Уголовно-правовое исследование продолжаемых преступлений будет неполным, если оставить без рассмотрения проблемы их квалификации. Эти проблемы с известной долей условности можно подразделить на общие, возникающие при уголовно-правовой оценке всех продолжаемых преступлений, и частные, характерные для квалификации отдельных разновидностей продолжаемых преступлений (продолжаемых хищений, продолжаемого сбыта психоактивных веществ, продолжаемого взяточничества и т.д.). В рамках настоящего параграфа мы сосредоточим внимание на общих проблемах квалификации продолжаемых преступлений, которые имеют «сквозной» характер.

Одна из наиболее острых правоприменительных проблем заключается в необходимости разрешения сомнений относительно наличия или отсутствия признаков продолжаемого преступления. Подобные сомнения обусловлены главным образом сложностью процессуального установления и доказывания обязательных субъективных признаков продолжаемого преступления - единого умысла на совершение тождественных противоправных деяний, единого мотива всех дискретных актов, их единой целевой направленности. Нередко субъекты правоприменительной деятельности вынуждены устанавливать содержание умысла, определять мотив и цель неоднократных противоправных деяний исключительно на основании объективных обстоятельств дела, что далеко не во всех случаях позволяет сделать достоверные выводы о наличии (отсутствии) признаков продолжаемого преступления.

В подобных правоприменительных ситуациях следует руководствоваться ч. 3 ст. 49 Конституции Российской Федерации, согласно которой все неустранимые сомнения в виновности лица должны толковаться в его пользу[1]. Указанное конституционное предписание, известное как «правило толкования сомнений», имеет не только процессуальное, но и непосредственное материальное уголовно-правовое значение. По этому поводу Конституционный Суд Российской Федерации неоднократно отмечал, что «хотя текстуально приведенное конституционное правило адресовано лицам, обвиняемым в совершении преступления, его регулятивный смысл выходит за рамки собственно уголовного преследования, а потому должен подлежать учету при применении государственного принуждения карательного (штрафного) характера в сфере публичной ответственности»[2]. Поэтому в правоприменительной практике положения ч. 3 ст. 49 Конституции Российской Федерации успешно применяются для разрешения сомнений, возникающих при квалификации преступлений[3].

Однако сказанное вовсе не означает, что в «сомнительных» ситуациях многоэпизодную преступную деятельность следует автоматически квалифицировать как продолжаемое преступление, как полагает 35,4 % опрошенных экспертов. Для виновного более «выгодным» может оказаться и иной вариант уголовно-правовой оценки - когда совершенные им тождественные деяния будут признаны совокупностью преступлений. Обращая внимание на это обстоятельство, Н.И. Пряхина и В.Ф. Щепельков верно указывают, что «квалификация здесь будет зависеть от тяжести юридических последствий, которые могут наступить при том или ином варианте. Например, если лицо совершает несколько действий, каждое из которых самостоятельно квалифицируется по ч. 1 ст. 158 УК РФ, а их оценка как продолжаемой кражи дается по п. «б» ч. 4 ст. 158 УК РФ, то при неустранимых сомнениях в наличии единого умысла содеянное следует квалифицировать как совокупность преступлений. При квалификации содеянного по совокупности преступлений наказание, которое может назначить суд с учетом правил, предусмотренных в ст. 69 УК РФ, ограничено тремя годами лишения свободы, тогда как кража в особо крупном размере предполагает наказание в виде лишения свободы на срок до десяти лет. Другой пример. Допустим, лицо совершает несколько действий, каждое из которых самостоятельно оценивается по ч. 1 ст. 158 УК РФ. Оценка по правилам продолжаемого преступления так же влечет квалификацию по ч. 1 ст. 158 УК РФ. Если в этой ситуации при наличии иных признаков продолжаемого преступления имеются неустранимые сомнения в едином умысле, содеянное необходимо квалифицировать как продолжаемое преступление по ч. 1 ст. 158 УК РФ. Совокупности преступлений в таком случае не будет»[4].

Таким образом, при наличии непреодолимых сомнений относительно уголовно-правовой оценки тождественных преступных деяний необходимо задействовать следующий алгоритм квалификации: содеянное следует квалифицировать дважды - как продолжаемое преступление и как совокупность преступных деяний; сравнить наказуемость содеянного при первом и втором варианте квалификации; на основании ч. 3 ст. 49 Конституции Российской Федерации выбрать тот вариант квалификации, который с точки зрения возможных уголовно-правовых последствий (т.е. наказуемости) будет более «мягким», более «выгодным» виновному.

В контексте рассмотрения общих проблем квалификации продолжаемых преступлений нельзя обойти стороной установление времени его совершения. Этот вопрос имеет важнейшее прикладное значение, поскольку от времени совершения продолжаемого преступления зависят выбор подлежащего применению уголовного закона (действие уголовного закона во времени), исчисление сроков давности уголовной ответственности, возможность применения амнистии.

К сожалению, в уголовном законодательстве время совершения продолжаемого преступления не регламентировано. В ч. 2 ст. 9 УК РФ содержится общее предписание, в соответствии с которым временем совершения преступления признается время совершения общественно опасного действия (бездействия) независимо от времени наступления последствий. Вполне очевидно, что на основании ч. 2 ст. 9 УК РФ установить время совершения продолжаемого преступления невозможно, так как это преступление включает несколько общественно опасных действий (актов бездействия), совершенных с разрывом во времени.

Фактически продолжаемое преступление охватывает период времени с момента совершения первого до момента окончания последнего деяния, входящего в состав этого преступления. Обращая внимание на это обстоятельство, Пленум Верховного Суда СССР в постановлении от 4 марта 1929 г. № 23 «Об условиях применения давности и амнистии к длящимся и продолжаемым преступлениям» указал, что «началом продолжаемого преступления надлежит считать совершение первого действия из числа нескольких тождественных действий, составляющих одно продолжаемое преступление, а концом - момент совершения последнего преступного действия». Иными словами, в хронологическом смысле время совершения продолжаемого преступления - это определенный отрезок времени (от первого до последнего деяния), который может быть достаточно длительным (как отмечалось ранее, в некоторых случаях продолжаемое преступление может быть растянуто на несколько лет).

Однако на основании фактического времени совершения продолжаемого преступления невозможно решать правоприменительные вопросы, связанные с выбором подлежащего применению уголовного закона, исчислением сроков давности. Поэтому в правоприменительной практике используется юридическая фикция, с помощью которой фактическое время совершения продолжаемого преступления (т.е. хронологический период) сводится к дискретному моменту - времени совершения последнего действия (акта бездействия), входящего в состав продолжаемого преступления.

Показательным в этом отношении является следующий пример.

По приговору суда В. признан виновным в том, что достоверно зная, что Л. в установленном законом порядке лишен права управления транспортным средством, из корыстной и иной личной заинтересованности 27 августа 2007 г. заполнил бланк временного разрешения на управление транспортным средством, внеся в него анкетные данные Л. и заведомо ложные сведения о том, что последним совершено правонарушение, предусмотренное ч. 4 ст. 12.15 КоАП РФ - выезд в нарушение ПДД на сторону дороги, предназначенную для встречного движения.

В период с 5 октября по 5 декабря 2007 г. В. продолжил служебный подлог, а именно дважды сделал отметки о продлении временного разрешения Л. Таким образом, временем окончания данного преступления следует считать 5 декабря 2007 г.

В соответствии с ч. 2 ст. 15 УК РФ преступление, предусмотренное ст. 292 УК РФ (в редакции Федерального закона от 8 декабря 2003 г.), относится к категории небольшой тяжести. Поскольку приговор в отношении В. в законную силу не вступил, а преступление совершено (окончено) 5 декабря 2007 г., следует признать, что сроки давности привлечения В. к уголовной ответственности по ст. 292 УК РФ истекли 5 декабря 2009 г.[5]

В приведенном примере Судебная коллегия по уголовным делам Верховного Суда Российской Федерации, используя юридическую фикцию, признала, что временем совершения продолжаемого служебного подлога является момент совершения последнего из тождественных преступных действий (5 декабря 2007 г.). Хотя фактически это преступление было совершено тремя преступными действиями, охватывающими период времени более 3 месяцев (с 27 августа по 5 декабря 2007 г.).

Такой подход представляется полностью обоснованным, так как действия (акты бездействия), образующие продолжаемое преступление, лишены самостоятельного юридического значения, а оцениваются лишь в единстве. Поэтому определять юридическое время совершения продолжаемого преступления можно лишь по моменту фактического завершения (добровольного или вынужденного) продолжаемого преступления в целом, которым является момент совершения последнего противоправного акта.

Подобные представления о юридическом времени совершения продолжаемого преступления утвердились и в уголовно-правовой науке[6]. Вместе с тем в теории уголовного права представлена и иная точка зрения, согласно которой время совершения продолжаемого преступления необходимо определять дифференцированно - в зависимости от наличия или отсутствия общественно опасных последствий. В частности, этой точки зрения придерживается А.М. Ораздурдыев, по мнению которого временем совершения продолжаемого преступления надлежит считать момент совершения последнего общественно опасного деяния, а в случае наступления преступного последствия - момент наступления этого общественно опасного последствия[7]. Однако согласиться с этим мнением не представляется возможным. Дело в том, что лицо может прогнозировать уголовно-правовые последствия своего поведения только путем обращения к уголовному законодательству, которое действует во время совершения деяния. Если же квалифицировать продолжаемое преступление с материальным составом на основании уголовного закона, действующего в момент наступления последствий, то не исключена возможность привлечения к более строгой ответственности, предвидеть которую лицо было не в состоянии, что явно противоречит принципу субъективного вменения и требованиям правовой определенности[8].

Итак, в юридическом смысле временем совершения продолжаемого преступления следует считать момент совершения последнего из деяний, входящих в его состав. В практическом плане это означает следующее:

- преступность и наказуемость продолжаемого преступления определяются на основании уголовного закона, действовавшего в момент совершения последнего из противоправных актов. Это правило было подтверждено в Ответах на вопросы, поступившие из судов, по применению федеральных законов от 7 марта 2011 г. № 26-ФЗ «О внесении изменений в Уголовный кодекс Российской Федерации» и от 7 декабря 2011 г. № 420-ФЗ «О внесении изменений в Уголовный кодекс Российской Федерации и отдельные законодательные акты Российской Федерации» (утверждены Президиумом Верховного Суда Российской Федерации 27 июня 2012 г.)[9]. Высшая судебная инстанция разъяснила, что «если часть объективной стороны продолжаемого преступления совершена в период действия нового закона (независимо от того, является он более мягким или более строгим), то применяться должен новый уголовный закон»;

- сроки давности привлечения к уголовной ответственности за продолжаемое преступление должны исчисляться со дня совершения последнего противоправного деяния, входящего в состав продолжаемого преступления, на что обращается внимание в п. 5 постановления Пленума Верховного Суда СССР от 4 марта 1929 г. № 23 «Об условиях применения давности и амнистии к длящимся и продолжаемым преступлениям»;

- если хотя бы одно из деяний, входящих в состав продолжаемого преступления, совершено после издания акта амнистии, то амнистия применяться не может (п. 5 постановления Пленума Верховного Суда СССР от 4 марта 1929 г. № 23 «Об условиях применения давности и амнистии к длящимся и продолжаемым преступлениям»). В этом случае продолжаемое преступление юридически считается совершенным после издания акта амнистии[10].

К числу наиболее сложных проблем квалификации, безусловно, следует отнести проблему установления момента юридического окончания продолжаемых преступлений. В уголовно-правовой литературе этот момент зачастую определяется на основании п. 5 постановления Пленума Верховного Суда СССР от 4 марта 1929 г. № 23, где указывается, что «началом продолжаемого преступления надлежит считать совершение первого действия из числа нескольких тождественных действий, составляющих одно продолжаемое преступление, а концом - момент совершения последнего преступного действия». Исходя из этого, продолжаемое преступление предлагается считать юридически оконченным лишь после совершения последнего из деяний, запланированных виновным[11].

Однако подобные представления о моменте юридического окончания продолжаемого преступления являются крайне упрощенными и во многих случаях неверными.

Во-первых, они не учитывают, что в п. 5 постановления Пленума Верховного Суда СССР от 4 марта 1929 г. № 23 определяется момент фактического окончания продолжаемого преступления, который далеко не во всех случаях совпадает с моментом его юридического окончания. Так, например, в соответствии с п. 4 постановления Пленума Верховного Суда Российской Федерации от 28 апреля 1994 г. № 2 «О судебной практике по делам об изготовлении или сбыте поддельных денег или ценных бумаг»[12] «изготовление фальшивых денежных знаков или ценных бумаг является оконченным преступлением, если с целью последующего сбыта изготовлен хотя бы один денежный знак или ценная бумага, независимо от того, удалось ли осуществить сбыт подделки», хотя вполне очевидно, что в большинстве случаев фальшивомонетничество не ограничивается изготовлением одной поддельной денежной купюры. Таким образом, продолжаемое изготовление поддельных денег или ценных бумаг признается юридически оконченным преступлением до момента его фактического окончания.

Во-вторых, правило, согласно которому продолжаемое преступление юридически окончено лишь после совершения последнего из запланированных виновным деяний, не применимо к продолжаемым преступлениям с относительно-определенным умыслом. При совершении этих преступлений виновный предполагает продолжать дискретные противоправные акты до тех пор, пока это будет возможно, а потому не имеет детального представления о количестве деяний, которые ему удастся совершить, равно как и о количественных параметрах преступной цели. Показательным примером является продолжаемое мошенничество при получении выплат (ст. 159.2 УК РФ). Мошенник, каждый месяц незаконно получающий пенсию на основании подложных документов, планирует делать это пожизненно. И если вслед за сторонниками критикуемого подхода считать продолжаемое преступление юридически оконченным после совершения последнего из запланированных деяний, то в рассматриваемом случае мошеннику вообще невозможно вменить оконченное преступление; его продолжаемые мошеннические действия следует квалифицировать как покушение на преступление, предусмотренное ст. 159.2 УК РФ, вне зависимости от размера похищенного.

Однако такой подход будет противоречить общим правилам квалификации неоконченного преступления, согласно которым покушение на преступление может быть совершено лишь с прямым конкретизированным умыслом[13]. Это правило полностью распространяется и на продолжаемые преступления. Подчеркивая это обстоятельство, А.М. Ораздурдыев справедливо указывает, что «квалификация продолжаемого преступления по правилам покушения на преступление возможна только в случаях, если оно совершалось с определенным (конкретизированным) умыслом, а фактически содеянным умысел виновного не реализован полностью»[14]. А поскольку в рассматриваемом случае умысел виновного не конкретизирован, его действия следует квалифицировать по фактически наступившим последствиям. Это означает, что действия мошенника, получающего пенсию на основании подложных документов, образуют состав оконченного преступления, предусмотренного ч. 1 ст. 159.2 УК РФ, после того, как размер похищенного превысит 2500 руб. (такого же мнения придерживается 87,6 % опрошенных экспертов). Если же мошеннику удастся похитить более 250 тыс. руб., его действия следует квалифицировать по ч. 3 ст. 159.2 УК РФ; а если сумма похищенного превысит 1 млн. руб. - то по ч. 4 ст. 159.2 УК РФ.

Итак, момент юридического окончания продолжаемого преступления во многом зависит от степени конкретизации умысла и цели виновного. С учетом этого обстоятельства в уголовно-правовой литературе предложен дифференцированный подход к определению юридического окончания продолжаемого преступления, который имеет немало сторонников. Продолжаемое преступление с конкретизированным умыслом предлагается считать юридически оконченным с момента наступления желаемых последствий или совершения последнего из запланированных деяний, а продолжаемое преступление с неконкретизированным умыслом - на любой стадии с момента причинения уголовно значимого ущерба (по фактически наступившим последствиям)[15].

Соглашаясь в целом с необходимостью дифференцированного подхода к квалификации продолжаемых преступлений с конкретизированным и неконкретизированным (относительно-определенным) умыслом, нельзя не отметить, что предложенные рекомендации по определению юридического окончания продолжаемых преступлений требуют существенной корректировки.

В плане квалификации продолжаемых преступлений с неконкретизированным (а точнее, относительно-определенным) умыслом эти рекомендации не вызывают никаких возражений. Продолжаемые преступления этого вида, действительно, следует квалифицировать с учетом фактически наступивших последствий, т.е. признавать их юридически оконченными с момента, когда содеянное приобрело признаки состава преступления определенного вида, даже если после этого виновный продолжает совершать тождественные противоправные деяния. Например, если завербованное иностранной разведкой лицо, занимающее должность, связанную с доступом к государственной тайне, преследует цель выдавать любую доступную ему секретную информацию, заранее не имея четкого представления о ее объемах и важности, продолжаемая государственная измена будет юридически оконченной с момента совершения первой выдачи государственной тайны[16].

Что же касается рекомендаций по квалификации продолжаемых преступлений с конкретизированным умыслом, которые предлагается считать юридически оконченными с момента наступления желаемых последствий или совершения последнего из запланированных деяний, то с ними согласиться довольно сложно. В основу этих рекомендаций положены разъяснения, сформулированные в п. 5 постановления Пленума Верховного Суда СССР от 4 марта 1929 г. № 23. Однако, как уже отмечалось ранее, соответствующие разъяснения касаются исключительно фактической завершенности продолжаемого преступления, а потому не могут использоваться для определения его юридического окончания.

Этот вывод можно проиллюстрировать следующим примером. Желая склонить неопределенный круг лиц к осуществлению экстремистской деятельности, виновный изготовил 10 листовок с призывами к применению насилия к лицам определенной национальности и поставил перед собой цель распространить их в общественных местах, однако был задержан после расклейки 3 листовок. Вполне очевидно, что в этом случае продолжаемые публичные призывы к осуществлению экстремистской деятельности фактически с учетом конкретизированной цели виновного еще не были оконченными, так как запланированные действия были выполнены лишь частично. Тем не менее это преступление следует признать юридически оконченным. Как разъясняется в п. 4 постановления Пленума Верховного Суда Российской Федерации от 28 июня 2011 г. № 11 «О судебной практике по уголовным делам о преступлениях экстремистской направленности»[17], предусмотренное ст. 280 УК РФ преступление считается оконченным с момента публичного провозглашения (распространения) хотя бы одного обращения независимо от того, удалось побудить других граждан к осуществлению экстремистской деятельности или нет. Приведенный пример еще раз доказывает, что разъяснения, содержащиеся в п. 5 постановления Пленума Верховного Суда СССР от 4 марта 1929 г. № 23, для определения момента юридического окончания продолжаемого преступления непригодны, даже если оно совершено с конкретизированным умыслом.

Возвращаясь к вышеизложенному примеру, отметим, что позиция высшей судебной инстанции относительно момента юридического окончания публичных призывов к экстремистской деятельности обусловлена тем, что количество соответствующих призывов не имеет никакого уголовно-правового значения. А потому преступление, предусмотренное ст. 280 УК РФ, следует считать оконченным в юридическом смысле уже после первого призыва, даже если виновный изначально планировал осуществить серию призывов.

Если же количественные или качественные параметры цели продолжаемого преступления имеют уголовно-правовое значение (например, когда цель, поставленная виновным, предусмотрена в качестве признака основного или квалифицированного состава), то пресеченное продолжаемое преступление требует иной квалификации.

В этом отношении весьма показательной является позиция высшей судебной инстанции относительно продолжаемого хищения. В п. 25 постановления Пленума Верховного Суда Российской Федерации от 27 декабря 2002 г. № 29 «О судебной практике по делам о краже, грабеже и разбое» разъясняется, что «как хищение в крупном размере должно квалифицироваться совершение нескольких хищений чужого имущества, общая стоимость которого превышает двести пятьдесят тысяч рублей, а в особо крупном размере - один миллион рублей, если эти хищения совершены одним способом и при обстоятельствах, свидетельствующих об умысле совершить единое продолжаемое хищение в крупном или в особо крупном размере». Аналогичное разъяснение содержится и в п. 27 постановления Пленума Верховного Суда Российской Федерации от 27 декабря 2007 г. № 51 «О судебной практике по делам о мошенничестве, присвоении и растрате». Таким образом, Пленум предписывает квалифицировать продолжаемое хищение, нацеленное на завладение имуществом в крупном (особо крупном) размере, как оконченное преступление лишь при условии, что эта конкретизированная цель была достигнута.

Однако даже в этом случае моменты фактического и юридического окончания продолжаемого преступления могут не совпадать. Дело в том, что конкретизированную цель продолжаемого преступления следует оценивать не только с учетом субъективных представлений виновного, но и через призму уголовного закона. Так, если виновный имеет цель по частям тайно похитить 10 млн. руб., то в уголовно-правовом смысле это конкретизированная цель на кражу имущества в особо крупном размере, которую можно считать достигнутой в момент, когда стоимость похищенного имущества превысит 1 млн. руб. (п. 4 примечаний к ст. 158 УК РФ). И если в рассматриваемой ситуации продолжаемая кража будет пресечена после того, как виновный похитил имущество стоимостью 1 млн. 50 тыс. руб., то содеянное следует квалифицировать как оконченную кражу в особо крупном размере. С точки зрения уголовного права цель хищения в особо крупном размере достигнута, хотя фактически задуманное виновным было выполнено лишь частично. Аналогичного мнения придерживается большинство (77,9 %) опрошенных экспертов.

Приведенные примеры убедительно доказывают, что момент юридического окончания продолжаемого преступления с конкретизированным умыслом зависит от параметров цели, поставленной виновным, а также ее уголовно-правового значения. Учитывая указанные факторы (параметры цели и ее уголовно-правовое значение), момент юридического окончания продолжаемого преступления необходимо устанавливать на основании следующих правил[18]:

- продолжаемое преступление с конкретизированной целью, не имеющей уголовно-правового значения, должно признаваться юридически оконченным с момента, когда содеянное приобретет все признаки состава соответствующего преступления;

- если уголовно-правовое значение имеют количественные параметры цели, то продолжаемое преступление необходимо считать юридически оконченным с момента достижения этой цели в объеме, имеющем уголовноправовое значение;

- если юридическое значение имеют качественные параметры цели, то продолжаемое преступление следует признавать юридически оконченным с момента достижения этой цели в качественно определенном объеме (в подобных случаях моменты юридического и фактического окончания совпадают)[19].

Практическое применение этих правил квалификации можно продемонстрировать на следующем примере.

М. был осужден Октябрьским районным судом г. Тамбова по ч. 3 ст. 30 и п. «в» ч. 2 ст. 158 УК РФ к условному наказанию за покушение на кражу чужого имущества с причинением значительного ущерба потерпевшему.

По данному делу судом установлено, что М., действуя с умыслом на хищение 20 поддонов кирпича, 24 декабря 2008 г. похитил 10 поддонов кирпича стоимостью 64 тыс. руб., которые в тот же день вывез с участка и продал.

29 декабря 2008 г. М. был задержан при попытке хищения еще такого же количества кирпича.

Тамбовский областной суд, изменяя приговор суда первой инстанции в части квалификации преступления, указал, что при таких обстоятельствах действия М., объединенные единым умыслом, образуют оконченный состав кражи[20].

В рассматриваемом примере у виновного имелась конкретизированная цель - в два приема тайно похитить 20 поддонов кирпича стоимостью 128 тыс. руб. В уголовно-правовом смысле это цель совершения кражи с причинением значительного ущерба гражданину. Следовательно, в этом случае продолжаемая кража должна признаваться юридически оконченной с момента, когда виновный причинит значительный ущерб потерпевшему. А поскольку таковой был причинен уже после совершения первого из двух запланированных преступных действий, то содеянное образует состав оконченного преступления, предусмотренного п. «в» ч. 2 ст. 158 УК РФ, хотя с точки зрения субъективного восприятия виновного его цель в полном объеме не достигнута.

Итак, продолжаемое преступление с уголовно-значимой конкретизированной целью признается юридически оконченным с момента достижения этой цели в объеме, имеющем уголовно-правовое значение. По крайней мере, применительно к квалификации хищений это правило считается устоявшимся[21].

Однако при квалификации продолжаемых преступлений иных видов высшая судебная инстанция отступает от этих правил, применяя иной подход к установлению момента их юридического окончания. Так, например, в абз. 2 п. 9 постановления Пленума Верховного Суда Российской Федерации от 7 июля 2015 г. № 32 «О судебной практике по делам о легализации (отмывании) денежных средств или иного имущества, приобретенных преступным путем, и о приобретении или сбыте имущества, заведомо добытого преступным путем»[22] сформулировано следующее разъяснение: «Если лицо намеревалось легализовать (отмыть) денежные средства или иное имущество, приобретенные преступным путем (в результате совершения преступления), в крупном либо особо крупном размере посредством совершения нескольких финансовых операций или сделок, однако фактически легализованное имущество по независящим от этого лица обстоятельствам не образовало указанный размер, содеянное надлежит квалифицировать как оконченную легализацию (отмывание) денежных средств или иного имущества в крупном или особо крупном размере. Например, когда для легализации денежных средств в крупном размере лицом предполагалось провести две финансовые операции, но оно было задержано после завершения одной из операций на сумму, не образующую такой размер, содеянное должно квалифицироваться по части 2 статьи 174.1 УК РФ».

Обоснованность этого разъяснения вызывает серьезные сомнения. Во- первых, оно идет вразрез с позицией Пленума Верховного Суда Российской Федерации относительно момента окончания продолжаемых хищений в крупном или особо крупном размере[23], что само по себе очень странно. Вполне очевидно, что квалификация продолжаемых преступлений с уголовно значимой конкретизированной целью должна подчиняться единым правилам.

А во-вторых, анализируемое разъяснение противоречит действующему уголовному законодательству. В соответствии с ч. 1 ст. 29 УК РФ «преступление признается оконченным, если в совершенном лицом деянии содержатся все признаки состава преступления, предусмотренного настоящим Кодексом». Между тем в рассматриваемой ситуации признаки квалифицированного состава легализации имущества, приобретенного преступным путем (легализация в крупном или особо крупном размере), отсутствуют. Цель легализации имущества в крупном (особо крупном) размере не была достигнута ни фактически (поскольку лицо было задержано после совершения одной из двух запланированных финансовых операций), ни юридически (так как размер фактически легализованного имущества не являлся крупным или особо крупным). Иными словами, в этом случае и объективно, и субъективно преступление не доведено до конца по обстоятельствам, не зависящим от виновного.

Поэтому разъяснение Пленума относительно момента юридического окончания продолжаемой легализации преступных доходов в крупном (особо крупном) размере требует пересмотра, на что уже обращалось внимание в уголовно-правовой литературе. В этом отношении мы полностью солидарны с К.Э. Емцевой, которая предлагает изложить п. 9 постановления Пленума Верховного Суда Российской Федерации от 7 июля 2015 г. № 32 в следующем виде: «Если лицо намеревалось легализовать (отмыть) имущество, приобретенное преступным путем (в результате совершения преступления), в крупном либо особо крупном размере посредством совершения нескольких финансовых операций или сделок, однако фактически легализованное имущество по не зависящим от этого лица обстоятельствам не образовало указанный размер, содеянное надлежит квалифицировать как покушение на легализацию (отмывание) де-

нежных средств или иного имущества в крупном или особо крупном размере»176.

В рамках настоящего параграфа отдельного рассмотрения заслуживают проблемы квалификации продолжаемого преступления, совершенного в соучастии. Приступая к их анализу, отметим, что продолжаемое преступление может быть совершено посредством объединения усилий нескольких соисполнителей (так называемое «простое» соучастие) либо соучастниками с распределением ролей (такое соучастие принято называть «сложным»).

Если каждый из соисполнителей принимал участие в совершении продолжаемого преступления с момента его начала и до фактического окончания, то квалификация простого соучастия не вызывает особых затруднений. Однако ситуация меняется, если лица, непосредственно участвующие в продолжаемом преступлении, совершили различное количество тожественных противоправных деяний. В частности, подобная ситуация возникает, если один из соучастников присоединился к другому соучастнику (группе соучастников) после начала продолжаемого преступления либо когда один из соисполнителей по каким-то причинам не принимал участия в отдельном деянии, входящем в состав продолжаемого преступления.

В таких случаях неизбежно возникает вопрос о пределах уголовной ответственности соисполнителей, внесших различный «вклад» в совершение продолжаемого преступления. Некоторые специалисты предлагают решать этот вопрос с учетом фактического участия каждого из соисполнителей в совершении продолжаемого преступления. Такого мнения, в частности, придерживается А.Ф. Залов, который категорично утверждает, что если противоправные деяния, входящие в состав продолжаемого преступления, совершены двумя и более исполнителями, то «безусловно, каждый из них будет отвечать лишь за действия, совершенные им, и не должен привлекаться к ответственности за ак-

ты, к которым он не имел прикосновенности»[24]. Такого же мнения придерживается значительная часть (45,1 %) опрошенных нами экспертов.

Обоснованность такого подхода вызывает серьезные сомнения, так как соучастие предполагает совместное совершение единого преступления. Это в полной мере относится и к продолжаемому преступлению, совершенному в соучастии, которое является общим для всех соучастников. А потому при наличии предварительного сговора на совершение продолжаемого преступления его соисполнителям следует вменять все эпизоды, т.е. продолжаемое преступление в целом, а не только те деяния, в которых он принимал участие (это мнение разделяет 51,8 % экспертов). Применительно к продолжаемому хищению, совершенному группой лиц по предварительному сговору, это, в частности, означает, что соисполнители будут нести ответственность за хищение в размере, который определяется с учетом общей стоимости похищенного всеми участниками преступной группы[25]. Показательным в этом отношении является следующий пример из судебной практики.

Приговором Челябинского областного суда от 18 декабря 2009 г. признаны виновными и осуждены за мошенническое хищение денежных средств ЗАО <...> работники ЗАО <...> и другие лица, всего 21 человек: Плотников, Антипова, Ахунов, Байкина, Баранова, Белышев, Вавилова, Заигралин, Исаев, Иши- мов, Литвинова, Попкова, Прутъян, Рукавишникова, Сысоев, Тощева, Федченко, Чураков - организованной группой, а начальник цеха ЗАО <...> Плотников кроме того, с использованием своего служебного положения; Малакичева, Стекольщиков, Уразгилъдин - группой лиц по предварительному сговору, а

Плотников, Ахунов, Заигралин, Исаев, Малакичева, Прутьян, Рукавишникова, Тощева, Сысоев, Попкова, Чураков и Уразгильдин - в крупном размере.

Преступление совершено тождественными действиями группой указанных лиц в различном сочетании в период с 26 марта по 31 декабря 2004 г. и с 9 ноября по 6 декабря 2006 г. путем оформления приписок по весу и стоимости лома металла (72 эпизода в 2004 г. и 16 эпизодов в 2006 г.).

Проверив материалы дела, обсудив доводы кассационных жалоб, Судебная коллегия по уголовным делам Верховного Суда Российской Федерации пришла к выводу, что доводы жалоб об уменьшении объема обвинения нельзя признать состоятельными по следующим основаниям.

Вопреки доводам жалоб, размер причиненного ущерба судом определен и конкретизирован на основе исследованных доказательств, он не связан с размером полученных осужденными лично денежных средств от хищения.

Поскольку всем осужденным вменено соисполнительство продолжаемого, т.е. единого преступления, то размер хищения применительно к каждому осужденному подлежит сложению.

Вменение Плотникову квалифицирующего признака использования своего служебного положения мотивировано тем, что он являлся должностным лицом с организационно-распорядительными и административнохозяйственными функциями на предприятии, которые использовал при совершении мошенничества.

С учетом изложенного, вопреки доводам жалоб, содержащаяся в приговоре квалификация действий осужденных как соисполнительство в оконченном продолжаемом групповом хищении чужого имущества путем обмана и злоупотребления доверием основана на законе и соответствует установленным судом фактическим обстоятельствам. В том числе в части вменения осужденным конкретных размеров хищения, различных форм группового преступления, а в отношении Плотникова, кроме того, с учетом квалифицирующего признака ”с использованием служебного положения ”.

Действия каждого осужденного судом мотивированно признаны соисполнительством с точным указанием временных рамок деятельности в составе группы каждого из соисполнителей, поскольку все они, как это предусмотрено ч. 2 ст. 33 УК РФ, непосредственно участвовали в его совершении совместно с другими лицами (соисполнителями).

При этом суд правомерно исходил из того, что для оценки содеянного соисполнителями как оконченного продолжаемого мошенничества не требуется участия каждого из входящих в организованную группу исполнителей в непосредственном изъятии и присвоении всей суммы похищенных совместно денежных средств.

В этой связи доводы о переквалификации действий Плотникова, Ураз- гильдина, Барановой, а также о прекращении материалов дела в отношении Стекольщикова, Рукавишниковой, Антиповой удовлетворению не подлежат179.

Иной уголовно-правовой оценки требует соисполнительство в продолжаемом преступлении без предварительного сговора, которое имеет место в случае присоединения к совершению уже начатого продолжаемого преступления. В этом случае присоединившийся соисполнитель должен нести ответственность за совершение продолжаемого преступления (при соблюдении принципа субъективного вменения), но при этом квалификация его действий отличается существенной спецификой:

- в объем обвинения присоединившегося соисполнителя не могут входить те деяния, которые были совершены до его подключения к продолжаемому преступлению, поскольку до этого момента он не соучаствовал в этом преступлении и не имел сговора на его совершение с иными соисполнителями. Ему нужно вменять лишь те эпизоды, которые имели место после его присоединения к продолжаемому преступлению;

- присоединившемуся соисполнителю не вменяется квалифицирующий признак «совершение преступления группой лиц по предварительному сговору».

Следует отметить, что А.Ф. Залов придерживается иной точки зрения относительно квалификации присоединения к продолжаемому преступлению. По его мнению, «если сговор на посягательство имел место в процессе продолжаемого преступления, но до начала одного из действий, заключающего в себе полный состав объективной стороны преступления, то такая договоренность должна оцениваться как предварительная применительно к ч. 2 ст. 35 УК РФ»[26]. Иными словами, А.Ф. Залов предлагает вменять квалифицирующий признак «совершение преступления группой лиц по предварительному сговору» присоединившемуся исполнителю продолжаемого преступления, равно как и исполнителю, который в одиночку начал его совершение.

Однако согласиться с этим мнением не представляется возможным, поскольку оно противоречит действующему уголовному законодательству и практике его применения. Отличительным признаком формы соучастия, предусмотренной ч. 2 ст. 35 УК РФ, является предварительность сговора на совершение преступления, которая предполагает, что сговор должен быть достигнут заранее, т.е. до момента выполнения объективной стороны соответствующего преступного деяния. А значит, если к заранее договорившимся о совместных преступных действиях соучастникам во время совершения преступления инициативно присоединяется другое лицо, не имевшее предварительного сговора, это лицо не может нести ответственность за преступление, совершенное группой лиц по предварительному сговору[27]. Это правило совместной преступной деятельности подтверждено Президиумом Верховного Суда Российской Федерации.

Установлено, что А. и П. сначала били потерпевшего руками и ногами по различным частям тела, а затем А. нанес потерпевшему множественные удары ножом в грудь, а П. - удар ножом в шею.

В этот момент к ним подошел К. и отнес потерпевшего к контейнерам, после чего стал бить его обломками досок по голове и туловищу.

Суд первой инстанции квалифицировал действия осужденных по пп. "д", "ж", "и" ч. 2 ст. 105 УК РФ.

Судебная коллегия по уголовным делам Верховного Суда Российской Федерации оставила приговор без изменения.

Президиум Верховного Суда Российской Федерации исключил из приговора осуждение К. по п. "ж" ч. 2 ст. 105 УК РФ, указав следующее.

Как установлено по данному делу, осужденный К. принял участие в лишении жизни потерпевшего уже после совершения иными лицами, предварительно договорившимися об убийстве, действий, непосредственно направленных на лишение жизни потерпевшего. То есть участия в предварительном сговоре на убийство потерпевшего осужденный К. не принимал. Он лишь присоединился к остальным осужденным в процессе совершения ими действий, направленных на умышленное причинение смерти потерпевшему[28].

Исходя из этого, заранее не согласованное присоединение к уже начатому продолжаемому преступлению нельзя считать совершенным по предварительному сговору. «Коль скоро усилия виновных были объединены после начала выполнения действий, составляющих объективную сторону продолжаемого преступления, состоявшийся в процессе исполнения продолжаемого преступления сговор не может быть признан предварительным, так как единство продолжаемого преступления допускает такое соглашение лишь до момента его начала. Следовательно, действия соисполнителей в таких случаях подлежат оценке как соисполнительство в преступлении без отягчающих обстоятельств»[29].

Переходя к проблемам уголовно-правовой оценки сложного соучастия в продолжаемом преступлении, отметим, что в юридической литературе в рассматриваемом контексте, как правило, обсуждается лишь квалификация пособнических действий. Считается, что «организационная и подстрекательская деятельность применительно к продолжаемым преступлениям не отличается какой-либо спецификой и поэтому не нуждается в специальном освещении»[30]. Согласиться с таким подходом вряд ли возможно. Как показывает практика, особенности продолжаемого преступления неизбежно накладывают свой отпечаток на все разновидности соучастия в его совершении, включая организацию и подстрекательство.

Специфика организационной деятельности заключается в том, что организатор продолжаемого преступления может появиться во время его совершения, а не заранее, как это бывает в подавляющем большинстве случаев. Подобная ситуация возникает:

- когда группа лиц по предварительному сговору, совершающая продолжаемое преступление, в процессе выполнения его объективной стороны приобретает устойчивость[31], т.е. перерастает в организованную группу. В этом случае лидер организованной группы в соответствии с предписаниями ч. 3 ст. 33

УК РФ должен признаваться организатором преступления как лицо, создавшее организованную группу либо руководившее ею;

- если в группе лиц по предварительному сговору один из соисполнителей во время совершения продолжаемого преступления берет на себя организационные функции и осуществляет руководство последующими противоправными деяниями, что в силу прямого указания ч. 3 ст. 33 УК РФ позволяет признать его организатором преступления.

Впрочем, ни в одной из этих ситуаций организаторская роль соучастника продолжаемого преступления не получит отражения в формуле квалификации. В первом случае при уголовно-правовой оценке действий организатора нужно применять известное правило квалификации, согласно которому преступные действия всех участников организованной группы независимо от их роли в совершении преступления подлежат квалификации как соисполнительство без ссылки на ст. 33 УК РФ (п. 10 постановления Пленума Верховного Суда Российской Федерации от 27 января 1999 г. № 1 «О судебной практике по делам об убийстве (ст. 105 УК РФ)»[32], п. 15 постановления Пленума Верховного Суда Российской Федерации от 27 декабря 2002 г. № 29 «О судебной практике по делам о краже, грабеже и разбое»). Следовательно, организатор продолжаемого преступления будет признан соисполнителем, равно как и иные участники организованной группы. А во второй ситуации, когда организатор выделился из числа соисполнителей продолжаемого преступления, функции по руководству исполнением преступления (а точнее - его части) будут поглощены соисполнительскими функциями. К такому выводу приводят взаимосвязанные предписания чч. 2 и 3 ст. 33 УК РФ.

В уголовно-правовой литературе принято считать, что подстрекательство к преступлению возможно лишь до начала выполнения его объективной стороны. Однако применительно к продолжаемому преступлению это общее правило не работает, так как склонение к преступным действиям может осуществляться в процессе его совершения, например, когда один из соучастников начатого продолжаемого преступления побуждает другое лицо присоединиться к его совершению. Несмотря на то что объективная сторона продолжаемого преступления уже выполняется, склонение к участию в его совершении обладает всеми признаками подстрекательства, даже если присоединившийся исполнитель совершил лишь одно противоправное деяние. Однако если такое склонение осуществлялось исполнителем (соисполнителем) продолжаемого преступления, то подстрекательство поглощается исполнительскими функциями и ссылка на ч. 4 ст. 33 УК РФ не требуется.

Пособничество в продолжаемом преступлении проявляет себя в двух вариантах. Первый из них - пособничество в единой приготовительной деятельности, выражающееся в создании условий для совершения продолжаемого преступления до момента его исполнения. Примером может служить изготовление поддельного официального документа, дающего право на получение социальных выплат. С точки зрения квалификации такое пособничество не вызывает особых затруднений, поскольку в этом случае пособник содействует совершению продолжаемого преступления в целом. В приведенном примере лицо, подделавшее официальный документ для его мошеннического использования другим лицом, должно нести ответственность по ч. 5 ст. 33, ч. 1 ст. 159.2 и по ч. 1 ст. 327 УК РФ.

Намного сложнее квалифицировать второй вариант пособничества, который выражается в содействии совершению отдельных эпизодов продолжаемого преступления. В этом случае в основу квалификации должны быть положены принцип субъективного вменения и производное от него нормативное правило уголовно-правовой оценки эксцесса исполнителя (ст. 36 УК РФ). Взаимосвязанные предписания ст. 5 и ст. 36 УК РФ приводят к выводу о том, что если умыслом пособника не охватывается продолжаемый характер преступных деяний иных соучастников, то он должен нести ответственность лишь за пособничество в конкретном преступном акте. А пособником всего продолжаемого преступления лицо можно признать лишь при наличии у него умысла на содействие продолжаемой преступной деятельности. В этом случае пособник должен осознавать, что иные соучастники совершают продолжаемое преступление, и понимать, что посредством интеллектуального или физического содействия отдельному противоправному акту он способствует совершению продолжаемого преступления в целом (его дальнейшему совершению). Показательным в этом плане является следующий пример из судебной практики.

Согласно приговору Иркутского областного суда от 24 июня 2010 г. Проноза, Логинов, Мещерякова (Чумилина)., Глушков, Серегин, Михайлов, Ка- лабина, Сергеева, Сараев, Тернюк осуждены по ч. 4 ст. 159 УК РФ. Они признаны виновными в том, что в период с 28 октября по 14 декабря 2006 г., действуя в составе организованной группы, путем обмана похитили денежные средства банка ЗАО <...>.

Реализуя предложенную Пронозой схему совершения хищений, осужденные за денежное вознаграждение привлекали для заключения подложных фиктивных договоров лиц, испытывающих материальные затруднения, доставляли указанных лиц в торговые точки ООО ”<...>” <...>, где, заведомо зная, что кредитные обязательства потребителями не будут исполняться, используя гражданские паспорта привлеченных лиц, в которые заранее были внесены ложные сведения о регистрации по месту жительства в городах <...> или <...>, заключали от имени привлеченных лиц с банком подложные договоры потребительского кредитования, указывая в договорах ложные сведения о регистрации по месту жительства и фактическом проживании потребителя (заемщика), ложное место его работы и сумму ежемесячного дохода, а также ложные данные о наличии у заемщика недвижимости в собственности.

30 ноября 2006 г. Сергеева привлекла Перлова к заключению в ООО ”<...>” от его имени подложного кредитного договора с ЗАО ”<...>. После этого Сергеева, будучи заинтересованной большем привлечении потенциальных заемщиков, предложила Перлову подыскать среди жителей поселка <...>

малоимущих граждан, желающих оформить за вознаграждение подложные кредитные договоры. Перлов, преследуя цель незаконного обогащения путем получения оплаты за выполненные действия, осознавая преступность действий Сергеевой и других осужденных, достоверно зная, что они совершают хищения денежных средств у ЗАО "<...>" путем обмана, оказал содействие Сергеевой и Сараеву в совершении хищений денежных средств, принадлежащих ЗАО "<...>", путем обмана, предоставив информацию о жителях пос. <...>, которые за вознаграждение могут согласиться оформить подложный кредитный договор, то есть выступил в роли пособника при совершении мошенничества по предварительному сговору группой лиц. Так, при содействии Перлова к заключению подложных кредитных договоров были привлечены Е., Е., З., В., Д., М. и К., то есть при пособничестве Перлова в период с 1 по 14 декабря 2006 г. путем заключения 7 подложных договоров потребительского кредитования, то есть путем обмана, было совершено хищение денежных средств у ЗАО "<...>" на сумму <...> рублей.

За совершение указанных действий Перлов был осужден по ч. 5 ст. 33, ч. 2 ст. 159 УК РФ. Судебная коллегия по уголовным делам Верховного Суда Российской Федерации признала квалификацию действий Перлова правильной187.

В приведенном примере квалификация пособничества в продолжаемом мошенничестве полностью соответствует требованиям субъективного вменения. Пособник осознавал, что способствует совершению продолжаемого преступления, поскольку до этого сам выступал в роли потребителя при заключении подложного кредитного договора и таким образом был осведомлен о схеме хищения.

В уголовно-правовой литературе высказывается мнение о том, что «пособник, участвовавший в совершении одного из преступных эпизодов продолжаемого преступления, будет отвечать за все посягательство в целом лишь при

одновременном наличии двух факторов: объективного - значимости криминального акта, в котором он задействован, для всего посягательства в целом (то есть ситуации, при которой неосуществление акта влечет невозможность совершения остальных преступных действий); субъективного - осведомленности пособника о вышеуказанном обстоятельстве. Игнорирование правоприменителем любого из приведенных критериев будет означать либо вменение преступления при отсутствии виновного к нему отношения (если не установлен субъективный момент), либо осуждение лица за одну лишь информированность о преступном событии (при отсутствии объективного фактора)»[33].

Согласиться с этими доктринальными рекомендациями можно лишь частично, поскольку предлагаемое толкование «объективной значимости» пособничества для продолжаемого преступления в целом не основано на действующем уголовном законодательстве и не согласуется с практикой его применения. Безусловно, пособничество должно вносить свой вклад в совершение совместного продолжаемого преступления и обладать общественной опасностью, свойственной преступлениям; в противном случае содействие продолжаемому преступлению следует признать малозначительным (ч. 2 ст. 14 УК РФ). Однако из этого вовсе не следует, что пособничество должно быть conditio sine qua non[34], т.е. необходимым условием совершения остальных продолжаемых преступных деяний. Для признания лица пособником продолжаемого преступления вполне достаточно, чтобы оно, осознавая продолжаемый характер деяний иных соучастников, способствовало хотя бы одному из преступных актов, входящих в состав продолжаемого преступления, даже если оказанное содействие не повлияло на совершение иных актов. Пособник в совершении единичного эпизода продолжаемого преступления не будет нести ответственность за соучастие в продолжаемом преступлении лишь в том случае, если его умыслом не охватывается совершение иных тождественных деяний, т.е. продолжаемый характер преступной деятельности. Этот вывод подтверждается и судебной практикой. По крайне мере, в приведенном ранее судебном решении (определении Судебной коллегии по уголовным делам Верховного Суда Российской Федерации от 19 октября 2010 г. № 66-О10-163) лицо было признано пособником в продолжаемом мошенничестве, хотя его содействие совершению 7 эпизодов хищения не было обязательным условием иных продолжаемых преступных деяний (они «успешно» совершались до присоединения пособника к преступной группе и параллельно с ним).

В разных эпизодах продолжаемого преступления, совершенного в соучастии, соучастники могут выполнять различные функции. Во втором параграфе первой главы диссертации мы уже приводили пример продолжаемого покушения на убийство, где в первом эпизоде один из соучастников был соисполнителем, а во втором - пособником преступления (кассационное определение Судебной коллегии по уголовным делам Верховного Суда Российской Федерации от 23 ноября 2011 г. № 53-О11-64). Вполне возможны и иные варианты смены функциональных ролей соучастников продолжаемого преступления. В подобных ситуациях необходимо руководствоваться следующими правилами квалификации:

- если хотя бы в одном из эпизодов продолжаемого преступления виновный действовал как исполнитель (соисполнитель), то вся его продолжаемая преступная деятельность квалифицируется как исполнение преступления;

- если хотя бы в одном из эпизодов такого преступления виновный действовал как организатор и при этом не принимал непосредственного участия в исполнении ни одного из таких эпизодов, его следует считать организатором всего продолжаемого преступления (ч. 3 ст. 33 УК РФ);

- если организатор продолжаемого преступления помимо организаторских функций в одном или нескольких эпизодах выполняет функции пособника, ему вменяется только организация преступления. Иными словами, организация преступления поглощает пособничество;

- подстрекательство и пособничество в продолжаемом преступлении могут вменяться одновременно (в формуле квалификации отражается ссылка как на ч. 4, так и на ч. 5 ст. 33 УК РФ), не образуя при этом множественности пре- ступлении1.

Завершая анализ общих проблем квалификации продолжаемого преступления, подчеркнем следующее:

При наличии непреодолимых сомнений относительно уголовно - правовои оценки тождественных преступных деянии необходимо задеиствовать следующий алгоритм квалификации: содеянное следует квалифицировать дважды - как продолжаемое преступление и как совокупность преступных деяний; далее необходимо сравнить наказуемость содеянного при первом и втором варианте квалификации; на основании ч. 3 ст. 49 Конституции Российской Федерации выбрать тот вариант квалификации, который с точки зрения возможных уголовно-правовых последствий (т.е. наказуемости) будет более «мягким», более «выгодным» виновному.

2. При установлении времени совершения продолжаемого преступления в правоприменительной практике используется юридическая фикция, с помощью которой фактическое время выполнения его объективной стороны (т.е. хронологический период) сводится к дискретному моменту - моменту совершения последнего действия (акта бездействия), входящего в состав продолжаемого преступления. Такой подход представляется полностью обоснованным, так как действия (акты бездействия), образующие продолжаемое преступление, лишены самостоятельного юридического значения, а оцениваются лишь в единстве. Поэтому определять юридическое время совершения продолжаемого преступ- [35] ления можно лишь по моменту фактического завершения (добровольного или вынужденного) продолжаемого преступления в целом.

3. Разъяснения, сформулированные в п. 5 постановления Пленума Верховного Суда СССР от 4 марта 1929 г. № 23, касаются исключительно фактической завершенности продолжаемого преступления, а потому не могут использоваться для определения его юридического окончания.

4. Продолжаемые преступления с относительно-определенным умыслом следует квалифицировать с учетом фактически наступивших последствий, т.е. признавать их юридически оконченными с момента, когда содеянное приобрело признаки состава преступления определенного вида, даже если после этого виновный продолжает совершать тождественные противоправные деяния.

5. Момент юридического окончания продолжаемого преступления с конкретизированным умыслом зависит от параметров цели, поставленной виновным, а также ее уголовно-правового значения: продолжаемое преступление с конкретизированной целью, не имеющей уголовно-правового значения, должно признаваться юридически оконченным с момента, когда содеянное приобретет все признаки состава соответствующего преступления; если уголовно-правовое значение имеют количественные параметры цели, то продолжаемое преступление необходимо считать юридически оконченным с момента достижения этой цели в объеме, имеющем уголовно-правовое значение; если юридическое значение имеют качественные параметры цели, то продолжаемое преступление следует признавать юридически оконченным с момента достижения этой цели в качественно определенном объеме (в подобных случаях моменты юридического и фактического окончания совпадают).

6. При квалификации отдельных разновидностей продолжаемых преступлений (в частности, продолжаемой легализации преступных доходов в крупном или особо крупном размере) высшая судебная инстанция отступает от общих правил установления момента их юридического окончания, что представляется недопустимым. Квалификация продолжаемых преступлений с уголовно значимой конкретизированной целью должна подчиняться единым правилам. Поэтому разъяснение относительно момента юридического окончания продолжаемой легализации преступных доходов в крупном (особо крупном) размере (абз. 2 п. 9 постановления Пленума Верховного Суда Российской Федерации от 7 июля 2015 г. № 32) требует пересмотра.

7. Соучастие предполагает совместное совершение единого преступления, что в полной мере относится и к продолжаемому преступлению, совершенному в соучастии. А потому при наличии предварительного сговора на совершение продолжаемого преступления его соисполнителям следует вменять все эпизоды, т.е. продолжаемое преступление в целом, а не только те деяния, в которых они принимали участие. Применительно к продолжаемому хищению, совершенному группой лиц по предварительному сговору, это, в частности, означает, что соисполнители будут нести ответственность за хищение в размере, который определяется с учетом общей стоимости похищенного всеми участниками преступной группы.