В соответствии с установками Устава ООН определены законные случаи применения силы в международных отношениях, что, следовательно, предполагает, что все остальные случаи применения силы в международных отношениях по Уставу ООН следует считать незаконными. Критериями для такого различия выступают, прежде всего, цели ООН, закреплённые в Уставе ООН. Органом, оценивающим конкретные случаи применения силы в международных отношениях в качестве правомерных или неправомерных, является Совет Безопасности ООН, действующий на основе и в соответствии с Уставом ООН. Этим объясняется то обстоятельство, что в Уставе ООН не используются сами термины «законное» и «незаконное» применение силы. Однако эти термины используются в тех принятых ГА ООН документах, в которых толкуются принципы и другие положения, закреплённые в Уставе ООН, в частности, в Декларации о принципах международного права 1970 г. и резолюции ГА ООН «Об определении агрессии» 1974 г.

Полномочия Совета Безопасности ООН по оценке ситуаций, угрожающих международной безопасности, и принятию соответствующих мер, включая использование вооружённой силы против нарушителей предписаний Устава ООН, закреплены в гл. VII

Устава ООН под названием «Действия в отношении угрозы миру, нарушений мира и актов агрессии».

Следует обратить внимание на ст. 51 У става ООН, которой заканчивается гл. VII Устава ООН. В ней сказано: «Настоящий Устав ни в коей мере не затрагивает неотъемлемого права на индивидуальную или коллективную самооборону, если произойдёт вооружённое нападение на Члена Организации, до тех пор пока Совет Безопасности не примет мер, необходимых для поддержания международного мира и безопасности. Меры, принятые Членами Организации при осуществлении этого права на самооборону, должны быть немедленно сообщены Совету Безопасности и никоим образом не должны затрагивать полномочий и ответственности Совета Безопасности, в соответствии с настоящим Уставом, в отношении предпринятия в любое время таких действий, какие он сочтёт необходимыми для поддержания или восстановления международного мира и безопасности».

Как вытекает из цитируемого положения, в ст. 51 Устава ООН зафиксировано право государств на индивидуальную и коллективную самооборону. Однако в позитивном международном праве отсутствует положение, которое содержало бы разъяснение ключевых положений права на самооборону[1]. В связи с этим остаётся актуальным изучение доктринального понимания права на самооборону и учёт соответствующей практики, прежде всего, Совета Безопасности ООН и Международного Суда ООН.

Само расположение ст. 51 в главе VII Устава ООН указывает на то, что положения данной статьи следует толковать в контексте всей системы коллективной безопасности, закреплённой в Уставе ООН, которая устанавливает, что коллективные принудительные действия, включая использование вооружённых сил против государства с целью поддержания или восстановления международного мира и безопасности, могут предприниматься только по решению Совета Безопасности ООН в случае совершения этим государством действий, подпадающих под гл. VII Устава ООН.

Для правильного понимания положений ст. 51 Устава ООН в контексте системы коллективной безопасности следует учитывать её политико-юридические основы, а именно: ст. 51 Устава ООН не может быть применена во взаимоотношениях между постоянными членами СБ ООН или в случае, когда одна сторона в споре является постоянным членом СБ ООН (о чём говорилось выше). В последнем случае теоретически постоянный член СБ ООН может прибегнуть к самообороне, однако сама система коллективной безопасности не может быть эффективно задействована по очевидным причинам. Иначе говоря, под индивидуальную самооборону подпадают только ситуации «вооружённого нападения» одного государства, не являющегося постоянным членом СБ ООН, на другое государство, также не являющееся постоянным членом СБ ООН. При этом индивидуальная самооборона таких государств допустима в строго ограниченных рамках и пределах и до тех пор, пока не будут задействованы механизмы системы коллективной безопасности.

Согласно ст. 51 Устава ООН, право государств на самооборону является правомерным применением государством силы в ответ на неправомерное применение силы против него со стороны другого государства[2]. В связи с этим напомним, что в прошлом акт объявления войны широко использовался государствами в качестве инструмента легализации применения вооружённых сил против другого государства. Более того, этот инструмент в 1907 г. получил договорное закрепление в Гаагской конвенции об открытии военных действий[3]. Однако, с закреплением в позитивном международном праве так называемого «хронологического критерия» определения агрессии, когда агрессором считается сторона, первой совершившая вооружённое нападение, был лишён международно-правовых оснований элемент правомерности акта объявления войны.

В этом контексте следует обратить внимание, что нередко понятия «вооружённая интервенция» и «агрессия», являющиеся однопорядковыми понятиями, в работах западных авторов используются отдельно, что создаёт впечатление об их различии и самостоятельном значении. Такой подход способствует, в частности, «легализации» концепции «гуманитарной интервенции»[4], по существу являющейся агрессией. К сожалению, и в докладе Генерального секретаря ООН наблюдается эта «болезнь»[5].

В западной науке международного права в целом утвердилось мнение о том, что традиционное понимание права на самооборону берёт своё начало с «дела Каролины», связанного с инцидентом в американском порту в 1837 г., в котором британские подданные арестовали и затем уничтожили корабль под названием «Каролина», с помощью которого американские граждане совершали рейды в территориальных водах Канады. В переписке между властями Великобритании и США, которая последовала в связи с этим инцидентом, была обозначена формула, предложенная Государственным секретарём США и впоследствии воспринятая властями Великобритании. Она звучала так: «действие, подлежащие оправданию необходимостью самообороны, должно быть ограничено этой необходимостью и происходить чётко в рамках данной необходимости»[6]. В западной международно-правовой литературе, ссылаясь прежде всего на «дело Каролины», утверждают о существовании права на самооборону в качестве обычного международного права[7]. И некоторые отечественные учёные разделяют это мнение. К сказанному следует добавить, что положение, закреплённое в ст. 51 Устава ООН, которая процитирована выше, даёт основание говорить о праве на самооборону в качестве нормы договорного характера. Международный Суд ООН в решении по делу «Никарагуа против США» рассматривал право на самооборону в качестве и обычной, и договорной международноправовой нормы[8].

Следует подчеркнуть, что, несмотря на фиксацию права на самооборону в ст. 51 Устава ООН и признание данного права Международным Судом ООН в качестве нормы обычного и договорного характера одновременно, в науке международного права сохраняются разночтения относительно характера данного права: одни учёные ограничиваются положениями договорного характера, утверждая, что ст. 51 Устава ООН в контексте установок п. 4 ст. 2 Устава ООН носит исчерпывающий характер[9], что, в частности, подтверждено и в Проекте статей об ответственности государств за международно-противоправные деяния (анализ которой содержится в параграфе 3.4 главы III настоящей диссертации); другие учёные утверждают, что право на самооборону по ст. 51 Устава ООН предполагает вооружённое нападение, что даёт основание пострадавшему государству обратиться к праву на самооборону, однако это право является, прежде всего, «неотъемлемым правом» суверенного государства, действует оно лишь в качестве международно-правового обычая, и, следовательно, выходит за рамки установки ст. 51 Устава ООН как договорной нормы[10].

Упоминание в ст. 51 Устава ООН о праве каждого государства на самооборону в качестве «неотъемлемого» многими учёными воспринято как неюридическая нагрузка в позитивном международном праве. Это, в частности, объясняется тем, что в условиях незапрещения применения силы в международных отношениях в прошлом, с одной стороны, можно было бы допустить «неотъемлемость» такого права у любого государства, однако, с другой стороны, оно не было зафиксировано нигде, даже в Парижском пакте 1928 г. (хотя попытки этого предпринимались), что указывает на то, что данное право не сформировалось к этому моменту в качестве международного обычая. Для подтверждения этой позиции приводится дополнительный аргумент: до принятия Устава ООН в доктрине международного права и политологии обосновывались справедливые или несправедливые войны, которые измерялись не международно-правовыми мерками, а моральнополитическими соображениями. Следовательно, этими учёными утверждается, что впервые право государств на индивидуальную самооборону было установлено в ст. 51 Устава ООН в контексте общего запрещения применения вооружённой силы в международных отношениях и в рамках определения законных оснований её применения лишь в общих интересах государств для поддержания международного мира и безопасности. Также обращается внимание на то, что в ст. 51 Устава ООН речь идёт о межгосударственных взаимоотношениях, и что данная статья не касается случаев использования вооружённой силы колониальными народами в борьбе за своё освобождение.

Учёными обращается внимание на следующее обстоятельство: если в контексте отдельных государств «неотъемлемое» право на самооборону имеет неюридическую нагрузку, то применительно к коллективной самообороне государств данное понятие теряет абсолютный смысл. Даже если допустить, что одно государство совершило вооружённое нападение на два государства, и что в этом случае каждое государство - жертва нападения приобретает право на индивидуальную самооборону, на практике их право на коллективную самооборону сводится к наличию между ними соглашения о взаимной помощи в случае совершения против одного из них актов агрессии. Г осударства могут заключать такие соглашения (в том числе создающие военно-политические союзы), однако в этих соглашениях не может быть предусмотрено вооружённое вмешательство в конфликт третьего государства. Именно на почве опасения многих государств вероятности такого вмешательства со стороны военных блоков возникло Движение неприсоединения, образованное в 1961 г. и объединяющее более 120 государств. Данное движение не только отстаивает позицию неучастия в военных блоках, но и подчёркивает пагубные последствия участия ведущих держав - постоянных членов Совета Безопасности ООН в таких блоках[11]. В этом русле размышлял и проф. С.В. Черниченко, классифицируя меры международно-правового принуждения в зависимости от количества осуществляющих их участников. В связи с этим он отмечает, что коллективные меры такого порядка могут быть осуществлены лишь на международно-правовом уровне международными межправительственными организациями в рамках своей компетенции. Речь идёт об ООН и региональных международных организациях, таких как ОАЕ, ЛАГ, АС[12].

По толкованию ст. 51 Устава ООН возникают и другие сложности, в частности в связи с тем, что потерпевшее государство самостоятельно должно установить наличие факта вооружённого нападения на него со стороны другого государства. В этом случае возникает вопрос: может ли СБ ООН всегда соглашаться с такой оценкой со стороны потерпевшего государства? Более того, если СБ ООН определит в конкретном случае наличие угрозы миру, нарушение мира или акт агрессии, то он может самостоятельно действовать в соответствии со ст. 41 и 42 Устава ООН в отношении государства-нарушителя. Иначе говоря, в этом случае ст. 51 подменяется задействованием системы коллективной безопасности. Проблема усложняется ещё и тем фактом, что не существует каких-либо согласованных критериев для констатации фактов вооружённого нападения. В этом случае можно обратиться лишь к определению «агрессии», содержащемуся в резолюции Г е- неральной Ассамблеи ООН № 3314 (XXIX) от 14 декабря 1974 г., которая является документом так называемого «мягкого» права для СБ ООН. В связи с этим следует обратить особое внимание на преамбулу данной резолюции, в которой указывается на необходимость учёта всех обстоятельств в каждом конкретном случае в контексте основных принципов международного права. Другими словами, положения резолюции № 3314 предписывают соответствующему государству - жертве вооружённого нападения учитывать все обстоятельства конкретного случая, а также руководствоваться установкой п. 4 ст. 2

Устава ООН и другими принципами и нормами современного международного права. Из определения агрессии вытекает и то, что право на самооборону начинает действовать только при наличии применения вооружённой силы другим государством первым, и то, что только СБ ООН вправе определять акт агрессии в соответствии с положениями резолюции № 3314, а также в свете конкретных обстоятельств, включая степень серьёзности последствий вооружённого нападения. Иначе говоря, могут иметь место случаи, когда государство, применяя право на самооборону, считает свои действия правомерными, а СБ ООН может квалифицировать такие действия как неправомерные, принимая во внимание, в частности, сопутствующие данному случаю обстоятельства и степень серьёзности угрозы территориальной целостности и политической независимости соответствующего государства.

Спорным также может оказаться и определение факта первенства применения вооружённой силы государством, когда стороны в споре обвиняют друг друга в вооружённом нападении. Практика международных отношений лишь свидетельствует о яростном отстаивании спорящими государствами своих противоположных позиций по данному вопросу. Учёт этого момента имеет важное значение в условиях, когда в соответствии с Уставом ООН наличие факта агрессии может установить только СБ ООН, а в случае вооружённого нападения, предусмотренного ст. 51 Устава ООН, может определить заинтересованное государство.

При осуществлении ст. 51 Устава ООН государство - жертва нападения, очевидно, вправе обращаться к третьим государствам за помощью в деле его законной самообороны, что также является сложным вопросом в практике государств. В связи с этим возникает вопрос о характере помощи третьего государства, что особенно актуально при оказании военной поддержки. По этому поводу позиция проф. Н.А. Ушакова была категоричной; он считал, что вооружённая поддержка со стороны третьего государства запрещена международным правом. Тем не менее, этот вопрос возникает в отношении военных блоков, учредительными актами которых предусмотрено автоматическое вовлечение в военные действия всех государств - членов таких блоков в случае нападения на одного из этих членов. Проф. Н.А. Ушаков не учитывал также возможность государства оказать военную помощь другому государству на договорной основе для уничтожения на территории последнего террористических групп.

В деле «Никарагуа против США» Международный Суд ООН, как уже было отмечено выше, рассматривал право на самооборону в качестве обычной и договорной международно-правовой нормы одновременно. Данное дело интересно и тем, что в нём Суд подтвердил право государства на самооборону в случае «вооружённого нападения», и при этом Суд уточнил, что речь должна идти о «самых разрушительных формах применения силы», которые связаны с вооружёнными нападениями[13]. Это же мнение было подтверждено Международным Судом ООН в решении по делу «Нефтяной платформы»[14]. Следует отметить, что в решении по делу «Никарагуа против США» Международный Суд ООН вышел за рамки традиционного подхода в понимании «вооружённого нападения», исходящего от другого государства. Суд отметил, что вооружённое нападение на государство может быть совершено и со стороны негосударственного образования (non-state actor), что предусмотрено в резолюции ГА ООН «Об определении агрессии» 1974 г. Однако, затрагивая чрезвычайно сложный вопрос теории международного права, связанный с деятельностью негосударственных образований в международных отношениях, Суд интересовался лишь наличием связи между нападением бандформирований и государством, которое организовало и поддерживало эти бандформирования против Никарагуа на территории соседнего государства. При этом бремя доказывания такой связи Суд возложил на государство - жертву вооружённого нападения. Хотя Суд воздержался от рассмотрения ключевых аспектов, связанных с деятельностью негосударственных образований, он однозначно отверг в этом деле утверждение тех, кто считал, что ст. 51 Устава ООН не применяется к негосударственным образованиям, совершившим вооружённое нападение на государство. Заметим, что в дальнейшем СБ ООН воспринял этот подход в своих резолюциях, осуждающих терроризм.

В условиях признания Международным Судом ООН права на самооборону в качестве нормы международного обычного и договорного характера, возрастает внимание учёных к позициям Совета Безопасности ООН по ключевым аспектам осуществления государствами права на самооборону. В связи с этим отметим, что позиция СБ ООН по тем или иным аспектам права на самооборону в целом не была достаточно чёткой и стабильной, хотя наблюдалась эволюция в его подходах. Например, если в 1967 г. СБ ООН воздержался от критики властей Израиля за совершение вооружённых нападений на соседние арабские государства в ответ на блокаду ими его южного порта Эйлат и заключение военного пакта между Египтом и Иорданией[15], то в 1981 г. СБ ООН осудил власти Израиля за бомбардировку ядерного реактора в Ираке под видом превентивной самообо- роны[16].

На уровне науки и практики международного права признана важность соблюдения условий необходимости и пропорциональности при осуществлении государствами права на самооборону[17]. Иными словами, для осуществления государством права на самооборону необходимо наличие факта вооружённого нападения со стороны другого государства, при этом основанием не могут служить различные виды так называемой «превентивной» самообороны при отсутствии реального вооружённого нападения[18]. При квалификации событий важное значение приобретает также масштаб вооружённого нападения, ибо от этого зависит необходимость ответного правомерного применения вооружённой силы в качестве права на самооборону и пропорциональность этих ответных мер силового характера[19]. Группа высокого уровня по угрозам, вызовам и переменам, созданная Генеральным секретарём ООН, и сам Генеральный секретарь ООН в соответствующих докладах подчёркивают, что во всех случаях требуется соблюдение условий пропорциональности при осуществлении права на самооборону[20]. Соблюдение этих условий (необходимость и пропорциональность) специалистами образно называется «сердцем» права на самооборону в международном праве[21].

Международный Суд ООН в каждом конкретном случае тщательно разбирается в том, соблюдается ли при применении права на самооборону условие пропорциональности, по результатам чего, например, в деле «О нефтяной платформе» Суд зафиксировал соблюдение данного условия[22], а в другом деле Суд квалифицировал нарушение условия пропорциональности со стороны вооружённых сил Уганды, совершивших нападение на аэропорт и другие объекты, расположенные за несколько сотен километров от границы Уганды на территории соседнего государства[23] [24]. Международный Суд ООН также руководствовался принципом пропорциональности, предусмотренном МГП, в своём Консуль-

477

тативном заключении о правомерности угрозы или применения ядерного оружия .

Учитывая позиции Международного Суда ООН[25] и практику Совета Безопасности ООН по праву на самооборону, можно ожидать, что СБ ООН в перспективе направит свои значительные усилия для изучения спорных, но принципиальных моментов, возникающих из осуществления данного права на практике[26].

В отечественной науке международного права советского периода обосновывался принцип ненападения и подчёркивалась связь между этим принципом и понятием агрессии: принцип ненападения запрещает агрессию. Различалась вооружённая агрессия и другие формы агрессии.

Проф. С.Б. Крылов обращал внимание на тот факт, что в п. 1 ст. 2 Устава ООН нет специального упоминания о «вооружённой силе». Он напоминал, что выражение «территориальная неприкосновенность и политическая независимость» было включено в п. 4 ст. 2 Устава ООН на конференции в Сан-Франциско по требованию малых государств. Это было не случайно, ибо территориальная неприкосновенность государств может быть нарушена только физической силой, а политическая независимость - при использовании любых видов сил[27]. При этом, учёные в целом разделяют мнение о том, что отсутствие в п. 4 ст. 2 Устава ООН термина «вооружённая» сила компенсируется положениями преамбулы Устава ООН, где говорится о том, «чтобы вооружённые силы применялись не иначе, как в общих интересах».

Наука международного права уделяла и продолжает уделять достаточное внимание праву на самооборону, тотчас отражая несовпадающие мнения учёных по ключевым его аспектам. Например, профессор Ю.Н. Малеев утверждает, что право на самооборону принадлежит государствам изначально, вне зависимости от Устава ООН. Однако при этом он подчёркивает, что, реализуя это право, «государства - члены ООН обязаны немедленно сообщить о принимаемых мерах Совету Безопасности ООН, не затрагивать его полномочия и ответственность в связи с действиями, какие он сочтёт необходимыми принять»[28]. Учитывая тот факт, что ст. 51 Устава ООН другими учёными толкуется как дающая право государству применять силу превентивно в случае явной угрозы совершения на него нападения («упреждающая самооборона»), профессор Ю.Н. Малеев напоминает, что воздерживаясь от применения силы, государства вправе обращаться к мерам, не связанным с использованием вооружённой силы, в порядке реторсии или репрессалии в ответ на недружественное поведение или правонарушение, не имеющее характера международного преступления[29].

Профессор Ю.Н. Малеев не без оснований упомянул о репрессалиях, т.е. об ответных мерах на незаконные действия другого государства. В качестве классического примера репрессалии в западной международно-правовой литературе часто приводят случай, имевший место в 1928 г., ставший предметом разбирательства арбитражного суда между Германией и Португалией в связи с разрушением германскими вооружёнными силами объектов, расположенных в португальской колонии в Анголе, в ответ на убийство трёх граждан Г ермании на территории Португалии. Арбитражный суд отметил необходимость решения подобных случаев в рамках проблем компенсации и строгого соблюдения принципа пропорциональности. На этом основании арбитражный суд отверг утверждение властей Германии о том, что они действовали правомерно[30].

Следует отметить, что в свете требований п. 4 ст. 2 Устава ООН репрессалии[31] нередко именуются в качестве «контрмер», которые часто ассоциируются с правом на самооборону. В связи с этим заслуживает внимания позиция Государственного департамента США, заявившего, что репрессалии с применением военной силы являются неза- конными[32]. В дополнение к сказанному напомним, что Международный Суд ООН также считает военные репрессалии в мирное время незаконными, и что при осуществлении права на самооборону следует соблюдать принцип пропорциональности[33].

Проблемы, связанные с осуществлением права на самооборону и злоупотреблением этим правом всесторонне исследованы в статье профессора И.З. Фархутдинова[34]. Анализ начинается со следующей констатации: «В текущем веке идёт формирование концепции превентивного применения силы как естественное развитие понятия самообороны. Согласно ей, существо превентивного удара состоит, как трактуют её инициаторы, не в избегании, а в устранении причин конфликта, в воздействии на процессы, ведущие к применению насилия и его эскалации». Автор подробно останавливается на определении терминологии, относящейся к рассматриваемой проблематике, которая достаточно запутанная. Для этого соискателем анализируются проблемы, связанные с борьбой с терроризмом, позиции Совета Безопасности и Международного Суда ООН о «превентивной войне», доктринальные подходы и национальная политика государств по этому вопросу. В результате анализа проф. И.З. Фархутдинов делает важный вывод концептуального и практического характера: «Совершение террористического акта неравноценно вооружённому нападению одного государства на другое, дающему государству-жертве право прибегнуть к самообороне»[35]. Иными словами, субъектом совершения агрессии против государства может быть признана террористическая организация, т.е. негосударственное образование (как это делается СБ ООН в принятых им резолюциях в последнее время), и, следовательно, государство-жертва может предпринять против такой террористической организации силовые меры, однако осуществление права на самооборону в таких случаях предполагает строгий учёт многих условий и обстоятельств, включая принцип невмешательства во внутренние дела другого государства, если это государство каким-либо обра-

~489

зом связано с деятельностью соответствующих террористических организаций[36]. Именно такую же позицию занял Международный Суд ООН в решении по делу «Никарагуа против США».

Проф. И.З. Фархутдинов замечает, что требование о наличии «вооружённого нападения» представляет собой «самое противоречивое из условий осуществления обороны и высвечивает ряд областей, неурегулированных в международном праве»[37]. Заметим, что проф. И.З. Фархутдинов отвечает утвердительно на вопрос о том, может ли государство, не обращаясь в СБ ООН и ссылаясь на право на самооборону, заранее предпринимать действия в порядке самообороны, причём не только упреждающие действия, но и превентивные действия. Однако учёный оговаривает наличие «веских аргументов и доказательств» для этого. Он пишет: «Основанием для разрешения упреждающих оборонительных мер в этих обстоятельствах является то, что в некоторых случаях государство-жертва не может полагаться в вопросе сдерживания угрозы на государство, где дислоцированы террористы»[38]. Сказанное сопровождается предупреждением учёного о том, что «принятие односторонних мер в обход Совета Безопасности подрывает общепризнанную систему безопасности, нарушает сложившийся мировой порядок и ведёт к анархии в международных отношениях»[39]. Здесь требуется одно уточнение: профессор И.З. Фархутдинов допускает применение превентивной самообороны в некоторых случаях, как это делается и многими зарубежными специалистами, однако он требует, чтобы о всех таких односторонних силовых акциях в международных отношениях было доведено до сведения СБ ООН, как этого требует Устав ООН.

В последнее время появляются новые и новые «названия» агрессии, якобы отражающие новые реалии, которые не укладываются в рамки ранее известных моделей описания международных отношений. Одному их таких новых понятий - «преэмпция» - посвятил исследование проф. И.В. Понкин. Он не только раскрывает понятие и генезис концепта преэмптивной войны и сопоставляет «преэмптивную войну» с «превентивной войной», но и объясняет их различия. Он пишет: «Согласно нашей концепции, в отличие от превентивного нападения, когда угроза нападения противника реальна и неизбежна (исходя из неопровержимого основания считать, что нападение противника надвигается и неизбежно) и когда реализуется стремление нанести удар первым, а не вторым, преэмп- тивное нападение имеет в основе своего мотивирования и обоснования существенно более отложенную и неявную (или вообще мнимую) угрозу, стремление развязать войну раньше через упреждение возможной в будущем реализации этой отложенной или ожидаемо возникающей угрозы». Учёный в своём исследовании специальный раздел посвятил «преэмптивной войне в рамках международного права». По названию последнего раздела статьи видна позиция автора по этому концепту - «Безнравственность концепта пре- эмптивной войны»[40].

В западной науке международного права давно предпринимались попытки легализовать различные «превентивные войны». Например, известный американский учёный Ч.Ч. Хайд допускал применение вооружённой силы в рамках осуществления права на самооборону не только против агрессора, но и «возможного» агрессора с целью самосохранения[41]. Проф. А. Федросс в качестве предпосылки оборонительной войны называл обстоятельство не только нападения со стороны другого государства, но и процесс подготовки начала военных действий[42]. Понятно, что при таком подходе не делается различие между самообороной и вооружённой агрессией, т.е. игнорируется хронологический критерий.

Западными учёными-правоведами определяются два исключения из принципа неприменения силы в международных отношениях: коллективная мера, принимаемая со стороны ООН по решению СБ ООН, и право на самооборону. Однако, ими считается спорным вопрос о таком исключении в отношении «гуманитарной интервенции»[43].

Следует обозначить те проблемы, которые способствуют разночтениям о праве на самооборону. Прежде всего это касается проблемы определения момента вооружённого нападения, которое позволяет применить право на самооборону в качестве ответной силовой меры, о чём уже говорилось выше. Следующая проблема такого порядка выражается в определении конкретных объектов, которые становятся целями ответного применения силы в рамках самообороны. Примерами могут послужить нападения 7 августа 1998 г. на посольства США в Кении и Танзании, в результате которых погибли более 250 человек и были разрушены здания. В ответ 20 августа 1998 г. США запустили крылатые ракеты по объектам, расположенным в Афганистане и Судане, где, по их утверждению, находились террористы из организации Усамы бин Ладена. Власти США обосновывали эти удары, ссылаясь на право на самооборону в соответствии со ст. 51 Устава ООН[44].

Дополнительная проблема возникает в случаях вооружённых нападений со стороны негосударственных вооружённых формирований (non-state actors), о чём говорилось выше. Хотя Международный Суд ООН в решении по делу «Никарагуа против США» коснулся этого вопроса в контексте бандформирований, сформированных в соседнем государстве с помощью третьего государства, однако Суд не подтвердил право Никарагуа на самооборону. Суд также избежал подтверждения данного права в своём решении по делу «О строительстве стены»[45] и не нашёл достаточные доказательства о вовлечённости конкретного государства в нападение в деле «Демократическая Республика Конго против Уганды»[46]. Вместе с тем, вопросы, связанные с вооружёнными нападениями на государства со стороны негосударственных вооружённых формирований, требуют научного ответа. Частично эти ответы содержатся в резолюциях СБ ООН, позиция которого формировалась постепенно. В целом СБ ООН во многих своих резолюциях квалифицировал вооружённые нападения на государства со стороны террористов и других негосударственных незаконных вооружённых формирований в качестве «угрозы миру» и тем самым приравнивал их к «военным нападениям» по смыслу ст. 51 Устава ООН[47]. И государства - жертвы этих террористических актов сообщали СБ ООН о том, что они действовали на основе права на самооборону в соответствии со ст. 51 Устава ООН[48]. В частности, США 7 октября 2001 г. сообщили СБ ООН о применении силы против режима Талибана в Афганистане, который, по их мнению, поддерживала «Аль-Каида» (запрещена в Российской Федерации на основании решения Верховного Суда Российской Федерации от 14.02.2003 № ГКПИ 03 116, которое вступило в силу 04.03.2003 г.[49]), организовавшая террористические нападения на США[50].

К сказанному следует добавить, что в связи с научно-техническим прогрессом возникают новые проблемы, связанные с определением «нападения» в контексте права на самооборону (например, хакерские атаки на жизненно важные объекты государства), что даёт специалистам основание говорить о необходимости «гибкого» подхода к толкованию «вооружённого нападения»[51].

В прошлом в практике государств были известны случаи защиты государствами за пределами их границ своих граждан и юридических лиц. Такая защита ныне предусмотрена в конституциях многих государств. Она нашла отражение в Проекте статей об ответственности государств за международные противоправные деяния[52] и Докладе КМП ООН о дипломатической защите[53].

Хотя эти случаи полностью подпадают под действие п. 4 ст. 2 и ст. 51 Устава ООН, они, однако, заслуживают внимания и в связи с тем, что в подобных ситуациях речь идёт о защите граждан, и, следовательно, при их рассмотрении необходимо также руководствоваться международными правовыми актами, предусматривающими защиту прав человека. В основных международных договорах о правах человека, включая Международные пакты о правах человека 1966 г., предусмотрено условие необходимости предварительного исчерпания внутренних возможностей государств, прежде чем обращаться к международным правозащитным механизмам[54]. Иначе говоря, исчерпание внутренних средств правовой защиты иностранными юридическими или физическими лицами является предварительным и необходимым условием для того, чтобы государство их национальной принадлежности могло констатировать факт нарушения другим государством своих международных обязательств и применить допустимые международным правом меры, включая меры по дипломатической защите своих потерпевших физических или юридических лиц. Несоблюдение данного условия следует квалифицировать как вмешательство во внутренние дела другого государства. Соблюдение условий предварительного исчерпания внутренних возможностей Комиссией международного права ООН признаётся как принцип общего международного права, который утвердился в международном праве параллельно с нормами об обращении с иностранцами. Если возникает спор между соответствующими государствами о соблюдении предварительного исчерпания внутренних возможностей, то данный спор подлежит урегулированию мирными средствами.

В целом при нарушении прав физических или юридических лиц и при соблюдении условия предварительного исчерпания внутренних возможностей защиты нарушенных прав государство национальной принадлежности этих лиц вправе принять допустимые в международном праве меры для защиты прав этих лиц. Понятно, что здесь исключаются те ситуации, которые характеризуются массовыми и грубыми нарушениями прав иностранных физических и юридических лиц, когда СБ ООН может квалифицировать их в качестве угрозы международному миру или нарушения мира и применить принудительные меры в соответствии со ст. 41 и 42 Устава ООН.

Следует подчеркнуть, что указанные правила будут эффективными в условиях соблюдения принципов неприменения силы или угрозы силой и невмешательства во внутренние дела другого государства. Ясно, что в подобных ситуациях потерпевшее государство вправе прибегнуть к тем мерам международной ответственности, которые являются возможными и допустимыми, и которые в Проекте статей об ответственности государств именуются в качестве контрмер в отношении международного противоправного деяния другого государства.

В международном праве общепризнанным является право потерпевшего государства на дипломатическую защиту физических и юридических лиц его национальной принадлежности. Конечно, данное право может оспариваться в случае двойного гражданства данного физического лица или неизвестной национальной принадлежности данного физического лица. Если потерпевшее государство не может прибегнуть к допустимым в международных отношениях мерам принуждения, не связанным с использованием вооружённой силы, оно может действовать на основании ст. 60 Венской конвенции о праве международных договоров 1969 г. Иными словами, у потерпевшего государства, обладающего правом на защиту своих граждан и юридических лиц за рубежом, имеются достаточные для этого средства, не требующие применения вооружённых сил.

В свете сказанного следует оценить различные концепции, включая концепцию «гуманитарной интервенции», которая некоторыми учёными и государствами отстаивается в качестве обычной правовой нормы в силу неэффективности системы поддержания международного мира и безопасности. С точки зрения действующей системы коллективной безопасности только Совет Безопасности ООН от имени международного сообщества государств вправе определять, что имеет место угроза международному миру, и предпринять необходимые меры, позволяющие справиться с создавшейся ситуацией.

Поскольку концепция «гуманитарной интервенции» связана с защитой прав человека, следует руководствоваться принципами и нормами международного права прав человека, а также обязательствами государств по уважению и соблюдению основных прав человека. Концепция «гуманитарной интервенции» есть не что иное, как подмена полномочий СБ ООН интересами отдельных государств.

В п. 1 ст. 53 Устава ООН содержится ещё одно исключение из запрета на применение силы - применение принудительных мер региональными органами, предусмотренных в региональных соглашениях и направленных против возобновления агрессивной политики со стороны любого такого государства до того времени, когда на соответствующую региональную организацию общей компетенции по просьбе заинтересованных правительств может быть возложена ответственность за предупреждение дальнейшей агрессии со стороны такого государства. Такое положение содержится, например, в Договоре о совместной обороне и экономическом сотрудничестве, заключённом в 1950 г. в качестве дополнения к Пакту Лиги арабских государств (ЛАГ), в Международном договоре о взаимной помощи, заключённом в 1947 г. в Рио-де-Жанейро, положения которого нашли отражение в Уставе Организации американских государств (ОАГ) 1948 г. после её реформы в 1967 г.[55] Эти договоры не содержат никаких указаний на то, что вооружённые силы участвующих в них государств могут применяться лишь по уполномочию на то Советом Безопасности ООН. На практике это означает, что применение вооружённых сил в соответствии с этими региональными соглашениями основывается на праве на коллективную самооборону по ст. 51 Устава ООН, что по сути противоречит установкам системы коллективной безопасности, закреплённой в Уставе ООН. Эти договоры, включая и договор о НАТО[56], преобразовывают соответствующие региональные организации (ЛАГ, ОАГ, АС) в военно-политические блоки. По установленным правилам, в этих блоках вооружённое нападение на любое государство, являющееся членом блока, рассматривается как нападение на все государства - члены, на основе чего возникает право на самооборону по ст. 51 Устава ООН. В этих соглашениях даже предусматривается применение меры самообороны до того, как СБ ООН примет соответствующие меры. Ещё одно обстоятельство, на которое следует обратить особое внимание, состоит в том, что в этих договорах допускается возможность прибегнуть к применению вооружённой силы не только в случае вооружённого нападения, но и в случае, когда суверенитету любого государства - члена блока создаётся угроза в результате действий, не являющихся вооружённым нападением,

предпринимаемых даже из другого региона. Иными словами, эти договоры фактически игнорируют систему коллективной безопасности, закреплённую в Уставе ООН[57].

Таким образом, неурегулированные вопросы гл. VIII Устава ООН применительно к системе коллективной безопасности на универсальном уровне, основанной на Уставе ООН, создают условия для выхода региональных органов за рамки обязательства мирного разрешения международных споров.

[1] Скакунов Э.И. Самооборона в международном праве. М.: Международные отношения, 1973.

[2] См.: Alexandrov S. Self-Defence against the Use of Force in International Law. The Hague, 1996.

[3] См.: III Гаагская конвенция об открытии военных действий от 18 октября 1907 г. / 1907 Convention Relative to the Opening of Hostilities [Электронный ресурс]. Режим доступа: http://avalon.law.yale.edu/20th_century/hague03.asp (дата обращения: 20 января 2017 г.).

[4] См.: Chesterman S. Just War Or Just Peace? Humanitarian Intervention and International Law. Oxford: Oxford University Press, 2001.

[5] См.: Annan K.A. The Question of Intervention: Statements by the Secretary-General. New York: United Nations Department of Public Information, 1999.

[6] См.: JenningsR.Y. The Caroline and McLeod Cases // American Journal of International Law. 1938. No. 32.

[7] См.: Schachter O. Self-defence and the Rule of Law // American Journal of International Law. 1989. No. 83.

[8] См.: ICJ Reports, 1986. P. 14, 94.

[9] См.: Jemenez de Arechaga E. International Law in the Past Third of the Century // Recueil des cours. 1978. No. 159. P. 87-98.

[10] См.: Brierly J. The Law of Nations. 6th ed. Oxford, 1963. P. 417-418.

[11] См.: Новосельцев Б. С. Подготовка Белградской конференции неприсоединившихся стран 1961 г. // Вестник Московского университета. Серия 8: История. 2013. № 6. С. 64-75.

[12] См.: Черниченко С.В. Контуры международного права. Общие вопросы. М.: Научная книга, 2014. С. 496.

[13] См.: ICJ Reports, 1986. P. 14, 94.

[14] См.: ICJ Reports, 2003. P. 161, 187.

[15] The Arab - Israel Conflict / ed. by J.N. Moore. 3 vols. Princeton: Princeton University Press, 1974.

[16] International Legal Materials. Vol. 20. 1981. P. 963-967.

[17] См.: Trapp K.N. Back to Basics: Necessity, Proportionality and the Right of Self-Defence against Non-State Terrorist Actors // International and Comparative Law Quarterly. 2007. Vol. 56. P. 141-156.

[18] The Chatham House. Principles of International Law on the Use of Force in Self-Defence // International and Comparative Law Quarterly. 2006. Vol. 55. P. 963, 968.

[19] См.: Gardam J.G. Proportionality and Force in International Law // American Journal of International Law. 1993. Vol. 87. P. 391-413.

[20] См.: Док. ООН А/59/2005.

[21] См.: Graham J.G. Necessity, Proportionality and the Use of Force by States. Cambridge: Cambridge University Press, 2004.

[22] См.: ICJ Reports, 2003. P. 161, 198.

[23] См.: ICJ Reports, 2005. P. 168, 223.

[24] См.: ICJ Reports, 1996. P. 226, 245.

[25] См.: Орбелян А.С. Вопросы применения силы в решениях Международного Суда ООН // Московский журнал международного права. 2008. № 2. С. 94-106.

[26] См.: Grieg D. Self-Defence and the Security Council: What Does Article 51 Require? // International and Comparative Law Quarterly. 1991. Vol. 40. P. 366-402.

[27] См.: Крылов С.Б. История создания Организации Объединённых Наций. Разработка текста Устава ООН (19441945). М.: Изд-во ИМО, 1960. С. 113.

[28] Малеев Ю.Н. Международное право. В 2-х т. Т. 1: учебник для академического бакалавриата / под ред. А.Н. Вылегжанина. 3-е изд. перераб. и доп. М.: Изд-во Юрайт, 2015. С. 66.

[29] См.: Там же. С. 67.

[30] См.: Pfeil J. Naulilaa Arbitration (Portugal v. Germany) // Max Planck Encyclopedia of Public International Law. Vol. VII. New York: Oxford University Press, 2012. P. 550-553; Naulilaa Arbitration (Portugal v. Germany) 1928 // Reports of International Arbitral Awards. United Nations, New York, 2012. P. 1011.

[31] См.: Тарасова Л.Н. Защита прав человека и международно-правовое регулирование применения силы // Вестник Российского университета дружбы народов. 2006. № 2. С. 94-103.

[32] См.: Memorandum on US Practice with Respect to Reprisals // American Journal of International Law. 1979. Vol. 73. P. 489.

[33] См.: ICJ Reports, 1996. P. 226, 246.

[34] См.: Фархутдинов И.З. Превентивная самооборона в международном праве: применение и злоупотребление // Московский журнал международного права. 2016. 4 (104). С. 97-124.

[35] Там же. С. 97.

[36] См.: Туманов Г.К. Правомерность обращения к праву на самооборону в отношении негосударственных факторов в рамках международного права // Право и безопасность. 2012. № 2. C. 53-59.

[37] Фархутдинов И.З. Превентивная самооборона в международном праве: применение и злоупотребление // Московский журнал международного права. 2016. № 4 (104). С. 120.

[38] Там же. С. 120.

[39] Там же. С. 120-121.

[40] Понкин И.В. Концепт преэмптивной войны // Право и образование. 2016. № 12. С. 82-90.

[41] См.:Хайд Ч.Ч. Международное право, его понимание и применение Соединёнными Штатами Америки. Т. 1. М.: Издательство иностранной литературы, 1950. С. 383.

[42] См.: ФердроссА. Международное право. М.: Издательство иностранной литературы, 1959. С. 420.

[43] См.: Shaw M.N. International law. Sixth ed. New York: Cambridge University Press, 2008. P. 1124.

[44] См.: Contemporary Practice of the United States // American Journal of International Law. 1999. Vol. 93. P. 161.

[45] См.: ICJ Reports, 2004. P. 136, 194.

[46] См.: ICJ Reports, 2005. P. 168.

[47] См.: ByersM. Terrorism, the Use of Force and International Law after 11 September // International and Comparative Law Quarterly. 2002. No. 51. P. 401-414.

[48] См.: Хлестов О.Н., Мышляева М.Л. Вооружённая борьба против международного терроризма // Московский журнал международного права. 2001. № 4. С. 11-21.

[49] Единый федеральный список организаций, в том числе иностранных и международных организаций, признанных в соответствии с законодательством Российской Федерации террористическими // Официальный сайт Федеральной службы безопасности Российской Федерации. [Эл. ресурс]. Режим доступа: http://www.fsb.ru/fsb/npd/terror.htm (дата обращения: 07.11.2016 г.).

[50] Док. ООН S/2001/946.

[51] См.: Dinstein Y. Computer Network Attack and Self-Defence // International Law Studies. Annapolis, US Naval College, 2001. Vol. 76. P. 99.

[52] Ответственность государств за международно-противоправные деяния // Доклад Комиссии международного права ООН. Пятьдесят третья сессия / Генеральная Ассамблея ООН. Официальные отчёты. Док. ООН А/56/10, Дополнение № 10.

[53] Дипломатическая защита // Резолюция Генеральной Ассамблеи ООН 62/67 от 6 декабря 2007 г. / Док. ООН A/RES/62/67.

[54] См.: АбашидзеА.Х. Договорные органы по правам человека: учебное пособие. М.: РУДН, 2012. 390 с.

[55] См.: Латинская Америка и международное право. Монография / под ред. А.Х. Абашидзе, А.М. Солнцева. М.: РУДН, 2017.

[56] См.: Штоль В.В. Роль и место НАТО в системе европейской и международной безопасности в условиях глобализации. М.: 2005. 352 с.

[57] См.: Дидманидзе У.Т. Право государства на самооборону в общем международном праве // Евразийский юридический журнал. 2017. № 1. С. 329-334.