Сравнительно-правовой анализ гражданского законодательства некоторых республик, входивших ранее в Союз ССР с современным российским может дать представление о совершенстве или недостатках в тех или иных вопросах гражданско-правового регулирования. В законодательстве большинства современных республик, входивших ранее в единое союзное государство, правовое регулирование самозащиты существенно не отличается от такового в современном ГК России, но в некоторых законодательствах вопрос о самозащите и даже самопомощи нашел более детальное отражение. ГК РФ не хватает не только детальности, но и концептуальной логичности регулирования самозащиты, не представлен этот институт и как форма защиты прав. Как уже отмечалось, в современном ГК России самозащита представлена как «пресекательный» способ защиты прав, причем в структуре способов защиты прав закон не отделяет судебную защиту от административной и самостоятельной. В некоторых современных кодексах республик, входивших ранее в СССР этот вопрос урегулирован более последовательно не только с точки зрения юридической техники, но и с точки зрения концептуального видения самозащиты именно как формы защиты прав. В этом смысле следует отметить существенно отличающееся правовое регулирование от российского законодательства в вопросе самозащиты гражданских прав в гражданских кодексах Украины и Грузии. ГК Украины выделяет отдельно судебную защиту прав (ст. 16 ГК Украины) и способы такой защиты, а также самозащиту прав, как самостоятельный вид или, по-другому, форму защиты прав. В некоторых гражданских кодексах существует развернутая отдельная статья или несколько статей, регулирующих институт самозащиты, как, например, в ГК Грузии, где устанавливается не только отдельное понятие так называемой самопомощи, но и ее пределы (ст. ст. 118, 119 ГК Грузии) в разделе об осуществлении прав. Само по себе закрепление в гражданском кодексе норм о самопомощи является новым на постсоветском пространстве. Однако общим недостатком даже при таком развернутом регулировании односторонних правозащитных мер является отсутствие упоминания о мерах оперативного воздействия или о том, что нормы о самозащите распространяются также и на договорные отношения, причем не только в грузинском кодексе, но и в иных постсоветских гражданских кодексах. В ГК Г рузии в разделе об осуществлении прав под самозащитой понимается только необходимая оборона и действия в состоянии крайней необходимости, а «самопомощь» имеет самостоятельное значение. Это дает основание полагать, что данные институты взаимосвязаны между собой, поскольку регулируются одним разделом ГК и наглядно демонстрируют существование выделенного в настоящей работе общего понятия «односторонних правозащитных мер» для всех односторонних ответных действий сторон на нарушение или угрозу нарушения их субъективных прав, причем как пресекательного так и восстановительного характера как во внедоговорных отношениях, так и в договорных.

ГК Грузии в вопросе регулирования самостоятельных правозащитных - пресекательных и восстановительных мер наиболее совершенен, поскольку они объединены единым смыслом в разделе «осуществления прав». Не будет являться существенным недостатком, если подобный раздел будет называться «самостоятельная защита прав», «односторонние правозащитные меры» или «внесудебная защита прав», поскольку защита прав относится к более широкому понятию их осуществления, но в таком случае раздел об осуществлении прав должен включать не только нормы об односторонних правозащитных мерах . В зависимости от широты понимания самого термина «защита», в это понятие могут быть включены не только пресекательные меры, но и восстановительные, к последним как раз и следует относить самопомощь. В ГК Грузии к [1] самопомощи относится не только «отнятие» вещи, но и «задержание» гражданского правонарушителя.

Сожаление вызывает тот факт, что как и в российском законе ни один из кодексов бывших постсоветских республик не касается вопроса о понятии самозащиты прав в договорных отношениях. Между тем современная судебная практика неумолимо свидетельствует о признании любых односторонних действий, совершенных с правозащитной целью, в том числе и в договорном обязательстве, в качестве мер самозащиты, и норма о самозащите ГК России (ст. 14) распространяется часто в судебной практике как общая в отношении специально-правового регулирования договорных мер правозащитного характера в договорных обязательствах . Этот факт не мешает в специальном правовом регулировании односторонних правозащитных мер в договорных обязательствах устанавливать самостоятельный правовой режим соразмерности таких мер. Для этого как раз и требуется более детальное правовое регулирование подобных мер в договорном праве и общая норма о самозащите для мер, применяемых во всех гражданских правоотношениях.

Как уже было замечено, следует отделять судебную защиту от административной и самостоятельной, поскольку это формы защиты права. Нет упоминания в гражданских кодексах бывших республик СССР о том, что самозащита является формой защиты прав, но отсутствие, например в ГК Украины самозащиты в системе способов защиты подчеркивает, что самозащита - это не способ защиты прав, а именно форма. Поэтому в украинском законе выделяется отдельная статья о судебной защите прав, в которой перечисляются возможные [2] способы такой защиты (ст. 16 ГК Украины), а самозащита регулируется отдельной развернутой статьей, что подчеркивает самостоятельность такой формы защиты. Так, например, украинское законодательство даже дает определение понятию самозащиты, под которой понимается: «применение лицом средств противодействия, которые не запрещены законом и не противоречат моральным основам общества» (п. 1, абз. 2 ст. 19 ГК Украины). Право на самозащиту возникает при нарушении права и противоправном посягательстве, причем не только в отношении лица применяющего меры самозащиты, но и «другого» лица (п.1, абз. 1 ст. 19 ГК Украины). Таким образом, часть слова «само» означает реализацию таких мер самостоятельным способом, но не только в отношении себя, но и в отношении третьих лиц, в этом случае термин «самозащита» не отражает полностью сути явления такой защиты, поэтому термин «односторонние правозащитные меры» более удачен. Подобный термин без сомнений объединяет все односторонние правозащитные действия сторон в гражданских правоотношениях, в случае нарушения права или иных посягательств на него, например угрозы такого нарушения. Украинский закон упоминает о способах самозащиты во множественном числе, таким образом, подчеркивается допустимость различных способов самозащиты, то есть «мер» такой защиты, которые могут реализовывать как «способы» пресечения нарушения права, так и его восстановления. Основанием применения самозащиты является не только состоявшееся нарушение, но и противоправное посягательство. Можно спорить о недостатках такой формулировки в законе, но правовое регулирование всегда лучше его отсутствия. Украинский закон четко формирует такие основания. Позитивным в правовом регулировании самозащиты в ГК Украины является также и то, что самозащита может быть как урегулированная законом, так и не противоречить моральным основам общества. Такая формулировка допускает возможность применения широкого спектра мер, не обязательно отраженных в законе. Украинский закон довольно удачно с позиции юридической техники отражает принцип соразмерности в применении самозащиты, п. 2 ст. 19 ГК Украины закрепляет, что способы самозащиты должны отвечать содержанию права, которое нарушено, характеру действий, которыми оно нарушено, а также последствиям, которые вызваны этим нарушением. Таким образом, соразмерность действий самозащищающегося строится по трем критериям, которые позволяют субъекту правоприменения выбрать наиболее оптимальную меру воздействия на нарушителя, исходя не только из характера правоотношения (абсолютное, относительное), в котором применяется защита права, но и из характера поведения нарушителя и вредоносности его действий (последствий таких действий). Несмотря на такое подробное раскрытие критерия соразмерности в украинском законе, представляется, что в практической реализации гражданско-правовых способов защиты достаточно сложно руководствоваться такими правилами, но тем не менее положительным следует отметить тот факт, что критерии соразмерности подробно раскрываются. Существенным плюсом для правового регулирования является и то, что украинский закон устанавливает, что «способы самозащиты могут избираться самим лицом или устанавливаться договором или актами гражданского законодательства» (п. 2, абз. 2 ст. 19 ГК Украины). Такая формулировка в законе исключает возможность спора правоведов, что считать самозащитой, только так называемые «фактические» меры, или «юридические» тоже. Подобное размежевание мер самозащиты имеет давнюю историю в отечественном праве. Оно основано не на действительном различии рассматриваемых мер защиты, а на несовершенстве правового регулирования таких мер в абсолютных правоотношениях. Из-за расплывчатых формулировок этих институтов в отечественном праве сложилось стойкое отношение к ним в научном смысле не только как к неким «фактическим», но иногда даже как к «физическим мерам», то есть не правовым. Конечно, такой подход вызван тем, что право не давало, да и не дает четкого ответа даже в нашем современном ГК РФ, на вопрос в каких правоотношениях применяется самозащита права. Такой пробел, как уже отмечалось, позволил развиться теории оперативных мер, как якобы отличных от понятия самозащиты в праве, живущих некой своей жизнью. Если внимательно проанализировать указанную норму ГК Украины, то можно обнаружить, что право делегирует выбор средства односторонней самостоятельной защиты самому защищающемуся, он может быть установлен договором, также он может устанавливаться актами гражданского законодательства. По сути, ГК Украины вводит единое понятие самозащиты для всего гражданского права, предполагая действие этой общей нормы на все односторонние правозащитные проявления субъектов гражданских правоотношений. Этот сравнительный анализ не говорит о том, что наше отечественное законодательство должно быть продублировано подобно украинскому закону или грузинскому, но не учесть подобный опыт правового регулирования было бы неправильным. Будущая норма о самозащите в ГК России должна получить развернутое правовое регулирование. Такое правовое регулирование должно учесть все многообразие проявления мер самозащиты в правоотношениях. Нормы о необходимой обороне и крайней необходимости, а также о самопомощи, должны получать единое звучание. В правилах о возмещении вреда раскрытие самого содержания таких мер не требуется, но необходимо, по крайней мере, указание на правомерность их реализации и допустимость в общей норме о самозащите.

Целесообразно обратиться к другому закону постсоветского законодательства к ГК Белоруссии. Ст. 13 ГК Белоруссии под самозащитой понимает защиту гражданских прав непосредственными действиями лица, права которого нарушаются. Критериев соразмерности самозащиты белорусский закон не вводит, указывая лишь, что действия по самозащите не должны быть сопряжены с нарушением законодательства. Какие конкретные критерии такого «не нарушения законодательства» устанавливаются вторым абзацем указанной статьи лишь применительно к причинению вреда в состоянии необходимой обороны и крайней необходимости. Такие действия должны быть соразмерны характеру и опасности нарушения и не должны выходить за пределы его предупреждения или пресечения. Понятие крайней необходимости и необходимой обороны закон раскрывает в нормах о возмещении вреда также достаточно расплывчато как и в российском законе, но положительным является тот факт, что закон напрямую относит такие меры к понятию самозащиты в общих его поло-

жениях, чего нельзя сказать про ГК России. Отсутствие отраслевого раскрытия понятия таких мер отрицательно сказывается на их применении, поскольку различие в этих понятиях участникам гражданских правоотношений приходится черпать из доктринальных источников194. Неуместна в этом вопросе и аналогия в законе, поскольку допустимость таких действий с позиции уголовного закона не может быть положена в основу квалификации таковых в гражданскоправовом законе, то есть понятие необходимой обороны в гражданском праве и в уголовном не совпадает. Правомерность действий в состоянии необходимой обороны регулируется уголовным законом исходя из того факта, что подобная защита имеет признаки преступления с объективной стороны, но признается правомерной. То же самое касается и крайней необходимости в уголовном праве. Однако следует учесть, что действия в состоянии необходимой обороны и крайней необходимости, признаваемые как правомерные в гражданскоправовом законе предполагают регулирование применения против таких действий, которые с объективной стороны являются вредоносными, но могут быть и не наказуемы уголовно (например, выдворение людей из жилища насильственным образом - действие целиком гражданско-правовое). Такие действия могут быть совершены в отношении посягательств не только уголовно-наказуемых, но и против гражданско-правовых деликтов. Поэтому объективное право должно иметь развернутые нормы в общих положениях гражданского права относительно таких мер в разделе «защита гражданских прав». Дабы не создавать противоречие с уже существующими правилами уголовного законодательства (необходимая оборона, крайняя необходимость), подобные гражданско-правовые действия именовать самопомощью.

Под мерами крайней необходимости, по российскому закону понимается совершение таких вредоносных действий, которые направлены на устранение опасности, угрожающей как самому причинителю вреда, так и другим лицам. Критерий допустимости таких мер состоит в том, что опасность при данных обстоятельствах не может быть устранена иными средствами. Что такое опасность, каков критерий характеристики такой опасности, наш закон не раскрывает. Идет ли речь об опасности вреда жизни, здоровья, имуществу или иным благам лица, не понятно. Это общий недостаток не только нашего закона, но и белорусского, который вообще, по сути, не раскрывает в доступном восприятии эти юридические понятия.

Таким образом, подводя итог сравнительного анализа законодательства России и некоторых бывших республик СССР в вопросе регулирования института самозащиты напрашиваются следующие выводы: во-первых, современный ГК России нуждается в более развернутой регуляции самозащиты как формы защиты прав; во-вторых, необходимо расширить институт самозащиты, включив в это понятие «самопомощь» и нормы, регулирующие ее в ГК; в-третьих, регулирование самозащиты и норм о необходимой обороне, крайней необходимости должны быть в едином блоке, по крайней мере должно быть упоминание о них в законе как о мерах допустимых, непосредственное же регулирование таких мер осуществляется в публичном праве; в-четвертых, требуется указание, на какие правоотношения распространяется действие норм о самозащите, то есть было бы правильным указать применимость и на договорные правоотношения; в-пятых: более совершенным было бы обозначить все подобные самостоятельные меры пресекательной и восстановительной защиты прав термином «односторонние правозащитные меры».

[1] В.А. Тархов обращает внимание, что неверно сводить осуществление прав только к их защите. Автор отмечает следующее: «В современной литературе не встречается различие, которое проводил Ю.С. Гамба- ров между отправлением права, то есть фактическим пользованием им, и осуществлением его путем обращения к судебной защите, но отождествление осуществления права с его защитой встречалось. Так, в учебниках по гражданскому праву 1944 и 1961 гг. имеются параграфы, озаглавленные «Осуществление и защита гражданских прав», в которых говорится только о защите прав, как будто бы в этом заключается и их осуществление». См.: Тархов В.А. Гражданские права и ответственность. Уфа, 1996. С. 42

[2] Решение Арбитражного суда Ростовской области от 27 декабря 2013 г., дело № А53-24192/2013: «Довод ответчика о правомерности действий по удержанию спорного оборудования в целях обеспечения исполнения решения Арбитражного суда г. Москвы от 10.04.2012, по делу № А40-16722/12 несостоятелен, поскольку удержание ответчиком оборудования, принадлежащего истцу на праве собственности, как способ самозащиты гражданских прав (статья 14 Гражданского кодекса Российской Федерации) в данном случае выходит за пределы действий, необходимых для обеспечения исполнения указанного решения»; Решение Арбитражного суда г. Москвы от 31 декабря 2013 г. Дело № А40-99324/13: «Досрочное расторжение договора в одностороннем порядке (односторонний отказ от исполнения договора - ст. 310, п. 3 ст. 450 ГК РФ, п.2 ст. 610 ГК РФ) само по себе не является гражданско-правовым нарушением, а является таким же, как и самостоятельное удержание неустойки, способом самозащиты права, допускаемой законом (ст. 14 ГК РФ), и выбор участником гражданского оборота такого способа самозащиты не может быть обусловлен дополнительным обременением в виде уплаты денежной суммы, поскольку законом в такой форме способ защиты не предусмотрен (ст. 12 ГК РФ)».