Одним из основных условий эффективного функционирования любой системы, включая судебную, является согласованное действие всех составляющих ее структурных элементов. Четкое определение места и роли конституционных судов и судов общей юрисдикции з судебной системе государства является зало- 'ом успешного достижения целей правосудия, в первую очередь, судебной защиты прав и свобод человека. Правосудие в странах СНГ осуществляется самостоятельными и независимыми ветвями судебной власти с четким разграничением их полномочий и определением взаимоотношений между ними.

Идентификация представляется как процесс эмоционального и иного самоотождествления человека с другим человеком, группой, образом. Идентификация осуществляется в социальном пространстве личности, понимаемом как условия развития и бытия человека, которые психологически вводят его в сферу прав и обязанностей, значения и смыслы которых определяются культурой общества, несущей в себе «исторически обусловленную систему символов: предметы, одежда, жесты, традиционные способы выражения эмоций по исторически обусловленному поводу, чувство собственного достоинства и ценностное отношение к чувству достоинства другого человека — все имеет значения и смыслы, понятные (естественные) для людей общей культуры». В процессе идентификации формируется самосознание личности через присвоение существующих в культуре ценностных ориентаций, обусловленных этнической, конфессиональной, возрастной, гендерной и половой принадлежностью человека, а также его индивидуальными позициями в мире.

Принятие Россией новой Конституции в 1993 г., ратификация важнейших международных документов о правах человека, в том числе запрещающих дискриминацию по признаку пола, безусловно, повлияли н условия бытия и развития личности. Потенциально в России должен был измениться характер социального пространства личности в сторону гуманизации отношений между человеком и государством в духе провозглашенного в ст. 2 Конституции РФ принципа верховенства человека, его прав и свобод. И некоторые подвижки в этом направлении есть. Однако в сфере реализации гендерного равенства, провозглашенного в ч. 3 ст. 19 Конституции как принцип равных прав и равных возможностей для их реализации для мужчин и женщин, сделано не так много, несмотря на усилия женского движения и гендерно чувствительного научного сообщества.

В дискурсе правовой идентичности и реализации прав человека представляется необходимым выделить несколько важных аспектов. Прежде всего, поднимая вопрос об идентичности, следует говорить не о полном сходстве родительских ролей мужчины и женщины, а о частичном, связанном с социальным контекстом, предполагающем подвижность идентичности. Кроме того, нужно учитывать факторы, оказывающие влияние на формирование идентичности. Для мужчины в данном случае важны осознание своего нового положения, психологическая готовность к иной роли в семейных отношениях. В немалой степени конструктивность этого процесса зависит от общественного мнения, преодоления стереотипов, в том число на уровне государственных органов и должностных лиц. Именно на последнее, очевидно, и рассчитывал К. Маркин, обращаясь в российские суды, в том числе КС РФ.

Существенным представляется тот факт, что КС i РФ в своем определении от 15 января 2009 г.14 апеллировал лишь к тем статьям Конституции, которые были названы в жалобе К. Маркина (ч. 2 и 3 ст. 19, ч. 2 ст. 38 и ч. 3 ст. 55), оставив без внимания важнейшую для разрешения данного дела по существу обеспечения принципа равных прав и равных возможностей их реализации для мужчины и женщины и составляющую одну из основ конституционного строя России - ст. 7 Конституции РФ. Ее относят к учреждающим социальный характер нашего государства и всегда вспоминают при оценивании степени его социальности. Вместе с тем ч. 2 ст. 7 закрепляет в качестве одной из основ конституционного строя обеспечение государственной поддержки «семьи, материнства, отцовства и детства». И материнство, и отцовство здесь выступают как равнопорядковые состояния в отношении принятого на себя государством обязательства обеспечения их поддержки. Более того, по смыслу ст. 2 Конституции РФ каждому, т.е. в данном случае и в отношении каждого мужчины-отца, государство обязано признавать, соблюдать и защищать его право на родительство в равной мере с матерью.

К. Маркин, оказавшись в новых условиях социального бытия, возникших с юридическими фактами рождения третьего ребенка и развода, в качестве объекта идентификационного самоопределения избрал отцовство, гарантированное Конституцией, и родительство как социальную функцию, которая в отношении родителя-матери обеспечена государственными (правовыми) гарантиями, направленными прежде всего на воспитание новорожденного ребенка в комфортных условиях семейной заботы и попечения.

Следует обратить внимание, что «интериоризация как раз и предполагает включение правовых норм и ценностей во внутренний мир человека, глубинную перестройку отношения людей к праву, Конституции, закону. Не формальное знание установленных правил, а, как писал И. А. Ильин, «вчувствование», принятие этих правил как элемента самоопределения личности и ее ценностной самореализации»[1].

К сожалению, вышеназванное определение Конституционного Суда РФ показало, что государство, люди, принимающие решение от его имени, по-прежнему исходят из приоритета интересов государства, сопоставляя несопоставимые в смысле ст. 2 Конституции РФ ценности: безопасность государства, обеспечиваемая всем механизмом государственного принуждения, всей совокупностью инструментов охраны и защиты государства, включая армию в целом; и безопасность ребенка и право на воспитание отцом гражданина этого государства[2]. Суд ссылается на то, что отцу было дано время решить вопрос о том, кто будет заботиться о его новорожденном ребенке, кому его отдать на воспитание. Но не признает за родителем права на выбор, которое касается как реализации его социальной функции - родительства, так и самореализации - отцовства. Настаивая на предоставлении трехлетнего отпуска по уходу за ребенком, Маркин ценностную самореализацию в данный конкретный момент (развод, новорожденный ребенок) видел в выполнении отцовского долга. Если он считает, что никто, кроме него, в создавшейся ситуации не даст его ребенку надлежащего ухода и воспитания в самые важные для маленького человека годы, когда формируются человеческие привязанности, ценности семейных отношений, государство обязано признать это, обеспечивая тем самым провозглашенные в ч. 2 ст. 7 поддержку семьи, отцовства и детства как основы конституционного строя России.

Немало рассуждая о важности семьи, демографии, провозгласив отказ от тоталитарных принципов в отношении к людям, государство по-прежнему исходит из того, что именно оно, в лице его органов, как утверждает В.Д. Зорькин[3], знает, что человеку нужно. Как видим, провозглашение гуманизма, призывы к «конституционализации сознания»[4] не работают, когда речь идет о действительном претворении в жизнь этих провозглашений и возможности проявить конституционное правосознание.

Очевидно, не надо пересматривать решение Конституционного Суда РФ, соблюдая положения федерального конституционного закона, устанавливающего окончательный характер принимаемых КС РФ решений, но с учетом позиции самого КС, высказанной в Постановлении 26 февраля 2010 г.[5], рекомендовать судам общей юрисдикции пересмотреть решение в отношении К. Маркина по вновь открывшимся обстоятельствам (решение ЕСПЧ) со всеми вытекающими последствиями.

Весьма полезными в понимании происходящего представляются взгляды Г.В. Мальцева на рациональные начала социального регулирования в контексте теории правопорядка. Рассуждая о разных аспектах взаимоотношения государства и права и исходя из того, что «управлять сферой общественных отношений невозможно, не регулируя их», он предлагает различать государственное управление и государственное регулирование, понимая под управлением «комплекс воздействий на систему (объект), который упорядочивает курс ее движения к цели или целям, это - процесс, имеющий телеологическую (целевую) природу. Управление есть сознательное продвижение развития объекта к определенной цели, предотвращение при этом отклонений от курса, застоя, попятных движений. Регулирование, - читаем далее, - есть комплекс воздействий на систему (объект), упорядочивающий ее внутренние и внешние связи в соответствии с предустановленными нормами; это процесс, имеющий нормативную природу»[6]. Мальцев отмечает, что «на макросоциальном уровне государственное управление и правовое регулирование выступают как самостоятельные явления, тесная связь между которыми очевидна»[7].

Когда речь идет о соотношении решений КС РФ и других национальных судов, очевидно следует иметь в виду, что их место различно в государственном механизме: решения КС РФ выполняют функцию нормативного регулирования, его решения являются обязательными для всех, и многие исследователи, среди которых и судьи КС РФ, именно так их и толкуют (в этом случае и сам суд должен подчиняться своим решениям по смыслу ч. 1 ст. 19 Конституции); а суды общей юрисдикции как органы государственной власти осуществляют социальное управление, целью которого является защита и восстановление нарушенного права, свободы, в том числе и собственным решением, путем его пересмотра. В данном случае по вновь открывшимся обстоятельствам, каковым согласно постановлению КС РФ признается решение ЕСПЧ. Последнее также выполняет функцию социального управления, направленную на преодоление некой инерции, застоя в подходе к правам человека и их реализации, обусловленных отголосками правовых стереотипов советского периода в гендерных отношениях, на дальнейшее развитие правозащитной функции российского государства в рамках избранной самим государством парадигмы взаимоотношений с человеком (ст. 2 Конституции).

Таким образом, под механизмом защиты прав и свобод человека и гражданина следует понимать систему определенных средств и способов защиты, с помощью которых субъекты правозащитной деятельности осуществляют защиту нарушенных прав и свобод, находясь в определенной жизненной ситуации.

Взаимоотношения конституционного суда с судами общей юрисдикции определяются, прежде всего, общими задачами судебной власти - уравновешивать другие власти и обеспечивать непосредственное действие конституционных норм об основных правах и свободах граждан. Как верно отмечает Т.Г. Морщакова, разграничение компетенции между судебными органами должно решать задачу беспробельности судебной защиты. Так, по мнению Г.А. Жилина, отличие в законодательном закреплении целевых установок конституционного судопроизводства и судов общей юрисдикции не означает, что между ними существует непереходимая грань, а компетенция двух самостоятельных звеньев судебной системы не может пересекаться. Это не так, ибо их целевые установки совпадают в главном: защита основных прав и свобод человека является конечной целью судопроизводства.

В основе взаимодействия конституционных судов и судов общей юрисдикции стран СНГ можно выделить ряд следующих положений. Во-первых, все суды, независимо от объема их компетенции и способа организации действуют в рамках единого правового пространства и призваны содействовать защите прав и свобод человека. Во-вторых, конституционные суды и суды общей юрисдикции осуществляют судебную власть самостоятельно, независимо от чьей бы то ни было воли, подчиняются только Конституции и не составляют единой иерархической системы, руководствуясь в своей деятельности разными правовыми критериями. В-третьих, они придерживаются запрета на вторжение в компетенцию друг друга. В-четвертых, решения конституционных судов, в рамках их полномочий, являются обязательными для всех, включая иные суды.

В контексте взаимодействия конституционных судов и судов общей юрисдикции стран СНГ можно определить группу стран, конституционные суды которых по запросам судов общей юрисдикции осуществляют контроль за конституционностью законов (Российская Федерация), а также иных правовых актов (Республики Армения, Беларусь, Казахстан, Молдова, Кыргызстан, Таджикистан) в связи с рассмотрением конкретного дела. В отличие от процедуры рассмотрения конституционной жалобы названное полномочие в странах СНГ не связано с конкретным нарушением конституционных прав и свобод граждан, а направлено на предотвращение возможных нарушений. Исключением является Республика Казахстан, за-крепившая в ст. 78 Конституции следующее положение: «Если суд усмотрит, что закон или иной нормативный правовой акт, подлежащий применению, ущемляет закрепленные Конституцией права и свободы человека и гражданина, он обязан приостановить производство по делу и обратиться в Конституционный Совет с представлением о признании этого акта неконституционным».

Взаимодействие конституционных судов стран СНГ и Европейского Суда в рамках системы судебной защиты прав и свобод человека существенно влияет на правовые отношения конституционного суда государства с судами общей юрисдикции.

Суды общей юрисдикции реализуют постановления Европейского Суда, используя их для формирования единообразной судебной практики по гражданским и уголовным делам. Кроме того, суды общей юрисдикции могут принимать итоговые решения по делу, основывая их на позициях Европейского Суда.

Рассматривая взаимодействие конституционных судов и судов общей юрисдикции по защите личных прав и свобод человека, в качестве основной проблемы следует назвать актуальность, с одной стороны, «невмешательства» различных ветвей судебной власти в работу друг друга, а с другой - уважения чужих судебных решений. Так, к примеру, Т.Г. Морщакова отмечает, что признавая право самостоятельного вершения правосудия всеми судебными органами, Конституционный Суд не вправе исправлять судебные ошибки других судов. При этом разные ветви судебной власти должны уважать и исполнять судебные решения: «Если же решения судов одной ветви власти не будут обязательными для судов другой ветви, не будет не только единства судебной власти, но и судебной власти как таковой». В странах СНГ конституционные суды не наделены полномочиями по отмене решений судов общей юрисдикции и по проверке конституционности судебной практики. Однако, по мнению К.А. Сасова, конституционные суды оценивают норму закона в том смысле, который придается ей устоявшейся судебной практикой. Это, по существу, позволяет признать неконституционной норму, если она допускает неконституционную интерпретацию ее содержания судами общей юрисдикции. При этом правом отмены ошибочных судебных решений по-прежнему обладают только те суды, к компетенции которых отнесено рассмотрение конкретных дел, разрешенных ранее на основании норм, утрачивающих силу в соответствии с решением Конституционного Суда. Следует согласиться с Т.Г. Морщаковой и К.А. Сасовым в том, что решения Конституционного Суда серьезно влияют на судебную практику других судов. Для всех государств СНГ суд общей юрисдикции обязан пересмотреть дело и решение, вынесенное им ранее на основании неконституционной нормы закона, и вынести правовое решение в соответствии с нормами конституции. Кроме того, суды, сориентированные «конституционным» толкованием конкретного закона, пытаются толковать в таком же русле другие законы, подлежащие применению в других аналогичных ситуациях, с целью не допустить «неконституционное толкование» в будущем.

В ряде стран СНГ постановление конституционного суда является основанием для пересмотра судами общей юрисдикции решений по вновь открывшимся обстоятельствам. Соответствующие нормы закреплены п. 5 ст. 92 Гражданского процессуального кодекса Российской Федерации, п. 4 ст. 361 Гражданского процессуального кодекса Украины2, п. 5 ст. 404 Гражданского процессуального кодекса Республики Казахстан.

В странах СНГ исполнение судебных решений продолжает оставаться серьезной проблемой не только для судов общей юрисдикции, но и для конституционных судов этих стран.

Т.О. Цимбалистый отмечает, что ввиду нормативно-правовой природы актов конституционного суда нужно говорить не об их исполнении, а о реализации актов (правовых позиций) конституционного суда в форме использования, выполнения, соблюдения и применения. Такая реализация должна осуществляться в том же порядке, что и реализация законов и подзаконных нормативных правовых актов.

Таким образом, исполнение, соблюдение и применение судами общей юрисдикции решений конституционных судов является одной из сторон взаимодействия этих органов.

Кроме судов общей юрисдикции, реализацию решений конституционных судов осуществляют и законодательные органы. В случае признания нормы не соответствующей конституции законодатель должен внести соответствующие изменения в действующий нормативный акт или исключить неконституционную норму из его содержания, тем самым обеспечив надлежащее применение закона в правоприменительной судебной практике, осуществляемой судами общей юрисдикции всех стран СНГ.

Следует отметить, что для стран СНГ деятельность государственных органов и должностных лиц, направленная на исполнение решений конституционных судов и внесение соответствующих изменений и дополнений в принятые (изданные) ими нормативные правовые акты, характеризуется несвоевременной реализацией некоторых правовых позиций конституционных судов, выраженных в его решениях, что негативно влияет на обеспечение, в первую очередь, личных прав и свобод человека. Постановления конституционных судов для реализации в полном объеме должны быть облечены в форму нормативных правовых актов, которые впоследствии будут исполняться судами общей юрисдикции.

Основной проблемой взаимодействия конституционных судов и судов общей юрисдикции в странах СНГ, в том числе и по защите личных прав и свобод человека, является проблема неисполнения или ненадлежащего исполнения решений конституционных судов в странах СНГ по причине отсутствия конкретного механизма их реализации.

Федеральный конституционный закон от 21 июля 1994 г. № 1-ФКЗ «О Конституционном Суде Российской Федерации» ст. 80 определяет обязанность государственных органов и должностных лиц по исполнению решений Конституционного Суда, а ст. 81 - последствия их неисполнения.

А.А. Малютин отмечает, что в ряде постановлений Конституционного Суда РФ также указывается на порядок их реализации: отмечается, что Федеральному Собранию, как законодательному органу Российской Федерации, подлежит решать вопрос о внесении в законодательство соответствующих изменений и дополнений, вытекающих из постановления Конституционного Суда РФ; в некоторых случаях обязательное предписание законодательному органу сопровождается указанием конкретного срока его реализации; отдельные обязательные поручения, даваемые Федеральному Собранию

Конституционным Судом РФ, носят весьма конкретный характер.

Среди стран СНГ следует выделить Республику Молдова, в законодательстве которой процедура исполнения решений Конституционного Суда урегулирована наиболее подробно. Так, законом от 13 декабря 1994 г. № 317-XIII «О Конституционном Суде» устанавливается, что не позднее чем в трехмесячный срок со дня опубликования постановления Конституционного Суда Правительство представляет Парламенту проект закона о внесении изменений и дополнений в нормативный акт или его часть, признанные неконституционными, или о признании их утратившими силу. Проект закона должен рассматриваться Парламентом в первоочередном порядке, при этом Президент или Правительство в двухмесячный срок со дня опубликования постановления Конституционного Суда вносят изменения и дополнения в акт или его часть, признанные неконституционными, или признает их утратившими силу, а в случае необходимости издает или принимает новый акт.

Иначе представлен механизм реализации решений Конституционного Суда законом «О Конституционном Суде Украины» в ст. 70 под названием «Порядок исполнения решений и выводов Конституционного Суда Украины». Несмотря на четко сформулированное название, указанная статья содержит только общие фразы, из содержания которых невозможно понять конкретный механизм исполнения решений органа конституционного правосудия.

В Республике Беларусь и Республике Армения решения Конституционного Суда подлежат обязательному официальному опубликованию и не позднее чем в трехдневный срок со дня их провозглашения направляются в соответствующие государственные органы и должностным лицам. Неисполнение, ненадлежащее исполнение либо воспрепятствование исполнению решения Конституционного Суда влекут ответственность, установленную законом. Однако сам механизм исполнения этих решений в законодательстве не прописан.

Процедура исполнения решений Конституционного Суда Республики Узбекистан также остается неурегулированной. Закон от 30 августа 1995 г. № 103-1 «О Конституционном Суде Республики Узбекистан» вообще не содержит такого словосочетания, как «исполнение решения». Решения Конституционного Суда вступают в силу с момента их опубликования, окончательны и обжалованию не подлежат.

Таким образом, суды общей юрисдикции в странах СНГ в случаях сомнений по поводу конституционности акта, подлежащего применению в конкретном деле, должны, согласно установленной процедуре, обратиться в конституционный суд с запросом о его конституционности. В свою очередь, конституционные суды стран СНГ не имеют права вмешиваться в процессы рассмотрения судами общей юрисдикции конкретных дел. По обращениям к ним судов или граждан располагают возможностью давать образцы надлежащего правопонимания и применения положений конституции при решении конкретных дел, тем самым содействуя единообразному судебному правотолкованию и правоприменению.

Однако, проведенный анализ нормативных актов показывает, что процедуры исполнения решений конституционных судов стран СНГ на сегодняшний день сводится к направлению копий актов конституционных судов должностным лицам и уполномоченным органам, при этом в законодательстве отсутствует четко прописанный механизм и гарантии их исполнения.

Можно также выделить для большинства стран СНГ общие объективные и субъективные причины неисполнения актов конституционных судов судами общей юрисдикции. К субъективным причинам неисполнения актов конституционных судов можно отнести: ненадлежащее исполнение и применение на практике судьями судов общей юрисдикции актов конституционных судов; неосведомленность судей в необходимости реализации актов конституционного суда.

Объективными причинами являются: отсутствие четкого закрепленного в законодательствах стран СНГ механизма реализации актов конституционного суда, как следствие, не все акты конституционных судов доходят до сведения судов общей юрисдикции, либо получение информации судьями судов общей юрисдикции о принятом решении конституционного суда носит несвоевременный характер; отсутствие в законодательстве стран СНГ норм, устанавливающих обязательный характер решений конституционных судов для судов общей юрисдикции; отсутствие процедур привлечения к ответственности законодательного органа за несвоевременное рассмотрение изменений и дополнений в акты или его части, признанные неконституционными, а также судей за ненадлежащее исполнение актов конституционных судов.

Перечисленные выше причины нарушений, допускаемые судами общей юрисдикции стран СНГ, влекут ограничение возможности реализации универсального права на судебную защиту прав и свобод человека. Особое влияние позиций конституционных судов стран СНГ на решения судов общей юрисдикции имеет место в сфере защиты личных прав и свобод. К примеру, Конституционный Суд РФ указал, что «в рамках осуществления судебной защиты прав и свобод человека возможно обжалование в суд решений и действий (или бездействия) любых государственных органов, включая судебные».

В связи с этим для стран СНГ актуальным остается необходимость обеспечения в рамках государства единства практики судов общей юрисдикции путем принятия соответствующих постановлений, содержащих разъяснения по вопросам применения законодательства, подготовки и опубликования обзоров судебной практики, закрепления в законодательстве механизмов исполнения решений конституционных судов, введение конституционно-правовой ответственности за невыполнение или препятствие выполнению актов конституционного суда, предоставление конституционным судам соответствующих полномочий контроля и реагирования на нарушение или невыполнение их актов.

[1] Исаева Н.В. Правовая идентичность. С. 110. В социологии интериоризация (интернализация) рассматривается как превращение внешних по отношению к индивиду форм социального общения в устойчивые качества личности путем усвоения выработанных обществом ценностей (Джери Девид, Джери Дж, Большой толковый социологический словарь (Collins): в 2 т. М.: ВЕЧЕ, 2001. 1072 с.).

[2] О недопустимости конкуренции прав разностатусных субъектов пишет Р. Дворкин, подчеркивая/что признавать в качестве конкурирующих прав можно «только права других членов общества как индивидов» (Дворкин Р. О правах всерьез: пер. с англ.; ред. Л.Б. Макеева. М.: Российская политическая энциклопедия (РОС- СПЭН), 2004. С. 265-266).

[3] Предел уступчивости // Российская газета. 2010. 29 октября.

[4] Зорькин В.Д. Россия и Конституция в XXI веке. 2-е изд., доп. М.: Норма, 2008. С. 92. Об опасности расхождения публично провозглашаемых прав человека и деятельности по их воплощению предупреждал еще сто лет назад Б.А. Кистяксвский в главе XIV («Задачи наших юристов») своей знаменитой работы «Социальные науки и право. Очерки по методологии социальных наук т общей теории права». М.: Изд-во М. и С. Собашниковых, 1916.

[5] По делу о проверке конституционности части второй статьи 392 Гражданского процессуального кодекса Российской Федерации в связи с жалобами граждан А.А. Дорошка, А.Е. Кота и Е.Ю. Федотовой: Постановление Конституционного Суда РФ от 26 февраля 2010 г. № 4-П // Российская газета. 2010. 12 марта.

[6] Мальцев.Г.В. Социальные основания права. М.: Норма, 2007. С. 29.

[7] Том же. С. 30.