Выявленные назначения института допустимости доказательств позволяют определить, для чего законодатель установил обширную систему требований процессуальной формы доказательств. Понимание назначений допустимости доказательств необходимо потому, что формирует определенную идеологию у субъекта доказывания, с которой он подходит к решению вопросов допустимости доказательств, возникающих на практике.

Однако для принятия решения в отношении конкретного доказательства одного лишь понимания назначения допустимости недостаточно, необходимо наличие соответствующего основания.

С точки зрения русского языка, под основанием понимается: «существенная причина, достаточный повод, оправдывающие что-нибудь»[1]; «необходимое условие»[2]; «то, что составляет ядро чего-либо»[3].

Если обратиться к законодательству, можно увидеть, что основанием признания доказательства недопустимым является нарушение требований закона. Так, согласно части 2 статьи 50 Конституции РФ: «при осуществлении правосудия не допускается использование доказательств, полученных с нарушением федерального закона». Развивая конституционное положение, в части 1 статьи 75 УПК РФ закрепляется, доказательства, полученные с нарушением закона, признаются не имеющими юридической силы и не могут быть положены в основу обвинения, а также использоваться для доказывания обстоятельств, перечисленных в статье 73 УПК РФ.

Можно заметить, что уголовно-процессуальный закон не определяет признаки нарушений, позволяющие оценить их в качестве оснований недопустимости доказательств. Не предусматривает закон и то, нарушение каких норм приводит к признанию доказательств недопустимыми. Указанные обстоятельства приводят к тому, что институт допустимости доказательств применяется редко, а в случаях его применения отсутствует единообразие. В связи с этим, закрепленные законодателем формулировки регулярно подвергаются серьезной критике со стороны ученых. Основным спорным вопросом является следующий, любое ли нарушение влечет признание доказательства недопустимым?

Нужно заметить, что еще до принятия действующего УПК РФ, на эту проблему обратила внимание Американская ассоциация юристов, осуществляя оценку будущего основного уголовно-процессуального закона России. В своем заключении она подчеркнула, что, если будет принято правило об исключении доказательств, то «оно должно быть более определенным. Жаль было бы, если бы незначительное нарушение Кодекса со стороны следователя дало основание для исключения из доказательств»[4].

Тем не менее, проект УПК РФ в этой части остался неизменным, в связи с чем некоторые авторы не без оснований полагают, что действующий УПК РФ предусмотрел исключительно императивное требование (статья 75 УПК РФ), не позволяющее вдаваться в оценку того или иного нарушения. «Это означает, - пишет В.И. Зажицкий, - что для признания доказательств недопустимыми достаточно констатации факта их получения или закрепления с нарушением требований закона»[5].

Еще раннее эту позицию обосновывал В.М. Савицкий. В своей работе он отмечал: «велик соблазн пойти по пути классификации всех возможных нарушений на существенные и не очень и в зависимости от категории допущенного нарушения решать судьбу того или иного доказательства. Но этот путь крайне опасен. Он может косвенно благословить на так называемые незначительные нарушения закона, создать беспрецедентную иерархию обязательности процессуальных норм и в результате углубить и без того немалую эрозию законности в уголовном производстве. Нарушения всегда остаются непризнанными, и бороться с ними, я убежден, нужно одним лишь способом: наказывать за нарушения признанием бесплодности, никчемности затраченных усилий»[6].

Профессор прав в том, что все без исключения требования уголовнопроцессуального закона должны быть одинаково обязательными для исполнения субъектами уголовного процесса, однако, правильно ли ставить результат всей уголовно-процессуальной деятельности в зависимость от любых нарушений, допущенных следователем, и таким образом «наказывать», как сказал профессор Савицкий? Ответственность за допущенные нарушения, безусловно, должна иметь место в отношении допустивших их правоприменителей, но представляется правильнее сделать это вне связи с целью уголовного процесса, а, например, в рамках служебных отношений.

Более того, если признавать доказательство недопустимым на основе любого выявленного нарушения норм закона, назначение уголовного процесса, которое заключается в реагировании на каждый факт события преступления, его раскрытия и судебного рассмотрения, не будет реализовываться.

Другой негативный момент рассматриваемой позиции указывается в работе А.Д. Бойкова. Подвергая критике, действующий УПК РФ и практику его применения в своей работе он утверждал, что норма Конституции РФ (часть 2 статья 50) трактуется судьями произвольно: «казалось бы, эта норма призвана обеспечивать права личности и требования принципа законности. Но на практике бывает и иначе - используются мелкие промахи и ошибки предварительного следствия, чтобы опорочить собранные доказательства, отвести их как недопустимые...Никаких ограничений для судьи при оценке «нарушений закона» УПК РФ не предусмотрел»[7] [8]. Ученый приходит к выводу, что норма о недопустимости доказательств без указания на характер нарушения служит дополнительным основанием для вынесения сомнительных оправдательных приговоров. Действительно, обратившись к УПК РФ, можно заметить, что четкие правила оценки доказательств с точки зрения их допустимости - отсутствуют, это позволяет судьям в каждом конкретном случае по-разному подходить к оценке нарушений закона, влекущих признание доказательств недопустимыми. Но если обратить внимание на официальную статистику Судебного Департамента при Верховном суде Российской Федерации, то можно увидеть, что оправдательные приговоры выносятся крайне редко. Так, за 2015 год было окончено производство по 962 024 уголовным делам. По результатам работы судов осуждены - 762 556 человека, оправданы судьями - 4658 человек. Более того, в большинстве случаев заявленных адвокатами ходатайств о признании доказательств недопустимыми имеет место отказ судом в их удовлетворении36. Об этом свидетельствует проведенный анализ постановлений суда о разрешении заявленных ходатайств адвокатов об исключении недопустимых доказательств. Так, нами было проанализировано 15 ходатайств, из которых лишь одно было удовлетворено судом в полном объеме, 1 ходатайство удовлетворено частично, в остальных случаях имел место отказ в удовлетворении заявленных ходатайств. Указанные данные свидетельствуют об обратном: судебная практика пошла по пути дифференциации нарушений, крайне редко признавая нарушение в качестве основания признания доказательства недопустимым.

Таким образом, можно увидеть, что формальный подход к оценке доказательств на предмет их допустимости имеет большое количество недостатков.

Представляется, что не все нарушения закона должны влечь утрату юридической силы доказательства. Однако подходить к определению недопустимого доказательства индивидуально в каждом конкретном случае, как предлагает А.А. Ширванов[9], нельзя. Во-первых, такой подход не обеспечит единства судебной практики, а во-вторых, может стать легальной возможностью для допуска в дальнейший процесс доказывания доказательств с такими нарушениями, которые изначально вызывают сомнение в их доброкачественности, что в целом может подорвать доверие в справедливости вынесенных судом приговоров.

Необходимо максимально четко сформулировать и законодательно закрепить механизм, руководствуясь которым, прежде всего суды, смогут оценивать допущенные на предварительном следствии нарушения и выявлять среди них основания для признания доказательств недопустимыми.

Большинство ученых согласны, что к основанию признания доказательства недопустимым следует подходить с позиции дифференциации нарушений требований УПК РФ.

В современных работах активно обсуждается вопрос о существенности и несущественности процессуальных нарушений. Существенными авторы называют нарушения, которые влекут недопустимость доказательств, а несущественными - не влекущие такие последствия. Так, Н.М. Кипнис[10], и Ю.В. Кореневский[11], полагают, что существенность связана с влиянием допущенного нарушения на достоверность информации, которая не может быть устранена или восполнена процессуальными средствами. В свою очередь Я.О. Мотовиловкер[12] и Т.А. Москвитина[13] в числе существенных нарушений отмечают только те, которые привели к постановлению незаконного и необоснованного приговора. В свою очередь, П.А. Лупинская[14], З.З. Зинатуллин[15] выделили в качестве существенных нарушений, влекущих недопустимость доказательств, те, которые нарушают конституционные права и свободы граждан (такие как нарушение неприкосновенности жилища, права на тайную переписку и другие).

Из представленного выше обзора виден широкий спектр мнений по вопросу понимания того, что следует считать основанием признания доказательства недопустимым, а также большую популярность термина «существенное» нарушение при его определении.

Нужно отметить, что термин существенное нарушение изначально использовался для обозначения совершенно иной группы нарушений (статья 345 УПК РСФСР), не связанных с институтом допустимости доказательств. В современном российском уголовно-процессуальном законодательстве он также нашел место в статье 381 УПК РФ. И в советском, и в российском законе, наличие существенных нарушений связывается с ограничениями прав участников судопроизводства и несоблюдением процедуры судопроизводства, повлиявшими на законность, обоснованность итогового решения суда. Между тем, некоторые авторы усматривают взаимосвязь между существенными нарушениями, влекущими отмену приговора, с нарушениями, которые влекут недопустимость доказательств[16].

Подвергая сомнению данную позицию, В.В. Золотых справедливо указал на явные противоречия: «полученные с нарушением закона доказательства не могут служить основой законного приговора», следовательно, все доказательства с нарушением (имея ввиду невозможность ссылаться на них в приговоре) должны быть исключены. Что касается обоснованности приговора, «мы должны заботиться о сохранении всех имеющихся в деле доказательств, поскольку исключение тех или иных доказательств поколеблет их достаточность».

С позицией взаимосвязи существенных нарушений, влекущих отмену и изменение приговора, с нарушениями, влекущими недопустимость

доказательств согласиться невозможно. Приговор представляет собой итоговый документ, который основывается на оценке всей совокупности доказательств по делу. В случае рассмотрения вопроса о недопустимости доказательства, последствия в виде лишения юридического значения наступают для отдельно взятого доказательства, а не совокупности.

Вспоминая назначение института допустимости, которое заключается в обеспечении достоверности и соблюдении прав участников процесса, вопрос об исключении доказательства по мотиву его недопустимости должен решаться задолго до вынесения приговора, и является обеспечивающей гарантией его законности, поскольку направлен на своевременное исключение «сомнительных» доказательств из процесса доказывания.

Представляется, что оперирование терминологией существенных и несущественных нарушений при определении основания признания доказательства недопустимым следует счесть неудачным. Прежде всего, это создает путаницу в понимании того, о каких нарушениях идет речь, поскольку законодатель связывает данный термин с совершенно иным институтом, а во- вторых, данные понятия являются оценочными, что всегда будет вызывать дискуссию. Даже предложение А.А. Гридчина[17] по законодательному закреплению четкого перечня существенных нарушений нельзя признать удовлетворительным. Это связано с тем, что нарушения, которые не войдут в указанный перечь, автоматически будут признаны незначительными, что приведет к увеличению количества таких нарушений на практике.

Представляется, что к основанию принятия решения о недопустимости доказательств нужно подходить с точки зрения тех назначений, которые несет в себе весь институт допустимости доказательств: обеспечение достоверности и защита прав и законных интересов личности. Подобного подхода придерживаются и некоторые ученые[18].

Однако при определении основания недопустимости доказательства нужно отметить в каком взаимоотношении находятся указанные назначения. Представляется, что сделать это можно через категорию интереса, который удовлетворяется в рамках уголовного процесса. Признавая публичность уголовного процесса[19], институт допустимости прежде всего отвечает интересам правосудия в целом, а не только частным интересам в уголовном судопроизводстве. Достижение целей уголовного процесса в виде познания действительного события прошлого, возможно только на основе достоверных доказательств. Предоставленная законодателем система частных прав не только обеспечивает интересы самой личности, что немало важно, но прежде всего служит публичному интересу, а именно обеспечению достоверности доказательства. Соблюдение прав говорит о надлежащем способе и методе получения доказательств, отсутствии давления на допрашиваемое лицо, что в целом формирует доброкачественную процессуальную форму доказательства. Это означает, что реализация частного интереса в уголовном процессе будет осуществляться до тех пор, пока не противоречит публичному интересу.

С практической точки зрения такие рассуждения приводят к выводу, что не всегда нарушенное право личности в уголовном процессе влечет недопустимость доказательства. К примеру, при проведении следственного действия - предъявления для опознания, в части 4 статьи 193 УПК РФ законодатель предоставил право опознаваемому занять любое место среди предъявляемых лиц, о чем в протоколе опознания делается соответствующая запись. Предположим, следователь указал опознаваемому на конкретное место, которое он будет занимать в ходе следственного действия. Несмотря на это, опознающий указал на иное лицо. Таким образом, сложилась ситуация, при которой право опознаваемого явно было нарушено, однако, при этом данное нарушение не повлияло на содержательную сторону следственного действия. Представляется, что в рассмотренной выше ситуации нарушение процессуального права личности не должно повлечь за собой исключение доказательства по мотиву недопустимости.

Приведем другой пример, так, согласно общим правилам производства следственных действий, закрепленных в статье 164 УПК РФ, законодатель установил, что не допускается производство следственных действий в ночное время. Согласно пункту 21 статьи 5 УПК РФ, ночным временем считается промежуток времени с 22 до 6 часов по местному времени. Данное правило распространяется на все без исключения следственные действия, в том числе допрос. Представим, что производство допроса было начато в 20 часов по местному времени и протекало непрерывно в течение 2 часов, в связи с чем оформление протокола пришлось осуществить фактически в ночное время, то есть после 22:00 часов. Очевидно, требование УПК РФ о производстве следственного действия нарушено, но должно ли оно влечь в данном случае недопустимость протокола допроса? Представляется, что и в этом случае нарушение нормы УПК РФ не должно являться основанием для принятия решения об исключении доказательства, поскольку с содержательной стороны доказательства изменений не претерпело.

Нужно отметить, что подобных примеров не так и много, но тем не менее они существуют. Прежде всего это связано с тем, что законодатель сконструировал требования таким образом, что, закрепляя за субъектом доказывания обязанности, он устанавливает корреспондирующие права у участников процесса, нарушение которых вызывает сомнения в достоверности доказательства. Но, повторимся, нарушение некоторых процессуальных прав не влияет на достоверность сведений, являющихся содержанием доказательства.

Также следует отметить, что ни при каких обстоятельствах это не означает допущение нарушений прав личности, которые не влияют достоверность доказательства. Выявленные факты подобных нарушений должны влечь привлечение субъекта уголовно-процессуальной деятельности к дисциплинарной ответственности.

Стоит акцентировать внимание, что такой подход разделяет и Европейский Суд по правам человека (далее ЕСПЧ). Так, по делу «Праде против Германии» основным рассматриваемым вопросом являлось использование национальными судами доказательства, полученного в ходе незаконного обыска.[20]

Согласно фактическим данным, в жилище заявителя был проведен обыск в рамках другого уголовного дела, в результате которого случайно были найдены наркотические средства. В дальнейшим, национальным судом проведение обыска было признано незаконным. Тем не менее, полученные в ходе незаконного обыска наркотические средства послужили основным доказательством для выводов о виновности в совершении преступления заявителя- хранения наркотических средств.

Заявитель оспаривал решение национальных судов, утверждая, что общественные интересы в преследовании за совершение преступления не могут перевешивать его право на неприкосновенность жилища.

Рассмотрев жалобу заявителя ЕСПЧ отметил, что нарушение национального законодательства действительно имело место, однако обстоятельства, при которых было получено доказательство, сомнения в его достоверности не вызывают.

Как отметил далее ЕСПЧ, национальные суды верно сопоставили общественный интерес в виде привлечения к ответственности за совершение такого преступления как хранение наркотиков и интерес личности, которое заключается в неприкосновенности его жилища. С учетом обстоятельств, таких как: отсутствие риска ненадежности данного доказательства, крупного размера найденного наркотического средства вывод национальных судов о большей значимости общественных интересов нежели интереса личности является обоснованным и не свидетельствует о проявлении произвола. В силу этого, доказательство, полученное с нарушением личного права заявителя следует признать допустимым.

Однако следует согласить с теми авторами, которые указывают в качестве оснований для недопустимости доказательств нарушение прав, предоставленных Конституцией РФ[21]. Безусловно, доказательства, полученные с нарушением прав на свободу и личную неприкосновенность (статья 21), право на неприкосновенность частной жизни, личную и семейную тайну, защиту чести и доброго имени; право на тайну переписки, телефонных переговоров, почтовых, телеграфных и других сообщений (статья 23), право на неприкосновенность жилища (статья 25) должны быть признаны недопустимыми. Прежде всего, это связано с главенствующим положением Конституции, что не позволяет ни при каких условиях посягать на закрепленные в ней права. Также, единожды признав нарушение норм Конституции как не влияющее на допустимость доказательств, последуют такие прецеденты и далее, что по своей сути, ознаменует легализацию нарушений конституционных норм. Однако если проанализировать более подробно, то в случае нарушения перечисленных прав также создается сомнения в достоверности полученного доказательства. Данный факт еще раз свидетельствует, что публичные и частные интересы в контексте назначения института допустимости доказательств являются не противопоставленными, а однонаправленными для достижения целей уголовного процесса.

Еще одним очень важным моментом является вопрос, подлежат ли устранению нарушения, допущенные при получении и фиксации информации. Думается, что если есть возможность восполнить сведения о достоверности информации, то доказательство должно быть допустимым.

Справедливо отмечает П.А. Лупинская, что недопустимость доказательств может зависеть от того, повлияло ли допущенное нарушение на достоверность указанных в процессуальном документе сведений и возможно ли выяснить причины данного нарушения, а также узнать о существе проведенного следственного действия и достоверности его закрепления в процессуальном документе. В качестве примера она указывает, отсутствие подписи одного из понятых, участвовавших в производстве следственного действия, отсутствие подписи обвиняемого на одной из страниц протокола допроса, а также продолжительности проведения следственного действия. Причины допущенных нарушений могут быть без труда установлены в суде, например, с помощью допроса данных лиц (явились указанные нарушения следствием небрежности правоприменителя, либо нарушения вызваны отказом данных лиц от подписания документов ввиду несогласия с его содержанием)[22].

Подобного мнения придерживался В.В. Золотых. В своей работе он указывал, что в исключительных случаях имеется возможность использования полученных с нарушением закона доказательств[23]. Следует отметить, что в деятельности по доказыванию возможно оперирование только допустимыми доказательствами, поэтому следует указывать не «на возможность по использованию доказательств с нарушениями», а на возможность в исключительных случаях устранить допущенное нарушение, что лишит их основания для признания такого доказательства недопустимым.

Тем не менее, автор верно отметил, что такие случаи должны являться исключениями из общего правила, поскольку устранение допущенных нарушений нельзя рассматривать как разрешение на допуск таких нарушений правоприменителями.

Примечательно деление нарушений требований закона, предложенное В.В. Золотых. В качестве нарушений, которые не могут быть «нейтрализованы» или устранены, ученый выделил:

Получение доказательств с помощью преступных нарушений;

Нарушения прав и законных интересов личности, предоставленных Конституцией;

Нарушение основных принципов уголовного судопроизводства;

Нарушение прямых запретов Конституции, УПК РФ, актов международного права;

Процессуальные нарушения УПК РФ, которые связаны с правомочностью субъекта на проведение следственных действий, использованием действий, не предусмотренных Уголовно-процессуальным законом, а также нарушение порядка проведения следственных действий.

В свою очередь, к устранимым нарушениям автор относит «нарушения порядка оформления процессуальных документов, то есть нарушения, которые обусловлены так называемыми «техническими ошибками». Далее он приводит в пример, что отсутствие в процессуальном документе подписи участника производства следственного действия (например, в протоколе обыска не расписался понятой) нельзя счесть за «техническую ошибку», поскольку отсутствие подписи обязательного участника в производстве обыска свидетельствует о том, что протокол обыска не соответствует требованиям УПК РФ.[24]

С нашей точки зрения, выделение подгрупп нарушений, не подлежащих «нейтрализации» не имеет смысла, поскольку с точки зрения недопустимости подгруппы не имеют своей уникальности. Не важно, сфальсифицировано ли доказательство, что является уголовным преступлением, либо доказательства были получены под угрозами применения различных мер к допрашиваемому лицу, что является запретом, установленным УПК РФ - в обоих случаях доказательства подлежат исключению в силу того, что влекут сомнения в достоверности доказательств. Также, такой подход не учитывает характер и последствия каждого нарушения, поскольку достаточно лишь формального попадания в одну из подгрупп для последующего исключения доказательства.

Не согласны с автором и в той части, что отсутствие подписи понятого является основанием для исключения доказательства. Поскольку данное лицо может пояснить в суде о причине такого отсутствия, и подтвердить свое участие в производстве следственного действия, то лишать доказательственного значения данный документ не следует. В связи с этим представляется, что устранимыми могут быть не только «технические нарушения».

О возможности устранения процессуальных нарушений с помощью дополнительных действий заявлял в своей работе Г.М. Резник. В качестве примеров таких действий он также указал на допрос в суде свидетеля о правильности изложенных в документе обстоятельств, в случае отсутствия его подписи; вызов понятого в суд для подтверждения своего участия в следственном действии, с возможностью допроса других участников следственного действия, для подтверждения его показаний. В качестве выводов автор указал, что в случае невозможности устранения дефекта доказательства, оно должно быть признано недопустимым «в силу неустранимых сомнений в его достоверности».

Рассмотренные выше позиции позволяют прийти к выводу о потенциальной возможности устранения некоторых нарушений, допущенных при собирании и фиксации доказательств.

Стоит отметить работу Л.А. Воскобитовой, которая в целом является противником концепции возможности по устранению процессуальных нарушений, но тем не менее отмечает возможность устранения «технических ошибок»[25]. Однако в работе не указывается, какими критериями руководствуется автор при определении «технических ошибок».

Оперирование термином «технические ошибки» в контексте устранимости нарушений в нескольких работах побуждает нас проанализировать его содержание.

Зачастую техническими ошибками именуют нарушения порядка оформления процессуальных документов[26]. Также, отмечается, что отсутствие подписи какого-либо участника следственного действия не подпадает под данное понятие[27]. Какого-либо четкого определения «технических нарушений» в научных работах не дается. Между тем, очевидно, что надлежащее оформление процессуальных документов служит гарантией от всякого рода фальсификаций.

Для того чтобы понять, что следует относить к «техническим ошибкам» обратимся к легальному определению технических ошибок, которое дается в пункте 1 статьи 21 Федерального закона от 21.07.1997 №122-ФЗ «О государственной регистрации прав на недвижимое имущество и сделок с ним», где под этим понимается описка, опечатка, грамматическая или арифметическая ошибка либо подобная ошибка, допущенная органом, осуществляющим государственную регистрацию прав, при государственной регистрации права и приведшая к несоответствию сведений, внесенных в Единый государственный реестр прав, сведениям в документах, на основании которых вносились сведения

в Единый государственный реестр прав.

Убрав специфику гражданского законодательства, можно увидеть, что техническими ошибками считаются описки, опечатки, грамматические или арифметическая ошибка, то есть такие, которые возникли в процессе практического написания документа.

Основным отличительным моментом технических ошибок от иных нарушений является то, что они подлежат опровержению исходя из дальнейшего текста документа, при чем такое опровержение должно быть очевидным для участников процесса. Примерами могут послужить протокол следственных действий, в котором неверно указана дата, но по тексту становится понятным точное время и дата совершения такого действия.

В силу в своей очевидности и опровержимости, технические ошибки не затрагивают содержательную сторону процессуального документа, а также никаким образом не влияют на процессуальную форму доказательства, то представляется, что данные ошибки не являются нарушениями, о которых имеется ввиду при определении недопустимости доказательств.

Также следует рассмотреть, какими действиями представляется возможным устранить допущенные нарушения и восполнить сведения о достоверности доказательства.

По этому поводу справедливо отметили авторы «Теории доказательств...», что допрос в суде участников следственных действий о причинах допущенного нарушения является не единственным действием по возможному устранению нарушений, также не воспрещается приобщение дополнительных документов. В качестве примера они указывают, что отсутствие даты в протоколе может быть восполнено приобщением повестки или справки администрации следственного изолятора и т.д.[28] Однако, по нашему мнению, нельзя согласиться с предложенным авторами методом по устранению нарушений путем проведения других дополнительных следственных действий для выявления тех же фактических данных, а также с целью проверки полноты и точности сведений,

ставящих под сомнение допустимость доказательства[29]. Представляется, что подобные действия нельзя расценить как устранение нарушений, поскольку по своей сути это является повторным получением доказательств из другого источника. При проведении дополнительного следственного действия необходимо выяснить причины отсутствия подписи в документе, а также зафиксировать подтверждение или опровержение указанных в процессуальном документе сведений. Иные, указанные Н.В. Жогиным способы, по нашему мнению, вполне могут быть применимы на практике.

Как указывают некоторые авторы, в качестве способа устранения нарушения можно произвести повторное следственное действие[30]. По нашему мнению, такая позиция является ошибочной. Это связано с тем, что дополнительное следственное действие не устраняет нарушение, которое было допущено при проведении первоначального следственного действия, поскольку оно направлено на получение нового, такого же доказательства, но без каких- либо нарушений. При этом первоначальное доказательство с нарушением, так и останется недопустимым.

Таким образом, следует считать способами устранения допущенных нарушений: проведение дополнительных следственных действий, таких как допрос свидетеля, понятого; истребование и приобщение предметов и документов, подтверждающих вызывающий сомнение факт (место, время, дата, сведения о личности участника следственного действия и др.); приобщение рапорта лица, проводившего следственное действие с указанием причин допущенного нарушения с возможным приложением каких-либо

подтверждающих документов (например, ксерокопии паспорта свидетеля).

Следует отметить, что восполнение сведений достоверности

доказательства перечисленными способами устраняет допущенное нарушение, что означает признание его юридически несуществующим.

Проведенное исследование позволяет сделать вывод, что не любое нарушение норм УПК РФ влечет признание доказательства недопустимым.

Под основанием недопустимости доказательства следует понимать такое нарушение требований закона, которое влечет сомнения в достоверности доказательства, и не подлежит устранению предусмотренными законом способами. В свою очередь нарушения закона, которые поддаются устранению и могут восстановить сведения о достоверности информации, следуют признавать юридически несуществующими, в связи с чем такие доказательства являются допустимыми.

Отметим, что нарушение процессуальных прав также можно признать устранимыми, если такие нарушения не повлекли сомнений в достоверности доказательства. Однако это не означает легализацию нарушений прав личности, поскольку факты таких нарушений должны с неизбежностью влечь дисциплинарную ответственность субъектов, которые их допустили.

Отдельно следует выделить нарушение конституционных норм, которые в любом случае влекут признание доказательств недопустимыми и не требуют установления влияния такого нарушения на достоверность доказательств.

[1] Ожегов С.И. Словарь русского языка. М., 1975. С. 451.

[2] Философский словарь. М., 1980. С. 266.

[3] Краткий толковый словарь русского языка. М., 1987. С. 122.

[4] Заключение Американской ассоциации юристов на проект Уголовно-процессуального кодекса Российской Федерации от 13 февраля 1996 г. С. 8.

[5] Зажицкий В.М. Новые нормы доказательственного права и практика их применения // Российская юстиция. 2003. № 7. С. 46.

[6] Савицкий В.М. Уголовный процесс России на новом витке демократизации // Государство и право. 1994. № 6. С. 106.

[7] Бойков А.Д. Концептуальные проблемы проекта нового Уголовно-процессуального кодекса России //

Прокурорская и следственная проверка. М., 1997. № 2. С. 104.

[9] Ширванов А.А. Нарушения закона в уголовном процессе Российской Федерации и их правовые последствия: автореф. дис. ... докт. юрид. наук. М., 2005. С. 40.

[10] Кипнис Н.В. Допустимость доказательств в уголовном процессе. М., 1995. С. 19.

[11] Кореневский Ю.В. Вопрос о допустимости доказательств // Прокурор в суде присяжных. М., 1995.

[12] Мотовиловкер Я.О. Некоторые аспекты вопроса о допустимости (недопустимости) источников доказательств в советском уголовном судопроизводстве // Доказывание по уголовным делам: межвуз. сб. Красноярск, 1986. С. 55-57.

[13] Москвитина Т.А. Существенные нарушения уголовно-процессуального закона и средства их выявления, устранения и предупреждения в уголовном процессе России: дис. ... канд. юрид. наук. Ярославль, 1997. С. 9.

[14] Лупинская П.А. Доказательства и доказывание в новом уголовном процессе // Российская юстиция. 2002. № 7. С. 5.

[15] Зинатуллин З.З. Уголовно-процессуальное доказывание. Ижевск, 2008. С. 55.

[16] Васяев А.А. Признание доказательств недопустимыми в ходе судебного следствия в суде первой инстанции в российском уголовном процессе. М., 2010. С. 38.

[17] Гридчин А.А. Обеспечение допустимости доказательств на предварительном следствии (процессуальные вопросы): автореф. дис. ... канд. юрид. наук. М., 2009. С. 11.

[18] Зеленский Д.В. Проблемы допустимости доказательств в российском уголовном процессе: автореф. дис. ... канд. юрид. наук. Краснодар, 1995. С. 9.

[19] Барабаш А.С. Публичное начало российского уголовного процесса. СПб., 2009. С. 12.

[20] Постановление ЕСПЧ по делу «Праде против Германии» (Prade v. Germany, жалоба № 7215/10) от 03 марта 2016 г. // СПС «КонсультантПлюс».

[21] Немытина М.В. Российский суд присяжных. М., 1995. С. 55.

[22] Лупинская П.А. Основания и порядок принятия решений о недопустимости доказательств // Российская юстиция. 1994. № 11. С. 4.

[23] Золотых В.В. Проверка допустимости доказательств в уголовном процессе. М., 1999. С. 49.

[24] Золотых В.В. Проверка допустимости доказательств в уголовном процессе. М., 1999. С. 51.

[25] Воскобитова Л.А. Соотношение понятий «существенное нарушение уголовно-процессуального закона» и «допустимость доказательств» // Допустимость доказательств в российском уголовном процессе: материалы Всерос. науч-практ. конф. Ростов н/Д., 2002. С. 78-79.

[26] Гребенкин П.И. Допустимость доказательств в уголовном процессе. Пятигорск, 2002; Воскобитова Л.А. Соотношение понятий... С. 78-79.

[27] Золотых В.В. Проверка допустимости доказательств в уголовном процессе. М., 1999. С. 51.

[28] Теория доказательств в российском уголовном процессе / отв. ред. Н.В. Жогин. М., 1973. С. 241-242.

[29] Теория доказательств в российском уголовном процессе / отв. ред. Н.В. Жогин. М., 1973. С. 242.

[30] Гридчин А.А. Обеспечение допустимости доказательств на предварительном следствии (процессуальные вопросы): автореф. дис. ... канд. юрид. наук. М., 2009. С. 11.