Несмотря на то что суть преступлений, содержащихся в гл. 31 УК РФ, сводится к нарушению нормального функционирования отношений правосудия, реальный ущерб от них может затрагивать интересы не только непосредственных участников судопроизводства. Эти посягательства могут причинять ущерб (создавать угрозу причинения вреда) и другим лицам, в том числе и тем, которые вообще не имеют никакого отношения к разбирательству по делу. Интересы таких лиц, если они оказываются в сфере правосудия и могут быть нарушены названными деяниями, на наш взгляд, также должны учитываться законодателем при конструировании соответствующих уголовно-правовых запретов.

В зависимости от степени прикосновенности к правосудию всех перечисленных выше лиц, по нашему мнению, можно разделить на три категории. Во-первых, это те, кто оказался вовлеченными в отношения по осуществлению правосудия, но еще не приобрели статус процессуального ли- ца[1]. Речь идет о случаях, когда, например, имеется конкретный факт нарушения уголовно-правового запрета, который зафиксирован в соответствующем процессуальном порядке, запущен механизм уголовного преследования, но круг подозреваемых еще не определен; когда расследуется уголовное или разбирается в суде гражданское дело, свидетели по которому только устанавливаются представителями правосудия. Однако о них уже известно заинтересованным в деле лицам, которые могут оказывать на них давление в целях склонения на свою сторону, принуждения к даче заведомо ложных показаний или к отказу от дачи показаний и т.д.

Такое нередко встречается на практике, особенно в отношении свидетелей, реально располагающих информацией, имеющей доказательственное значение, но еще не привлеченных в этом качестве к рассмотрению дела. То же самое в полной мере касается и других потенциальных участников судебного разбирательства: потерпевшего, законных представителей и др.

Вопрос обеспечения безопасности всех перечисленных выше лиц, в том числе и средствами уголовного права, главным образом упирается в проблему определения момента приобретения такого статуса, который не всегда имеет конкретное выражение в процессуальном законодательстве. По- разному определяют его и в литературе.

Одни ученые считают, что статус, например, свидетеля или специалиста появляется у лица с момента вызова (приглашения) его для участия в судебном разбирательстве в соответствующем качестве . Другие авторы полагают, что свидетель или лицо, обладающее специальными знаниями и привлекаемое для участия в деле в качестве специалиста, приобретает соответствующий процессуальный статус с момента разъяснения ему прав и обязанностей, а также ответственности перед началом следственного действия, для участия в котором привлекается[2] [3].

Если исходить из интересов безопасности указанных лиц как потенциальных свидетелей, специалистов и других участников судопроизводства, то момент приобретения ими соответствующего процессуального статуса, на наш взгляд, нецелесообразно связывать ни с вызовом их в соответствующие органы, ни с моментом ознакомления их с правами и обязанностями, ни с другими юридическими фактами подобного рода. Тем более что их временные параметры зачастую не имеют четких границ.

Как правило, привлечение лица в качестве того или иного участника процесса не только растянуто во времени, но и обременено последовательностью совершения определенных процессуальных действий. Иногда с момента, когда следователь принял решение о привлечении лица в качестве свидетеля, и до его появлении на допросе может пройти неделя, месяц, а то и больше, особенно если последний не желает участвовать в расследовании уголовного дела или рассмотрении гражданского дела и т.д., под разными предлогами избегает явки к следователю или в суд. Но значение этой фигуры и той информации, которой она обладает, для установления истины по делу от этого не уменьшается. Представляя интерес для той или иной стороны, например свидетели, часто становятся объектом насильственного воздействия, шантажа и т.д.

Поэтому считаем наиболее правильным связывать приобретение статуса тех процессуальных лиц, у которых порядок его возникновения не имеет четких границ, с моментом начала отношений по осуществлению уголовного преследования и отправления правосудия. Такой момент в уголовном процессе ученые, как правило, связывают с возбуждением уголовного дела[4] [5], в гражданском и арбитражном процессе - с моментом подачи соответствующего заявления в суд . Конечно, это не постулативные утверждения, по поводу определения данных отправных точек также существуют разногласия среди ученых. Кроме того, нужно учитывать нюансы реализации отдельных форм осуществления правосудия. Так, уголовно-процессуальные отношения по делам частного обвинения, к числу которых относятся, например, дела о клевете, по мнению некоторых ученых, возникают с момента принятия судом заявления потерпевшего, его законных представителей или близких родственников или вынесения прокурором, следователем, дознавателем постановления о возбуждении дела, что является следствием возникновения уголовно-правовых отношений на более раннем этапе[6]. Это, как считает М. Новиков, объясняется тем, что правовая природа института частного обвинения характеризуется совокупностью материально-правового компонента, в качестве которого выступает перечень дел частного обвинения, и компонента процессуального, который заключается в специальном порядке производства по данной категории дел[7] [8]. Таких нюансов в регулировании процессуальных отношений, связанных с осуществлением судопроизводства, немало.

Г оворя об уголовном судопроизводстве, нужно учитывать, что некоторые процессуальные действия проводятся в рамках УПК РФ до вынесения дознавателем или следователем постановления о возбуждении уголовного дела. Стало быть, и уголовно-процессуальные отношения в данной области могут возникнуть, как справедливо отмечают многие специалисты, до воз-

301

буждения уголовного дела , например с момента фактического задержания лица по подозрению в совершении преступного посягательства. Наличие разумных оснований полагать, что лицо совершает или совершило преступление, обусловливает выполнение компетентными должностными лицами функции осуществления уголовного преследования, а именно действий по задержанию этого лица в порядке ст. 91, 92 УПК РФ .

Если рассматривать в качестве основания возникновения уголовно- процессуальных отношений (как, впрочем, и любых других правоотношений) юридический факт, то с материально-правовой точки зрения это, несомненно, должен быть факт совершения преступления или начальный момент его осуществления. Однако, вопреки мнению некоторых ученых, он не может

303

рассматриваться в данном качестве в уголовно-процессуальном смысле . Раз мы говорим об уголовно-процессуальных отношениях, то основанием для их возникновения должен выступает факт появления информации о совершенном преступлении, или, как еще отмечают в литературе, - появление повода к возбуждению уголовного дела[9] [10] [11] [12]. Объективное же выражение начальный этап возникновения указанных отношений получает с момента первого процессуального действия в рамках УПК РФ по появившейся информации о готовящемся или уже совершенном преступлении.

Что касается гражданского и арбитражного судопроизводства, то здесь позиция большинства ученых по интересующему нас вопросу выглядит достаточно убедительной. Процессуальные отношения в этих сферах, как справедливо отмечают специалисты, возникают с момента подачи заявления в суд . Несколько иное выражение на первый взгляд этот момент может иметь при рассмотрении дел, вытекающих из административных правоотношений. При этом, по мнению отдельных ученых-административистов, процессуальные отношения в этой сфере, как правило, возникают задолго до момента поступления материалов в суд[13].

Приведенная точка зрения вполне логична и заслуживает внимания. Действительно, те отношения, которые возникают до передачи материалов дела об административном правонарушении в суд, являются процессуальными по своей природе. С учетом особенностей возбуждения судопроизводства по делам, имеющим административно-правовую природу, момент возникновения отношений правосудия, а вместе с тем и приобретения статуса их потенциального участника, в данном случае наиболее правильно связывать с моментом поступления постановления прокурора или протокола об административном правонарушении, а также иных материалов в суд.

Итак, защитное действие предусмотренных действующим УК РФ норм об ответственности за преступления против правосудия должно распространяться не только на непосредственных участников процесса, привлеченных в соответствующем качестве, но и на потенциальных процессуальных лиц, но только в рамках уже возникших отношений по осуществлению правосудия. С этой позиции действующий механизм уголовно-правового обеспечения отношений правосудия содержит все необходимые средства и инструменты для охраны интересов лиц названной категории. Проблемы возникают лишь с правильной оценкой момента приобретения ими процессуального статуса. Что же касается потенциальных подозреваемых, свидетелей преступления и т.д., если производство по делу еще не начиналось, то посягательства на их интересы следует оценивать как посягательства на личные права, свободы и т.д., т.е. как преступления против личности, а не против правосудия. Поскольку по факту такие отношения еще не возникли, мы не можем рассматривать их в качестве непосредственного объекта преступления, а обозначенных выше лиц - в качестве участников этих отношений. Следовательно, не могут эти лица быть признаны и потерпевшими по преступлениям, предусмотренным статьями гл. 31 УК РФ.

Вторая категория потерпевших, о которой мы упоминали выше, - это лица, которые либо вообще не имеют отношения к осуществлению судопроизводства по конкретному уголовному, гражданскому, арбитражному и др. делу, либо при нормальном раскладе (обычном положении дел) не должны и не могли быть в него вовлечены. Причинение вреда таким лицам, а через воздействие на них - и отношениям правосудия, происходит преимущественно в результате нарушения законодательно установленного порядка отправления судопроизводства со стороны самих представителей правосудия. Действующий УК предусматривает несколько таких случаев:

привлечение заведомо невиновного к уголовной ответственности (ст.

299);

фальсификация результатов оперативно-розыскной деятельности лицом, уполномоченным на проведение оперативно-розыскных мероприятий, в целях уголовного преследования лица, заведомо непричастного к совершению преступления, либо в целях причинения вреда чести, достоинству и деловой репутации (ч. 4 ст. 303).

В одном случае, правда, законодатель указывает на причинение вреда потерпевшему со стороны лиц, не наделенных властью в сфере отправления правосудия - при заведомо ложном доносе, соединенном с обвинением лица в совершении тяжкого или особо тяжкого преступления (ч. 2. ст. 306 УК РФ).

Несмотря на обособление фигуры потерпевшего, в перечисленных выше составах преступлений речь не идет о признаках специального потерпевшего. Его обозначение здесь преследует цель более точной характеристики незаконных действий соответствующих должностных лиц по осуществлению уголовного преследования (фактически на месте заведомо невиновного или заведомо непричастного к совершению преступления может оказаться любой человек). Поэтому в литературе, как правило, не критикуются ни сам способ отражения признаков объективной стороны названных составов преступлений, ни используемые в них формулировки.

К., являясь заместителем начальника следственного отдела, получив от Д. копию паспорта Я. и документы, содержащие ложные сведения о том, что именно он, а не Д. являлся директором коммерческой фирмы, совместно со следователем Ж. изготовила с использованием компьютерной техники тексты показаний от имени Д., Я. и ряда работников фирмы, внеся в них заведомо ложные сведения, а затем приобщила их к материалам уголовного дела. Впоследствии К. составила постановление о привлечении Я. в качестве обвиняемого в совершении преступления, предусмотренного ч. 1 ст. 171 УК РФ, указав заведомо ложные сведения о том, что он, являясь директором коммерческой фирмы, осуществлял незаконную предпринимательскую деятельность, получив при этом доход в крупном размере. К. составила протокол допроса обвиняемого без его фактического проведения. Действия виновной квалифицированы в том числе по ч. 2 ст. 299 УК РФ. Приговор признан

307

законным и обоснованным .

При конструировании составов некоторых преступлений рассматриваемой группы разработчики УК РФ обоснованно обошлись без упоминания о потерпевшем. Это объясняется рядом причин. Во-первых, реальный ущерб в виде существенного ущемления прав, свобод и законных интересов личности и т.д. не всегда образуется в результате преступных нарушений порядка осуществления правосудия, а потерпевшего в преступлении может просто не быть . Во-вторых, чаще всего речь здесь идет о неопределенном круге лиц, в числе которых может оказаться любой человек, и уточнение их признаков попросту не имеет смысла. Поскольку включение в состав преступного посягательства признаков потерпевшего возводит его в ряд оснований уголовной ответственности за то или иное деяние и делает обязательным установление [14] [15] его при квалификации содеянного на практике, то в силу указанных выше причин это может создать лишь дополнительные трудности для следователей и судей в процессе правоприменительной деятельности.

Поэтому в большинстве случаев, когда это нецелесообразно, законодатель не называет конкретных лиц. Статья 312 (незаконные действия в отношении имущества, подвергнутого описи или аресту либо подлежащего конфискации), ст. 301 (незаконные задержание, заключение под стражу или содержание под стражей), ст. 310 (разглашение данных предварительного расследования), ст. 307 (заведомо ложные показание, заключение эксперта, специалиста или неправильный перевод), ст. 303 (фальсификация доказательств и результатов оперативно-розыскной деятельности) УК РФ не содержат упоминаний о потерпевшем.

В целом подход к уголовно-правовому обеспечению интересов лиц рассматриваемой группы вполне приемлем. Там, где круг потерпевших очевиден, законодатель их называет, при этом использует вполне удачные формулировки; там, где потерпевший не называется, законодатель так описывает деяние, что вопрос о его наличии в составе преступления и о том, кто имеется ввиду, не вызывает сомнений. Например, в ч. 1 ст. 301 УК РФ речь идет о заведомо незаконном задержании. Законодатель не называет конкретное лицо, однако из диспозиции нормы видно, что имеется в виду лицо, в отношении которого в нарушение норм УПК РФ была применена мера уголовнопроцессуального принуждения.

Пожалуй, наибольший интерес представляет вопрос об определении такой категории потерпевших, как «близкие лица». Учитывая, что близкие участников судопроизводства - одно из наиболее уязвимых звеньев сферы их личных отношений, а вместе с тем и собственной безопасности, он имеет важное значение для совершенствования механизма обеспечения нормального функционирования отношений правосудия. На практике такой вариант воздействия на участников отправления правосудия и иных процессуальных лиц встречается достаточно часто.

Согласно Федеральным законам «О государственной защите судей, должностных лиц правоохранительных и контролирующих органов» и «О государственной защите потерпевших, свидетелей и иных участников уголовного судопроизводства» близким родственникам и близким лицам предоставлены те же меры государственной защиты, что и лицам, наделенным властными полномочиями в сфере реализации правосудия, и другим участниками судопроизводства.

Легальное понятие «близких родственников» и «близких лиц» дается в ст. 5 УПК РФ. В УК РФ отсутствуют их понятия, они раскрываются в постановлении Пленума Верховного Суда РФ от 27.01.1999 № 1 «О судебной практике по делам об убийстве (ст. 105 УК РФ)»[16].

Несмотря на пристальное внимание, которое законодатель уделил безопасности близких представителей власти и иных участников судопроизводства в преступлениях против правосудия, он почему-то не включил близких лиц в круг потерпевших от посягательства, предусмотренного ст. 302 УК РФ. Это следует признать весьма существенным законодательным пробелом.

Представляется, что принуждение подозреваемого, обвиняемого, потерпевшего, свидетеля и иных участников судопроизводства к даче показаний, совершению иных процессуальных действий или отказу от их совершения вполне может осуществляться следователем или лицом, производящим дознание (а также другим лицом с ведома или молчаливого согласия следователя или лица, производящего дознание) через воздействие на их близких путем угроз, шантажа или иных незаконных действий. Особенно если это воздействие будет осуществлять «иное лицо с ведома представителя власти в сфере отправлении правосудия». Надо сказать, такие случаи имеют довольно широкое распространение на практике[17]. Но самое главное, в точно таком же составе принуждения участников судопроизводства - свидетеля, потерпевшего к даче ложных показаний; эксперта, специалиста к даче ложного заключения, переводчика к осуществлению неправильного перевода, а равно принуждения данных лиц к уклонению от дачи показаний, соединенного с шантажом, угрозой убийством, причинением вреда здоровью, уничтожением или повреждением имущества (ст. 309 УК РФ) - близкие тех же самых лиц называются законодателем среди потерпевших.

В связи с этим необходимо дополнить указанным выше признаком диспозицию нормы об ответственности за принуждение к даче показаний (ст. 302 УК РФ). 87 % респондентов положительно оценили сделанное предложение. В целях совершенствования уголовного законодательства предлагается изложить ее текст в следующей редакции:

«Статья 302. Принуждение к даче показаний

Принуждение подозреваемого, обвиняемого, потерпевшего, свидетеля к даче показаний либо эксперта, специалиста к даче заключения или показаний, этих и других участников судопроизводства к совершению иных процессуальных действий или отказу от их совершения путем применения угроз, шантажа или иных незаконных действий к ним или их близким со стороны следователя или лица, производящего дознание, а равно другого лица с ведома или молчаливого согласия следователя или лица, производящего дознание, -

наказывается...

То же деяние, соединенное с применением насилия, издевательств или пытки, -

наказывается.».

[1] Ранее мы отчасти уже обращали внимание на данную проблему.

[2]

См., например: Рыжаков А.П. Практика применения судами норм, регламентирующих участие потерпевшего в уголовном процессе: комментарий к постановлению Пленума Верховного Суда РФ от 29.06.2010 № 17 // СПС «КонсультантПлюс». 2010; Сру- кова А.Х. Отдельные вопросы законодательной регламентации правового положения и уголовно-процессуальной деятельности органов внутренних дел как органов дознания // Российский следователь. 2012. № 15. С. 21.

[3] См.: Качалова О.В. Глава 8. Иные участники уголовного судопроизводства // Комментарий к Уголовно-процессуальному кодексу Российской Федерации: постатейный / под ред. Н.А. Петухова, Г.И. Загорского. М.: ЭКМОС, 2002. С. 135.

[4]

См.: Строгович М.С., Алексеева Л.Б., Ларин А.М. Советский уголовнопроцессуальный закон и проблемы его эффективности. М., 1979. С. 91, 92.

[5]

См.: Чечина Н.А. Гражданские процессуальные отношения // Избранные труды по гражданскому процессу. СПб., 2004. С. 52; Сумин А.А. Судебная практика и закон // Адвокат. 2012. № 9. С. 41-46.

[6] См., например: Шинкарук В.М. Элементы превентивного контроля при возбуждении мировым судьей частного обвинения в совершении преступления против чести и достоинства // Мировой судья. 2012. № 3. С. 3.

[7] См.: Новиков М. Перспективы развития дел частного обвинения по законодательству России // Мировой судья. 2010. № 4. С. 20.

[8]

См., например: Цоколова О.И. Теория и практика задержания, ареста и содержания под стражей в уголовном процессе: дис. ... д-ра юрид. наук. М., 2007. С.143.

[9] См.: Зинатуллин З.З., Коржев С.В. Досудебному производству по уголовным делам - надлежащее правовое регулирование // Российская юстиция. 2011. № 1. С. 40-42.

[10]

См., например: Кутюхин И.В. Фактический состав правоотношения по возбуждению уголовного дела // Современные проблемы расследования преступлений. Волгоград, 1992. С. 28.

[11] См.: Королев Г. Начальный момент уголовного преследования // Законность. 2005. № 5. С. 23; Деришев Ю.В. Уголовное досудебное производство: концепция процедурного и функционально-правового регулирования: автореф. дис. ... д-ра юрид. наук. Омск, 2005. С. 15.

[12]

См., например: Афанасьев С.Ф., Борисова В.Ф. О возникновении гражданских процессуальных правоотношений на стадии возбуждения гражданского судопроизводства // Арбитражный и гражданский процесс. 2008. № 6. С. 7; Гурвич М.А. Структура и движение гражданского процессуального правоотношения // Избранные труды (Классика российской процессуальной науки. Т. 2). Краснодар, 2006. С. 86-87.

[13] Приходько И.А. Доступность правосудия в арбитражном и гражданском процессе: основные проблемы. СПб., 2005. С. 452.

[14]

Обзор судебной практики Верховного Суда Российской Федерации № 4 (2016), утв. Президиумом Верховного Суда РФ 20.12.2016 // СПС «КонсультантПлюс».

[15]

См., например: Гуськова А.П., Неретин Н.Н. Спорные моменты вопроса обеспечения личной безопасности обвиняемого, содействующего предварительному следствию по уголовному делу // Российский судья. 2008. № 7. С. 32.

[16] СПС «КонсультантПлюс».

[17]

См., например: Зайцев О.А. Государственная защита участников уголовного процесса. М., 2002. С. 55-60.