Формирование основного права началось с издания первых декретов II Всероссийского съезда Советов, сформировавших его принципы. Декрет о суде №1 отменял действие старых законов, если они противоречили революционному правосознанию.

Последнее стало главным источником права при отсутствии новых писаных норм. В местных судах в качестве источника продолжали действовать нормы обычного права. Постепенно стала складываться новая судебная практика. Революционное правотворчество осуществлялось самими судебными органами, высшими органами власти (съезд, ВЦИК, СНК), руководящими органами политических партий (ЦК) и местными Советами.

Приоритет «революционного правосознания» в качестве источника права основывался на господстве в первые годы революции психологической теории права, считавшей важнейшим аспектом правовой реальности именно правосознание, а не норму и не правоотношение.

Семейное право

Одной из первых сфер, в которой было осуществлено законодательное нормирование, стали брачно-семейные отношения (семья – ячейка общества, и при перестройке последнего обязательно подвергается воздействию первая). В декабре 1917г. ВЦИК и СНК приняли декреты, отменявшие всякие ограничения (разрешение родителей на брак, различие в вероисповедании брачащихся и проч.), узаконивавшие только гражданскую форму брака, устанавливавшие свободу развода.[1]

В сентябре 1918г. ВЦИК принял Кодекс законов об актах гражданского состояния, брачном, семейном и опекунском праве. В Кодексе подчеркивалось, что церковный брак не порождает никаких юридических последствий; переезд одного из супругов не влечет обязанности другого следовать за ним; отменялся принцип общности имущества супругов. Воспитание детей рассматривалось как общественная обязанность родителей, а не как их частное дело. Провозглашался принцип раздельности имущества родителей и детей, запрещалось усыновление. Законодатель опасался скрытой «социально–экономической эксплуатации трудящихся» под видом старых правовых отношений (наследования, завещания, усыновления, опеки и т.п.)

Уголовное право

В декабре 1919г. Наркомюст принял Руководящие начала по уголовному праву РСФСР, ставшие первой попыткой обобщить практику судов и трибуналов.

Согласно получившей широкое распространение в этот период теории социальных функций права, новое уголовное право должно было основываться на принципе целесообразности, который противопоставлялся принципу законности. В законодательном корпусе проявились тенденции к отказу от особенной части кодекса. Предполагалось, что суды, руководствуясь «социалистическим правосознанием» и принципом целесообразности, будут решать дела на основе лишь норм общей (декларативной) части кодекса.

На этой идее базировалась структура Руководящих начал. Они состояли из введения, разделов о сущности уголовного права, об уголовном правосудии, о преступлении и наказании, стадиях совершения преступления, соучастии, видах наказания, об условном осуждении, о пространстве действия уголовного права. Законодатель отказывался от исчерпывающего и полного нормирования всех отношений, полагаясь на социальное чутье пролетарского суда: «В интересах экономии сил, согласования и централизации разрозненных действий пролетариат должен выработать правила обуздания своих классовых врагов».[2]

Под правом кодекс понимал систему (порядок) общественных отношений. При назначении наказания суд должен был учитывать степень и характер социальной опасности преступника и его социальную принадлежность. При этом наказание должно было основываться на целесообразности его применения.

Формы вины, необходимая оборона, крайняя необходимость в кодексе не расшифровывались. Недостаточное внимание к трактовке субъективной стороны преступления приводило к усилению принципа объективного вменения, когда степень наказания связывалась с результатом преступления, а не с его мотивами. На меру наказания влияли социальная принадлежность преступника («принадлежащий к имущему классу» или «неимущий») и социальная направленность деяния («в интересах угнетающего класса»). К смягчающим обстоятельствам относились: принадлежность к «неимущему классу», состояние голода, нужды, невежество и несознательность.

При определении меры наказания суду следовало учитывать: социальное положение преступника, политический или личный характер мотивов преступления, степень осознания преступником своего деяния, соучастие, профессионализм преступника, наличие насилия, характер объекта преступления, такие мотивы, как «жестокость, злоба, коварство, хитрость, запальчивость, легкомыслие и небрежность», а также другие обстоятельства.[3]

Практика судебного правотворчества получила в Руководящих началах поддержку в виде принципа аналогии: при отсутствии в законе конкретной нормы, разрешающей конкретный казус, к нему могли применить аналогичную норму и решить его по аналогии с другим казусом, урегулированным этой нормой. Свобода толкования на практике вела к произволу.

Система наказаний, предусмотренных кодексом, включала: внушение, общественное порицание, принудительное изучение курса политграмоты, бойкот, исключение из коллектива, возмещение ущерба, отстранение от должности, конфискацию имущества, лишение политических прав, объявление «врагом народа», принудительные работы, лишение свободы, объявление вне закона, расстрел.[4]

В период «военного коммунизма» многие из этих мер применялись в административном и внесудебном порядке органами ВЧК. Такая мера, как объявление вне закона, применялась и к отдельным лицам, и к целым организациям (в ноябре 1917г. партия конституционных демократом была объявлена «партией врагов народа»). Свободный выбор наказаний предоставлялся ревтрибуналам постановлением Наркомюста в июне 1918г.[5]

[1]Бершова, Л.В. Реорганизация юстиции и правоохранительных органов при переходе к нэпу /Л.В. Бершова //Юрист.–2002.–№7.–С.56.

[2]Башкиров, И.Т. История отечественного государства и права. Часть II – М.,2004. с.412–413.

[3]Васильев, И.Н. Развитие государства и права в годы Советской власти /И.Н. Васильев //Правоведение.–2003.–№12.–С.45.

[4]Там же с.46.

[5]Леонов, М.И. Становление советского социалистического государства и права (1917–1920гг.) /М.И. Леонов //Отечественные записки.–2001.–№6.–С.18–19.