В современной криминологической науке проблемой изучения жертвы преступлений занимается целая отрасль криминологии - учение о жертве преступления, одним из создателей которой является Б. Мендельсон [1] , в 1947 г. на конференции психиатров озвучивший свой доклад «Новые психосоциальные горизонты: виктимология» [2].

Преступление, как пишет В.С. Малышев, - если подходить к этому явлению с максимально обобщающих позиций - это по природе своей «жертвопорождающий» акт, неумолимо и необратимо меняющий жизнь как преступника, так и жертвы[3].

В настоящее время имеется солидная научная база по проблеме жертвы преступления (Л.В. Франк, Г.И. Шнайдер, В.Х. Нагель, Д.В. Ривман,

И. Полубинский, В.Я. Рыбальская, В.Е. Квашис, В.С. Устинов и др.). Однако несмотря на это, вопрос о месте виктимологии в системе научного знания остается спорным. Одни считают виктимологию вспомогательной наукой (Ю.М. Антонян,

В. Сидоров, Л.В. Франк), другие - самостоятельной (В.И. Полубинский, С.А. Потапов). Несмотря на то, что сегодня нет всеобъемлющей по своему предмету виктимологии, И.А. Фаргиев пишет о том, что необходимо всячески поддерживать развитие данного направления научных знаний, так как становление и развитие науки, синтезирующей в себе знания о жертве любого преступления, имеет важное значение для решения многих прикладных вопросов профилактики преступлений, в том числе и посягающих на свободу совести[4]. Поддерживая точку зрения ученого, автор изучил основные признаки жертвы преступления, посягающего на свободу совести, выявил их особенности.

Таким образом, как пишут ученые [5] , значение для виктимологической профилактики преступлений имеют данные не только о личности преступника, но и о личности потерпевшего, что и обусловило проведение исследования признаков жертвы преступления с учетом анализа таких показателей, как наличие ярко выраженных визуализируемых признаков принадлежности лица к конкретной конфессии, достоверная информация об атеистических взглядах потерпевшего при совершении в отношении него преступления, ярко выраженная этническая принадлежность как источник информации о его религиозном мировоззрении и т. д.

До настоящего времени подобные исследования не проводились, а имеющиеся диссертационные исследования, как правило, касались вопросов исследования исключительно жертв преступлений, пострадавших от деятельности деструктивных религиозных организаций (так называемых тоталитарных сект).

Переходя к характеристике жертвы преступления, посягающего на свободу совести, необходимо остановиться на терминологическом понятии жертвы преступления, посягающего на свободу совести. Рассматривая понятие жертвы в теории криминологической науки, В.И. Полубинский пишет о том, что жертва преступления включает в себя две группы лиц: в первую входят те, кого закон признал потерпевшим, во вторую - не признанных законом в установленном порядке таковыми. В круг лиц, которым в результате преступления наносится вред, входят и опосредованные жертвы[6].

Д.В. Ривман выделяет понятие интегративная жертва - это жертва, которой причинен ущерб от преступных действий, даже направленных против общности, материализован в причинение вреда непосредственно лицам, входящим в группу. В этом смысле общность людей, представляемая как жертва, является совокупностью жертв - физических лиц[7].

В процессе становления западной криминологии было выработано понятие латентной жертвы, т. е. лица, бессознательно расположенного к тому, чтобы стать жертвой, обладающей «притягательной силой» для преступника[8].

Однако следует отметить, что данные свойства жертвы не являются присущими им от рождения, скорее это социально обусловленные свойства, выработанные в процессе их жизнедеятельности. Таким образом, латентная жертва должна определяться степенью способности при наличии определенных видимых социальных качеств и свойств стать объектом преступного посягательства. В современной криминологической науке данным понятием обозначена жертва, оказавшаяся вне официального учета.

Учитывая сказанное, автор будет вести в данном параграфе речь о типологических качествах жертвы, характерных для преступлений, посягающих на свободу совести, ее социально-демографических и психологических особенностях.

Следует отметить, что данные признаки были выявлены посредством не только изучения материалов уголовных дел, но главным образом сведений, предоставленных сотрудниками органов внутренних дел, расследовавших в своей практической деятельности преступления, посягающие на свободу совести.

Установлено, что наиболее часто жертвой преступления, посягающего на свободу совести, становится лицо, внешне отличавшееся от нападавших своим вероисповеданием (одеждой, символикой и т. п.) (32,86 %). Наличие видимых религиозных (а также в совокупности с этническими) признаков определяется как условие нападения, служит визуальным побудительным фактором, провоцирующим совершение противоправных действий. Неслучайно такие признаки, как религия и этнос, объединены вместе (приложение 12). Это имеет под собой уже доказанную другими учеными природу такого рода преступлений, в которых наблюдается отождествление категорий «этнос» и «религия»[9].

Данный факт подтверждает и М.Ю. Смирнов, указав, что такие преступления не имеют границ распределения по составляющим их признакам - этническому и религиозному[10], т. е. преступления этнического характера имеют под собой и религиозную основу. Связь какого-либо этноса с определенным вероисповеданием издавна относится к традиционному восприятию религии. Нередко эта связь оценивалась настороженно как основание для противопоставления между собой этнорелигиозных групп. Современный образ религии в российском сознании также указывает на явное отождествление религиозного и национального. Е. Поканинова, исследуя этноконфессиональные процессы и проведя сравнительную характеристику этнического и религиозного конфликта, также указывает на сильную взаимосвязь этих двух категорий (приложение 12)[11].

Достаточно часто жертва преступления принадлежит к меньшинству (такая практика отражает историческую картину погромов, во время которых нападениям подверглось меньшинство, живущее в обособленных районах). Исключение составляют посягательства на религиозных деятелей, лидеров религиозных организаций (40,63 %). Часто посягательства осуществляются на лиц, открыто и публично пропагандирующих свои религиозные убеждения, взгляды, пытающиеся донести свою веру в противовес иным взглядам и убеждениям (33,90 %). Нападения на рядовых прихожан (членов религиозной организации), имеющих конкретную конфессиональную принадлежность, о которой знает нападавший, происходят не так часто (13,07 %), как на священнослужителей. Когда же такие граждане объединены в группу, имеющую единую религиозную принадлежность, либо относящуюся к религиозному меньшинству, либо имеющую «ярко выраженные» атеистические взгляды, риск совершения в отношении них преступлений, по мнению респондентов, повышается и оценивается ими на уровне 28, 76 % (приложение 13). Аналогичная позиция в данном вопросе наблюдается и среди сотрудников опрошенных подразделений ОВД. Так, среди дознавателей 44 % указывают на то, что жертва, как правило, отличается от нападавших своим внешним видом (одеждой, религиозной прической, символикой), указывающим на конфессиональную принадлежность лица. Среди сотрудников следственных подразделений аналогичной позиции придерживаются 32,86 %, среди сотрудников ПДН - 28,85 %, среди сотрудников подразделений по противодействию экстремизму - 28,5 %, среди сотрудников уголовного розыска - 24,75 % (приложение 14).

Одним из наиболее существенных доказательств, по мнению опрошенных респондентов, являются впечатления лица, пострадавшего от такого преступления либо визуализация объектов посягательства, в том случае если им стало не физическое лицо, а неодушевленные объекты, имеющие религиозное или символическое значение: храм, мечеть, молельный дом, памятники и сооружения, отличающиеся от окружающих строений в связи с их принадлежностью к какой- либо общине или используемые ее членами в рамках осуществления своей религиозной деятельности.

Такая визуализация должна иметь прямое недвусмысленное значение, свидетельствующее о мотивах предубеждения, неприязни, ненависти. Как результат совершенного преступления потерпевшему причиняется не только физический, но и моральный вред, причиняемый также и лицу, являющемуся прихожанином какой-либо организации, или лицу, отправляющему религиозную деятельность в данном учреждении, ставшему свидетелем совершенного преступления.

Такие преступления оставляют достаточно мощный негативный след для психики потерпевшего - чувство страха перед возможными нападениями в будущем и нарастанием насилия. Такой страх возникает из-за неприятия личности жертвы, которое имплицитно присутствует в каждом из рассматриваемых нами преступлений, в которых установлен мотив ненависти. В результате происходит сигнализация жертве о ее неприязненности как части общества. Потерпевшие испытывают чувство не только крайней изоляции, но и более сильное чувство страха, чем жертвы других преступлений.

Как показали проведенные Американской ассоциацией психологов исследования, жертвы, в отношении которых совершены преступления по мотиву религиозной ненависти, испытывают эмоции более негативного характера, нежели лица, потерпевшие от других преступлений[12].

Значительное место во многих случаях совершения преступлений занимает «нейтральное» поведение потерпевшего, не создающее существенных условий для облегчения криминального акта или воспрепятствования последнему. Как правило, это фактическое бездействие потерпевшего, который бездействует ввиду того, что его воля парализована страхом, вызванным угрозами или насилием со стороны виновного, а равно личными убеждения и взглядами, не позволяющими ему причинить вред другому человеку, даже преступнику.

Весомое значение для определения потенциальной жертвы преступлений является установление конфессиональных и иных мировоззренческих особенностей лиц, ставших или могущих стать жертвой преступления, посягающего на свободу совести. В этой связи в ходе данного исследования респондентам предлагалось ответить на ряд вопросов, непосредственно отражающих их конфессиональную принадлежность, иные убеждения, уровень религиозной просвещенности и иные параметры, что позволило выявить наиболее характерные признаки для жертвы данного преступления с учетом указанных параметров.

Установлено, что лица, относящие себя к верующим, но в меньшей степени придерживающиеся религиозных традиций, запретов, посещающие религиозные организации и учреждения, практически никогда не становятся жертвами данных преступлений. Так, все из опрошенных лиц, в отношении которых, по их мнению, совершались различные оскорбительные и иные противоправные действия (о которых в правоохранительные органы не сообщалось), либо стали свидетелями данных действий, оказались в категории лиц, регулярно (более 1 раза в месяц) посещающих храмы, церкви, синагоги, мечети, часовни, монастыри, молельные дома, а также другие помещения, места и объекты, специально предназначенные для богослужений, молитвенных и религиозных собраний (11,90 %).

При этом они отмечают, что достаточно хорошо знают только ту религию, которую исповедуют сами, и не считают нужным изучать иные религиозные течения и верования (3,23 %) (приложение 15, 16).

Если оценка нанесенного вреда жизни и здоровью потерпевшего не вызывает сомнений и детально прописана в уголовном законодательстве Российской Федерации, то вред нанесенный религиозным, а также иным личным чувствам потерпевшего не имеет на сегодняшний день в законодательстве установленных критериев однозначной оценки (об этой проблеме речь пойдет в следующих параграфах диссертационного исследования). В этой связи респондентам было предложено ответить на вопрос о том, в какой именно форме выражались совершаемые оскорбления (нецензурные реплики, выкрикивания, жестикуляция,

прикасания, учинение физических препятствий, иные физические действия) и как часто, по их мнению, так или иначе могли затронуть чувства респондентов как верующих (приложение 17). Данный вопрос был задан и священнослужителям (приложение 18). Как показано в приложениях 16 и 17, наиболее часто действия, оскорбляющие их религиозные чувства, выражаются в устной форме (45,45 % прихожан и 27,59 % священнослужителей). При этом, как отмечают

священнослужители, достаточно часто присутствует и такая форма выражения как изобразительная (17,24 %), символическая (17,24 %). В качестве иных священнослужители отмечали такие действия, как плевки, обливания водой и иными жидкостями, забрасывание мусором.

На вопрос о том, как часто в отношении респондентов выражались нецензурные реплики, выкрикивания, жестикуляция, прикасания, учинение физических препятствий, иные физические действия, которые «затрагивали» религиозные чувства и убеждения, большая часть опрошенных отмечает, что данные действия в отношении них не совершались, однако среди тех респондентов, кто пострадал от подобных оскорбительных действий, отметили, что совершались данные действия в отношении иных лиц (4,35 %), знакомых (2,61 %), лично (0,29 %) (рисунок 1).

Рисунок 1

Иных лиц, о которых слышал(а)

Знакомых Моих родственников Меня лично

13,91%

17,10%

“ Часто “ Редко иНе

совершались

Категории лиц, в отношении которых совершались следующие действия: нецензурные реплики, выкрикивания, жестикуляция, прикасания, учинение физических препятствий, иные физические действия

Как показали результаты опроса респондентов, наиболее часто среди противоправных действий совершаются уничтожение, повреждение или осквернение мест захоронения, надмогильных сооружений или кладбищенских
зданий из-за религиозной ненависти или вражды, убийства по мотиву религиозной ненависти или вражды, публичные действия, явно неуважающие чувства верующих (приложение 19).

Следует отметить, что 37,89 % из опрошенных респондентов-прихожан отмечают, что в том случае, если они станут свидетелями действий других лиц, унижающих и оскорбляющих религиозные чувства при осуществлении религиозного обряда, нахождении в храме, церкви, мечети, синагоге, молельном доме и др. религиозных организациях, предназначенных для отправления религиозного культа, не предпримут в связи с этим никаких действий (приложение 19); 35,48 % даже не сообщат в правоохранительные органы о данных действиях в связи со своей убежденностью в отсутствии какого-либо результата (приложение 20). Это показывает, что в большинстве случаев как свидетель, так и жертва данного преступления поведут себя пассивно, что во многом обусловлено и их религиозными убеждениями, и верованиями и часто приводит к тому, что большинство таких преступлений остаются не раскрытыми.

Как показал анализ мнений экспертов, исследование данных правоприменительной практики, информационных источников, жертвами совершения тяжких преступлений, посягающих на свободу совести, становятся известные религиозные деятели и личности (муфтий Татарстана Илдус Файзов, иеромонах Вадим, настоятель храма Михаила Архангела, Игумен Виссарион, протоиерей Павел Адельгейм, игумен Макарий, протоиерей Николай Меденцев и др.).

Более подробно о причинах преступлений речь пойдет в следующих параграфах данного диссертационного исследования. Однако, останавливаясь на таком критерии поведения потерпевшего, как отказ от сообщения в правоохранительные органы о факте совершенного преступления, следует отметить: подобные обстоятельства свидетельствуют не только о неуверенности в результативности работы органов правопорядка (уверенность в бездействии), но и о личной неуверенности и нежелании раскрытия факта совершенных противоправных действий, имеющих под собой конфессиональную основу.

Бездействие в ответ на такие правонарушения или реакция, порочащая жертву, могут нанести еще больший вред человеку, уже имеющему серьезную психологическую травму помимо причиненного вреда жизни и здоровью. В частности, вторичная виктимизация может иметь место, когда представители общества, например, полицейские, судьи, работники социальных служб, врачи отрицают факт совершения таких преступлений, преуменьшают их серьезность. Происходит ассоциация с еще большим унижением, пренебрежением к личности и изоляцией, в том числе вынужденной самоизоляции от общества.

Кроме того, несвоевременное сообщение потерпевшего о факте совершенного преступления в отношении него порождает условия для существования и развития латентной преступности, формируя при этом у преступников стойкое чувство безнаказанности и вседозволенности.

Таким образом, особенности поведения потерпевшего, его социальнопсихологический тип создают определенные условия для формирования и последующей реализации преступного поведения лица.

На основании проведенных опросов сотрудников органов внутренних дел, священнослужителей и граждан (прихожан) выявлены и структурированы типовые качества лиц, ставших жертвами преступлений, посягающих на свободу совести, в зависимости от характера поведения и психологической природы:

- по характеру поведения:

а) активный тип потерпевшего, склонный к вмешательству в конфликтные ситуации ввиду своих религиозных и духовных соображений;

б) пассивный тип потерпевшего - лицо, не оказывающее сопротивления, противодействия преступнику, как правило, по религиозным соображениям (смирению);

- по социально-психологической природе:

а) визуально-раздражающий тип потерпевшего, с ярко выраженной этнической принадлежностью, активным религиозным поведением, религиозной прической, символикой, одеждой;

визуализируемо-узнаваемый тип потерпевшего - жертва является известной, исключительной по своей конфессиональной значимости в религиозном мире фигурой - лидерский тип жертвы, посягательство на которую принесет больший вред;

визуально-нейтральный тип потерпевшего - жертва не имеет ярко выраженных отличительных черт, указывающих на ее религиозную или иную групповую принадлежность.

Таким образом, подводя итог сказанному, следует отметить, что наиболее вероятной жертвой данных преступлений может стать лицо, которое внешне (одеждой, религиозной прической, символикой и т. п.) отличается от нападавших и от большинства своим вероисповеданием, имеет явные этнические признаки, позволяющие судить о его религиозной принадлежности, публично пропагандирует свои религиозные убеждения, взгляды, доносит свою веру в противовес иным взглядам и убеждениям, является известной религиозной личностью, религиозным лидером, относится к религиозному или иному идейному меньшинству, на что указывают явные видимые признаки и атрибуты одежды, головные уборы и т. п.

Жертва преступления, как правило, отличается пассивностью своего поведения ввиду ряда психологических свойств и убеждений, что делает ее для преступника «легкодоступной», активное поведение жертвы, так называемое «заступничество», характерно для религиозных и иных идейных лидеров.

Важное значение имеет предложенная типология жертвы преступления, использование которой может позволить в дальнейшем определить варианты поведения лица в конкретной обстановке. Это связано с тем, что именно от поведения жертвы, ее участия в выявлении и доказывании факта преступления, совершенного в отношении нее, зависит качество привлечения к уголовной ответственности виновных лиц, эффективность правоприменительной практики в целом, уровень латентности преступлений, посягающих на свободу совести, а главное - эффективность предупредительной работы.

[1] Mendelsohn В. Unhorison nouveau dans La science biopsych social: La victimologie. Bucharest, 1947. P. 54-59.

[2] Фаргиев И.А. Уголовно-правовые и криминологические основы учения о потерпевшем / под ред. А.И. Чучаева. Ростов-на /Д., 2005. С. 224-228.

[3] Малышев В.С. Карьера жертвы. Популярно о виктимологии. Донецк, 2002. С. 278-290.

[4] Фаргиев И.А. Указ. соч. С. 101-105.

[5] Дагель П.С. Потерпевший в советском уголовном праве // Потерпевший от преступления: тематический сборник. Владивосток. 1974. Т. 85. С. 22; Кузнецова Н.Ф. Уголовно-правовая профилактика преступлений с учетом социально-значимого поведения потерпевшего // Потерпевший от преступления (уголовно-правовые, уголовно-процессуальные, криминологические и психологические аспекты) // Труды по правоведению: уч. Зап. Тартуского ун-та. Вып. 756. Тарту. 1987. С. 8-12; Минская В.С. Криминологическое и уголовноправовое значение поведения потерпевших // Вопросы борьбы с преступностью. Вып. 16. М., 1972. С. 9-15.

[6] Полубинский В.И. Криминальная виктимология. Что это такое? М., 1977. С. 64.

[7] Ривман Д.В. Виктимология / Д.В. Ривман, В.С. Устинов. СПб., 2000. С. 331; Малышев В.С. Карьера жертвы. Популярно о виктимологии. Донецк, 2002. С. 301310.

[8] Малышев В.С. Карьера жертвы. Популярно о виктимологии. Донецк, 2002. С. 278-290.

[9] За исключением преступлений, предусмотренных ст. 148 УК РФ, и большей части преступлений, предусмотренных ч. 2 ст. 214 УК РФ, когда для преступника нет существенных различий между этими двумя признаками.

[10] Смирнов М.Ю. Религия и религиоведение в России. СПб., 2013. С. 109-110.

[11] Поканинова Е. Этноконфессиональные процессы на юге России: современное состояние и тенденции развития // Религия и гражданское общество в России: преодоление стереотипов и социальное служение: материалы Первой всероссийской научно-практической конференции «Религиозный фактор в социально-политической жизни современной России» / под ред. д-ра ист. наук, проф. А.А. Красикова и канд. философ. наук Р.Н. Лункина. М., 2012. С. 141.

[12] В изданном Американской ассоциацией психологов докладе симптомы, наблюдаемые у жертв преступлений на почве ненависти, сравниваются с симптомами посттравматического стрессового расстройства. Цит. по: Преступления на почве ненависти: предотвращение и реагирование: методическое руководство для НПО в регионе ОБСЕ. Варшава, 2009. С. 19.