только такой механизм должен быть отличным от современного узкого толкования самозащиты как способа защиты. Суды под мотивом «размытого» механизма соразмерности самозащиты в современных правоотношениях могут полностью нивелировать защитительный характер подобных мер. Например, в обращении взыскания на удерживаемое имущество может быть отказано по мотиву якобы несоразмерности стоимости удерживаемого имущества характеру нарушения, именно со ссылкой на ст. 14 ГК РФ, в результате кредитор теряет оперативную гарантию своих интересов, уменьшается при таком упрощенном подходе и обеспечительная роль такой меры.

Современный Закон не позволяет применять самозащиту за рамками пресечения нарушения права. Грань между пресечением нарушения права и восстановлением уже нарушенного права бывает едва уловимой, а конечной целью гражданско-правовой защиты является полное восстановление нарушенных прав. В настоящее время самозащита как юридическое понятие закреплено в двух статьях в ГК РФ. В ст. 12 ГК РФ определяется, что существует такой способ защиты гражданских прав как самозащита, в ст. 14 ГК РФ определяются

9 Южанин Н.В. Удержание как способ обеспечения исполнения обязательств. Рязань: Академия права и управления ФСИН России, 2005. С. 91.

пределы и возможности применения такого конкретно неопределённого, но возможного именно пресекательного способа самозащиты, указывается о допустимости реализации способов соразмерных нарушению и не выходящих за пределы действий, необходимых для его пресечения. Такая формулировка не является достаточно объемной для раскрытия принципа соразмерности в применении самозащиты в отрасли гражданского права, в результате, конкретизируется в совместном Постановлении Пленума Верховного Суда РФ и Высшего Арбитражного Суда РФ от 1 июля 1996 г № 6/8 «О некоторых вопросах, связанных с применением части первой Гражданского кодекса Российской Федерации». В п. 9 вышеуказанного Постановления конкретизируется, что самозащита не может быть признана правомерной, если она «явно не соответствует способу и характеру нарушения и причиненный (возможный) вред является более значительным, чем предотвращенный». Подобная формулировка, по сути, раскрывает скупо сформулированные положения закона - ст. 14 ГК РФ, поскольку в указанной статье никак не упоминается о явном не соответствии самозащиты способу и характеру нарушения, а указывается лишь о необходимости соразмерности самозащиты нарушению. То есть, указанное судебное постановление раскрывает понятие «соразмерность нарушению». Универсальный общий критерий соразмерности для всех возможных мер самозащиты вряд ли вообще осуществим, но конкретизация этого принципа для различных мер самозащиты должна быть в законе а не в судебном постановлении. Расширенное содержание ст. 14 ГК РФ с включением в это понятие конкретных допустимых мер ее реализации в договорных и во внедоговорных правоотношениях, в том числе конкретизация принципа соразмерности для отдельных односторонних правозащитных мер является более правильным и единственно возможным решением проблемы. Современная абстрактная и невнятная формулировка закона в вопросе соразмерности самостоятельной защиты прав нарушению создает почву для беззакония и самоуправства. Формулировка соразмерности самозащиты в представленном судебном постановлении в варианте её допустимости, если она «явно не соответствует способу и характеру нарушения и причиненный (возможный) вред является более значительным, чем предотвращенный» не случайна, она, по сути, обобщенно дублирует признаки соразмерности необходимой обороны и крайней необходимости уголовного законодательства. Такая позиция ВС РФ и ВАС РФ в совместном постановлении, связана с тем, что наиболее типичными допустимыми пресекательными мерами самозащиты могут являться лишь действия по обороне от нападения со стороны человека и по устранению опасности (крайняя необходимость). Однако подобное определение соразмерности самозащиты в представленном судебном постановлении лишь как действий защищающегося в состоянии необходимой обороны и крайней необходимости, регулируемых ст. 37, 39 УК РФ существенно сужает само явление самозащиты в гражданских правоотношениях, которое значительно шире.

Уголовное право оценивает последствия самозащиты в виде причиняемого вреда и характер действия самозащищающегося по устранению посягательства или опасности, а также характер посягательства в момент применения самозащиты с позиции уголовно-охраняемых отношений. Например, при необходимой обороне, несоответствие защиты характеру и опасности посягательства может иметь место только при явном, очевидном их различии. Действия обороняющегося нельзя рассматривать как совершенные с превышением пределов необходимой обороны и в том случае, когда причиненный им вред оказался большим, чем вред предотвращенный, и тот, который был достаточен для предотвращения нападения, если при этом не было допущено явного несоответствия защиты характеру и опасности посягательства. В уголовном праве такой критерий соразмерности как явное не соответствие самозащиты способу и характеру нарушения важен для оценки возможности освобождения лица от уголовной ответственности, поэтому необходима не только оценка вредоносных последствий, но и важен характер самого действия субъекта при самозащите и характер отражаемого посягательства. Для правомерности действий в условиях крайней необходимости также оценивается характер самой опасности и действия по устранению грозящей опасности, в том числе и их последствия. Во-первых, опасность может исходить из различных источников, не относящихся к нападению со стороны людей; во-вторых, грозящая опасность должна быть наличной и действительной; в-третьих, грозящая опасность не могла быть устранена другими средствами. Устранение опасности при крайней необходимости связано с причинением вреда охраняемым интересам. Вред причиняется третьим лицам, то есть посторонним, не связанным с источником опасности. При оценке таких действий по последствиям требуется, чтобы вред, причиняемый защищающимся от опасности, был менее значительный, чем предотвращенный. Причиняемый же вред в результате необходимой обороны будет правомерным даже в случае равенства вреда причиняемого вреду предотвращенному, то есть для неправомерности необходимой обороны требуется именно такая, а не иная соразмерность в последствиях. Таким образом, представленное судебное толкование соразмерности самозащиты (ст. 14 ГК РФ) не является удачным, поскольку лишь обобщает регулируемые УК РФ несколько различные и не совместимые правила о необходимой обороне и крайней необходимости, в то время как в Гражданском законодательстве непосредственного правового регулирования должны касаться только действия гражданскоправовые с объективной стороны, а не наказуемые уголовно.

Представители науки уголовного права, которые традиционно исследуют и научно дискутируют о необходимой обороне, которая уже понятия гражданской самозащиты, и является лишь частным случаем гражданской самозащиты, её крайним проявлением, защитной реакцией исключительно на преступное посягательство, с интересом теперь анализируют движение теории по этим вопросам в цивилистике, проблемы с которыми столкнулась наука уголовного права. В.В. Меркурьев обращает внимание на позицию В.М. Баранова, по мнению которого цивилисты повторяют путь, который в уголовном законодательстве проходил и по которому идёт еще и сейчас институт необходимой обороны. Главный вопрос, на который В.М. Баранов обращает внимание заключается в следующем. На первый взгляд в регулировании самозащиты всё логично и правильно, то есть, средства самозащиты должны быть соразмерны нарушению.

Но может ли, в состоянии ли гражданин определить эту соразмерность в хозяйственно-бытовой сфере? Что ему для этого надо сделать? Как достичь нужного результата? Всё это законодатель оставляет на усмотрение законопослушного гражданина и не даёт ему даже общих юридических ориентаций[2]. Конечно, такое замечание уместно в адрес института самозащиты, являющегося молодым, и требующего дальнейшего развития и законодательного расширения его развёрнутой регламентации. Вместе с тем отсутствие подробных норм, раскрывающих эту форму защиты не мешает её применению, а, наоборот, на начальном этапе после проведенной современной кодификации даёт некоторый простор для формирования практики применения этой формы защиты.

Г.А. Свердлык и Э.Л. Страунинг отметили, что общий механизм правомерности самозащиты не является универсальным. Там где есть конкретные, урегулированные правом механизмы, например, механизм необходимой обороны, то условия признания их правомерными несколько другие. Следовательно, нормы о самозащите носят общий характер, а там где конкретные односторонние правозащитные меры урегулированы отдельно, у них этот механизм носит самостоятельный характер и условия правомерности самостоятельны. Как представляется, в законодательстве необходимо отразить взаимосвязь общих норм о самозащите с конкретными специальными мерами в законе по ее реализации. Конкретизация принципа соразмерности в гражданском праве должна осуществляться применительно к отдельным гражданско-правовым правозащитным мерам. Это должно осуществляться в правовом регулировании в общих нормах ГК РФ, где следует урегулировать в целом форму защиты прав - самозащиту, включив в это понятие гражданскую самопомощь (во внедоговорных отношениях) и понятие оперативных мер (в договорных правоотношениях), выделив отдельные, самостоятельные критерии соразмерности для этих мер. Таким образом, конкретизация соразмерности и правомерности подобных действий должна быть не на уровне судебного постановления, а на уровне закона и охватывать все односторонние правозащитные действия.

На сегодняшний день в ГК РФ единственные самостоятельные пресекательные меры в абсолютных правоотношениях, о которых вообще упоминается - это действия лица в состоянии крайней необходимости и необходимой обороны, причем в самом законе не указывается, что явление самозащиты сводится только к таким мерам. ГК РФ упоминает об этих правозащитных действиях лишь в контексте возмещения вреда (ст. 1066, 1067), раскрытия понятия таких действий в нормах гражданского права не существует, логично, что понятие подобных мер самозащиты (диспозиция) детально раскрывается именно в Уголовном кодексе, а о явлении крайней необходимости упоминается еще и в административном законодательстве. Однако не следует во внедоговорных отношениях все пресекательные меры самозащиты сводить исключительно только к необходимой обороне и крайней необходимости. В быту существует множество самостоятельных частноправовых пресекательных и реально восстановительных действий, которые не сводятся исключительно к таким мерам. Например, самостоятельный взлом замка субъектом долевой собственности для доступа к жилому помещению. Такая мера является не только пресекательной, но и восстановительной, поскольку восстанавливает нормальный режим собственности. Тоже можно сказать и о выдворении людей из жилого помещения собственником, когда они туда вошли вопреки его воли и стесняют в нормальном режиме собственности. Самостоятельное устранение иных препятствий к доступу к вещи, прочих вредоносных объектов пресекают реальное нарушение прав и восстанавливают нормальный правовой режим. Сводятся ли все такие действия исключительно к необходимой обороне и крайней необходимости? Эти меры носят исключительно частноправовой характер. Чтобы не создавать путаницу с уже существующими понятиями отрасли уголовного права «необходимой обороной» и «крайней необходимостью» подобные правовые меры следует именовать единым термином - «гражданская самопомощь», которая является элементом общего понятия формы гражданской самозащиты. Такая форма может реализовываться более широко способами - пресекательными и восстановительными, а не только исключительно в пределах необходимости пресечения нарушения. Восстановительную самопомощь, например внедоговорное задержание чужой вещи, казалось бы, можно отнести к понятию осуществления права (а не защиты), однако такой подход только еще больше запутает правоприменителя. Основанием совершения таких мер является посягательство на право в различных формах, следовательно, в этих случаях необходимо говорить о защите права и соответственно о самозащите. Защита права является элементом более широкого понятия осуществления прав. В свою очередь понятие гражданской самопомощи, относимой к форме самозащиты можно также разделить на отдельные самостоятельные меры, которые необходимо детально урегулировать в ГК РФ.

Самостоятельные пресекательные действия в гражданских правоотношениях могут реализовываться целиком по своему содержанию как действия исключительно гражданско-правовые, в том числе и по содержанию нарушенного права. Этого не учитывает рассмотренное выше судебное постановление, обобщенный в нем критерий соразмерности для крайней необходимости и необходимой обороны как пресекательных мер, по сути, едино интерпретирует правила ст. ст. 37, 39 УК РФ, в то время как для гражданского права важна более развернутая классификация и детализация соразмерности применения гражданско-правовых мер правозащитного характера. Кроме того, подобное судебное толкование принципа соразмерности самозащиты практически никак его не раскрывает применительно к договорным мерам самозащиты, которые судебная практика в последнее время уже стала относить именно к применению самозащиты (ст. 14 ГК РФ), например, удержание вещи должника, требуя соблюдения соразмерности стоимости удерживаемого имущества размеру требования. Односторонний отказ от договора также фигурирует в судебных решениях и постановлениях как вариант применения самозащиты. Как уже было отмечено, такая практика в условиях современного правового регулирования является логичной, в силу несовершенства ст. 14 ГК РФ, но неверной в условиях существования самостоятельных специальных правил об удержании вещи (ст. 359 ГК РФ) и иных правил обязательственного права, которые в действительности никак не связаны с этой общей нормой. Односторонние правозащитные меры в договорных правоотношениях как бы оказались вообще выведенными из понятия самозащиты права. Содержание и конкретные меры самозащиты, принцип и механизм их действия в нашем законе, как можно видеть, не раскрываются, однако в законодательстве в достаточном количестве урегулированы допустимые к применению односторонние защитительные действия в договорных обязательствах, основания их реализации. Термин, который не раскрывается в законодательстве, к тому же не имеет однозначную теоретическую оценку, может слишком широко трактоваться и пониматься при реализации права. Поэтому, любое одностороннее защитительное средство в договорных отношениях или во внедоговорных в правоприменении стали часто квалифицировать как способ гражданской самозащиты (ст. 14 ГК РФ) в противоречие с созданной теорией оперативных мер. Одностороннее поведение субъекта, направленное на защиту своих субъективных гражданских прав в любых правоотношениях: договорных и внедоговорных логично подпадает под такое современное понятие пресекательной самозащиты. Следуя этой логике, признак соразмерности самозащиты нарушению как принцип, заложенный в общей норме в идеале должен использоваться во всех ситуациях применения односторонних правозащитных действий, но он должен быть конкретизирован к каждой односторонней правозащитной мере, например к удержанию имущества должника в специальных нормах обязательственного права.

В современном регулировании нормы о допустимости применения права удержания должны квалифицироваться как специальные по отношению к общим нормам о самозащите. В нормах об удержании ничего не говорится о стоимости вещи по отношению к заявленному требованию. Если бы законодатель посчитал необходимым ограничить право удержания в связи с несоразмерностью стоимости вещи, то это правило необходимо было бы закрепить в нормах об удержании имущества. Применять же принцип соразмерности в контексте невозможности удержания большей по стоимости вещи, чем размер требования со ссылкой на ст. 14 ГК РФ в условиях современной интерпретации указанной статьи не является разумным современным судебным подходом[3]. Однако из-за отсутствия детального регулирования самозащиты как формы защиты, такая ситуация не случайна, а наоборот этого и следует ожидать от правоприменителя. Общая норма подлежит применению, если ее правило не изменено специальной нормой права. Поэтому необходима детальная конкретизация принципа соразмерности по отношению к разным односторонним правозащитным мерам. К правозащитным мерам договорного правоотношения, в том числе и к удержанию вещи, этот принцип реализуется в допустимости совершения этого права при определенных четко указанных в законе обстоятельствах, для гражданской самопомощи необходимо создать в ГК РФ не только это понятие, но и конкретизировать соразмерность и пределы каждой такой меры.

Вопрос состоит только в том, имеют ли специальные нормы гражданского законодательства уже сейчас отдельные правила о соразмерности хотя бы некоторых односторонних правозащитных мер. Таких отдельных и явно выделенных правил на сегодняшний день нет, правоприменитель односторонней меры защиты руководствуется только нормами, в целом допускающими их применение в том или ином случае. Поэтому в общих положениях требуется закрепление понятия оперативных мер, как мер самозащиты и некие общие критерии соразмерности, дополняемые специальными правилами. Например, нормы о допустимости применения удержания имущества должника, которое рассматривается в качестве отнесённого к тому же законодателем к способам обеспечения исполнения обязательств в современном правовом регулировании (ст. 359 ГК РФ), не указывают о соразмерности такой меры в отношении стоимости имущества, предполагается осуществление допустимости удержания любой, по сути, даже значительной по стоимости вещи должника. Для удержания установлен самостоятельный правовой механизм, который и должен применяться как специальный. Таким образом, ретентор - лицо, применяющее удержание, должен руководствоваться принципом соразмерности его действий характеру нарушаемого права в специальных нормах ГК РФ, регламентирующих данную меру, а не руководствоваться ныне существующей общей и абстрактной нормой о соразмерности самозащиты нарушению. Специальных же указаний о соразмерности удержания размеру долга на сегодняшний день не существует. Поэтому современное законодательство в идеале должно получить эту связь между понятием самозащиты права в общих положениях о самозащите со специальными положениями, регулирующими ту или иную меру. Для этого необходимо четко указать в законе, что самозащита может реализовываться в рамках различных гражданских правоотношений, уместно указать о ее применении в законе в качестве общего правила и в договорных правоотношениях.

Итак, можно ли удержать большую по стоимости вещь, чем размер требований должника? Это вполне допустимо, поскольку современный закон на сегодняшний день предоставляет возможность применить право удержания любой вещи вне зависимости от ее стоимости, функционального назначения и т.п. В регламентации правил об удержании нет каких-либо ограничений по поводу возможности применения удержания вещи большей или меньшей по стоимости, чем размер требований. К тому же современный механизм одностороннего поведения ретентора при удержании вещи подчинён режиму мер обеспечения исполнения обязательств, который имеет свои правила и особенности, в том числе возможности реализации экзекутивного удержания посредством продажи вещи. Следовательно, применение удержания с внешней стороны - это одностороннее правозащитное поведение субъекта, по существу, самозащита права, но при его применении уже действуют отдельные специальные нормы, определяющие особый правовой порядок и механизм, который является в ныне действующем праве специальным по отношению к ст. 14 ГК РФ. Однако судебная практика часто идет по пути применения общего принципа соразмерности для всех односторонних правозащитных мер в договорном обязательстве. Таким образом, в современном объективном праве требуется расширение правового регулирования самозащиты права как специфической формы защиты с созданием более совершенного механизма определения её соразмерности.

[1] Судейское усмотрение в подобных ситуациях является неотъемлемым элементом для оценки соразмерности и адекватности поведения участников обязательства. Поскольку нередко бывают ситуации встречного нарушения обязательства с обеих сторон, а, следовательно, и трудность определения наличия субъективного права у лица на применение той или иной односторонней правозащитной меры. Оценка самостоятельных действий субъектов гражданских правоотношений является, как раз тем случаем неизбежности судейского усмотрения - элемента неоднозначно оцениваемого цивилистами. Вот слова И.А. Покровского: «Равным образом никакое решение отдельного судьи, как бы удачно оно ни оказалось, не будет иметь того авторитета, каким обладала бы норма, установленная законом. Социальное творчество при таком порядке распыляется, утрачивает свой естественный центр, а вследствие этого и ослабляется: концентрированная законодательная работа заменяется ничем не согласованной работой многих, в которой бесполезно тратится огромное количество народной энергии». (См.: Покровский И.А. Основные проблемы гражданского права. М.: Статут, 2001. С. 98.)

[2] Меркурьев В.В. Указ. соч. С. 209.

[3] Суды, как правило, не объясняют, на основании каких именно обстоятельств они сделали вывод о соразмерности самозащиты нарушению, например, согласно с постановлением ФАС ПО от 6 апреля 2005г. № 49-10031/04-80/24 «суд кассационной инстанции согласен с мнением суда первой инстанции о том, что ответчик не вправе удерживать нефтепродукты в качестве меры по обеспечению исполнения по оплате за хранение в связи несоразмерностью способа самозащиты нарушению в соответствии с частью 2 статьи 14 Гражданского кодекса Российской Федерации». Можно привести другой подобный пример согласно с постановлением ФАС ВСО от 2 сентября 2005 г. № А19-31891/04-9-Ф02-4244/05-С2 «избранный Администрацией Ангарского муниципального образования способ защиты своих прав является правомерным, поскольку соразмерен нарушению, то есть отвечает требованиям абзаца 2 статьи 14 Гражданского кодекса Российской Федерации, охватывается правовым режимом защиты прав собственника от посягательств третьих лиц». Как можно видеть в указанных постановлениях не раскрывается, почему суды посчитали действия самозащищающейся стороны соразмерными.

В тех случаях, когда суды объясняют, почему самозащита оказалась несоразмерной нарушению, то основной критерий подобной оценки строится на соотношении оценки стоимости имущества, подлежащего защите и потенциального вреда, который может быть причинен лицу в отношении которого применена правозащитная мера. Например, согласно с постановлением ФАС ЦО от 10 октября 2006 г. № А09-11799/04-9 «с учетом установленного договором размера вознаграждения за хранение, суд апелляционной инстанции пришел к обоснованному выводу о недопустимости применения в данном случае удержания имущества в качестве самозащиты гражданских прав». Право удержания хранителем вещи - предмета договора хранения было признано несоразмерным, так как размер денежного требования, подлежащего защите, несоразмерен стоимости вещи (не более пяти процентов от стоимости удерживаемой вещи). Конкретно по практике применения критерия соразмерности к праву удержания как оперативно-обеспечительной мере, следует отметить, что подобное применение принципа соразмерности противоречит смыслу права удержания, поскольку стоимость удерживаемой вещи, как правило, всегда значительно превышает стоимость, например, услуг, предметом которых она является. Такая судебная практика сводит на «нет» оперативно-обеспечительную ценность права удержания.